Крест ассасина

Сабир слушал – недоверчиво, полупрезрительно, выжидающе. Голос молодого крестоносца оказался мягким, ладонь – неожиданно горячей, и отстраняться совершенно не хотелось: одно только его прикосновение успокаивало разбушевавшуюся кровь. Более того, ассасин мог бы поклясться, что с каждым словом терзавшая его уже несколько часов боль становилась всё тише, всё слабее. Он усмехнулся своим мыслям и принялся с интересом разглядывать одухотворённое лицо молодого рыцаря. Кай прикрыл глаза, заканчивая молитву, и внимательно наблюдавший за ним Сабир отметил, что залегшие на его лице тени побледнели, возвращая измождённому лицу часть живых красок. Определённо, сейчас сам рыцарь выглядел намного лучше, чем накануне утром.

Кай открыл глаза, опуская руку. Внимательно вгляделся в лицо спутника, точно пытаясь уловить оттенки ощущений в чужом теле.

– Легче?

Сабир не ответил. Боль и в самом деле утихла, будто юный лорд её рукой снял, однако это могло оказаться и мороком, внушением, с мастерством которого ему не раз приходилось встречаться. Он дёрнул плечом, тревожа рану, чтобы боль помогла ему прийти в себя: обычно только так и спасались от дурмана попавшие под власть одержимого люди.

– Не надо, – попросил Кай. – Потом сильнее болеть будет. Позволишь мне осмотреть тебя? Боль я снял, но рану нужно промыть и обработать…

– Так ты лекарь, – задумчиво протянул Сабир, снимая с плеча перевязь метательных ножей и складывая её у едва тлеющего костра. – Вот оно в чём дело… А я всё гадал, что такой юный, неопытный рыцарь делает в ближайшем окружении Ричарда. Будь ты трижды сын лорда, но без своего дара ты – никто! А вашему Ричарду дьявольски повезло – держать такой реликт под рукой…

Кай вспыхнул, отводя взгляд. Сабир скинул с себя вторую перевязь, стянул через голову монашеский балахон, под которым оказалась плотная кольчуга; с трудом, кривясь, стряхнул с себя металлическую сетку, и скинул следом тонкую нательную рубашку, пропитавшуюся кровью. Без одежды он оказался намного стройнее, чем Кай предполагал: смуглый, жилистый, подвижный и, как оказалось, практически лысый – здесь, на Востоке, это было редкостью и, возможно, даже бесчестием: мужчина, не носящий бороды, бритый наголо…

Впрочем, бесчестием как для арабов, так и для христиан считалось брать плату за чью-то смерть. Но для сторонников Горного Старца, или Шейха, чужое мнение имело слишком малый вес, чтобы обращать внимание на подобные предрассудки.

Палестинский убийца отличался от всех, виденных им раньше, и Кай просто терялся в догадках. Кто же он на самом деле, и чего ждать от такого, как этот Сабир?

– Рана свежая, – проговорил Кай, рассматривая глубокий порез – ассасина наградили тычковым ударом. Если бы не кираса, убийцу проткнули бы насквозь, насадив на клинок, как дичь на вертел. – Когда ты успел её получить?

– Пока ты крепко спал, – с усмешкой отозвался спутник, наблюдая за лёгкими, уверенными движениями рыцаря. Кай быстро разобрался в чужих вещах: чистой, смоченной в воде тряпицей протёр рану, наложил свежую повязку, бинтуя раненого через плечо.

– Кто-то нашёл нас?

– Попытался, – помедлив, ответил ассасин. – Возможно, родственники нашего радушного бедуина, столь любезно снабдившего нас припасами в дорогу.

– Родственники? – непонимающе уточнил Кай, разглаживая ладонью наложенную повязку. Сабир напрягся и тут же расслабился: горячая волна от прикосновения ладони рыцаря разошлась по всему телу, забирая остатки боли с собой. – Что им нужно?

– Месть, – спокойно ответил ассасин, накидывая рубашку на себя. – И то, чем можно с нас поживиться.

– Месть? – переспросил Кай, и тут же осёкся. Вспомнился вечер их отъезда: бедуин ведь так и не вышел к ним, так и не показался! И этот балахон… тот, который Сабир велел надеть Каю, чтобы быть менее заметным в пустыне среди населявших её арабов, тот, который оказался так похож на носимый хозяином шатра…

– Что ты с ним сделал? – севшим голосом спросил Кай. – Ты… убил его?!

– Тише, – поморщился Сабир. – Нам были нужны припасы: я не рассчитывал на двоих, когда отправлялся в путь. Пришлось заглянуть на огонёк. Он не дал бы нам уйти, созвал бы всех родственников для погони, и на этом наше путешествие окончилось. А так мы забрались достаточно далеко, чтобы они не сразу вышли на след. Тех, кто всё же попытался, я устранил. Не переживай, крестоносец. Я сказал, что мы доберёмся до Тира, и мы туда доберёмся. И если наш путь и прервётся, то уж точно не из-за беснования одичавшего кочевника.

Кай беспомощно смотрел на убийцу, не зная, что сказать. Сабир казался очень спокойным, и, должно быть, для него и в самом деле не произошло ничего необычного: люди для таких, как он, лишь инструменты, средства, которые можно использовать на благо или во вред себе.

– Ты странный человек, – проронил ассасин, отвечая на его растерянный взгляд. – Я до сих пор ломаю голову: что побудило тебя помочь мне тогда, в Акре? Ты знал, кто я, и тебе требовалось лишь задержать меня на минуту или две, пока ваши воины не прибежали бы на шум. И вот теперь – чёртов старик! Кто он такой, чтобы ты вспоминал о нём? Скажи, ты и вправду сожалеешь о смерти незнакомого тебе человека, который, не задумываясь, перерезал бы тебе глотку, как только ты бы ступил за пределы его шатра? Да что ты за человек такой, крестоносец? Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что ты очень долго умирал, чтобы дождаться меня.

– Я… всё это так, Сабир, но…

– И умереть, несмотря на свою звериную волю к жизни, из-за какого-то дикаря, попросту глупо. Я плохо знаю тебя, но лично я привык действовать разумно. И раз я оказался рядом, ты должен радоваться тому, что и тебе хотя бы какое-то время придётся поступать так же.

Кай замолчал, кутаясь в одеяло. Первые лучи восходящего солнца уже пробивались в пещеру, и ассасин, одевшись, вышел наружу. Рыцарь устало откинулся на походные мешки, прикрыл глаза: утихший во время молитвы жар поднялся вновь, разрывая отяжелевшую голову пульсирующей болью.

Разговор с ассасином не давал покоя, но, несмотря на это, сон сморил его почти мгновенно, и Кай так и не услышал, когда Сабир вернулся в пещеру.

***

День прошёл трудно. Кай то проваливался в тяжёлый сон, то просыпался; даже, кажется, что-то ел; пил, когда чувствовал поднесённую к губам флягу, но даже приблизительно не мог сказать, сколько времени прошло, прежде чем в голове окончательно прояснилось, и он пришёл в себя. Терзавший его жар отступил, воспаление в раненом бедре постепенно проходило, и он мог только радоваться тому, как быстро его тело справилось с заразой. Каю доводилось видеть, как умирали воины от вполне безобидных на первый взгляд ранений, от легчайших царапин, куда сумела проникнуть заразная хворь. Похоже, ему повезло чуть больше: к тому времени, как в пещере похолодало, и начали сгущаться первые сумерки, он уже смог встать и даже собрать вещи вместе с Сабиром.

Чувствовал он себя по-прежнему слабо, а потому старался говорить поменьше, чтобы не тратить силы перед дорогой. Сабир точно не отличался словоохотливостью, молча указывая рыцарю, что класть и куда – но за раненым спутником наблюдал внимательно: дал выпить воды перед выездом, ещё раз проверил повязки, поддержал под локоть, когда Кай, пошатнувшись, попытался взобраться в седло. Если бы рыцарь чувствовал себя хоть немного лучше, такая забота его бы наверняка насторожила, но сейчас крестоносец хотел только одного: добраться до любого христианского города, и как можно скорее.

Ехали всю ночь, и этот раз показался рыцарю даже хуже, чем предыдущий: Кай пребывал по большей части в сознании и смог оценить всю прелесть подобной поездки. Темнота, непрерывная тряска, живая тишина, наполненная звуками, которые ему ни о чём не говорили, но которые заставляли его спутника сворачивать с тропы, и ни с чем не сравнимое ощущение опасности, заставлявшее напрягать зрение, слух и усталые мышцы, быстро истощили скудный запас его сил.

– Скоро, – проронил Сабир, когда они взобрались на очередную вершину. Ассасин протянул руку, указывая вперёд. – Вон там.

После долгих часов тишины голос ассасина показался оглушающим, хотя говорил Сабир негромко, практически ему на ухо. Зато глаза, привыкшие к темноте, сумели различить то, на что указывал убийца – далёкие всполохи огня, необычный отблеск, отражавший тысячи гаснущих звёзд.

– Море, – догадался Кай. И обрадовался. – Мы почти рядом…

Ассасин тронул поводья, понуждая коня спускаться с горной тропы. Если они уже так близко от города, выходит, давно миновали вражеские территории. Теперь опасность представляли, скорее, организованные отряды крестоносцев, совершавшие обязательные обходы окрестностей города. Сабир уж точно не жаждал встречи с ними.

– Как ты собираешься попасть в город? – высказал свою мысль Кай, как только они спустились с холма.

Рассвет входил в силу; теперь они ехали по довольно широкой тропе, выводящей на главную дорогу в Тир, и уже не опасались, что в кромешной тьме их примут за сарацинов.

– Ты проведёшь меня.

– Я? – изумился Кай.

Ассасин промолчал, и рыцарю пришлось довольствоваться собственными предположениями. Когда они подобрались ближе к городу, и Кай различил голоса, доносящиеся с главной дороги, ассасин остановил коня и спешился. Отстегнул от седла рыцарский клинок, подал крестоносцу вместе с перевязью.

– Надевай.

Кай послушался с радостью: единственная вещь, которой он дорожил – меч с королевским гербом, подаренный ему отцом – вновь оказался в его руках. Застегнув кожаный ремень так, чтобы меч оказался на левом бедре, Кай вопросительно посмотрел на ассасина.

– Крест носишь? – спросил тот, придирчиво оглядев его снизу вверх.

– Да.

– Покажи.

Кай удивился, но просьбу выполнил, вытащив из-под рубашки деревянное распятие на засаленной, почерневшей от пота бечёвке.

– Оставь поверх одежды.

– Но…

– Делай, как говорю!

Кай помедлил, но синие, холодные глаза ассасина не отпускали, глядя в упор. Рыцарь подчинился. Стоило ли спорить, объяснять, что нательный крест нельзя выставлять напоказ, что его принято носить именно так – под одеждой? По правде, их носили далеко не все: традиция, принесённая крестоносцами со Святой земли, ещё не получила широкого распространения среди христиан. Кай подчинился.

– Теперь сними капюшон.

Кай молча сделал, что велено, тотчас почувствовав утреннюю прохладу, которая едва ли продлится дольше, чем час: солнце стремительно поднималось в небо, скоро жара вновь начнёт терзать уставшее тело.

Сабир удовлетворённо кивнул, оглядывая крестоносца. Светлые волосы приходилось скрывать, пока они путешествовали по тёмной пустыне среди сарацинов, но здесь, по дороге в Тир, ярко выраженная европейская внешность крестоносца сыграет им на руку.

– Что ты делаешь?

Ассасин скинул с плеча первую перевязь метательных ножей, потянулся за второй. Кай слез с коня, морщась и стараясь ступать на здоровую ногу. Сабир расстегнул кожаный пояс, снимая его вместе с мечом, молча передал всё вооружение рыцарю. Подумал, полез за голенища сапог, достал кинжалы и подал их рукоятями вперёд.

– Спрячь в этот мешок. Меч повесь под седлом, – Сабир кивнул на навьюченного коня, принимаясь медленно развязывать широкий красный пояс, обхватывающий его талию и часть груди.

Кай выполнил требуемое; вопросительно глянул на ассасина в распрямлённом монашеском балахоне.

– На подходе к городу поменяемся местами, – бросил Сабир Каю, беря коня под уздцы. – Садись.

Главная дорога оказалась широкой, пыльной и шумной. К городу подходили торговые караваны, паломники и местные жители, стремившиеся как можно раньше пройти городские ворота. Когда им повстречался первый отряд крестоносцев, Сабир жестом велел Каю слезть с коня. Бросил ему уздцы, забрался в седло.

– Тебе не станут задавать лишних вопросов, – уже сверху пояснил ассасин. – Ты белый, ты не вызовешь подозрений. Про меня скажешь, что паломник, монах. Заплутал в пути, и ты вывел меня к городу.

Кай с сомнением посмотрел на ассасина, но признаваться ему про собственное неумение лгать не стал.

– Я попробую, – пообещал крестоносец, делая первый шаг.

Бедро отозвалось острой болью, но молодой рыцарь лишь плотнее сжал зубы, стараясь, чтобы физические муки слишком не искажали лицо: он, как никто другой, знал о подозрительности городской стражи.

– Что ты собираешься делать в Тире? – неожиданно поинтересовался Сабир, когда шествующая к распахнутым воротам толпа приостановилась: возникло утреннее столпотворение, когда каждый считал своим долгом первым попасть в город. – У тебя есть план? Как ты собираешься искать отца и своих друзей?

– Сомневаюсь, что отец направился бы в Тир, – вздохнув, признался молодой рыцарь. – Если он выжил…

Синие глаза Сабира заинтересованно вспыхнули; всего на миг, но этого хватило Каю, чтобы оставить свои соображения при себе. Он не мог бы объяснить, что именно насторожило его в поведении спутника, но что-то невысказанное не давало покоя. Что он знал о Сабире? Ничего, кроме того, что тот сам предпочёл открыть о себе.

– Куда бы твой отец ни направился, ты вряд ли сейчас в состоянии искать его самостоятельно, – рассудительно заметил араб, вглядываясь в толпу. Люди толкались, шумели, и очередь продвигалась не слишком быстро. – Тебе понадобится помощь.

– И ты… готов её предложить? – не поверил Кай.

Сабир пожал плечами и улыбнулся.

– Зависит от весомости твоих аргументов, – похлопал он по кожаному кошелю, изъятому у крестоносца.

Улыбка у него оказалась очень хорошей. Блеснули белые зубы, оттеняя смуглую кожу, в синих глазах вспыхнули и погасли весёлые огоньки.

– Но у меня больше нет денег, – развёл руками Кай, снизу вверх глядя на своего проводника.

– Зато наверняка есть у твоего отца, – задумчиво проговорил Сабир, поглаживая коня по крутой шее. – Я слышал в Акре, что лорд Ллойд – богатый человек…

– Это верно, – вынужденно согласился Кай. – Деньги у отца есть.

– Значит, если я доставлю тебя к нему, он не поскупится?

Кай вспыхнул, усмехнулся и отвёл глаза.

– Вероятно, что так… хотя… я не уверен…

– Как он отреагирует на проводника-убийцу? – Сабир опёрся локтём о седло, свесился вниз, ухмыльнулся, разглядывая смущённое лицо молодого рыцаря. – Не обязательно признаваться, кто я, крестоносец. Ты ведь помнишь, что я говорил в нашу вторую встречу? Я – простой гончар, мессир! – пролепетал араб, меняясь в лице. Теперь на Кая смотрел запуганный, простоватый ремесленник. – Всего несколько сотен монет за возвращение вашего блудного сына, мессир! О, будьте столь добры, оцените мой труд по достоинству! – униженно лопотал он, непрерывно кланяясь в седле. – Будьте милосердны, мессир! Прошу вас! Сотня монет, всего сотня, а лучше две… а три так и вовсе даруют вам прямой путь в Царство небесное! Бог да внемлет вашей несказанной щедрости и милосердию…

Кай не выдержал и рассмеялся. Сабир усмехнулся, выпрямляясь в седле, вновь становясь самим собой – тем, к которому молодой рыцарь уже успел привыкнуть.

– По рукам, крестоносец?

– Меня зовут Кай, – напомнил юный лорд. – И я был бы очень благодарен за твою помощь, Сабир.

– О, надеюсь, лорд Ллойд будет благодарен не меньше, а ещё лучше – если вместо долгих и бесполезных слов я услышу звон монет в увесистом мешке, – Сабир вдруг склонил голову так, чтобы капюшон скрыл часть лица от пронизывающих взглядов городской стражи, и сгорбился, пряча кисти рук в рукавах.

– Стой! – выхватил Кая из общего потока стражник, дёргая его за руку. – Кто такой?

– Рыцарь его величества короля Ричарда, – без запинки выговорил Кай, каменея лицом: воин ухватил его за больное плечо. – Сопровождаю монаха Странноприимного ордена во время его паломничества по Святой земле.

– А-а-а, госпитальеры! – махнул рукой второй стражник, мигом теряя к ним интерес. – Ещё двое! Заполонили весь город, всё прут и прут! Тут и без вас дышать тяжело!

– Пропускай! – прикрикнул его сосед, осматривая подозрительного торговца с огромным обозом, устроившим давку в проходе. – Эти, должно быть, отстали от своих! Пропускай!..

Кай дёрнул поводья коня, как только стражник отпустил его руку, устремляясь с общим людским потоком через городские ворота, и Сабир тут же вырвал у него узду, уводя коня в сторону. Кай, припадая на больную ногу, поспешил за ним, уходя в первый же переулок от шумной толпы, и спешившийся ассасин помог ему забраться в седло.

– У нас есть несколько часов, – проговорил он, беря коня под уздцы. – Прежде, чем я помогу тебе, мне нужно закончить свои дела.

– Дела? – уточнил Кай.

Сабир быстро глянул на крестоносца, отвернулся, пряча глаза.

– Работа, – коротко ответил ассасин, выводя коня на соседнюю улицу.

***

Когда-то большой город Тир считался неприступным. Покойному королю Балдуину удалось покорить его лишь благодаря раздорам среди магометан и при значительной поддержке венецианского флота. Богатый промышленный Тир, безусловно, был лакомым куском как для христиан, так и для мусульман, но даже осада искусного полководца Салах ад-Дина оказалась безуспешной – не менее талантливый христианский лидер Конрад де Монферрат отстоял город в тысяча сто восемьдесят седьмом году – целых пять лет назад.

Прозванный сеньором Тирским, Конрад успешно правил городом все эти годы, и правил мудро, насколько мог судить Кай – а судил молодой крестоносец лишь по отзывам своего отца, лорда Джона. Отец говорил, что маркграф Монферратский собирается сыграть красивую партию, не обольщаясь бестактностью короля Ричарда, при которой христианам едва ли удастся победить Салах ад-Дина, и наверняка вёл переговоры с последним – уж больно удачно войска Конрада избегали потерь от полчищ сарацинов и слишком гладко проходило его правление. Мрачнея, лорд Ллойд добавлял, что уж если он это понимает, то и для Ричарда поведение сеньора Тирского не остаётся загадкой.

Кай рассматривал незнакомые улицы с интересом, хотя смотреть, по правде, было не на что: Сабир завёл его в глухие, отдалённые от центра переулки, узкие и малолюдные.

– Здесь, – Сабир остановил коня, огляделся, открывая ворота одного из малоприметных домиков, ничем не отличавшегося от череды подобных ему глинистых жилищ. – Проходи.

Кай спрыгнул с коня, морщась от боли, прошёл через узкую калитку в крохотный дворик и огляделся. Дом показался ему чистым, ухоженным, но, несмотря на это, совершенно необжитым. Навстречу Каю вышел невысокий молодой араб в точно таком же, как у Сабира, белом балахоне. Скрестил руки на груди, молча рассматривая застывшего крестоносца, затем глянул поверх его плеча, тотчас меняясь в лице.

– Ты в своём уме, Сабир? – резко спросил он у ассасина на арабском. – Клянусь бородой Шейха, ты окончательно лишился рассудка!

Ассасин не ответил, перетаскивая за собой походные мешки с привязанного у ворот коня. Под гневным, горящим взглядом незнакомого араба Кай отступил на шаг назад, прислоняясь к забору, оглянулся, ища поддержки у своего проводника.

– Что он здесь делает? – продолжал допытываться араб, и сжатые кулаки не предвещали ничего хорошего. – Сабир?

Ассасин дёрнул щекой, положил ладонь на плечо крестоносца, кивнул арабу:

– Дай пройти. Он ранен, ему нужно отдохнуть с дороги.

И, не дожидаясь реакции ошарашенного товарища, оттолкнул того от двери, заводя Кая внутрь. Как и ожидал молодой рыцарь, тут оказалось необжито, но на удивление чисто: будто кто-то следил за порядком время от времени, но не оставался в доме надолго.

Здесь оказалось две комнаты: в одной, насколько мог видеть с порога Кай, находился оружейный склад, во второй – опочивальня с разбросанными прямо на полу подушками самой различной формы, мягкими одеялами и коврами. В углу стоял низкий столик с расставленными на нём кувшинами, засушенными фруктами и завёрнутым в тряпицу хлебом. Крестоносец вопросительно посмотрел на ассасина, ожидая дальнейших указаний.

– Останешься здесь, – велел тот. – Я вернусь через пару часов. Отдыхай, набирайся сил, они тебе скоро понадобятся.

– Куда ты?

– На площадь. Разузнаю, что смогу, о судьбе лорда Джона, – усмехнулся ассасин.

Кай опустил голову.

– Ты так уверен, что мой отец жив? – тихо поинтересовался он.

– Тот радушный бедуин трепался, будто некоторым из вашего отряда удалось уйти, – неохотно признался Сабир. – И что они так и не догнали главаря. Если бы я не был уверен, что лорд Джон ушёл от погони, я бы не ввязывался в это сомнительное путешествие.

Безумная надежда вспыхнула с новой силой: выходит, отец жив! Кай неуверенно улыбнулся, глядя на ассасина. Стоявший за его спиной араб, слушая их, фыркнул и отвернулся.

– А пока я навожу справки, оставайся в доме, – Сабир затянул пояс, закрепил меч, доставая перевязь метательных ножей из сумки. – Я не собираюсь искать тебя по всему Тиру. Если я вернусь и не застану тебя на месте, уйду один.

Сабир накинул вторую перевязь на плечо, обернулся и кивнул умолкшему во время их разговора арабу. Тот вышел из дому, и ассасин вновь повернулся к Каю.

– Обещай, что не покинешь дом до моего прихода.

– Ты поверишь моему слову? – улыбнулся крестоносец.

– Нет, – ухмыльнулся в ответ ассасин. – Но зато ему поверишь ты сам.

– Сабир! – позвал с улицы араб.

– Не переживай из-за него, – проследив за его взглядом, добавил ассасин. – Али не доверяет чужакам.

– Наверняка у него есть на то причины, – мягко согласился Кай.

Синие глаза сощурились, меряя крестоносца долгим взглядом. Сабир чему-то усмехнулся, разворачиваясь, чтобы уйти, и вышедший вслед за ним Кай успел увидеть, как ассасин подтягивается, забираясь на забор, и прыгает вслед за своим товарищем на соседнюю крышу. Кай прислонился к дверному косяку, слушая воцарившуюся в переулке тишину, нарушаемую лишь всхрапами добравшегося до поилки привязанного снаружи коня.

Выждав некоторое время, крестоносец покинул двор, плотно закрыв за собой калитку, и отвязал коня, с трудом забираясь в седло. Возможно, Сабир был прав, и стоило поберечь силы, но оставаться на месте Кай просто не мог. Что-то не давало молодому рыцарю покоя, не позволяя полностью довериться странному проводнику, и юный лорд не стал спорить с собственной совестью, покидая тихий переулок.

Если в этом городе ничего не слышали о лорде Джоне Ллойде, следовало, не теряя времени, отправиться в Иерусалим на встречу с тамплиером – отец не простил бы ему промедления. Где-то там их ждала утерянная часть Животворящего Креста – и если только вернуть её христианам, то поход можно считать успешным. Конечно, так считали далеко не все, но Кай предпочитал не думать об этом. Политические дрязги и распри оказались не худшим злом, которое приняли на себя крестоносцы, придя с оружием на Святую землю.

Кай выехал на одну из основных улиц, направив коня к возвышавшейся над городом храмовой колокольне. Усталый, в грязном арабском балахоне, пропитанном потом и кровью, он сторонился людского потока, тщательно выбирая дорогу. К храму франкской епархии Кай подъехал к концу Литургии, когда многие пришедшие на службу христиане уже покидали здание. Спешившись едва ли не у самых ворот и привязав коня, крестоносец вошёл в храм, остановившись у входа: в таком виде, запятнанный своей и чужой кровью, Кай не решился бы пройти дальше. Прислонившись к стене и постаравшись стать по возможности незаметным, рыцарь принялся внимательно разглядывать прихожан: не мелькнёт ли знакомое лицо?

– Ева, – рыкнул чей-то грубый голос. – Сюда.

Кай поневоле задержал взгляд на огромном бородатом мужчине, выставившем свой локоть подобно щиту; второй рукой он удерживал предплечье шедшей рядом с ним девушки, явно покидавшей храм без всякого удовольствия.

– Гуго, – позвала она, – но как же благодарственные молитвы по Причащении? Мы не останемся?

– Дома прочтёшь, – прогрохотал мужчина, зыркая по сторонам.

Он был одет в просторную рясу-каппу из чёрной ткани с белым крестом на груди – отличительный знак Странноприимного ордена, или, как их называли в народе, ордена госпитальеров. Ряса оказалась подпоясана белым шнуром, и левая часть подола была подобрана за ножнами так, чтобы оружие, длинный франкский меч, можно было легко выхватить в случае опасности.

Спешившие по делам после утренней службы прихожане покидали храм, и быстро уйти у странной пары не получалось: в широких храмовых дверях образовалось такое столпотворение, что протиснуться, не потеряв пары-тройки лоскутов от собственных одеяний, у них бы не вышло – зато это дало Каю возможность рассмотреть их как следует.

Девушка оказалась небесной красоты – по крайней мере, именно такой женский идеал представлял себе Кай, когда в далёком детстве Роланд читал ему сказания о героизме рыцарей и красоте прекрасных дам, воодушевлявших тех на невероятные подвиги.

У неё оказались длинные, до пояса, волнистые светлые пряди, собранные у висков в незамысловатую причёску, и удивительные серые глаза – словно расплавленное серебро на нежном, одухотворённом молодом лице. Она казалась одновременно земной и неземной, женщиной и ангелом – воплощенная мечта, прекрасный сон, настоящее смятение для монашествующего рыцаря: никогда прежде он не встречал подобной красоты.