Будь хитрее зла

Незаметно я спустился к каналу и сам удивился тому, что меня сюда привело. Над водой туман уже почти рассеялся. Тихий всплеск воды, колючий ветерок обдувает щеки, щекочет уши. Знакомое здание стадиона на той стороне. Все это напоминает мне, что я еще существую. Мой пульс учащается, я собираюсь с духом. «Есть только миг… между прошлым и будущим». Ради таких моментов стоить жить. Здесь и сейчас. И это прекрасно. Мне этого достаточно, и я шепчу:

– Все путем, все путем, все путем!

Эта мысль имеет кисло-сладкий привкус: надо же было оказаться уволенным с работы дураком, чтобы это понять.

* * *

Возвращаюсь к своей машине. И что теперь? Куда податься? Что делать с оставшимся временем? Обычно имеет значение каждое мгновение. Для работы, для семьи, спорта, друзей. Или просто для удовольствий. Неважно, как ты используешь каждую минуту: он ценна в любом случае. Двадцать четыре часа в сутках одинаковы для всех. Больше не дано никому, как, например, деньги, связи, материальные блага… И поэтому чересчур активным людям не всегда удается правильно распорядиться этим временем, равноценным для всех. Я вдруг ощущаю себя вынужденным считать каждую копейку бедняком, который получил в наследство миллион. Что делать со всем этим временем? С чего начать? Как не растратить его попусту?

Нажимаю стартер. Одна за другой мелькают знакомые улицы. Движение в этот час оживленное. Автоматически, я заезжаю на паркинг какого-то супермаркета, ныряю в магазин, выхожу с двумя бутербродами и двумя бутылками «Бархатного», присаживаюсь на балюстраду и начинаю все это жадно поглощать. Еда и даже легкий алкоголь помогают взглянуть на вещи более позитивно. Проглотив бутерброды и запив их пивом, я чувствую себя намного лучше. Хотелось бы еще поболтать с кем-нибудь, но единственный, кто обратился ко мне, – какой-то алкаш, попросивший «выручить его парой рубликов». Протягиваю ему тыщерублевую бумажку и отдаю полбутылки недопитого пива. Мы чокаемся, и он отваливает, буркнув неразборчивое «спасибо»… В своем партикулярном костюме и при галстуке я, наверно, выгляжу чудновато в этом месте.

* * *

Домой возвращаюсь часам к двум дня.

– Пап! Ты че? Взял отгул?

– Можно и так сказать, доча. А ты не в школе?

– Сегодня уроки после обеда отменили. Но я работаю дома. У меня завтра контрольная по математике… А что с тобой? Неважно выглядишь… Какой-то весь понурый.

На милом лице моей дочери беспокойство. У нее черты менее плавные, но глаза более живые, чем у матери, темным глазам не нужна тушь, чтобы заставлять страдать приятелей из класса. В свои семнадцать Настя совершенно естественная девушка. Джинсы не обязательно облегающие, джемперы из старомодной крупной шерсти, вечные кроссовки навевают тоску матери, всегда такой элегантной. А мне напоминают о годах беззаботной юности в конце восьмидесятых.

– Может, ты заболел? Или у тебя неприятности на работе?

– В общем… да.

– Большие?

– В общем… да.

– Ты поругался с главным, который тебя не понял? Или с этим вашим новеньким, который чуть не выиграл гонку «Ромовый путь»?

Я не могу не улыбнуться – в нашей семье все привыкли все рассказывать друг другу.

– Да, у меня действительно возникли разногласия с главным. По поводу второго.

– Ну и?

– И я… В общем больше не работаю в нашей конторе.

– То есть тебя уволили?

– В общем, все так.

Мне непросто так резко признаться во всем моей дочери. Но поскольку она сама уже все сказала… Я присаживаюсь, почти падаю на диван. Настя ластится ко мне, хочет утешить.

– В последнее время я чувствовала, что тебе что-то не нравится на работе. С момента, когда Ларс все взял под контроль, да?

– Да.

– Будешь искать работу по своему профилю? Я думаю, найдешь легко, учитывая контракты, которые ты заключаешь. И потом, твой опыт, твои связи…

– У меня нет права в другой компании искать работу в сфере хедхантинга. По крайней мере в Москве и Московской области. Это предусмотрено моим договором.

– Это еще что за фигня?

Объясняю ей принцип в общих чертах. Потом мы некоторое время молча смотрим друг на друга, как если бы доченька хотела передать мне свое спокойствие и свою энергию. Наконец, она заявляет:

– Эта история – возможно, хороший повод все пересмотреть. Тебе не надоели твои шикарные костюмы, желание казаться важным, заколачивать массу денег, чтобы выпендриваться на своей «Ауди» или дарить дорогие украшения маме?

Это мир взрослых глазами моей дочери. Я отбиваюсь как могу.

– Во-первых, на «Ауди» я езжу для собственного удовольствия, а не из пижонства. А драгоценности украшают женщин. Я знаю, ты к ним равнодушна, но возможно позднее это придет. Ну, а деньги нужны также, чтобы в скором будущем оплачивать учебу в престижном вузе тебе и твоему брату, иметь красивое и комфортабельное жилище, отдыхать в достойных местах и так далее. Мы с твоей мамой счастливы, что можем себе это позволить. И не хотели бы лишать вас и всех нас такой возможности.

– Ты ведь знаешь, что у меня небольшие запросы. И потом, я могу давать больше частных уроков по математике, если захочу. Или даже подработать в кафе официанткой, как моя подружка Алена. Натягивает облегающую мини-юбку, крутит попой и получает щедрые чаевые.

Мне бы не хотелось, чтобы моя дочь работала официанткой в кафе. И тем более крутила бы попой в короткой облегающей юбке.

– В любом случае, – продолжает Настя, – мы не обязательно должны иметь такой образ жизни. Можно продать загородный дом, жить в квартире, а не в особняке…

– Не уверен, что твоя мама согласится с тобой…

– Подумаешь, мама… Для нее это тоже удобный случай подумать о том, чтобы жить по-другому. Может быть, она наконец осознает глупость вечной погони за деньгами.

Конечно, Настена заблуждается. Ее маман совершенно не готова осознавать нелепость тщеславия материальными ценностями.

* * *

– Неужели ты настолько туп, чтобы оскорблять друга твоего шефа! – восклицает Лара, выслушав мой рассказ о том, что произошло в офисе. – Вы и раньше уже не очень ладили. Ясно, что он воспользовался первым предлогом, чтобы турнуть тебя.

Я опускаю голову. Если бы я не был таким импульсивным…

– У меня не было выбора…

– Ты мог хотя бы оговорить денежную компенсацию. Но ты ведь никогда не уделяешь внимания юридическим тонкостям.

С минуту я молчу, потом все-таки признаюсь:

– Честно говоря, я не знаю, что буду теперь делать. Мне нужно время, чтобы все обдумать.

– Вот-вот, подумай хорошенько. И побыстрее. Не забудь, что ты только что блистательно подписал новые сроки ипотеки на дом. Естественно, по более высокой ставке. Ежемесячно надо будет платить тысяч на двадцать больше, если я хорошо помню. При этом я не собираюсь затягивать свой пояс потуже. При моей сумасшедшей рабочей неделе я имею право на комфортную жизнь.

– Ну, ты даешь! Либералка, ты ведь критикуешь КПРФ за требования твердо гарантировать трудовые права – на работу, на жилье. А сама требуешь гарантии на комфортную жизнь.

– Потому что я вкалываю для этого как вол. И не думала, что вышла замуж за ненормального, который все портит своими необдуманными реакциями.

А я-то думал, что женился на женщине, которая будет со мной «и в радости и в горе», но сейчас чувствовал себя слишком противно, чтобы сказать ей об этом.

В жизни бывают моменты, когда ты остаешься один на один с собой.

* * *

– Скажу, в чем твоя проблема: ты сам не знаешь, что ищешь. Как же ты рассчитываешь это найти?

Изрекая эту мудрую мысль, Марат щелкает зажигалкой и прикуривает толстую сигарету, которую держал в руке уже минут пять.

Последние дни были трудными. Отношения с Ларой оставляли желать лучшего. По ее мнению, я сам загнал себя в тупик. И мне самому придется себя вытаскивать. Иначе действительно окажусь лузером. Впрочем, дни оказались не настолько трудными, как я опасался: просто неизбежные в жизни периоды изменения статуса, вызывающие, в зависимости от случая, радость или грусть. Как только новая ситуация становится понятной и принятой, к ней быстро привыкаешь. В конце концов, нет ничего страшного в позиции искателя работы. Особенно, если слишком не думать о будущем. И если, конечно, удается нормально жить в настоящем. Как, например, на следующий день поле того, как я отвез Настю на вокзал. Она ехала в Звенигород к своему крестному. Расставшись с ней, я медленно брел по перрону. Мимо, на той же скорости, пыхтя, ползла следующая электричка. В дверях одного из вагонов, за стеклом, стояла девушка. Я машинально ей подмигнул и отвернулся, но успел заметить, что она меня пристально разглядывает. И я снова повернулся к ней лицом.

Волнистые светлые волосы, юная мордашка, на которой все шире расползалась улыбка. Простое удовольствие от обмена никуда не ведущими взглядами, учитывая отправление поезда. Быстро погасший позыв к маловероятному флирту между девушкой и почти зрелым мужчиной. Просто минутное удовольствие. Если я способен насладиться подобным мгновением, то я – не лузер, что бы ни думала моя жена, и вполне могу обойтись без ее обожания.

Вопреки тому, что я ощущал в момент моего увольнения, я не остался одиноким в этот вечер. Сынуле, похоже, все было до лампочки. Он пребывал в своем трехмерном мире на плоском экране. А вот Настя своими разумными вопросами помогла мне разобраться в куче осаждавших меня сомнений. И все же я чувствовал себя немного виноватым от того, что рассказал ей о своих трудностях: надо ли девушке-подростку разбираться в проблемах своего отца?

И тут еще Марат. В этот вечер в пивнушке «Заслуженный отдых» на Соколе было особенно шумно и жарко. И сильно накурено, несмотря на запрет. До каких пор еще наши люди будут плевать на запреты? В Европе все чинно соблюдают правила и курят в специально отведенных закутках или на улице. Это ведь не так сложно. Сам я бросил курить в двадцать лет. Но чего стоят теория или дебаты на эту тему в светлом и чистом помещении? Может ли интеллектуал быть некурящим?

Марат изложил свои доводы:

– У тебя есть две возможности: или ты ищешь работу в сфере охотников за головами за пределами запрещенных тебе Москвы и Московский области, с неизбежными разъездами по близлежащим городам и весям, с учетом отсутствия связей и знакомств на периферии…

Он сделал глоток нашего любимого темного пива и вытер пену с губ.

– …Или ты ищешь что-то другое в сфере продаж или маркетинга. Скорее всего, с меньшей зарплатой. Для начала. А потом выбираешь… Подходит?

– А если меня тошнит от всего этого цирка?.. Ты слышал о теории Дюбинга?

– Которая предлагает иерархию человеческих потребностей, начиная с еды и одежды?.. Потом, кажется, идут безопасность, социальная принадлежность… а потом не помню, что-то еще.

– Еще выше, по Дюбингу, – уважение других, потом самоуважение…

– Да я помню – чтобы добиться вершины самосовершенствования.

– Точно. Так вот, я страдаю, потому что не достиг вершины.

Марат иронически улыбается.

– Представь себе, ты вовсе не один в таком положении… Вспомни, о чем мы говорили недавно, после тенниса: придать смысл жизни. Но мы говорили также, что невозможно этим заниматься, пока не решено главное – материальная база. Базис той теории: невозможно перейти к высшей стадии, если не решены все задачи нижней.

– Совершенно верно. Вот почему я хочу найти двойной вариант: заработок, который позволит покрыть базовые потребности и в то же время придаст смысл моей жизни.

– Это как?..

– В том-то и вопрос. Как? – я не знаю… Возможно, стану тренером по парусному спорту… Впрочем, нет – это будет занятно, но смысла жизни не придаст.

– Тем более если Лариса сочтет твой заработок жидковатым.

В его глазах пробегает хитринка. Я неуверенно возражаю:

– Она достаточно зарабатывает для двоих.

– Но и тратит за двоих.

– Верно. Но я не намерен больше это терпеть.

– Браво! Наконец-то ты освобождаешься от догмы, полагающей, что муж, зарабатывающий меньше жены, – плохой глава семьи.

Сам Марат давно это усвоил на собственном опыте, устроившись преподавателем в школе на семьдесят пять процентов, а его бывшая жена, управляющая достоянием в одном банке, получает в два раза больше него. Я усмехаюсь:

– Знаешь, для мужика это не так просто… Мы пленники роли, отведенной нам в обществе. И кстати, женщине тоже трудно избавиться от чувства вины, если она решила не заниматься детьми ради карьеры.

– Поверь мне, совсем не трудно согласиться с маленькой зарплатой. Карьера, власть, бабло – если отступить, понимаешь, что это чепуха, пыль. А вот дети…

Он не докончил фразу, но мне показалось, что в уголке его правого глаза что-то блеснуло.

* * *

Джоггинг теплым весенним вечером – особое удовольствие. Запах набухших почек, нежный душистый ветерок, пение птичек. Я в отличной форме: циферблат показывает восемь минут пятнадцать секунд после двух километров бега. Без особого напряга. Почва пружинит под моими кроссовками. Потихоньку ускоряю, и мне кажется, что я могу развить невероятную скорость. Прямо нечеловеческую. Ничто не способно так восстановить самоуважение, как спорт.

На обочине дороги замечаю неподвижный коричневый «Порше Макан». Как будто пристроился отдохнуть. Несмотря на затемненные окна, различаю внутри целующуюся пару. Банальная примета весны. Но пара мне знакома: он – это Аркадий Мареев, я узнал его машину. Она – моя жена. Прикольно! Кажись, меня сделали рогоносцем! И представьте себе, кто этот соблазнитель?!

Что бы ни сказали палеонтологи, но среди моих предков точно были неандертальцы. В данный момент я уже не размышляю разумно. Мною движет только инстинкт самца. Очень древний, неисправимо примитивный. И он мне говорит: «Раздави его!» Все последующее я вижу как в страшном сне. И мне снится, что я всемогущ, потому что взбешен.

Казанова не успевает нажать кнопку закрытия дверцы: я ее уже открыл. И, наверное, вырвал бы, если бы это не была дверь тяжелой немецкой машины. Улавливаю пронзительное «не-ет!» Лары и выдергиваю стервеца с его сиденья как сорную траву. Он падает на землю рядом с машиной.

– Вставай, скотина! – ору я, сопровождая крик пинками по ребрам подонка.

Он с трудом поднимается, не скрывая яд в прищуренных глазах. Я уклоняюсь от его кулака, соскользнувшего на мое плечо. Мой кулак расквашивает ему щеку. Уворачиваясь, я попадаю ему ногой в живот со всей силой, на которую способен. Он расплющивается о машину, пытается подняться, получает два прямых в рожу и сползает на землю. Я продолжаю дубасить его на земле, пока он не перестает пытаться встать на ноги, тихо стонет и сворачивается калачиком.

Через какое-то время я чувствую, как кто-то тянет меня за руку и кричит:

– Хватит, Паша!.. Уймись, ты его убьешь!

Только тогда я прихожу в себя. Вижу искаженное ужасом лицо Ларисы и слышу ее крик.

– Ты одурел?! Полюбуйся, что ты наделал! Ты чудовище… Дикарь… Никогда не думала, что ты на такое способен.

Бормочу в ответ:

– Я тоже не думал, что ты на такое способна.

И, не оглянувшись, ухожу.

* * *

Направился прямиком к себе домой. Собрал в кучу кое-какие вещи, засунул в спортивную сумку и рванул к Марату, на проспект Мира. Он живет в одном из немного обветшавших, но все еще солидных довоенных домов, которыми славится этот район.

– Паша! Ну и видок у тебя!

Не говоря ни слова, я вхожу из прихожей в комнату и падаю на продавленное, видавшее виды кресло. Обстановка у Лешы простая, с намеком на богему. Жанны, его подружки, нет дома. Сейчас это меня устраивает, хотя я к ней тепло отношусь.

– Мне кажется, тебе нужен глоток виски?!

Друг озабоченно морщит лоб и достает из бара бутылку «J&B». Пусть не односолодовое, которое я предпочитаю, но знаменитый шотландский купаж. Сейчас мне не до изысков.

– Очень кстати, спасибо! – говорю.

Марат щедро наполняет бокалы. Похрустывают кубики льда.

– Могу я чем-то тебе помочь? – спрашивает.

– Кажется, я убил человека… И оставил его на месте…

Он давится виски и не может прокашляться.

– Ты че несешь? Это такая шутка?

У него испуганный вид. Возможно, не только из-за меня. Он переносит себя на двенадцать лет назад.

– Нет, не шутка.

– И кто это? Зачем ты это сделал? Ты уверен, что он того?

– Не знаю… не помню… того или не того… Помню, что он целовал мою жену. После того как украл мою работу.

Марат растерянно смотрит на меня и, вздохнув, спрашивает:

– Что точно ты с ним сделал?

Излагаю ему подробности. Он слушает, нервно покуривая свое черное «Собрание». Дослушав, морщится, выражая озабоченность ситуацией. Потом заговорщически подмигивает:

– Недавно ты мне говорил, что ты слишком импульсивен… Действительно, лучше было бы не клеить твою жену… Ладно, если хочешь, я позвоню Ларисе и спрошу ее, как поживает чувак? Как его звать-то?

– Аркадий.

– Так мы узнаем, надо ли тебе скрыться, пуститься в бега, уйти в подполье, – добавляет он с неловкой улыбкой.

– Мне не до шуток!

– Согласен. Хотя самое худшее маловероятно. Не так просто убить человека ударом ноги. Тем более обутой в кроссовку.

Марат говорит мне это, чтобы меня успокоить. Он берет свой мобильник и включает громкую связь. Я диктую номер Ларисы и доволен, что друг взял на себя эту неприятную миссию. Честно говоря, у меня нет никакого желания сейчас разговаривать со своей женой. Но как только улегся мой гнев, мне стало стыдно. И я озабочен возможными последствиями.

После десяти звонков Лариса наконец отвечает. Она в больнице у пострадавшего. И просит передать дикарю, который был ее мужем в предыдущей жизни, что она не проведет больше ни одной ночи с ним под одной крышей. И пусть он не вздумает являться домой и пытаться просить извинения за свое недопустимое поведение. Она не понимает, как он смеет узнавать новости об Аркадии после того, что он с ним сотворил. Нет, Аркадий не умер: у него сломаны два ребра и один зуб, разбита губа, несколько разрывов на лице и масса синяков… Разве этого недостаточно, чтобы считать Павла законченным безумцем… Она не могла даже себе представить, что отец ее детей способен превратиться в бешеного зверя худшей породы. И даже зверь не нападает ради удовольствия. Перед тем как закончить, она объявляет, что подает заявление о раздельном проживании, которое мне не имеет смысла опротестовывать в ожидании развода.

– Аркадий тоже подаст жалобу? – спрашивает Лару Марат.

Короткое молчание.

– Посмотрим. В любом случае Павел этого заслуживал бы. Я не уверена, что он отделался бы условным наказанием.

Марат выключает телефон, его рот расплывается в улыбке, и он снова наполняет наши бокалы.

– По крайней мере, негодник жив. И, если ты хочешь услышать мое мнение, Лариса никогда не разрешит своему хахалю подать жалобу: это пикантное происшествие скомпрометирует прежде всего ее саму и сократит шансы на ее избрание в районный совет. Не думаю, что правосудие выступит против ревнивого мужа, совершившего проступок в состоянии аффекта… Нет, конечно, нет.

Он зажигает новую сигарету, сильно затягивается и выпускает длинную струю дыма.

– Ну, а как ты насчет Лары? Наверное, тяжело вдруг обнаружить такое?

Я отпиваю глоток виски, прежде чем ответить:

– Такое всегда тяжело. Ты знаешь это не хуже меня.

Марат отводит взгляд.

* * *

Еще, наверное, целую неделю я продолжаю чувствовать плоть моего противника, расплющенную моими кулаками и ногами. И каждый раз меня от этого мутит. Любая мысль о Ларисе возвращает меня к драке, к моему бесславному избиению соперника. Или же к картине голубков, обнимающихся в машине. Но все равно я скучаю по жене, мне ее не хватает. Банально, но факт: когда вас бросает другой, вы начинаете понимать, что он для вас представлял. Если даже это и не было счастьем, то было очень на него похоже… Ее милое продолговатое лицо, энергичное, серьезное, решительное. Ее крепкое тело. Жесты, которые, наоборот, казались такими мягкими, нежными. Всем этим теперь пользуется другой. Другой мнет своими грязными лапами ее груди, запускает ей руки между бедер, наслаждается ею. Доводит ее до экстаза.

В конце концов, Аркаша заслужил потерю зуба и поломку двух ребер.

Дня через три после инцидента я говорю Марату:

– Ларисы для меня больше не существует. Никаких шансов на примирение после этой истории.

Молчание. Потом он отвечает:

– Надо подумать. Некоторым женщинам нравится чувствовать себя страстно любимыми, обожаемыми… Особенно после двадцати лет брака. Тем более если их муж еще испытывает полноту чувств по отношению к ним…

– Как-то это не очень прозвучало в ее речах, когда вы говорили по телефону.

– Все верно. Для нее было бы слабостью показать это. Лариса никогда не признается в своей слабости. Но в глубине души ее, возможно, восхитил твой поступок.

– Не знаю почему, но я не очень в это верю… Меня смущает ее поведение в последние недели и особенно после моего увольнения… Ей нравятся успешные, сильные мужчины, но не в смысле мускулов… Я же продемонстрировал полное отсутствие самоконтроля. Если моя единственная реакция – пускать в ход кулаки…

– Возможно, ты прав. Но в любом случае ты ей простил бы эту оплошность?

– Трудно сказать. Двадцать лет взаимного доверия так сразу не испаряются. И потом, она мне все еще нравится… Пусть даже после того, что она натворила… Я вот теперь думаю о каждом собрании ее партийной ячейки, которое затягивалось допоздна. Даже если бы я ее простил, что это изменило бы, если она любит Аркадия.

Марат с сомнением качает головой.

– Как ты можешь быть в этом уверен?

– Дочка мне подсказала… а раз она так думает, так и есть!

Это событие как бы подтвердило пустоту моей жизни, которая и с женой не была достаточно полной. Конечно, мы слишком много вкалывали, вдоволь тусовались, занимались спортом, путешествовали, и совсем немного времени оставалось для нас двоих. Нам казалось, что наша жизнь наполнена. Даже если в глубине души я чувствовал, что мы движемся куда-то не туда. Теперь, без жены, пустота нашей жизни явилась во всей наготе. Зачем просыпаться утром? Зачем искать работу? Чтобы содержать разрушенную семью? Деньги сразу утратили свой вкус. Вечеринки с друзьями тоже. Чтобы говорить о чем? О моих терзаниях? Несмотря на буйство наступающей весны, я не оборачиваюсь даже вслед симпатичным девушкам. Им лузер не нужен. А влюбленные парочки меня вообще стали бесить.

Я согласился съехать из дома. Вы скажете – дал слабину? Ведь «виновата» Лариса. Заметьте, виноватая не говорит конкретно: типа больше не люблю тебя и все. Или, влюблена в другого, что с моей точки зрения – одно и то же. По зрелом размышлении, я должен согласиться, что это ее право. Но все равно такое чувство, что меня предали… А съехать согласился прежде всего потому, что не представляю себе, как жить в домашнем кругу, который я сооружал, в который верил и который Лара в одночасье разрушила. Это слишком больно. Разрушение мостов, связывающих меня с прошлым, облегчает похороны нашего брака. До встречи с Ларисой я по-настоящему любил только одну девушку. Безумно. Когда она решила бросить меня, я цеплялся за нее и страдал. Зверски. И поэтому на сей раз я сразу все перечеркнул.

Но если говорить откровенно, я согласился на разъезд потому, что у меня просто нет средств оплачивать новую ипотеку в одиночку. Еще пару месяцев я буду получать зарплату, а потом – какое-то пособие по безработице, если ничего быстро не найду. Этого достаточно, чтобы жить нормально, но недостаточно, чтобы поддерживать мой прежний уровень жизни. А вот у Ларисы, в ее конторе, уже два года как заработок все время растет. Да и ее небедные родители ей помогают.

Короче, пока мы так договорились, и разбежимся.

По всему, ей сейчас невыгодно идти на мировую с мужем, финансовые перспективы которого намного слабее, чем у нее. Конечно, это означает, что я должен найти себе какое-то пристанище. Но в Москве в последнее время это совсем непросто. Разве что снять за дорого какую-то клетушку с видом на шумную улицу или промзону. Поэтому я начал с того, что стал подкладывать старый матрас под свой спальный мешок на полу в квартире Марата. Не идеально, но лучше, чем на улице.

А еще через неделю состоялся прощальный ужин с друзьями Марата и Жанны, блогерами Левой и Леной, которые сообщили, что взяли годовой отпуск для путешествия на яхте в Полинезию. Им уже за тридцать, и это последний шанс перед тем, как завести детей.

Сообразительная Жанна спросила:

– А свою квартиру вы не хотели бы сдать кому-нибудь на это время?

– О, желающих хватает, но не хотелось бы доверять нашу обжитую квартиру кому попало. Нужен проверенный человек, который не только исправно платил бы аренду и сохранял в доме порядок. Не то вернешься, а он откажется съезжать… или подселит каких-нибудь мигрантов. Тогда пиши пропало. Арендная плата невысока, можно и за год заплатить просто так.