Мурный Лохмач

Клодина и Федерик с ужасом наблюдали за тем, как старьёвщики Хозяина окружают Люрора, не сводя с него глаз, полных клокочущей пустоты. Мгновение – и Ле Гран Фушюз уже окунулся в омут чужих воспоминаний, зажав в ладони брошь с чёрным бриллиантом.

Когда некроманты с поклонами удалились, он снова встал у окна, чтобы посмотреть им вслед. Воспоминания не открыли ничего предосудительного: ненависть и жажда мести у Клодины, пылкая любовь к смертной у Федерика не имели ничего общего с предательством, мерещившимся ему на каждом шагу. Оставался Люрор. Ле Гран Фушюз ответил лёгким кивком на прощальный поклон первого советника, в воспоминаниях которого не было ни одного намёка на двойную игру, но интуиция упорно сигналила о другом.

***

Базиль бы очень удивился, узнай он о том, что ради него разыгрываются такие рискованные многоходовки. Впрочем, сегодня ему было не до этого, потому что повстанцы реализовывали свой хитрый план с оборотнем в главной роли. Натупило утро, настолько светлое для начала зимы, что даже мрачная громада Дворца Правосудия не казалась такой зловещей и мрачной, как это случалось обычно.

Снежинки преображали серые стены замка, одевая их в серебристые тона, из-за чего Замок Консъержи становился похожим на колдунью, притворявшуюся придворной дамой. Но это был только внешний эффект, а суть этого здания не менялась: тюрьма, она и в потустороннем мире тюрьма, а слава этой мрачной обители затмевала даже славу знаменитой Бастилии.

– Принимайте новенького! – объявил кромешник, когда двери Дворца Правосудия открылись перед ним.

Кромешниками назывались те самые тени на службе у Хозяина Потустороннего мира, которые недавно принесли некромантам весть об аудиенции. Кроме посыльных среди них были и те, что исполняли роль ищеек и младших чинов пыточного следствия.

– Долговое преступление и драка в трактире?! – прочитал тюремщик надпись на бирке, выдаваемой всем заключённым. – Что ж ты так? В долгах, как в шелках, да ещё и драчун? Ладно, у нас будешь как шёлковый.

Базиль кивнул, изображая печаль и раскаяние. В этом и состоял план мятежников: оборотень проникал в Замок Консьержи с пустячной провинностью, чтобы очаровать Клодину и освободить некоторых узников, угодивших в тюрьму по уже гораздо более мрачным обвинениям.

Дворец Правосудия в некотором смысле представлял собой вершину айсберга правоохранительной системы потустороннего Парижа. С первого по третий этаж в этом мрачном здании были залы, где проводились суды и казни, рабочие кабинеты некромантов и более мелкой знати, служащих в данном учреждении, и хранилища дел, заведённых на преступников, а на нижних подземных ярусах располагались долговые тюрьмы, затем – пыточные камеры и горнила наказаний. Базиль с самым смиренным видом шёл вперёд по довольно мрачному коридору, подгоняемый сзади окриками конвоировавших его кромешников.

Факелы потустороннего огня, укреплённые на стенах, озаряли пространство мрачным дрожащим неверным светом, открывая взору старинную каменную кладку, будто пропитанную ненавистью и болью множества узников. Это ощущалось даже внешне: многие камни имели форму искажённых страданиями лиц, тяжёлые веерные своды нависали сверху, словно крышка гроба, а там, где коридор имели развилки, со стен свешивались замурованные по пояс скелеты, красноречиво указывавшие путь в стиле «а не пошли бы вы…».

В городе ходили слухи о том, что многие нарушители закона, имевшие особо тонкую (по грубым прикидкам, дюйма в два) душевную организацию, попав сюда и пройдя по коридорам, теряли рассудок от страха, и это были самые везучие из заключённых, потому что остальным якобы предстояло потерять его от боли и терзаний. Никто не мог бы точно определить, насколько тонкой была душевная организация у Базиля, но после проклятия оборотня он не только не потерял прежнего безбашенного бесстрашия, присущего ему во времена обычной жизни, но и существенно повысил его градус. Повстанцы шутили, что виной тому настойка валерианы, которую так любили все коты, но на самом деле Базиль вёл себя настолько развязно и рискованно, потому что не дорожил своим существованием.

Проклятие оборотня подразумевало как бы бесконечное зависание между жизнью и смертью, не дававшее ни нормально жить, ни нормально умереть: плоть оборотня была не жива, но и не мертва, инстинкты животного часто заглушали голос разума, обычные человеческие занятия не приносили прежней радости, после смерти родных и друзей одиночество в пёстрой толпе угнетало, и существование утрачивало смысл. Многие проклятые таким образом опускались до животного состояния, утрачивая личность, но только не Базиль.

Со временем он научился получать удовольствие от инстинктов и извлекать выгоду из своей двойственной природы, а вот с поиском смысла дело обстояло сложнее, именно он привлек его в ряды повстанцев. Их в шутку именовали иногда Партией Цветоводов из-за фирменного знака мятежников – перевёрнутого цветка в горшке, который вопреки мнению обывателей символизировал вовсе не три основных лозунга («землю – крестьянам, цветы – женщинам, а горшки – детям»), к которым иногда добавлялся ещё один: «покой – покойникам». На самом деле суть этого символа была в воскрешении, в новом рождении из сора, в расцвете жизни после жизни без издевательских условий, которые насаждала правящая верхушка некромантов.

В свете всего этого шествие по коридорам Дворца Правосудия совсем не впечатлило Базиля. Он с лёгкостью мог бы указать путь всем замурованным скелетам настолько цветисто и бранно, что те потеряли бы челюсти от удивления, и даже затеять потасовку с кромешниками, но это шло вразрез с планом, который они наметили вместе с Шарманом. План был прост: не привлекая внимания, проникнуть на долговой ярус, изучить обстановку и освободить ряд заключённых с помощью Клодины или без. Шарман не верил в возможность завербовать Главу Пыточного следствия на сторону повстанцев и надеялся, что оборотень оставит эту дикую идею, а Базиль в первую очередь думал о том, как встретится с той, что навсегда покорила его сердце и зажгла в крови неугасимое пламя желания.

Сырая и тускло освещённая камера оказалась переполнена всякой разношерстной братией, но полумрак не был преградой для кошачьих глаз, хорошо видевших в темноте. Быстро окинув взглядом пространство, Базиль заметил несколько групп заключённых, решая к какой примкнуть. На удивление здесь были не только отпетые должники, но и мелкие воришки, шулеры и даже пара костоломов, некогда державших в страхе сначала жителей живого Парижа, а потом по естественным причинам переместивших свою деятельность сюда. Все эти типы сидели или лежали прямо на каменном полу и имели крайне неприятный вид.

Появление нового заключённого вызвало самую разную реакцию. В преступных кругах Базиль был известен ещё под одной своей кличкой – Шерстяная Душа —и уже успел снискать расположение некоторых местных авторитетов и неприязнь других группировок за мощный удар острых когтей, умение быстро схватывать, как в прямом (товары с прилавков без оплаты), так и в переносном смысле этого выражения, и ловко обыгрывать в карты даже самых шулеристых шулеров.

– Ну, как говорится, свет вам в души, а оправданье в уши, некромантам – крышка, а несогласным – вышка! – вальяжно поприветствовал всех присутствующих Базиль на принятом в Потустороннем Париже воровском жаргоне.

– Ба! Да это ж наш старый знакомец! На чём тебя взяли, брат? Неужели отказался исполнять супружеский долг? – спросили его из дальнего угла.

Там обосновалась компания шулеров, среди которых чудесным образом затесался скелет в погнутой короне, явно чувствовавший себя здесь не в своей тарелке, но державшийся с поистине королевским достоинством.

– Наоборот, пока я раздаю всем желающим дамам свою любовь в кредит, ибо ни одна из них не заставит меня быть ей должным! – весело сказал Базиль, направляясь к ним.

– А ты от тюрьмы и от богатой женщины не зарекайся, Шерстяная Душа! – прозвучало в ответ.

***

Похоже, это замечание вполне можно было отнести к Клодине де Нозиф. О богатстве некромантов ходили легенды. Их умопомрачительные наряды, роскошные экипажи и украшения ярко контрастировали с катастрофической бедностью большинства обитателей Потустороннего Парижа, но никакие богатства не могли заменить счастье. Клодина де Нозиф ощущала себя самой несчастной женщиной по ту и по эту стороны. Сегодня она явилась во Дворец Правосудия с большим опозданием. После беседы с Хозяином Потустороннего Парижа, мадемуазель долго не могла прийти в себя, дрожа от ярости и страха, а сообщение от тёмных душ, перенюхавших к тому времени весь живой Париж, заставило её разрыдаться: оборотня не нашли.

Надежда таяла на глазах, только работа всегда спасала Клодину от полного отчаяния, именно этим объяснялась маниакальная сосредоточенность на результате, которую так высоко ценил Ле Гран Фушюз, периодически намеренно доводивший Главу Пыточного следствия до белого каления. Она вошла под своды Замка Консьержи, когда последняя слезинка уже высохла на бледной щеке, не давая повода для пересудов и сплетен.

– Доложите обстановку! – коротко бросила она склонившимся перед ней кромешникам.

– Произведено уплотнение заключенных, Ваше Жестокосердие! – доложили они, обращаясь к ней по принятой форме. – Часть самых смирных перевели в долговой сектор с нижних ярусов.

– Кто посмел отдать такой приказ без моего ведома?! – возмутилась Клодина, грозно подбоченившись.

Все знали, что если Глава Пыточного следствия вставала в позу сахарницы, уперев руки в боки, то лучшим решением было скрыться с глаз долой от её гнева.

– Распоряжение Люрора де Куку! Он провёл аудит финансовой отчётности и пришёл к выводу о нецелевом использовании помещений! – доложили кромешники, прячась в стены, и вовремя: вне себя от гнева, Клодина полоснула веером перед собой, прорезав стену и пол.

– Простите, Ваше Жестокосердие! – не смея показаться на глаза, твердили кромешники.

Клодина собиралась продолжить крушить всё вокруг, но вдруг остановилась от странного ощущения, которое заставило её сердце учащённо забиться, а щёки – порозоветь: снизу, из только что проделанной дыры в полу, сочился знакомый аромат мускуса.

Неужели это он?! Невозможно! Он здесь?! Получается, этот оборотень ещё и преступник?! Какая ирония судьбы! Впрочем, всё сходится: полюбезничав с ней, этот дерзкий индивид мог совершить переход, поэтому его и не обнаружили тёмные близонюхие души! А попасть в тюрьму в Потустороннем Париже дело нехитрое, уж кому, как не ей, было это знать: ищейки Пыточного Следствия, что называется, мели всех подряд, при малейших подозрениях – таково было указание Хозяина, которое Клодина исполняла неукоснительно.

Что, если автора фривольной любовной записки конвоируют сейчас в камеры? Что ж, посмотрим, каков он из себя, этот герой! Клодина осторожно извлекла послание, спрятанное за корсажем, ещё раз прочитала стишки и мечтательно улыбнулась: судя по следам когтей, оборотень зверь крупный и сильный, что сулило потрясающее приключение. Грезя о долгожданной встрече, Клодина бросилась вниз со всей возможной скоростью, какую могла развить женщина, одетая в платье эпохи рококо.

Галантный век, воспевавший красоту женских бёдер, гротескно расширенных для эффекта необъятными фижмами, не предусматривал для дам столь стремительных марш-бросков по узким коридорам и лестницам, но это совершенно не останавливало мадемуазель де Нозиф. Задевая фижмами за углы и иногда даже застревая в особенно узких местах, она мчалась за запахом мускуса, насмерть перепугав всех служащих, решивших, что Глава Пыточного следствия, спешит к ним с внеплановой проверкой (определённые грешки водились за всеми, даже кромешники порой были способны на самые кромешные глупости).

Результатом этого действа стали чисто убранные кабинеты, мгновенно написанные отчёты, донельзя опрятный внешний вид, нижайшие поклоны и многие другие метаморфозы, на практике доказывающие, сколько пользы может принести женщине бег на длинные дистанции. Прилетев, как ураган, на долговой ярус, Клодина остановилась в замешательстве. Запах её мечты растворился среди множества других, среди которых особенно ярко ощущался запах крови, неумолимо доносившийся с ярусов пыток. С того момента, как Ле Гран Фушюз провозгласил себя Хозяином, силой и обманом подчинив себе всех остальных некромантов, многие её мечты уже утонули в крови, тянувшейся за ней, словно алый шлейф, через прожитые века, но теперь Клодина готова была бороться за возможное счастье.

Тело и душа томились жаждой немедленно броситься в камеры и во что бы то ни стало разыскать того, кто посмел быть столь искрометно дерзким, неожиданным, галантным и смелым с Главой Пыточного следствия, но разум советовал ей иное: не торопить события. Сейчас, когда Ле Гран Фушюз усилил контроль вплоть до проверки воспоминаний своих приближённых, резкие движения было делать опасно, к тому же Клодина боялась спугнуть своего поклонника; хотя он и не робкого десятка, но мадемуазель де Нозиф опасалась произвести нежелательное впечатление, да и справки о незнакомце тоже хотелось навести, чтобы невзначай не остаться в дурах.

– Какие будут указания, Ваше Жестокосердие! – Ничего не понимающие кромешники выросли из пола, чтобы вытянуться перед ней во фрунт.

– Все дела, заведённые на заключённых, поступивших сюда во время моего отсутствия, и новые покамерные списки немедленно доставить в мой кабинет! – холодно молвила Клодина и, повернувшись на каблуках, чинно пошла обратно.

– Будет исполнено! – отчеканили кромешники.

Кабинет Главы Пыточного следствия состоял из трёх комнат. В первой располагались рабочий стол, библиотека и хранилище для особо важных дел, во второй – кресло для релакса и коллекция музыкальных шкатулок, в которых Клодина хранила стоны своих жертв, а самая дальняя комната, двери которой имели множество секретных замков, служила для особых развлечений, которые Глава Пыточного следствия позволяла себе время от времени для снятия стресса, выбирая самых красивых заключённых.

Странное дело, ей впервые не хотелось, чтобы дерзкий оборотень, привлекший её внимание, попал сюда, потому что все заключённые, доставленные кромешниками в эту тайную комнату, быстро теряли волю и могли вызывать только презрение, а Клодине хотелось любви, которую мог дать только смелый и уверенный в себе мужчина (именно такого она искала всю жизнь!).