Юдоль

– За мной, капитан! – кричит Псарь Глеб, точно увлекаемый ветром. – Глад взял след!

Как забавно они выглядят, милая. Впереди несётся Псарь Глеб, полы клетчатого пальто распахнуты. Коленки работают, словно паровозные поршни. Правая рука с обвислыми поводками вытянута вперёд, будто его и впрямь тянет свора. Левой рукой он придерживает кепку за козырёк, чтоб не слетела. Косящий глаз от бега совсем закатился под бровь, на обмётанных губах накипь слюны.

За ним едва поспевает Сапогов. Андрей Тимофеевич чуть прихрамывает, смешно выбрасывая ноги вперёд. Седой гребень волос поднялся, как хохолок у какаду. Правая рука то на сердце, то на солнечном сплетении – бегун из него никудышный. Старик устал и вдобавок ни на йоту не верит в успех.

А мелкий поганец какое-то время петлял по дорожкам, наведался к карусели «Ромашка» и лишь потом покинул парк. Началась незнакомая улица.

Пробежали мимо постамента с танком и памятника Ленину. Сапогов успевает пнуть еловый венок, лежащий на ступеньках. Вождь мирового пролетариата бессильно грозит вслед старому хулигану.

В дверях парикмахерской курит рыжая толстуха Илона Борисовна, на ней белый халат и передник, из кармашка торчат расчёска и ножницы. Она провожает лениво-удивлёнными глазами сперва Псаря Глеба, а потом ковыляющего Сапогова, даже не успевающего пожелать ей лёгочной саркомы. Старик от получасового кросса почти обессилел, только и способен, что мычать, как чердачное привидение, да подволакивать натёртую ногу. А вот Псарь Глеб чувствует себя на охоте превосходно – его стихия!

Вот кинотеатр «Юность» с подтёкшей живописью афиш. А это магазин «МОЛОХ», продуктовый универсам и десятки одинаковых панелек. Туда устремляется Псарь Глеб, а за ним и Сапогов. Там легко заблудиться среди домов, таких же уныло-клетчатых, как и старенькое пальтецо собачника.

Псарь Глеб останавливается возле какого-то подъезда.

Сапогов издали слышит охотничью команду:

– Туба!..

Это специальный приказ, чтобы Глад не поднял дичь раньше срока.

– Мальчик живёт здесь, капитан! – заявляет Псарь Глеб Сапогову, когда тот наконец подходит.

Счетовод давно уже сошёл с дистанции. Достал носовой платок и утирает хлещущий в три ручья пот.

– Вы… уве-ре-ре-ны? – спрашивает заплетающимся языком Сапогов.

– Никаких сомнений, капитан! – широко улыбается Псарь Глеб. – Для Глада это даже не задачка.

– Интересно… Из какой он… э-э-э… квартиры?

– Одну минуту, капитан… Мор, Раздор, Чумка – сидеть! – громовым шёпотом приказывает Псарь Глеб, затем открывает дверь подъезда и командует Гладу: – Пиль! – после чего несётся вверх по ступеням.

Сапогов внизу ждёт вестей. От усталости и общего комизма ситуации тонкие губы счетовода кривит сардоническая улыбка. До чего он докатился в поисках Сатаны! Носится на старости лет по городу с каким-то сумасшедшим, да ещё делает вид, что верит в невидимых собак!

Сапогов досадливо топает и тотчас чувствует, как нечто крупное о трёх головах подскочило с земли, уставилось на него, обдало дыханием из раскрытых пастей. Может, это лишь игра воображения, но Сапогов на всякий случай больше не совершает резких движений, чтоб не волновать незримого Цербера.

Через минуту Псарь Глеб рапортует:

– Мальчик проживает в сто тридцать седьмой квартире на последнем этаже. Вы не сказали, капитан, каким он вам нужен, живым или мёртвым, поэтому мы с Гладом не брали его!

Сапогову ужасно нравится, как высказался Псарь Глеб: «Или мёртвым!» Уже за одно это он готов простить услужливому чудаку утомительную беготню по городу.

Да, Сапогов не верит, что мальчишка действительно нашёлся, однако ж благодарит:

– Вы меня очень выручили, товарищ Псарь Глеб! Выражаю мою искреннюю признательность!

– Всегда готовы прийти на выручку, капитан! – Псарь Глеб лихо прикладывает два пальца к кепке, затем обращается к своим псам: – Мор! Раздор! Глад! Чумка! Пошли! Капитану нужно побыть одному!..

Как бы то ни было, собачнику не откажешь ни в любезности, ни в деликатности. Вот бы и мне, милая, повстречать Псаря Глеба, старого доброго Псаря Глеба и его питомцев, чьи клыки – ужас и погибель…

Занятия в школах начинаются с восьми утра. Значит, Сапогову нужно быть у подъезда Кости как минимум в четверть восьмого, чтобы гарантированно не прозевать мальчишку, – мало ли, вдруг паршивец посещает школу с углублённым изучением иностранного языка, а такая вряд ли находится неподалёку от неказистых пятиэтажек.

Сапогов дурно спит, но, если бы и заснул, его поднял бы вместо будильника рассветным «кукареку» чёртов петух.

С утра пораньше Андрей Тимофеевич спешит к панельке, где гипотетически проживает Костя. В успехе предприятия он сомневается, идёт исключительно для успокоения совести. Зевая и ёжась от прохлады, Сапогов сидит на детской площадке и поглядывает на часы – «командирские», сам себе подарил когда-то на день рождения.

Давно прошло время, когда школьники покидают свой дом. Сапогов отметил, что трое детей вышли из подъезда, а Кости не было. Накрапывает дождь, и Сапогов прячется под деревянным мухомором рядом с песочницей. В который раз изучает циферблат – четверть одиннадцатого. Он уже готов бросить изначально бессмысленную затею и уйти прочь, но дверь подъезда открывается…

Сердце Сапогова содрогается от волнения, волоски на руках встают дыбом. Псарь Глеб и его пёс Глад не подвели Андрея Тимофеевича. Вот собственной персоной мальчик с чёрным пальцем! Только каким – безымянным или средним? А вдруг это вообще мизинец?!

Старик даже не задумывается, насколько ему повезло. А ведь явно вмешались высшие силы! Он же мог преспокойно не дождаться Кости!

А тот, позавтракав, поглядел в окошко и решил, что в непогоду никуда не пойдёт. А дождь как-то взял и быстро закончился. Костя спрашивает совета у значка «Ну, погоди!». Задумывает число «20» и колеблет. Волк советует не отменять прогулку…

Костя идёт не торопясь, при нём не наблюдается портфеля или сумки с учебниками и тетрадями. Сонливость, усталость, изжогу – всё как рукой сняло у Сапогова. Прицелившись взглядом в Костю, Андрей Тимофеевич начинает слежку. Он крадётся, стараясь соблюдать при этом условную шпионскую дистанцию.

«Объект» заходит в галантерейный магазинчик, через минуту и Сапогов. У Кости нет определённой цели, он просто шляется, а счетовод делает вид, что изучает прилавок; сам украдкой наблюдает.

Мальчишка, будто что-то почувствовав, в упор смотрит на высокого старика; Андрей Тимофеевич, смутившись, притворяется реальным покупателем и приобретает совершенно ненужные солнцезащитные очки с очень тёмными, почти чёрными стёклами.

Костя покидает галантерею, Сапогов, чуть помедлив, выходит следом. Он напяливает очки и становится похожим на слепца, только трости для полноты образа не хватает.

У счетовода созрел начальный план: выждать подходящий момент и попросить перевести его на другую сторону улицы, при этом завязать непринуждённый разговор.

В глубине своего злобного естества Сапогов не уверен, что готов к радикальному насилию. Одно дело – совать иголки под половик, а тут – взять и оттяпать у живого человека палец. Меньше всего на свете Сапогову хотелось бы оказаться на допросе у следователя или, ещё хуже, в тюрьме. Он и раньше с неприязнью провожал взглядом милицейские жёлтые машины с синей полосой на борту. Цепные псы государства ему омерзительны.

Андрей Тимофеевич убеждает себя, что не захватил ножа или кусачек, потому что не был до конца уверен, что обнаружит Костю возле пятиэтажки. А теперь и торопиться не стоит. Никуда мальчишка не денется. Сперва надо хорошенько изучить чёрный палец. Может, он никакой и не сатанинский, а самый обычный. И вообще не безымянный. Так думает Сапогов.

Признаюсь, милая, он меня немного разочаровал, Андрей Тимофеевич. Я-то думал, старик начисто лишён страха за своё бытовое благополучие, что бестрепетно швырнул свою жизнь в пылающий костёр Сатаны, решив прожить остаток дней бесшабашно, ярко и максимально жестоко. Однако ж побаивается счетовод и закона, и наказания за искалеченного ребёнка. Не исключено, Андрей Тимофеевич не выносит вида крови. Но почём знать, вдруг Нечистый именно так и испытывает своих адептов, берёт на слабо? Отрубленный палец – символический ключ, допуск в чертог силы, иначе зачем сдался Сатане Сапогов?!

Но не будем делать поспешные выводы, милая. Я бы тоже проявил осмотрительность в таком щекотливом вопросе, хотя никто не упрекнёт меня в робости, разве излишней чувствительности по отношению к тебе, любовь моя…

Костя идёт к кинотеатру «Юность». У кассы, как обычно, в это время ни души. До сеанса ещё четверть часа Костя слоняется по второму этажу, где находится буфет. Продавщица, похожая на разжиревшую Мальвину, разливает из банок по стеклянным конусам соки – берёзовый и томатный.

Вот зашёл сурового вида седой гражданин в тёмных очках. Костя покупает газировку и пирожное «картошка», напоминающее собачий копролит. Старик в тёмных очках тоже поднялся наверх по лестнице, смотрит на Костю, но самого взгляда не распознать, вместо него чёрные непроницаемые дыры, за которыми, возможно, вообще нет глаз, а только мрак и бездна.

Звенит звонок, возвещающий киносеанс. Из зрителей, кроме Кости, всё тот же странный старик. Он уселся на самом верху, а Костя, после истории с развратной парочкой, предпочитает первый ряд. Уходящая ввысь фрактальность пустых кресел напоминает драконью чешую.

Начинается фильм про войну. Среди снегов и леса медленно ползёт состав с немецкими солдатами. Перед паровозом платформа, на ней мешки с песком, пулемёты. Офицер-эсэсовец глядит в бинокль – нет ли засады. Губная гармошка наигрывает визгливый марш. Возле пулемётчика сидит, вывалив алый язык, злобная овчарка. У кромки елового леса в засаде притаились ободранные бородатые партизаны. Их командир, старик в папахе с красной полосой, яростно крутит ручку подрывной машинки, и паровоз с фрицами взлетает на воздух. Партизаны открывают шквальный огонь по врагу. Потом идут смотреть, что из этого получилось. Платформа от взрыва слетела с искорёженных рельс. На снегу умирающий блондин-эсэсовец с лицом молодого Сапогова. Он шепчет склонившимся бородачам: «Seid ihr alle verdammt!»

Фильм закончился партизанским подвигом и победой – на экране финальные титры. Костя направляется к выходу. На очереди парк, потом обед у бабы Светы и деда Рыбы.

На ступенях оборачивается и опять видит старика, замешкавшегося у дверей. Косте почему-то делается неуютно.

На светофоре вздрагивает от резких слов за спиной:

– Мальчик, постой! Эй, мальчик!..

Всё тот же «слепец»! Высок и худощав. Волосы бледно-лимонного цвета, скулы обветренные и розовые, нос длинный, губы тонкие, на щеках лёгкая седоватая щетина. За очками глаз не разглядеть. На старике расстёгнутый плащ, под ним костюм.

– Помоги мне перейти дорогу, мальчик! – голос неприятный, надоедливый.

У Кости срабатывает тимуровский рефлекс. Просьба вполне уместная для пожилого человека, да ещё и в тёмных очках.

– Пожалуйста… – с покорностью произносит Костя. – Давайте помогу.

Незнакомец кладёт руку на Костино плечо:

– Как тебя зовут? – спрашивает товарищеским тоном.

– Константин…

Загорается зелёный свет, и они идут через дорогу.

Старик смотрит прямо и улыбается тонкой синюшной улыбкой:

– Выходит, мы с тобой тёзки. Меня тоже звать Константином. Да ещё и Константиновичем. Костя в квадрате. Так меня ещё на фронте прозвали однополчане.

Сапогов по привычке врёт, на войне счетовод, разумеется, не был. Но Костя ему сразу верит. Значит, он переводит через проезжую часть ветерана и тревожиться нечего.

– Вы воевали, да? – уточняет Костя.

– Да уж пришлось… – таинственно отвечает Сапогов. – Повоевал…

Перешли на другую сторону улицы, но старик и не собирается убирать ладонь с Костиного плеча. Сжал даже чуть сильнее, словно от волнения. Пальцы у него длинные и цепкие.

– Ты, кстати, в какую сторону направляешься?

– А вон, к парку!.. – показывает Костя, забывая, что ветеран вроде слабовидящий.

– Мне тоже в парк! – с энтузиазмом восклицает «Константин Константинович». – Нам по пути, тёзка. Пройдусь с тобой, если не возражаешь!..

– Не возражаю, – со вздохом соглашается Костя, вяло прикидывая, как повежливей избавиться от навязчивого спутника.

– Разрешишь личный вопрос? – задушевно интересуется Сапогов.

– Конечно, – отвечает Костя.

– Ты знаешь, что такое Юдоль?

Костя понуро задумывается, примерно так же, как у доски в школе, когда ответ заранее не известен, потом качает головой:

– Нет, а что это?

– А ведь это важно… – старик морщит лоб. – Чему вас в школе учат?!

Костя хотел было уточнить про Юдоль, но после замечания Сапогова уже неловко и спрашивать.

– Что это у тебя с рукой? – вдруг произносит ветеран. Голос почему-то дребезжит. – Покажи, не стесняйся!

Оказывается, он не слепой, а прекрасно видящий.

– Да я и не стесняюсь, – с досадой произносит Костя.

На самом деле ему неприятно демонстрировать постороннему человеку свой недужный палец.

– Ты не думай, я заслуженный хирург! Айболита читал? – Сапогов поднимает очки на лоб, и Костя видит его глаза. Бледно-голубые, бешеные.

Сапогов перехватывает Костину руку и приближает к лицу:

– Тэк-с… Хм-м…

Затем тщательно ощупывает чёрный палец, нажимая по очереди на фаланги:

– Тут беспокоит? А тут? Очень интересно… А ну, сожми его, а теперь разожми!..

Безымянный кое-как гнётся. На ощупь заметно холоднее, чем остальные пальцы…

Костя осторожно пытается вытащить руку, но старик не отпускает. И ладонь у него взмокла и стала неприятно липкой, горячей…

– Погоди, я ещё не закончил осмотр! – строго говорит Сапогов. – И давно он такой?

– Лет шесть, – Костя устал отвечать на подобные вопросы. Все кому не лень спрашивают. – Вроде раньше был нормальным, а потом взял и резко почернел.

– Хорошенькие дела… – Сапогов озабоченно цокает языком. – Вот что скажу, дружок. Мне это категорически не нравится. Напоминает злокачественную гангрену! Гангренус кошмарус! – добавляет на выдуманной латыни для солидности. –  Не помешало бы тщательное обследование и рентген. Может, заглянешь ко мне в кабинет? Я напишу адрес!

Сапогов притворяется, что лезет в карман за блокнотом. Там ничего нет, кроме старого гнутого гвоздя, который он недавно нашёл на кладбище и думал подкинуть Иде Иосифовне.

– Меня уже водили к врачу, – возражает Костя. – И он сказал, что ничего делать не надо! Не болит же!..

– Это сегодня не болит, а потом всю руку придётся резать! – хмурит брови Сапогов. – Тебя явно осматривал какой-то недоучка! Разве сейчас врачи?! Вредители одни!

В общем, пока счетовод тискал Костин палец, с ним произошла глобальная умственная метаморфоза. Едва он потянулся к Безымянному, тот изнутри полыхнул магическим светом и по контуру его побежали искры, даже посыпались с ногтя, как при сварке. Понятно, всё это происходило в воображении Андрея Тимофеевича, а Костя ничего такого не увидел.

Это для лишайного мальчишки почерневший палец был стыдной частью тела. А Сапогов безоговорочно уверовал, что имеет дело с настоящим сатанинским артефактом! Андрея Тимофеевича внутренне затрясло – дрожь, невообразимая нега и ужас проникли в его тело, едва он коснулся Безымянного!

Счетовод сам не понимает, как ему хватает выдержки притворяться хирургом вместо того, чтобы впиться в безымянный зубами, отгрызть и бежать прочь с драгоценной добычей во рту…

– Вот и парк! – Костя резко высвобождает руку. – До свидания!

И припустил по дорожке! Сапогову приходится прибавить шаг, чтобы не потерять мальчишку из виду. Тот направляется прямиком к Колесу.

А Костя вообще не осознал, какое впечатление произвёл на старика его почерневший палец. Ведь кто только из одноклассников или ребят во дворе его не щупал…

В окошке кассы маячит глупое доброе лицо смотрителя Циркова. Он рад мальчишке как родному, даже не просит о покупке билета.

– А-а-а, старый знакомый! Добро пожаловать, катайся сколько хочешь…

Когда Сапогов подходит к оградке Колеса, Костя уже высоко. Счетовод решает подождать у входа и снова поговорить. Ему весьма не понравилось, что мальчишка вот так взял и сбежал, не проявив уважения к врачебной озабоченности Сапогова.

– Я считаю, в твоём случае показана немедленная ампутация… – бормочет Андрей Тимофеевич, подбирая убедительные реплики. – Тебе вообще очень повезло, что ты меня повстречал, я лучший специалист…

Сапогов нервничает и ждёт, а Костя всё наматывает круги. Он вспомнил, что мельком видел старика вчера возле Колеса, и теперь специально тянет время. Не то чтобы подозревает какой-то злой умысел. Но очевидно же, что сегодняшняя встреча на светофоре не случайна.

Упрямый ветеран-хирург явно вознамерился стоять до победного. Костя, внутренне чертыхаясь, выходит из кабинки. Не может же он кружиться вечно. Он проголодался, пора бы и на обед.

Сапогов наседает:

– Я со всей врачебной ответственностью заявляю, что тебе показана ампутация!..

Костя расслышал лишь последние слово, и оно ему очень не нравится – похоже на «операцию».

– Ампутация? – переспрашивает подозрительно. – Это как?

– Совершенно безболезненная процедура!.. – голос Сапогова дрожит как балалаечная струна. – Ты же бывал у дантиста? Это проще, чем зуб удалить! Чик – и всё! – Сапогов для наглядности делает движение пальцами как ножницами.

– Ничего себе не болезненная! – на веснушчатом мальчишеском лице проступает некоторый испуг, хотя Костя вовсе не трус; он и дрался, когда надо было, и с вышки в бассейне прыгал.

– Хочешь заражение крови? – сердится Сапогов. – Умереть в юном возрасте?!

Костя не отвечает, переминается с ноги на ногу и тоскливо смотрит в сторону.

– Твой палец имеет огромное научное значение! – стыдит Сапогов. – Мне срочно надо его изучить в лаборатории под микроскопом! Не хочешь помогать советской науке?! Отвечай! Какой же ты пионер после этого, спрашивается?!

– Да что вы ко мне прицепились?! – канючит Костя. – Всё с моим пальцем в порядке!

Разговор на повышенных тонах услышал Цирков. Выбрался из своей будки:

– Здравствуйте, товарищ аэронавт! Опять душа просит полёта? Милости прошу на Колесо!

– Сгинь! – Сапогов яростно тычет в Циркова.

Смотритель прячется, а Костя после окрика Сапогова выглядит совсем испуганным.

Андрей Тимофеевич понимает, что сорвался, переборщил с эмоциями. Он наклоняется к мальчишке, и лицо его озаряет жутковатая в своей фальшивой доброте улыбка:

– Погоди, Костя… Я же тебе не всё ещё рассказал. Я не только хирург. Знаешь, кто я ещё?

– Кто? – без особого любопытства спрашивает Костя.

Маленькое сердце колотится словно после кросса. Хорошо бы сейчас сидеть за кухонным столом, хлебать бурду бабы Светы под завывания деда Рыбы. Всё лучше, чем слушать назойливый тенорок подозрительного старика.

– Я – волшебник! – продолжает таинственно Сапогов. – Не веришь?!

Костя вымучивает улыбку:

– Что я, маленький, что ли? Волшебников не существует!

– А вот и не так! – Сапогов игриво подмигивает, делает всякие пассы, словом, актёрствует как умеет. – Я могу тебе за твой палец наколдовать кучу самых разных игрушек! Конструктор, грузовик, машину с открывающимися дверцами, солдатиков, футбольный кожаный мяч… Хочешь? – спрашивает ласково и интимно.

Костя мотает головой. Сапогов повышает ставки:

– А как насчёт щенка овчарки! Или ружьё из тира и мешок пулек к нему!

– А можно игру электронную? Там волк ловит яйца!

– Да сколько угодно! – обрадованно врёт Сапогов. – Хоть десять штук! А палец у тебя новый вырастет, обещаю!

Костя колеблется. Вдруг находчиво улыбается:

– А покажите тогда! Она у вас есть?

– Пока нет, – сдаётся Сапогов.

Он вообще не очень понимает, о чём речь. Как и ты, милая моя. Просто в канувшем СССР имелось своё социалистическое «Нинтендо» – «Электроника ИМ-02 – „Ну, погоди!“» – по названию известного мультфильма. Бедолага-волк с корзинкой в лапах разрывался между тремя или четырьмя, в зависимости от сложности игры, насестами, ловил выпадающие оттуда яйца; три разбил – сказочке конец. Тебе, пожалуй, сложно представить, что такая чушь с простейшей графической анимацией была предметом вожделения стольких советских детей. Даже я, помнится, мечтал об «Электронике», вот только стоила она недёшево, аж двадцать пять рублей. Родители не так много зарабатывали, чтобы дарить подобные вещи. В моём классе «яйцеловка» была у Гуцуриева Марата, кавказского дылды с башкой, похожей на обгорелую головню. Как сейчас помню – «Электроника ИМ-01», а вместо Волка – Микки Маус. Марат частенько приносил консоль в школу. Разрешал избранным погонять на переменке. Но не потому, что был добряком, а чтобы с хохотом выхватить свою собственность прям посреди яйцепада: «Ну, хватит! Давай сюда!» Но как же мы ликовали, когда кто-то из старшеклассников отнял у Головни его «Электронику», а после, под надрывные гуцуриевские вопли, раздавил экранчик каблуком! Да простит Сатана за тот святой поступок все его добрые дела, живи долго, безымянный русский старшеклассник!..

– Ну, вот будет у вас игра, – хмыкает Костя, – тогда и поговорим!

– Постой! – Андрей Тимофеевич задорно гримасничает и даже напевает весёленький мотивчик из какого-то детского фильма-водевиля. Он уже и забыл, что совсем недавно изображал сурового хирурга. – У меня есть кое-что получше! – и достаёт из кармана плаща гнутую железку.

– Да это просто гвоздь! – разочарованно бормочет Костя.

– Он же не простой, а волшебный!

Костя скептически улыбается. Теперь ему кажется, что старик не хирург, а какой-то доморощенный фокусник, парковый массовик-затейник.

– И в чём его волшебство?

– В чём?.. – Сапогов на ходу выдумывает. – Всё, что им нацарапаешь, то и появится!

Костя оглядывается, явно примеряясь, где опробовать гвоздь.

– В том и дело, что надо на себе! – выкручивается счетовод.

– Это как? – не понимает Костя.

– К примеру, на запястье. Ты же не девчонка, не боишься каких-то царапин?

– Не боюсь, – соглашается Костя.

Это чистая правда, сколько раз уже с велосипеда летел, с дерева как-то сорвался, ободрав дочиста колени и локти.

Костя берёт протянутый гвоздь. С улыбкой поглядывая на Сапогова, осторожно выводит едва заметную круглую царапку на левом, ещё хранящем следы летнего загара запястье.

– Это мяч! И где он?

– Э-э-э нет, дружок! – смеётся Сапогов, забирая гвоздь обратно. – Так не пойдёт! Надо обязательно до крови!

– Больно будет… – смущённо говорит Костя.

– Такие правила! Ну что, меняемся? – спрашивает Сапогов. – Баш на баш?

Костя всего лишь ребёнок и не верит, что кто-то может по-настоящему забрать его палец, обменять на дурацкий гвоздь.

– А вдруг вы жульничаете? – хитро спрашивает Костя.

– Никакого мошенничества, чистое волшебство! – с весёлой обидой отвечает Сапогов. И уточняет: – Доброе волшебство!

Счетовод вспоминает недавнее видение с откушенным Безымянным во рту:

– Вот как мы поступим. Дай-ка сюда руку… – он наклоняется. – Да не бойся, у меня слюна дезинфицирует и обезболивает. Прям как местный наркоз, ты ничего не почувствуешь…

Разве мог допустить Костя, что взрослый пожилой человек, назвавший себя сперва ветераном и хирургом, а потом волшебником, возьмёт и оттяпает палец?!

– Шлюна обежболивает… – Сапогов обхватил Безымянного губами и шамкает. – Как шпирт…

Костя сам не понимает, как позволил наглому старику завладеть его пальцем. А Сапогов прилаживает поточнее челюсти и резко кусает там, где кончается сустав и начинается кисть!

От резкого движения чёрные очки со лба падают на нос, точно забрало. Резцы не подвели. Сапогов чувствует, что ампутировал палец с одного укуса, как гиена, – Безымянный целиком у него во рту!

Андрей Тимофеевич готовится услышать пронзительный детский крик, но Костя подозрительно молчит. Просто он действительно не почувствовал боли! И дело не в зубах счетовода, они не настолько остры, и не в слюне, к слову, самой обычной, полной бактерий и прочих микробов. Палец сам вывалился из сустава, будто держался на каком-то кожистом магните. Осталась пустая лунка. Даже капельки крови не появилось!

Сапогов списывает Костино вопиющее молчание на болевой шок. Он роняет обещанный гвоздь и с пальцем во рту улепётывает что есть духу! Краем глаза видит, как из будки вышел и таращится смотритель Валентин Цирков.

И заштормило деревья, и облака понеслись с головокружительной быстротой. Точно раненый слон ревёт двигатель Колеса, вращая с всё нарастающей скоростью ржавую конструкцию; пустые кабинки скрипят и раскачиваются. Надрывно кашляют вороны, мечутся испуганные белки. У смотрителя Циркова ни с того ни с сего отнялась правая сторона лица; не стоило любопытному дураку глазеть на запретное! А на улице Нестерова в закупоренной спальне Клавы Половинки дряхло загремели пружины ветхого матраса, треснуло фанерное дно кровати и Сатана, возлежащий бочком рядом с мумией, повернулся на спину.