Владелица замка «Темные пески»

Он не суетился, не смеялся громко, а лишь наблюдал за суетой ледяными, проницательными глазами цвета зимнего неба – бледно-голубыми, почти прозрачными. И этот взгляд был куда опаснее болтовни баронессы. Ибо он был старшим братом нынешнего императорского казначея, человека, державшего в руках золотые нити имперской экономики, того, кто решал, какие дома получат выгодные контракты, а какие внезапно обнаружат нехватку средств даже на содержание своих поместий.

Его пальцы, длинные и узловатые, с белыми шрамами от давних ранений, медленно перебирали рукоять церемониального кинжала, висевшего на поясе – еще одно напоминание о том, что передо мной не просто придворный, а воин, прошедший через десятки сражений. А родственные связи и лояльность кланам в этом мире ценились на вес чистого золота, а то и выше. Пренебречь таким гостем – значило нажить могущественного врага в самом сердце власти, врага, который умел ждать и наносить удары точно в цель.

Его взгляд скользнул по мне, оценивающе, без тени подобострастия, и я почувствовала, как сапфиры на моей шее будто стали холоднее. Этот человек видел насквозь – и замок, и его новую хозяйку, и все те слабости, которые я так старалась скрыть.

Глава 3

– Добро пожаловать, гости дорогие, – улыбнулась я, стараясь, чтобы уголки губ приподнялись достаточно высоко, а голос звучал тепло и приветливо, хотя внутри все сжималось от напряжения, будто туго затянутый шнурок корсета. Улыбка получилась натянутой, чуть фальшивой, как плохо приклеенный декор на дешевой шкатулке. Я замерла на последней ступени лестницы, позволяя всем собравшимся внизу в холле увидеть хозяйку замка во всей ее не слишком впечатляющей красе. – Рада вас видеть здесь, в стенах Темных песков. Прошу, проходите в главный зал. Там уже приготовлены и напитки, и закуски, надеюсь, все по вкусу.

Народ одобрительно загудел, этот гул эхом отразился от каменных сводов, смешавшись с шепотом шелков и скрипом подошв по камню. На лицах мелькнули оживление и притворная благодарность. Началось неспешное, чинное перемещение в сторону распахнутых двустворчатых дверей зала, откуда уже лился теплый свет сотен свечей в массивных канделябрах и доносились аппетитные запахи жареного мяса с розмарином, печеных яблок с корицей и чего-то пряного, острого. Халяву тут любили искренне, даже очень, особенно если она подавалась в таких древних и слегка зловещих стенах. Парадные камзолы и кринолины зашелестели по каменному полу, а за гостями потянулся шлейф разнородных парфюмов.

– Добрый вечер, найра Маргарита, – прогремел бас, перекрывая общий шум. Ко мне подошел, слегка переваливаясь, высокий, плотный, как добротный дубовый шкаф, Ольтар горт Канранский, барон Годарский. Его лицо, обветренное и красноватое, будто после долгой верховой прогулки, было обрамлено аккуратно подстриженной седой бородой, в которой прятались крошки от недавней закуски. На груди поблескивал орден Защитника Южных Рубежей за какую-то давнюю кампанию против кочевников. – Вы чудесно выглядите сегодня. Бархат вам к лицу, – добавил он, и его маленькие, глубоко посаженные глазки, похожие на две смородинки, скользнули по моему платью с оценкой, от которой внутри все съежилось, будто пытаясь стать меньше.

– Благодарю вас, ваша милость, за столь любезные слова, – вынужденно затрепетала я ресничками, опуская взгляд вниз, к его массивным, украшенным перстнями с печатками рукам, от которых пахло дорогим табаком и лошадиным потом. У барона имелось большое, богатое поместье на плодородных землях южнее Аштара и трое неженатых сыновей, старшему из которых едва исполнилось двадцать. И я, скрепя сердце, рассматривала каждого из этих юнцов (о которых знала лишь по слухам – ленивых, избалованных и не слишком умных) как своих потенциальных женихов. Они, правда, не торопились отвечать мне взаимностью, да и сам Ольтар, видимо, не считал графиню Артараш достойной партией для своих отпрысков. Но ведь все могло измениться в любой момент, стоило только зацепиться за ниточку. – Прошу, не стойте здесь, проходите в зал. Я приказала открыть специально для вас ту самую бутыль с выдержанной вишневой наливкой, что делал старый погребщик по рецепту моего прадеда. Говорят, она обладает… особенным вкусом.

Глаза Ольтара предсказуемо заблестели с вожделением, как у кота, унюхавшего сметану. О, он был известным на всю округу любителем крепких наливок, особенно вишневых. Его губы, влажные и мясистые, мгновенно расплылись в довольной улыбке, обнажив желтоватые зубы. Правда, я прекрасно помнила прошлые приемы: после второй, максимум третьей рюмки этой "огненной воды" барон становился развязным, громким, и к нему лучше было не подходить – засыплет пошлыми шуточками и начнет хватать за руку "для галантности", оставляя на коже жирные следы от пальцев. Но что ж поделать, ради потенциальных женихов и укрепления положения приходилось чем-то рисковать. Хотя бы собственным спокойствием.

Я задержалась на ступенях, наблюдая, как последние гости, обмениваясь церемонными поклонами и улыбками, скрываются в сияющем проеме дверей зала. Гул голосов оттуда становился все громче, смешиваясь со звуками лютни, на которой где-то в углу начал наигрывать музыкант – мелодия была старинной, с грустными, затяжными нотами, будто доносящимися из самих стен замка. Когда холл окончательно опустел, я сделала глубокий вдох, ощутив, как корсет впивается в ребра, и перешагнула порог зала последней. Тяжелая дубовая дверь с глухим стуком закрылась за моей спиной лакеем в ливрее с фамильным гербом. Вечер, полный притворства, светской лжи и тонких игр, официально начался. Моя роль "самой настоящей радушной хозяйки" вступила в свою главную фазу.

Гости общались, ели, пили, смеялись. Зал наполнился гулом приглушенных разговоров, звоном хрустальных бокалов и серебряных приборов о фаянсовые тарелки с гербом Артарашей. В воздухе витал сладковатый аромат жареного фазана с яблоками, смешанный с терпкими нотами красного вина из наших подвалов и легким дымком от камина, где потрескивали поленья иммертальского дуба. Я же, словно тень, скользила от одной группы к другой, застывая на несколько минут возле каждого кружка гостей. На моих губах играла дежурная улыбка, а пальцы нервно перебирали складки бархатного платья, нащупывая в кармане крошечный, гладкий камешек – мою тайную "спасательную соломинку", привезенную из прошлой жизни.

Осматривая собравшихся, я невольно отмечала печальную закономерность – большинство гостей были среднего возраста, с проседью в волосах и сеточкой морщин у глаз, словно карта прожитых лет. Молодежи почти не было. Те немногие юные особы, что присутствовали, уже носили обручальные кольца или помолвочные перстни с камнями, блестевшими при свете свечей – результат давних договоренностей между соседними родами, скрепленных печатями и договорами. Остальные, не обремененные брачными узами, к сожалению, не могли похвастаться ни знатными титулами, ни солидным состоянием. Таким образом, передо мной стоял незавидный выбор: либо пожилые вдовцы с дурными привычками (вроде барона Ольтара, уже приступившего к своей любимой наливке), либо обедневшие дворяне, мечтающие поправить свои дела за мой счет.

Конечно, и я не могла порадовать окружающих астрономическими доходами – мои владения приносили лишь скромную, но стабильную прибыль от урожая зерновых, продажи леса и скромных налогов с крестьян. Однако даже это ставило меня в более выгодное положение по сравнению с тем же виконтом Гарольдом горт Ласским, который сегодня привез своего тридцатипятилетнего сына – последнюю надежду угасающего рода. Если верить слухам, все наследство виконта состояло из полуразрушенной усадьбы с протекающей крышей, где в зале вечно стояли тазы для сбора дождевой воды, да пары десятков крестьянских дворов, чьи жители больше занимались браконьерством в королевских лесах, чем обработкой скудной земли. Правда, усадьба располагалась в живописном месте у подножия холмов, откуда открывался вид на долину реки Аштар. При должных вложениях там можно было организовать что-то вроде лечебницы для пожилой аристократии – модное нынче начинание, сулящее, по словам столичных газет, немалые прибыли.

Сам сын виконта, Освальд, стоял в стороне, с бледным, невыразительным лицом, нервно теребя манжеты своего явно перешитого камзола. Его взгляд скользил по залу с тихой покорностью человека, давно смирившегося с ролью товара на брачном рынке. Он ловил мой взгляд и тут же отводил глаза, краснея до корней волос. Жалкое зрелище, но… вариант. Один из немногих.

Я вздохнула и сделала еще один круг по залу, улыбаясь, кивая, произнося ничего не значащие фразы. Каждый шаг отдавался эхом в пустоте под сводами, каждый взгляд гостей казался мне оценивающим, каждое рукопожатие – сделкой. Я была хозяйкой вечера, центром внимания, но в то же время – товаром на витрине, выставленным на всеобщее обозрение в надежде на выгодную покупку.

– Найра Маргарита, – виконт, словно уловив ход моих мыслей, резко шагнул вперед, перекрывая мне путь к выходу в сад. Его потрепанный камзол когда-то был модного фасона, с узорной вышивкой на обшлагах, но теперь выглядел поношенным, с выцветшими участками на плечах от солнца и следами неаккуратной чистки. – Благодарю за приглашение. У вас поистине чудесный вечер, – произнес он, слишком громко, выдавая свое волнение, и его голос слегка дрожал, словно струна, готовая лопнуть.

Рада, что вам нравится, ваша милость, – ответила я, заставляя уголки губ приподняться в вежливой улыбке, которая должна была выглядеть тепло, но ощущалась как маска из льда. В голове уже крутились варианты отступления: сослаться на внезапную мигрень, которую всегда удобно было объяснить "древней магией этих стен"? Или сделать вид, что заметила кого-то важного в другом конце зала – например, графа Каринского, чей ледяной взгляд мог охладить любой пыл?

– Алексис будет просто счастлив с вами пообщаться, – без всяких церемоний бросил виконт, жестом подзывая своего дородного отпрыска, который неуклюже пробирался между гостями, задевая локтем поднос с бокалами и бормоча извинения, явно не привыкший к светским раутам. Его лицо, румяное от смущения и, возможно, пары лишних бокалов вина, покрылось испариной.

            Я быстро опустила веки, изображая скромное смущение, позволяя ресницам отбрасывать тень на щеки.

– Как мило с вашей стороны, – проговорила я негромко, в то время как внутри все сжалось от предчувствия неловкой беседы.

Его сын, возможно, и испытывал бы радость от нашего общения. Но мне совсем не улыбалось оставаться наедине с этим неуклюжим великаном, чьи манеры напоминали медведя, только что вылезшего из берлоги. Особенно после того, как я заметила, как он пялится на мое колье – не то с восхищением, не то оценивая его стоимость, его взгляд скользил по сапфирам с практичной, почти голодной расчетливостью, которая не сулила ничего хорошего. Его пальцы, толстые и неуклюжие, нервно теребили край камзола, и я невольно представила, как они могут сжать мою руку в неумелом танце или, что хуже, потянуться к фамильным драгоценностям с слишком откровенным интересом.

Глава 4

От нежелательного общения меня неожиданно спасла первая сплетница округи – баронесса Загрина горт Ерсайская. Эта дама средних лет с ярко-рыжими, явно подкрашенными хной волосами, уложенными в сложную башню из локонов, украшенную живыми цветами и миниатюрными чучелами колибри, и чрезмерно оживленной мимикой слыла самой эксцентричной особой во всем графстве. Местное общество считало ее манеры вульгарными, а смех – слишком громким и неприличным, похожим на крик рудовой вороны, но тем не менее терпело ее присутствие на всех значимых мероприятиях.

Судьба баронессы была предметом постоянных пересудов – будучи дочерью провинциального помещика, она умудрилась в молодости очаровать столичного аристократа, выйти за него замуж и уехать в столицу. Там она родила пятерых наследников, ловко обустроилась при дворе, а после неожиданной смерти супруга (ходили слухи, что он умер от апоплексического удара после очередной ее выходки) вернулась в родные края, привезя с собой не только внушительное состояние, но и целый сундук излишне ярких столичных нарядов. Ее имение, перестроенное в новомодном стиле с излишней позолотой на каждом карнизе и вычурными статуями нимф в неприличных позах, вызывало не только насмешки, но и невольное восхищение соседей.

Никто не любил Загрину искренне – ее болтливость и привычка перебивать собеседников раздражала даже самых терпеливых. Однако все без исключения приглашали ее на свои приемы – слишком ценными были ее связи при императорском дворе (ее младший сын занимал должность церемониймейстера) и слишком щедрыми бывали ее пожертвования в местные храмы, где она заказывала у жрецов молитвы о здравии своих внуков с такой частотой, что те начинали вздрагивать при ее появлении.

Баронесса обладала почти сверхъестественным чутьем на скандалы и сплетни. Она могла часами шептаться в углу бального зала, попивая ароматный чай с дорогими заморскими сладостями и смакуя каждую пикантную деталь из жизни окружающих. И сейчас она появилась передо мной словно из ниоткуда, перехватив меня в самый нужный момент, когда виконт уже открыл рот, чтобы представить своего сына.

Одетая в кричащее платье лимонного цвета с нелепым количеством рюшей и бантов, она напоминала распустившего хвост павлина. Ее пальцы, украшенные перстнями с огромными камнями, которые могли бы служить неплохим оружием в умелых руках, вцепились в мой локоть с силой голодного клеща, не оставляя шансов на отступление.

– Ах, найра Маргарита! – запричитала она нарочито громко, чтобы привлечь внимание окружающих, ее голос звенел, как разбитый хрусталь. – Вы не слышали? Такая ужасная неприятность случилась с бедной герцогиней Ангуласской! Представьте – ей пришлось срочно выдать свою старшую дочь за какого-то купца! Да не просто за торговца, а за того самого, что поставляет в столицу древесину! Можно ли вообразить больший мезальянс? Говорят, у него руки вечно в смоле, а в разговоре он путает бургундское с обычным столовым вином!

Глубоко в душе мне было абсолютно все равно, за кого вышла эта незнакомая мне дочь герцогини, и какие конкретно обстоятельства вынудили ее пойти на такой шаг. Но по сравнению с перспективой выслушивать неуклюжие комплименты сына виконта, даже болтовня Загрины казалась приемлемой альтернативой. Я позволила ей увлечь меня в сторону, подальше от разочарованного взгляда виконта и его растерянного отпрыска, чувствуя, как напряжение в плечах немного спадает.

Я наклонила голову, изображая живой интерес, и даже слегка приоткрыла рот в наигранном удивлении, словно актриса в плохой придворной пьесе.

– Неужели? – негромко произнесла я, ловко подыгрывая баронессе, в то время как мои пальцы нервно перебирали складки бархатного платья. – Как же такое могло случиться?

Мой тон был полон подобострастного любопытства, хотя мысли уже блуждали далеко от этого разговора, уносясь к холодным каменным стенам моих покоев, где можно было бы наконец снять эту улыбку, как тесный корсет. Но игра в благодарную слушательницу была куда предпочтительнее других вариантов этого вечера.

До самого конца вечера я искусно избегала оставаться без сопровождения. Виконт Ласский, словно хищная птица, не сводил с меня пристального взгляда – его желтоватые глаза с красноватыми прожилками следили за каждым моим движением сквозь толпу гостей, а его пальцы с засаленными ногтями нервно теребили край потрепанного камзола. Временами мне казалось, что вот-вот услышу за спиной его грузные шаги и неуклюжие попытки сына завязать светскую беседу, полную неловких пауз и неправильно произнесенных титулов. Поэтому я методично перемещалась по залу, пристраиваясь то к одной, то к другой группе гостей, делая вид, что внимательно слушаю их разговоры о новых налогах на шерсть или о достоинствах последней партии вина с южных склонов. И даже иногда усердно поддакивала услышанному, то улыбаясь, то хмурясь в такт чужим словам, как марионетка, управляемая невидимыми нитями светского долга.

За эти несколько утомительных часов я узнала больше светских сплетен, чем за весь предыдущий месяц. Оказалось, мои соседи-аристократы ведут куда более насыщенную личную жизнь, чем можно было предположить, глядя на их надменные лица во время официальных приемов. Графиня Вальтерская, дама лет сорока с лицом, напоминающим замшелый камень, тайно встречается с младшим братом своего мужа (а тому совсем недавно исполнилось двадцать лет, и он, по слухам, больше увлекался поэзией, чем женщинами). Старый барон Кристоф, чья спина согнулась под тяжестью лет и долгов, только что женился в пятый раз, теперь уже – на восемнадцатилетней девушке с глазами испуганной лани, которую он выиграл в карты у ее собственного отца. Сын герцога Ланского, тот самый, что считался образцом благородства, был замечен в столичном борделе "Алый веер" в компании сразу трех куртизанок, причем все они были одеты в костюмы сказочных существ из сказок.

Все они женились, рожали наследников, изменяли супругам, получали приглашения ко двору, их имена мелькали в придворных хрониках, о них шептались за спинами, но они жили. А я… Я оставалась все той же одинокой фигурой, бесцельно бродившей по мрачным коридорам своего замка, где даже эхо моих шагов звучало насмешкой, словно сова, застывшая на голой ветке в ожидании, что кто-то, наконец, обратит на нее внимание, которое всегда оказывалось мимолетным и корыстным.

Когда последние гости покинули зал, я не скрывала облегчения. Стоя у парадного входа, я кивала и улыбалась напоследок, словно земной китайский болванчик, но мысли уже были далеко – в моей спальне, где можно сбросить это душащее платье и тяжелое колье. Как только дверь закрылась за последним посетителем, я, не скрывая усталости, поднялась по винтовой лестнице в свои покои.

Горничная Мэри уже ждала меня, чтобы помочь освободиться от многослойного наряда. "Завтра с самого утра, – думала я, пока ловкие пальцы служанки распутывали шнуровку корсета, – встречи с управляющим по поводу урожая и с экономкой о зимних запасах". Нужно было хорошенько выспаться, чтобы голова была ясной. Иначе рискую наутро надавать таких распоряжений, что потом весь год будем разгребать последствия.

Последнее, что я помнила перед тем, как погрузиться в сон – как Мэри гасит свечи, оставляя лишь слабый свет ночника, а за окном ветер шевелит ветви старых деревьев, отбрасывающих причудливые тени на каменные стены замка.

Глава 5

Утро началось бодро и очень рано – едва первые лучи солнца позолотили зубчатые стены замка, окрасив серый камень в теплые медовые оттенки, как во двор влетел запыхавшийся управляющий с докладом, что в ближайшей деревеньке (а их у меня и так было немного) стали пропадать люди. Вот так выйдет крестьянин на двор по нужде, раз – пропал. Баба пойдет скотину кормить – тоже пропала. Детишки побегут играть, и опять пропадут. Уже десятка голов не досчитались.

– И куда они могли пропасть? – хмуро спросила я, подавляя зевок. Мы встретились в малой гостиной на первом этаже – скромном, но уютном помещении с дубовыми панелями на стенах, потемневшими от времени, и потертым, но добротным ковром перед камином, где тлели последние угольки от ночного огня. Я сидела в своем любимом кресле с высокой спинкой, кутаясь в утренний шерстяной плед с выцветшим узором, пока Стив, переминаясь с ноги на ногу, докладывал о беде. – Что там творится, в той деревне?

– Дык наверняка нечисть лютует, госпожа, – пробасил управляющий, высокий широкоплечий Стив, одетый в холщовую рубаху и широкие штаны, перехваченные кожаным ремнем. Его широкое, обветренное лицо было серьезным, а в глазах, цвета спелой ржи, читалась неподдельная тревога. – Кикимора глаза отводит, или шакра веселится. Мужики говорят, перед пропажей в огородах следы странные видят – будто кто босой, да с перепонками между пальцев бегал. А поутру находят лужицы мутной воды с запахом тины.

Я прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. О кикиморах слышала – в старых книгах упоминались эти существа, любящие путать пряжу и пугать домашний скот. Но шакра… Это слово было мне незнакомо, оно звучало чуждо и угрожающе, как шепот из другого мира. Впрочем, сейчас меня волновали не классификации потусторонних существ, а судьба пропавших крестьян.

– И что делать? – я снова подавила зевок. Спать хотелось невероятно, веки налились свинцом после бессонной ночи, проведенной в размышлениях о вчерашнем приеме. – Надо ж как-то этих крестьян возвращать.

Стив почесал затылок, отчего его волосы, похожие на паклю, встали торчком.

– Дык вы ж хозяйка, госпожа, вам и ехать, с нечистью говорить. Мага-то сильного у нас нет. А вы… вы ж Артараш. Ваш род с такими делами испокон веков справлялся.

В его голосе звучала непоколебимая уверенность, что решение этой проблемы лежит исключительно на моих плечах. Он смотрел на меня с ожиданием, словно я должна была просто взмахнуть рукой – и нечисть исчезнет, а крестьяне вернутся.

Отлично. Просто восхитительно. Я сжала пальцы на подлокотниках кресла, чувствуя, как ногти впиваются в потертый бархат обивки, оставляя вмятины. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь свинцовые переплеты окон, вдруг показался мне насмешливо ярким, освещая пылинки, кружащиеся в воздухе, будто танцующие духи.

Где-то за стеной слышалось мерное потрескивание дров в камине и шарканье ног служанки, готовящей утренний чай с травами – знакомый, успокаивающий звук. Обычные, такие привычные звуки домашнего уюта, которые теперь казались издевкой. Ведь мне предстояло оставить этот уют и отправиться бороться с чем-то неизвестным и явно враждебным, с чем-то, что крало людей из-под носа, не оставляя следов, кроме этих жутких отпечатков с перепонками…

Я никогда не была знакома с потусторонним. Даже на Земле, где все эти истории считались сказками, я не верила в сверхъестественное. Никогда не оставляла молоко домовому, не стучала по дереву, не плевала через плечо. А теперь мне предстояло лицом к лицу столкнуться с настоящей нечистью – той, что уводит людей в неизвестность, оставляя за собой лишь тину и следы с перепонками.

– Госпожа, вам чай подавать или сразу карету готовить? – робко поинтересовалась заглянувшая в дверь горничная. Ее голос, тонкий и немного дрожащий, вывел меня из оцепенения.

Я резко встала, чувствуя, как плед соскальзывает с плеч на пол, где его тут же подхватила служанка.

– Карету. И… книгу о местной нечисти, если таковая имеется в книгохранилище.

Голос звучал чужим, слишком высоким от напряжения, словно его издавал кто-то другой.

Мысли метались, как испуганные птицы, ударяясь о стены сознания. Что я скажу этой нечисти? Как буду уговаривать? Предложу обмен? Или придется угрожать? А если она окажется сильнее? В голове всплывали обрывки когда-то прочитанных сказок – подношения в виде хлеба с солью, заговоры шепотом на перекрестках, обереги из рябины. Но это все были детские страшилки, не имеющие ничего общего с реальностью, в которую я теперь попала.

Стив все еще стоял передо мной, ожидая распоряжений. Его простоватое лицо выражало безоговорочную уверенность в том, что его госпожа справится с любой напастью. Эта слепая вера была почти невыносима.

– Приготовьте мне… – я замялась, – мешочек с солью. И железный нож. На всякий случай.

Хотя прекрасно понимала, что против настоящей магии эти предметы вряд ли помогут. Соль могла рассыпаться, а нож – затупиться о то, что нельзя порезать.

Пока служанки суетились, собирая мои вещи, я стояла у окна и смотрела в сторону Черного ручья. Там, за лесом, в маленькой деревушке, люди исчезали без следа. И теперь мне, бывшей Маргарите Андреевне, мелкому клерку из провинциального городка, предстояло стать их спасительницей.

Боги, за что мне все это?!

Собралась я на удивление быстро – по местным меркам, конечно. Уже через сорок минут, облаченная в простое дорожное платье из плотного серого баркана1 с узким серебряным шитьем по подолу, изображающим защитные руны, я спускалась по широким ступеням парадного крыльца. На мне были практичные кожаные перчатки без украшений и удобные ботинки на низком каблуке – не роскошно, но для деревенской поездки в самый раз. В кармане платья лежал тот самый мешочек с солью, зашитый красной нитью, и небольшой, но крепкий железный нож в кожаных ножнах.

Карета, поданная ко входу, выглядела не лучшим образом – некогда черный лак на ее боках облупился местами до дерева, позолота на гербах потускнела и потрескалась, а кожаные шторки на окнах покрылись сетью мелких трещин, сквозь которые пробивался назойливый солнечный свет. Четверка лошадей в упряжи была не первой молодости, с проседью в гривах и слегка обвисшими спинами, их шерсть потеряла былой блеск и казалась матовой под утренним солнцем. Кучер – сгорбленный старик в потертом кафтане с выцветшими нашивками – сидел на облучке с таким выражением лица, будто заранее ожидал, что в любой момент колесо может отвалиться, а упряжь – разорваться. Да и вообще не верил, что мы доедем до места назначения в целости и сохранности.