Нелегкая служба

– И тебе здрав, опричник. – посмотрев, что из повозки вылазят еще двое, и чуть помедлив, ответил Всеволок.

Хлюзырь напрягся, видимо, усмотрев в приветствии товарища воеводы некую издевку, но смолчал.

Затем, закончив взаимные приветствия, и распив, положенные по обычаю, чарки, Густав, утерев смешные, подкрученные кверху усики, сразу огорошил Всеволока: – Благородный воевода, у нас с вами есть только три с половин лун на этот экпедиция. – с довольно забавным акцентом сообщил он. – Опить должен бить на Половичин день.

Однако, ничего забавного для боярина это не означало. Всеволок нахмурился.

– Полевицын? – переспросил он.

– Да! Так. Плюс два дня. – почему-то занервничав, ответил ученый. Усики его, при этом, забавно встопорщились.

– Можем не успеть. – что-то просчитывая в уме, ответил боярин. – Как говорят, только идти в те края можно два месяца.

– Успевать надо! Опить должен пройти в нужный врэмя! – Густав взмахнул руками, распространяя вокруг себя запах какой-то цветочной парфюмерии.

– Царь строго приказал все сделать, как должно. – вклинился Хлюзырь.

– Ну, значит, успеем… – тяжело вздохнул Кручина.

Глава 3

Как только Всеволок поговорил с приказчиком, тот, смекнув, что с этим боярином лучше не ссориться, устроил все чудесным образом. Даже Тапышу писать не стал, от греха подальше. Вдруг, ниоткуда, нашлись все необходимые запасы и наивысшего качества. И свинец и пищали новые и припасы в дорогу.

И сейчас товарищ воеводы стоял и смотрел, как казенные крючники быстро и деловито таскали в съемный сарай тяжелые сундучки со свинцовыми чушками, небольшие бочонки с порохом и мешки с овсом, да сухарями. Рядом с воротами, обняв пищаль, на чурбачке лениво зевал Емка. Внутри расторопный Фрол сосредоточенно пересчитывал кули, сундуки и короба. Небольшая бронзовая пушка на одноногом колесном лафете уже стояла возле сарая, прикрытая просмоленной рогожей.

Вдосталь насмотревшись на суетящихся работников, Всеволок отправился хлебнуть чего-нибудь хмельного в таверну, пока Фролка занят. А то последнее время тот все нудел, боярин-де не пей, и бу бу бу…

Там его и нашел стрелецкий полусотник. Прибыли, приставленные к товарищу воеводы, Ельцкого приказа стрельцы.

Боярин дважды прошелся перед строем, разглядывая своих солдат и обдумывая нужную речь. “Ну и рожи. – подумал он. – Каторжные. Опасаться таких надо…” Все они были из большого гарнизона, стоявшего в торговом городе Ельцке далеко на востоке, куда приходили караваны из султанатов и далекой империи Сюань. Ходил слух, что во время вспыхнувшей в городе Смоляной смуты, стрельцы тоже поднялись, распаленные дармовым вином, что главные зачинщики выставили – боярин Федотка Курбатый и купец Еропка Скупой, которые смоляные ямы-то и держали. А потом-то, как говорят, протрезвели стрельцы и раскаялись. Но поздно было. Поговаривали, царь дико осерчал – бунт подавили со всей возможной скоростью. Два полка опричных в городе лютовали. Треть смутьянов казнили, оставшихся, вседержавный милостиво простил и разбросал по рубежам Яровии – вину искупать службой беспорочной. Каты опричные только свои метки им оставили, чтобы помнили, собачьи дети, как против власти головы поднимать. А Еропку с Федотом на дыбе покурочили и еще живыми прилюдно сожгли, а семьи их – в приказные холопы оброчные определили. По поводу этой смуты царь даже указ выпустил, который Всеволок во “Вседержавном листке” читал.

У каждого стрельца был какой-то дефект – или ноздря рваная, или выженное на щеке клеймо в виде птичьей лапы, либо все вместе. Наконец, Всеволок решил не мудрить – поставив перед стрельцами четкую задачу – так всегда лучше выходило.

– Стрельцы! – боярин выдохнул хмельными парами и громко начал свою речь. – Царь-батюшка, да хранят его боги, указал нам дело важное, государственное! – Всеволок многозначительно поднял указательный палец к небу. – На юг пойдем! Человека ученого, из самого Яру, охранять будем! Что-бы он, значит, оружие страшное делал, на погибель врагам нашим! За то милует вас царь-батюшка! Простит бузу вашу, ежеле, не щадя живота, сохраним, да с оружием этим к царю вернемся – так еще и озолотит!

Про то, что если экспедиция провалится, все стрелецкие семьи, которые сейчас под надзором опричным, будут в холопы проданы, Всеволок говорить не стал. Чай не дети перед ним – сами все понимают. Подумалось ему, что жестоко конечно, но по сути царь правильно делает. Без крепкой и жесткой руки Яровии никак нельзя – забузит страна огромная, красной живой водой умоется. Вроде народ тихий и мирный, но как репей под хвост попадет, да казенка в горло прольется – жди большой беды. Будут по всей стране красные петухи гулять и кровь литься. Бывало такое уже не раз. Страшной данью платила в смутные времена сторона многострадальная.

Стрельцы стояли молча, как истуканы, внимательно слушая боярина. Видимо, хорошо над ними опричные потрудились. Никто не шептался, не отпускал замечаний и шуточек, как это обычно бывает в ратной среде. Всеволоку это показалось нехорошим знаком. Он тяжело вздохнул и приказал разойтись. Полусотнику обяснил, что надо идти получать оружие и помогать Фролке заготавливать припасы. Затем боярин вернулся в таверну и продолжил там прерванное стрелецким занятие – стал надираться.

…

Когда начало темнеть, Фролка вышел из сарая, закончив инспектировать выделенные продукты. Возле пушки возились трое молодцов в черных стрелецких кафтанах с серебряными шнурками на груди и саблями на кожаных ремнях, что были им заместо кушаков. На простых перевязях-“берендейках” у них висели грозди гнезд. В них солдаты носили патроны из промасленной бумаги. Лица стрельцов были отмечены знаками, какие могли быть поставлены только в опричном приказе. Навешивая тяжелый замок, Фрол вопросительно посмотрел на сидевшего у стены Емку. Тот пожал плечами и распевно произнес: – То стрельцов пригнали, что с нами пойдут. – затем, широко и заразительно зевнув, продолжил свою нелегкую службу.

– Здравы, служивые! – Фролка приветливо улыбнулся и подошел к стрельцам.

– И тебе здрав будь, милчеловек. – ответил один из пушкарей – высокий щекастый детина с красным, воспалившемся, клеймом на щеке. Видимо, главный пушкарь. Остальные кивнули и опять стали возиться с винтовым затвором пушки.

– Так, значится, с нами идете? – приветливо спросил Фрол и, протянув руку здоровяку, представился. – Фролка, боярина Кручины человек.

– Зови меня Горынычем, все так кличут. – здоровяк стрелец пожал протянутую руку. – С вами…

– Пушка что? Рабочая? – Фрол ткнул пальцем в стрельца, который тихонько матерясь, натужно пытался провернуть винт затвора. – Приказной клялся, что новая.

– Да новая, то новая. Затвор только клинит. Поди, на мануфактуре не углядели. Ну это не беда, щас подточим, подмажем и будет совсем новая. – стрелец утробно хохотнул. – Да – в зарядном ящике картузов то поболе, чем чушек чугунных. И картечи мало совсем. – Затем, помедлив, поинтересовался. – А скажи Фрол, что твой боярин, лют ли.

– Да не. Добр, аки пчелка. – холоп улыбнулся. И закончил уже с серьезным лицом. – Пока дело делается. А чугунки с картечью нам попозжей привезут. И шрапнелю обещали.

На том они и разошлись. Фролка, опасаясь, что боярин опять наберется сверх всякой меры, поспешил в гостевую избу..

В довольно большом зале уже стало душно, весело и шумно. Местные спокойно ужинали, запивая вином или медом тушеную с овощами козлятину. Опричные сидели за отдельным столом в “чистой” половине зала. Там же, в дальнем углу, Фрол увидел боярина. Тот все-таки успел уже хорошенько залить глаза. На его коленях сидела дебелая местная гулящая девка, которых полно в любом городе, где ратные люди стоят, выкатив из растрепанного платья обширную грудь. Пьяный Всеволок в расстегнутом кафтане что-то шептал ей на ухо, одновременно шурудя под подолом руками. Девка повизгивала и хохотала. Холоп вздохнул, осуждающе покачал головой и поздоровавшись, присел к компании возниц, которые привезли Редьку. Тот не появлялся из своей комнаты, проводя время по словам его холопа Митрохи, за чтением каких-то умных книжек. Мужики степенно пили липовый чай с бубликами и вареньем, ведя неспешные разговоры. Как Фролке стало понятно, их тоже приказом подрядили в экспедицию.

Совсем уже в ночи, народ стал потихоньку расходиться. Возницы, позевывая, отправились спать в общую комнату на втором этаже, оставив Фролку в одиночестве – дожидаться хозяина.

Дверь в таверну внезапно громко хлопнула. Все присутствующие замолчали и уставились на вошедшего – дикого вида мужика с косматой, давно нечесаной бородой на широком мясистом лице. Вошедший был высок и очень здоров. Широкие чуть покатые плечи, длинные мощные руки. Из-под кустистых бровей на посетителей зыркали ярко-синие внимательные глаза. На патлатой голове, вместо шапки, был необычный головной убор с оскаленной головой россомахи. Ее по-зимнему пушистая шкура с когтистыми лапами спускалась на плечи здоровяка. На груди и руках вошедшего побрякивали многочисленные амулеты из костей, клыков, когтей, каких-то камушков и покрытых вязью деревяшек. Такие же обереги на шнурках свисали даже с широкой бороды незнакомца. Одет он был в домотканые штаны и рубаху, выглядывающих из-под медвежьей шубы, сейчас распахнутой. Мягкие сапоги, подбитые оленьим мехом, дополняли его наряд. Через плечо висела объемистая кожаная сума грубой выделки. В руках мужик держал деревянный посох с себя ростом, на навершии которого скалился злой глумливой ухмылкой маленький брюхатый человечек со звериной мордой. По одному этому посоху можно было понять, что пришел редкий гость – волхв, жрец одного из самых жестоких богов яровитов – Сормаха – бога ненасытности, ярости и исступленного гнева. Вошедший огляделся и вперевалку, глухо стуча посохом, направился к Всеволоку. Проходя между столами, он намеренно проигнорировал опричных, которые неуверенно сжались на своих лавках. Повинуясь свирепому взгляду звероподобного волхва, девка, сидящая на коленях боярина, мгновенно вскочила. Затем стыдливо накинула платок и, второпях поклонившись, бросилась вон.

– Здрав, боярин. Ты Кручина? – голос пришедшего больше походил на утробный раскатистый рык какого нибудь дикого зверя.

Основательно пьяный, Всеволок утвердительно мотнул головой и вдруг неожиданно улыбнулся, посмотрев на жреца: – Хорош… Прям зверюга. Краса! Садись, выпей со мной. – затем, покачнувшись, приглашающе махнул рукой. Напуганный Фрол уже мялся за спиной волхва, готовясь выручать хозяина. Вдруг жрец осерчает на пьяного помощника воеводы. При словах Всеволока, он со страхом втянул голову в плечи, ожидая неминуемого взрыва. Своевольность волхвов была общеизвестна. Но мужик только усмехнулся и, прислонив посох к стене, сел напротив боярина. Затем, в два глотка опустошив протянутую полную кружку и, утерев усы, представился: – Бродобой, россомахин сын. Круг к тебе приставил.

– Хорошо… – пьяно улыбнулся боярин.

…

Как бы не стремились жрецы яровитского пантеона к одиночеству, предпочитая жить скитами в дремучих лесах, диких степях, или у истоков рек, поближе к своим божествам – все одно, для окормления своей обширной паствы, приходилось им ходить по городам и деревням. Надо же было совершать свои обряды и приносить жертвы, помогая простым людям в их нелегкой жизни. И конечно, надо было собирать установленную законами долю. Для чего волхвы объединялись в общины, которые люди называли кругами. Потому что, собираясь для решения какого-нибудь важного вопроса, волхвы садились в круг. Это показывало равенство всего жречества. Когда царю, или какому-нибудь сановному боярину нужен был мудрый совет, предсказание, лечение или помощь богов – он и посылал к такому обществу. Так же и в этот раз – Северному кругу пришло письмо царской канцелярии, что надо помочь ученому человеку, которого оберегает ременной боярин Кручина, молитвою, жертвою и иной необходимой помощью. Для чего царь посылает два десятка денег золотом, пять голов овец и, украшенный тонкой резьбой и золотым тиснением, табурет с мягким сиденьем. И теперь, вызванный из своих заповедных чащоб жрец Сормаха должен, по решению круга, сопровождать Всеволока в этом далеком путешествии.

…

Волхв и Всеволок похмелялись после тяжелой ночи в компании Густава, который как раз вышел позавтракать. Ученый муж восторженно пытался объяснить, подпирающему тяжелую голову боярину и открывшему рот Бродобою, суть своих научных трудов. Фролка опять отправился к приказчику стребовать недоимки. Хитрый старик так и норовил чего-нибудь недодать.

– Мертвий, он всигда тянет жиснь у живой! Такой природа за та грань жиснь! В Нафь, да! – говорил уже в который раз Редька, вдохновленный поневоле внимательными слушателями. При этом он размахивал руками, как живая мельница. Затем Густав отломил кусочек хлеба и макнул его в жирный мясной соус. Тщательно прожевав и проглотив кусок, он продолжил. – Я меняй знак! Он будет не тащить от живой, а отдавать для живой. Я деляль живой как совсем совсем мертвий, но живой! И это есть прорыв! Еgregie! Я долго объяснять это ваш царь. Он велик – он пониял! Сказал – “Идьи, делай”! Денех дал! Можьно сделать из простой человик – не мертвий человик! Да!…

Наконец Густав выдохся. За пару минут он допил свой пахучий травяной взвар, чей запах вызывал у приятелей рвотные позывы, и откланялся.

– Ты чего понял? – растерянно спросил здоровенный волхв, взглянув на Кручину красными, воспаленными после попойки, глазами.

– Неа… – тяжело отозвался Всеволок. Ему было муторно. – Шибко он умный… не угонишся.

– Мда… – протянул Бродобой и резюмировал. – Дурачок…

– Так, то ж… Тут с живыми-то не разберешся, а он к мертвякам лезет… – боярин тяжело вздохнул, обдав все вокруг перегаром.

Видя, что Кручине тяжко, волхв, поддержав его за руку, вывел болезного на улицу – освежиться и оправиться.

Когда новые приятели более менее пришли в себя, то отправились на стрельбище. Там стрельцы, под руководством полусотника – коренастого Полухи, пристреливали выданные ружья. Пищали были новые, прямо с мануфактуры, системы Коржа-Зяблика – игольчатые. В них, разгоняемая пружиной, каленая игла пробивала бумажный патрон и разбивала запальную лепешку, которую помещали на донце хитрой пули. Когда такая пуля пролетала по стволу, ободки в задней ее части распирались, а закрученный наконечник заставлял вращаться. За счет этого пищаль хорошо и ровно била на семьдесят-сто шагов. Натренированный стрелец на таком расстоянии прицельно клал почти все выстрелы в ростовую мишень. Да и заряжать такую пищаль было одно удовольствие – затвор ручкой специальной повернул, дернул, патрон вставил и опять же затвором, с уже взведенной иглой, запер. Пули ратники лили сами, а затем упаковывали их при помощи вощеной бумаги с лепешкой и порохом в патрон. Стрельцы, конечно, ближний бой не очень жаловали, хотя сабельки у них имелись. И пользоваться они ими могли. Но ни в какое сравнение со степными волками, что на лошади живут, и с ножа едят, они не шли. И бердыш стрелецкий, при прошлом вседержце, совсем укоротили – теперь он был высотой хорошо по пояс. Предпочитали стрельцы драться издали, решая все вопросы свинцовой дулей. Задумавшийся боярин вздохнул. Ему бы, конечно, хотелось иметь за спиной тех детей боярских, с которыми столько раз на порубежье хлеб делил. Те и саблей, и свинцом, и пешими, и конными – все едино – молодец к молодцу. Но, в такие походы царь своих главных порубежников не посылает – бережет.

Всеволок с волхвом немного посмотрели за тренировкой стрельцов, и пошли инспектировать собираемый обоз. Фролка как раз занимался погрузкой поклажи на выделенные для этой цели телеги. При этом зорко следя за крепкими крючниками, чтобы ничего к их рукам не прилипало. На трех самых крепких телегах, уже стояли, закрепленные по бокам, щиты гуляек с узкими бойницами, на маленьких колесиках. Набраны они были из узких дубовых дощечек, скрепленных неширокими железными полосами. Такие щиты могли остановить не только степную каленую стрелу, но если повезет – то и пулю. Рядом со своей небольшой походной кухней, которая представляла собой закопченный бронзовый котел с крышкой и чугунной печкой на двух колесах, возился стрелецкий кашевар Збор – кривоногий краснощекий детина с мясистым плоским носом, заплывшими сонными глазами и огромными ручищами. Явно не без примеси степняцкой крови человек.

Тут, на одной из уже загруженных и укрытых рогожею повозок, Всеволок увидел пацаненка. Мальчишка сидел на телеге и мотая ногами, ножом выстругивал что-то из деревяшки.

– Эй! Ты кто, чей…?! – уперев руки в бока, возмутился боярин.

Малец втянул голову в плечи и, с испугом смотрел на Всеволока.

– Боярин, не гневись. – тут же к Кручине подсеменил, сорвав с себя шапку, Збор. – Это нашего Гияна малец – Сарыш кличут. Послушный отрок. Никого у них из родни не осталось. Вот Гиян пацана-то с собой и таскает. Дозволь ему с нами быть.

– Это что – его с нами в мертвые земли брать?! – зашелся Всеволок. Но, стоявший рядом волх успокаивающе положил ему руку на плечо.

– Ну, ежли нет у них никого, с кем дите-то оставить? Или что? Родному отцу сына в холопы продавать? Так уморят же мальца… – примирительно заметил Бродобой.

Боярин задумался на несколько секунд, затем проворчал: – Ладно, пущай идет. Только смотри. – погрозил он пальцем Збору. – Чтобы, пока мы далеко не уйдем, на глаза опричным не попадался. А потом пущай – вон кашу варить помогает.

– Благодарствую, боярин. – прижав шапку к груди, заулыбался кашевар.

Всеволок расстроенно сплюнул, затем нашел взглядом своего слугу и заорал: – Фролка, сучий сын!!! Проследишь! Чтобы никакие девки за нами не увязались! Никаких посудомоек и прачек! А то отвернешься – уже набежали бляди… – сказал он тише. И как-то обиженно добавил. – А ты потом еще от степняков их отбивай!

– Слушаюсь, боярин! – заученной скороговоркой ответил Фрол, в тот же момент отвернувшись, и продолжив собачиться с неловким крючником. Затем, видимо вспомнив, опять обернулся к Кручине: – А кузнеца казенного брать?!

– Ну конечно бери, дубина! – рассвирепел Всеволок.

…

– Обряд нам надо делать. – заявил Бродобой, когда они уже сидели с боярином в таверне и потягивали квас. После вчерашнего загула обоим хотелось чего-нить холодного и кислого. – В лес надо, подальше от жилья. Сормаха милостить буду, чтобы помог нам. Гадать буду…

Всеволок недоверчиво покачал головой, но спорить не стал: – Как казаков дождемся, сразу и выйдем.

– Без обряда никак. Лучше мы вперед немного пройдем, мне совсем дикий лес нужен. Там еще одно дело надо сделать. – взгляд волхва стал отсутствующим. – А казаки нас догонят. Чай не пёхом…

На том и порешили.

Глава 4

Попрощавшись, с вышедшим проводить экспедицию Севычем, Кручина дал приказ выступать. Как ни торопил людей Фролка, как ни орал Всеволок, отряд вышел поздним утром. У боярина еще была надежда, что они успеют пройти хоть десяток верст засветло. Впереди подбоченясь и, гордо взирая вперед, верхом ехали сам боярин с Емкой. Боевой холоп держал на длинной свежевыструганной пике значок Кручин – развевающийся треугольник черного флажка с вышитым серебряным бобром. За ним привычно шагали, положив пищали на плечи и повесив за спину бердыши, четыре десятка стрельцов. За ними ехала бричка Густава. Затем тянулись, запряженные волами, повозки со скарбом, рядом с которыми тоже вышагивали одиночные стрельцы. Потом телега с прицепленной пушкой и замыкали все это Збор со своей кухней и опричные. За телегой с мешками овса блеяли, привязанные веревками, козы, перекрывая утробный храп, развалившегося на мешках, Бродобоя. Проснувшийся еще затемно, Фролка досыпал на соседней телеге. Куры в клетях истерично кудахтали, создавая музыкальное сопровождение походу. Через пару верст, Всеволок приказал сворачивать с наезженной дороги, уходящей на юго-восток и отряд пошел дикой степью на запад, вдоль опушки леса. Трава была еще по-весеннему зелена, солнышко не пекло, а ласково грело. Легкий, чуть промозглый, ветерок милостиво обдувал людей. Неторопливая езда успокаивала, внушая надежду на благополучный исход мероприятия. Стрельцы дружно грянули речитативом бравой маршевой песни.

Сарыш трясся в телеге рядом с одним из пушкарей, зарывшись в мотки пакли. Чтобы его не углядели из опричной повозки. Пушкарь – молодой стрелец по имени Сидор, бывший за возницу, изредка покрикивал на медлительных волов. Пацан посмотрел назад, на свесившего ноги с телеги и почесывающего голову Горыныча.

– А почему его зовут Горынычем? – шепотом спросил мальчик Сидора. – Это потому что он из пушек огнем палит?

– Неее, – флегматично протянул Сидор. – Потому шо жрет в три горла.

Идущие рядом с повозкой, стрельцы и сам Сидор дружно заржали. Затем шутку стали передавать в голову отряда и вот уже, вместо скомкано оборвавшейся песни, поднялся веселый солдатский гогот. Сам здоровяк Горыныч тоже посмеялся этой бородатой хохме.

“Пущай лучше так. – улыбнулся про себя Всеволок. – Чем они смурные всю дорогу идти будут. Хоть мыслей дурных в головы поменьше влезет. Мне поспокойней”

Экспедиция медленно катила почти до темноты, пока Всеволок ни приказал становиться лагерем. Телеги составили полукругом впритык к высоким стволам деревьев. Так, чтобы была какая-никакая защита от степи. На споро расчищенной чуть поодаль в лесу поляне, поставили шатры боярину и опричному десятнику. Густав предпочел ночевать в своей натопленной кибитке, которую тоже загнали в лес. А стрельцы и возницы улеглись прямо на землю – под деревья, оставив на дежурстве пару человек.

Выйдя утром из шатра, Всеволок увидел, как Фролка тихо о чем-то разговаривал с одним из стрельцов. Усатым понурым мужиком с вытянутым слегка лошадиным лицом. Выслушав холопа, ратник покивал и пальцем поманил к себе Сарыша, отиравшегося возле раскочегаренной кухни. Фрол стал что-то вполголоса втолковывать пацаненку. Мальчонка смотрел снизу вверх с не по детски серьезным и сосредоточенным лицом. Затем, увидев, что боярин поднялся, Фролка быстренько направился к Всеволоку. Надо было прислужить боярину умыться и одеться.

– Ну что там у нас? Все тихо? – негромко спросил боярин у держащего рушник и кувшин холопа.

– Пока тихо. Я пацаненка за волхвом наказал смотреть. – так же вполголоса ответил Фрол. – Своенравный жрец. Да и опасаюсь я его. Как бы стрельцов не взбаламутил.

– Полей. – приказал Всеволок, и стал, фыркая и крякая, плескаться в студеной поутру воде. – Этот не взбаламутит. С пониманием дядька. – закончил он, растирая тело рушником до красна.

…

Звероподобный Бродобой явно куда-то засобирался. Перекусив со стрельцами у походной кухни, махнув рукой боярину, дескать – “я скоро” и подхватив посох направился в лес. Увидев, что ведун выходит из лагеря и скрывается между деревьями, Фролка поймал взгляд Сарыша и слегка качнул головой. Мальчишка кивнул в ответ и юрко метнулся вслед жрецу.

Ожидавший подвоха ото всех и по любому поводу, Фрол старался никого надолго не выпускать из виду. Будучи мальцом, он еще в то время изумлял непоседливого Вольку своим раздражающим умением вдруг появляться ниоткуда в самый неловкий момент. Например, когда вроде-бы удравший ото всех, малолетний Кручина, пытался запалить украденный у тятеньки порох. Порох они все таки запалили, но уже вдвоем, с восторгом наблюдая за шипящей огненной дорожкой.

Широкоплечая высокая фигура волхва мелькала среди увеличивающихся вширь деревьев. Жрец шел ходко и практически бесшумно, что было удивительно при его росте и весе. Мальчишка еле поспевал за ним, высматривая, куда поставить босую ступню и перебегая от ствола к стволу. Шли они довольно долго. Лес становился все более густой и темный. Наконец волхв вышел на небольшую поляну, заваленную гниющим валежником. Сарыш затаился за деревом и принялся наблюдать. Бродобой расчистил небольшое место и сел на ствол упавшего гнилого дерева. Затем поставил перед собой маленький туесок с медом и выложил из котомки здоровенный кусок вяленого мяса, затем достал из сапога нож и с трудом порубил мясо на куски помельче, сложив их рядом с туеском. После чего немного молча посидел. Затем, глубоко вздохнув, издал пронзительно-протяжный крик, похожий на громкое тявканье лиса, если бы зверь был размером с лошадь. Через несколько минут волхв опять также затявкал, только чуть дольше и протяжней. Дрожащего за кустом орешника, Сарыша от этих криков пробирала дрожь. Уж как ему не хотелось следить за грозным ведуном, но батя строго настрого велел Фролке не перечить и делать все, что тот скажет. А уж что такое служба – Сарыш сызмальства знал, чай тятька не кто нибудь, а стрелец государев.

Волхв просидел около часа, за это время еще пару раз издав громкий тявкающий крик. Потом в дальних зарослях что-то зашуршало и к, сидящему на бревне, Бродобою, вышла, фыркая и что-то ворча, здоровенная и седая от старости росомаха. Зверь искоса посмотрел на сидящего неподвижно ведуна и что-то положил к его ногам. Сарышу было не видать, что там лежало. Затем росомаха смешно плюхнулась на задницу и стала ворчать, потявкивая, взрыкивая, фырча и постоянно принюхиваясь к меду. Волхв кивал, будто понимая язык зверя, а может и вправду понимал. Через пару минут, Бродобой раскрыл туесок и пододвинул его к россомахе. Та суетливо погрузила морду с короткими ушами в берестяную коробку и с огромным аппетитом зачавкала. Звуки были такие понятные, что у Сарыша даже заурчал с утра пустой живот – мальчишка так и не успел ничего поесть. Пока зверь насыщался, жрец поднял что-то с земли, и тихонько поднявшись, пошел обратным путем. Возле орешника, где, стараясь не дышать, прятался паренек, Бродобой остановился и вполголоса проговорил: – Ну давай, вылазь уже, пойдем в лагерь.