Детство

Сергей Гринев

Детство

Детство

Родился я в соседней квартире. Это был и медпункт, и амбулатория, и родильное отделение. Роды принимала моя бабушка – мамина мать. Произошло это 31 декабря 1965 года в 11.30, в целинном совхозе под названием «Весёлый» Светлинского района, на востоке Оренбургской области на границе с Казахстаном. Отец даже обещал бросить курить, если родится сын. Курить он так и не бросил, зато остаток дня уходящего года и всю новогоднюю ночь ходил по посёлку, всех угощал и кричал:

– У меня сы-ы-н родился!

Бабушка по образованию была фельдшером-акушером и являлась, на тот момент, главным медиком всего совхоза. Отец окончил сельскохозяйственный техникум. Мать – оренбургский педагогический институт. Свадьбы у них не было – они просто расписались в ЗАГСе. С двумя чемоданами и маленькой дочкой Иринкой поехали на целину. У матери это был второй брак.

Мама работала в школе, преподавала биологию и географию. Папа заведовал гаражом. Автотракторный парк по количеству техники, в ту пору, можно сравнить с сегодняшним крупным автопредприятием. В те годы освоение целинных земель было политикой государства.

Себя и то, что меня окружало, я помню с возраста трёх-четырёх лет. Посёлок состоял из нескольких двухэтажных двух подъездных домов, школы, котельной, детского сада и многочисленных сараев, в одном из которых содержались наши домашние животные. Я тоже принимал участие в хозяйственных делах. Мне нравилось трогать и гладить маленьких ягнят. Шерсть у них нежная, своими мелкими кудряшками она тепло укутывает это маленькое создание. Ягнята, как живые игрушки, скакали и резвились, а вместе с ними и я. Изредка баран-папа с большими закрученными рогами стучал копытом по деревянному полу, по-своему призывая нас к порядку.

Свиньи были отгорожены отдельно. Колода для их кормления делилась пополам перегородкой. Из одной её половины они ели, другая же половина колоды была снаружи и закрывалась крышкой. Отец сделал это для удобства кормления, чтобы взрослые свиньи своими мордами не перевернули ведро с едой и не испачкали хозяина. Можно было немного приоткрыть эту крышку, подразнить хрюкающую свинью и её маленьких поросят. Интересные животные – лопают всё подряд. Я им подсовывал куски каменного угля, они тыкали в него своими пятаками с двумя дырочками, нюхали, хрюкали, а потом, чавкая, разгрызали. Отец ругался и отправлял меня заниматься делом – собирать яйца из куриных насестов. Я лез под потолок сарая, где вдоль стены размещались куриные гнёзда, разделённые друг от друга дощатой перегородкой, и по одному вытаскивал тёплые яйца. Куры не обращали никакого внимания на моё присутствие. Возмущался только петух. Каждое моё движение он комментировал выкрикиванием. Куры слушались его. На мгновение прекращали клевать что-то с пола и настораживались. Затем опять продолжали заниматься своим делом. И только петух никак не унимался. Его контроль мне быстро надоедал, и я начинал его гонять. Шуму становилось ещё больше. Петух убегал от меня, хлопал крыльями и что-то выкрикивал, но уже совсем по-другому. «Что за дел-а-а-а? Кто ты так-о-о-й?» – слышалось мне.

– Щас узнаешь, – кричал ему я.

Куры разлетались по всему сараю и тоже кричали:

– Зачем ты полез? Не трогал бы ег-о-о?

Только не понятно, кому это было адресовано – мне или петуху? Отец, отрываясь от чистки клетей у овец, кричал:

– Ну-ка, перестань! Я кому говорю!?

– А чё он на меня…

– Иди вон, лучше, сена принеси Чернушке! – в очередной раз призывал он меня заняться делом. Я приносил сено.

Чернушка – это наша корова, получившая такую кличку за свою окраску. На широком лбу, там, где рога, только чуть ниже, неровное пятно из такой же шерсти, но не чёрное, а белое. Издалека мне казалось, будто приклеилось что-то. Я сворачивал сено в пучок и протягивал Чернушке. Она сначала обнюхивала, вытягивая шею и выпуская на морозном воздухе пар из ноздрей, потом нежно захватывала своими губами сено. Пока она жевала, я гладил её, не забывая при этом потрогать и убедиться, что пятно не приклеено. Чернушка большая и тёплая. Вымя у неё тоже большое, с четырьмя длинными сосками, чтобы удобнее браться рукой и доить. Перед тем, как корову доить, мамка мыла ей вымя и вытирала чистой тряпкой. Потом она ставила маленький стульчик, садилась на него, а под соски подсовывала ведро. Первые струи молока с силой ударялись о металл вызывая протяжный звон. Ёмкость наполнялась, появлялись большие и маленькие пузырьки, их становилось всё больше, и на поверхности постепенно образовывалась огромная шапка из тех же пузырьков. Они как-будто играли в царя горы, толкались между собой, налезали друг на друга. Некоторые, самые отчаянные, лопались, так и не успев добраться до верха. Я приседал на корточки и, свернув губы трубочкой, принимался на них дуть. Небольшие шапочки молочной пены разлетались в разные стороны, попадая и на вымя, и на руки матери, и на её одежду.

– Перестань, иди лучше принеси воды Чернушке, – говорила мать, в очередной раз отвлекая меня от интересного занятия.

По окончании всех хозяйственных дел мы возвращались домой. Дорогу между сараями от снега расчищал бульдозер. Отец держал меня за руку, а я скакал вперёд подпрыгивая то на одной, то на другой ноге.

– Шило у тебя в заднем месте что ли? – шутил он. Про заднее место было понятно, а вот на счёт шила… Наверное, должно быть больно. Взрослые всегда непонятно шутят, поэтому я не знал, что ответить.

– Пап, а пап, а, правда я хорошо тебе помогал? – продолжая подпрыгивать, спрашивал я. Отец смотрел на меня и улыбался.

– Правда! Если б ты не помогал, сам бы я не справился, и скотина осталась бы голодной и сарай нечищеный.

Интересные эти взрослые – улыбаются без причины. Ну чему тут улыбаться? Ведь ничего смешного здесь нет…

Вокруг посёлка на сотни километров степь. Постоянно дует ветер. Не встречая сопротивления на своём пути, он несётся дальше в Казахстан – здесь есть, где разгуляться. И только первые целинные совхозы мешают ему своими невысокими редкими постройками. Поэтому, встречая на пути искусственную преграду, он разбивается на несколько потоков и укладывает снег вокруг строений невообразимым рельефом, понятным только ему. Степняки знают, что в пургу и метель из посёлка лучше не выходить. Нет ни дороги, ни направления. А кого непогода застала в пути, может ориентироваться только по огням. Не выйдешь на огонёк – верная смерть. Найти человека в степи в такую погоду шансов мало. При крепком морозе, сильном ветре и глубоком снеге он быстро выбивается из сил и останавливается. Ветер валит с ног. Снег выше колена, даже и присаживаться не надо, чтобы отдохнуть, итак, почти сидишь. Пурга делает своё дело: где небо, где земля уже не разобрать. Валит снег. Долго в таком положении находиться нельзя, заметёт. Как потом искать? Мало ли в степи снежных бугорков?