Стражники

Слава богу, успел я его тормознуть, пока он за конуру не завернул, копать не взялся, а то было бы уже поздно… А так подумают одно из двух – либо я его просто так остановил, чтоб не вымазался зазря, либо чтобы в будку не полез, где тот енотик сидел… А может, он там и сидел?.. Нет, это вряд ли – он же не глухой. Мы-то с майором бежали нормально, не шумели, а эти двое топотали за целую роту…

Да, енот в конуре – это супер… Вот этот вариант, малыш, мы с тобой и возьмём за основу, насчёт зверька в будочке… типа я тебя не пустил, опасаясь за твоё драгоценное здоровье: сцепишься с ним, поранишься, а у него зараза какая-нибудь… сойдёт… Поверит командир?.. Поверит, не поверит – один чёрт не проверит… теперь главное – успеть забрать валюту, пока ворюга-отставник не опомнился… Без ве́лика не успеть… Эх, скутер бы…»

Повторно во двор домика на окраине Шамиль Алмаза не повёл, наблюдал завершающую беседу от машины, шагов с пятнадцати. И, в отличие от толстяка-дурака, наблюдал внимательно. Только дурак мог не заметить, с каким обречённым лицом протягивал отставник руки стоявшему перед ним толстому менту. «Ваша взяла!.. – говорило это лицо, – Виноват!.. Берите, сажайте…» А дурак ничего не заметил, заржал по-дурацки, а на прощание ещё и поблагодарил: «Спасибо за помощь диким зверям в их нелёгкой дикой жизни», и всё. Дурак – он, откуда ни глянь, всегда дурак.

К счастью, не толстый и не совсем тупой майор во двор не пошёл – уже сидел на переднем сиденье, нетерпеливо барабаня пальцами по панели. Алмаз в «зековском» заднем отсеке вконец приуныл. Лежал с обиженной мордой, даже от честно заработанной косточки отказался. Зато шофёр пребывал в нирване: сменил опостылевшие форменные башмаки на пляжные шлёпанцы, подставил натруженные ступни ласковому ветерку и блаженствовал вовсю.

Кинолог предполагает, а начальство располагает. Как ни хотелось проводнику поскорее сплавить питомца и заняться задуманным делом, его великий план, подобно «Титанику» в океане, налетел на ледяной айсберг начальственной воли и в точности повторил судьбу гигантского парохода. Буль-буль, и каюк.

Едва вышел из питомника с одной мыслью: где бы раздобыть велосипед – вслед выглянул дежурный вожатый, позвал к телефону, и все планы пошли прахом. Его вызывал не командир группы и даже не начальник кинологического центра. Явиться надлежало прямиком в областное управление.

«Этого только не хватало!.. неужели придётся переписывать служебку?..» Акт о применении служебной собаки Шамиль уже написал, как положено, в двух экземплярах, в журналах расписался, к акту приложил краткий рапорт, где сухо указал: произошла чисто техническая ошибка, собака взяла след хищника… командир поймёт: ерунда, ничего страшного, впредь он, как и любой опытный проводник, такого не допустит. Однако начальство думало по-иному.

В полковничьем кабинете, кроме самого начальника всей городской милиции, ждали двое майоров, ледяной душ, пара подзатыльников и командировочное предписание. Душем заведовали по очереди сам начальник и майор в гражданке, подзатыльники отвесил главный кинолог, а предписание выдали на выходе из кабинета.

«Служебно-розыскная собака, то бишь твой пёс пяти лет от роду по кличке Алмаз, не просто ошиблась. Она, товарищ младший инспектор, сорвала важнейшее мероприятие, поставив под вопрос престиж всей, можно сказать, службы!.. – сообщили стоящему по стойке «смирно» посреди кабинета проводнику, – А поскольку она, то бишь он, псина, у нас как бы на хорошем счету, если не самый лучший, то её, то бишь его, морду этакую, следует немедленно протестировать на предмет годности к дальнейшей работе!.. Вам понятно?.. А раз понятно, то вот приказ: пса покормить, на поводок, в машину… она, машина, уже ждёт, свою отряжа́ю… и – в региональный кинологический центр, где её, то бишь его, Алмаза твоего, два года учили уму-разуму, да, видать, недоучили!.. С руководством этого самого центра уже всё договорено, вас с ней, то бишь с ним, уже ждут. Всё ясно?.. Выполняйте!»

– Но мне надо к врачу… – осмелился промямлить проводник недоученной ищейки, сам не ожидавший от себя такой дерзости.

На полковника смотреть он не отважился и обращался к главному собачнику, как самому знакомому из всей грозной троицы и потенциально наиболее лояльному.

– Зачем? – раздражённо спросил собачник, – Тоже какого-нибудь говна нанюхался?

– Нет, товарищ майор, ничего я не нанюхался… Клещ у меня, под мышкой… кажется…

– А ну покажи!.. – вдруг скомандовал полковник, резво вскакивая из-за стола, – Раздевайся!

Он надел очки, подвёл внезапно и обильно вспотевшего Шамиля к окну и, морща нос от ядрёного молодецкого амбре, лично осмотрел якобы укушенную лесным злодеем часть тела.

– Херня!.. Родинка там у тебя, а никакой не клещ. По лесу набегался, вот и мерещится… У меня тоже так бывает, после каждой дачной вылазки. Пока сто грамм не приму, не проходит. Налить?..

– Спасибо, товарищ полковник, я не пью.

– Да ну!.. – хором усомнились офицеры, – Совсем?

– Совсем… А может, я лучше на поезде поеду?.. Ночью как раз есть вроде бы… – попытался проводник втиснуться в последнюю шлюпку, – В купе и Алмазу спокойнее будет…

– Нет, на машине быстрее. Езжай, командировка тебе выписана на неделю, по возвращении доложишь о результатах.

Ах, насколько же спокойнее было бы на поезде не Алмазу, а самому Шамилю, особенно если б он успел сделать всё задуманное!.. Ах, как он понимал в эту минуту бедную Катерину, с тоской восклицавшую со сцены: «Отчего люди не летают?.. Я спрашиваю: отчего люди не летают, как птицы?..»

Нет, не летают люди. И не дано ему ни слетать туда, к заросшей грязью и дерьмом конуре, ни промчаться на велосипеде… Шамиль скрепя сердце уселся рядом с водителем полковничьей «Вольво», говорливым старшиной Марком Усе́нко, приказал вольготно устроенному на заднем сиденье Алмазу: «Лежать!» и перестал сдерживаться. Слёзы, горькие слёзы обиды и разочарования покатились из раскосых глаз проводника. Как же ему не хотелось никуда ехать – ведь сто́ит ночи опустить на мир свой чёрный занавес, и денежки, уже практически его, Шамиля, денежки – все сто тысяч долларов!.. – кто-то унесёт, и их никогда, ни за что не вернуть!

– Да не переживай ты так! – по-своему понял горе соседа шофёр, – Подумаешь, облажался пёсик… Спишут, в крайнем случае, так ему же и лучше будет. Здесь гоняют каждый день как проклятого, а там, на цепи – никаких тебе проблем и команд, беготни бестолковой, риска на бандитский нож или вообще на пулю нарваться…

– Ничего ты не понимаешь, Марик, – печально вздохнул некстати командированный кинолог, – Облажался… это не он – это я облажался по самое не хочу… мне самому бы сейчас побегать, для снятия стресса…

Он утёр дурацкие слёзы, и в воспалённом стотысячной иллюзией мозгу мелькнула шальная мысль: «А что, если?.. А вдруг самая распоследняя шлюпка пробитого айсбергом лайнера ещё не спущена на́ воду и в ней найдётся одно-единственное местечко?»

– Слушай, а давай на полчасика туда, в лесок, завернём?.. Ты бы воздухом подышал, расслабился, а я прогулялся, Алмаза потренировал… А?..

– Нет, братан! – дисциплинированный водитель нажал на газ и безжалостно утопил последнюю шлюпку с названием «Надежда», – Мне приказано доставить вас в центр, и точка. Никаких лесочков.

……….

Все тесты «охотник на енотов», как мигом окрестили Алмаза в центре служебного собаководства, прошёл без сучка без задоринки. И здоровье у него было отменное, и все анализы, и всё-всё-всё. «А разве могло быть иначе, – удивлялся про себя Шамиль, – Ведь на енотов охотился не мой мальчик, а дурак-участковый!..»

Днями напролёт он водил пса по ветеринарам и спецплощадкам, а ночами почти не спал, вспоминая набитую деньгами кучу дерьма и скрипя зубами от бессилия.

Неделя пролетела, и тот же Марк на той же машине с ветерком помчал пса-отличника с его проводником в обратный путь. Ехали, болтали о том, о сём…

– Да, кстати, – между делом сообщил старшина, – Тебя ждут не дождутся две новости.

– Одна хорошая, другая плохая?

– Я бы сказал, обе не очень… Но одна, да, похуже.

– Выговор дадут, премию отберут? Нам к этому не привыкать.

– Не угадал.

– Тогда давай, выкладывай. Начинай с той, что похуже.

– Похуже?.. Ладно. В целом не смертельно… но ты, это… будь готов к разборке, у мужиков на тебя зуб конкретный.

– На меня?!.. За что?

– Вот ты говорил, типа не Алмаз там облажался, а ты сам… говорил?

– Ну, говорил… И что?

– А то!.. Наш майор собачий… то есть ваш, начальник по собачкам, назавтра, после того как я вас сюда отвёз, тоже усомнился.

– Как это – усомнился?.. В чём?

– В Алмазе, или в тебе… кто его знает, он толком не рассказывал… мне, во всяком случае. Только с утра пораньше взял троих парней, с противогазами, и – туда, где вы в говне копались.

– Ни в каком говне мы не копались!

– Не в этом дело. Вы, может, и не копались, – Марк хихикнул, – А они порылись, конкретно.

– И что?.. – холодея от нехорошего предчувствия, спросил Шамиль, – Откопали чего-нибудь?

– Ага, откопали… Хрена лысого они откопали. Короче, съездили… Он-то сам в кучу не полез, издалека руководил, а ребятки потом дня три отмывались!

– А я тут при чём?

– Ты, может, и ни при чём… вот сам им и объяснишь, если успеешь… но это вряд ли.

– Почему – вряд ли?.. Слушай, кончай загадками говорить! Из-за второй новости, что ли?

– Из-за неё… Алмазик твой, насколько я понял, в полном шоколаде?

– Абсолютно.

– А сам ты как?.. Не болеешь?

– Бог миловал… И что?

– Хрен на рождество!.. Ты горы любишь?

– Какие горы?

– Какие у нас ближайшие горы?.. Кавказ, ясен хрен, какие ж ещё?..

– Это смотря по обстоятельствам. Если типа экскурсии или на курорт – люблю, а если…

– Вот и будет тебе, братан, типа экскурсия. Или курорт, вместе с Алмазом твоим. Это, как ты уже догадался, новость хорошая – лично я бы не отказался проехаться.

– Зачем Алмазу на курорт?

– А это тебе полковник расскажет, зачем…

Никаких разборок не произошло, никаких зубов и претензий никто Шамилю не предъявлял – либо успели забыть, либо просто передумали. Усенко оказался кругом прав: по возвращении отличную собаку и её не менее замечательного проводника ждали две новости – одна плохая, а другой, с точки зрения шофёра хорошей, и вовсе бы не слышать. Отличной собаке обе новости были совершенно до лампочки, а вот её замечательному проводнику – отнюдь…

Никакой Америки старшина-водитель не открыл – к первой, плохой новости проводник был уже готов, и дело совсем не в разборках с отравленными енотовым дерьмом сослуживцами. Предчувствие его не обмануло и слёзы пролили́сь не зря – никаких денег на заброшенной базе не было и быть не могло. Ночью, на закате или утром, на рассвете, этот ворюга-прапорюга… как его бишь?.. Васильич?.. Васильич, Палыч, Иваныч – какая разница… не будь дураком, сбегал туда и унёс добычу. Унёс, где-то припрятал и затаился.

Да, к такому ходу событий Шамиль был готов и собирался по этому поводу предпринять определённые шаги – их он тоже продумал до мелочей.

После переподготовки и трудных экзаменов полагается денёк-другой отдохнуть и отличной собаке, и её замечательному проводнику. Этот день или два Алмаз проведёт в своём вольере, полёживая и набираясь сил, а Шамилю расслабляться некогда: ему надобно махнуть в дачный посёлок, взять вороватого отставника за жопу и хорошенько тряхануть. Все деньги отбирать не следует – иначе тот озлобится и донесёт, а половину – это будет по-честному… ну, или по справедливости. А когда денежки будут получены, пересчитаны… они, денежки, как известно, счёт лю́-юбят… пересчитаны и спрятаны в надёжном местечке, например, зарыты где-нибудь на опушке того же лесочка или зашиты в матрац… тогда можно и съездить – хоть на Кавказ, хоть на Урал.

Но подчинённые предполагают, а командиры располагают. Вторая новость оказалась не хорошей, не плохой и не «очень плохой» – она оказалась кошмарной и даже хуже, намного хуже. Времени на «определённые шаги» проводнику не дали. Не дали и честно заслуженного выходного – ни ему, ни собаке. В кабинете начальника областного управления, куда он прибыл для доклада о результатах собачьих тестов, полковник вполуха выслушал, кивнул и отдал новый приказ: его в довесок к Алмазу командируют в Кавказские горы и предгорья. Ни о какой экскурсии и тем более курорте речи быть не может – предстоит серьёзная и ответственная работа. На сборы – час. Отдохнёте в поезде. Выполняйте.

Там, в предгорьях, где гордые и свободолюбивые ичке́ры напохища́ли десятки мирных граждан, попрятали их в пещерах и нашпиговали подходы минами, Алмаз показал себя с самой лучшей стороны. И проводник от него не отставал. Без малого год собака находила и спасала похищенных мужчин, женщин и детей, разыскивала взрывчатку, оружие, наркотики и прочее. Их, собаку и её проводника, хвалили, награждали и фотографировали, о них писали в газетах. И к возвращению на собачьем ошейнике и проводниковом мундире висели медали, а на плечах проводника появились ещё и почти офицерские погоны.

Новенькие погоны с двумя серебристыми звёздочками новоявленному прапорщику вручал заместитель министра внутренних дел, на выходе из актового зала поджидала телевизионная бригада. Герой улыбался, говорил положенные слова, пожимал чьи-то руки, позволял желающим пожать собачью лапу и думал об одном: поскорей бы добраться до прапорщика отставного…

«И что толку мне с этого героизма?.. – уже назавтра после триумфального возвращения думал бывший простой сержант, он же заурядный проводник служебной собаки, а ныне старший инспектор-кинолог, – Жил, не тужил, служил помаленьку, Алмаза водил куда скажут… А теперь, блин…»

А теперь он, согласно утверждённому специальным приказом перечню служебных обязанностей, должен… чего только он не должен!.. Во-первых, непосредственно организовывать, обеспечивать и контролировать выполнение множество всякого разного; во-вторых, постоянно изучать и принимать кучу каких-то мер; в-третьих, ежедневно вести учёт абсолютно всего и что-то там непрерывно совершенствовать; в-четвёртых, выезжать, участвовать, принимать и оказывать…

Когда проводивший вводный инструктаж с новым старшим инспектором майор дошёл до слов: «Следит, подбирает, обобщает и исполняет…» Шамиль пожалел о невозможности сию секунду содрать с себя беспросветные погоны, а заодно уж и заново родиться на свет божий.

Впрочем, один плюс в новой должности всё-таки был: теперь он, при всей занятости и ответственности, мог, ни перед кем не отчитываясь, полноправно распоряжаться несколькими транспортными средствами, чем тут же не преминул воспользоваться. Кликнул собаку, оседлал мотоцикл и поехал к отставнику-ворюге, по совместительству валютному разбойнику, прохиндею и дрессировщику диких енотов.

Ехал, не имея иного плана, кроме твёрдого намерения взять-таки наконец пройдоху за заднее место, сказать пару ласковых, призвать к ответу и так далее… а в итоге сидел и страдал на крылечке явно и давно нежилого дома. Сидел, страдал и плакал, чувствуя себя несправедливо и жестоко обиженным, обманутым и ограбленным. Страдал и горько плакал по рухнувшим мечтам, по уплывшим, фактически украденным у него денежкам, понимая: ничего и никогда уже не вернуть. Он плакал, не стесняясь слёз – ведь их не видел никто, даже сидящий в мотоциклетной коляске Алмаз. Он-то, очень может быть, и видел, да вида не подавал, ведь собаки – не люди.

Собаки – не люди. Окажись на Алмазовом месте десять… да что там десять – сто человек, и девяносто девять из них, независимо от пола и возраста, ни за что не упустили бы возможности лживо посочувствовать, а заодно и позлорадствовать.

«Плачешь?.. – лицемерно вздохнув, положил бы такой псевдо-доброхот руку на вздрагивающее от рыданий плечо с новеньким погоном, – А кто виноват?.. Кто тебя обидел? Уж не сам ли ты себя?.. Кто нарушил все писаные и неписаные приказы и наставления?

Как там сказано, в одном из пунктиков, а?.. «Кинолог должен обращать внимание на демаскиру́ющие признаки, как-то: свежая вскопка, разрыхление, бугры и холмики, излишняя захламлённость, завалы мусора и тому подобное…» Да-а, ты обратил, а как же!.. Твои… хорошо, не твои, а енотовы кака́шки – разве не есть это самое «тому подобное»?

А дальше – как там идёт, в наставлении?.. Все подозрительные места – что?.. Правильно, «…вскрываются, проверяются, повторно обследуются с помощью собаки…» И ещё кое-что должен кинолог: «…умело управлять собакой, постоянно контролировать её работу, своевременно оказывать ей необходимую помощь…» А ты – умело управлял?.. оказал ты помощь Алмазу, нашедшему кучу говна с кучей денег внутри?.. Не-ет, милок, не оказал. Ты его, напротив, удержал, тем самым совершив служебный проступок, а если уж быть честным до конца – не проступок, а самое настоящее преступление… Долларов захотелось, да?.. Понимаю, понимаю…»

«Ну и что?!.. – мысленно возразил Шамиль, – Они же всё равно уже украдены, списаны, так сказать… Там у этих казино и банкиров всё застраховано!.. Им эти сто тысяч баксов – тьфу, плюнуть и растереть, а мне… Я б тогда уволился, в Бугульму вернулся, Кари́не предложение сделал, своё дело завёл… А теперь меня самого обокрали, и не будет ни дела, ни Карины, ни Бугульмы. Эх…»

Он сидел на крылечке и плакал. Мужчинам плакать не к лицу, это так, но сейчас старший инспектор ощущал себя не взрослым мужчиной, героем и борцом с нарушителями закона, а незаслуженно обиженным мальчиком. Слёз его никто не видел, и сочувствовать было некому.

Глава четвёртая. Археологи тоже плачут

– Да, Шама, не повезло тебе, согласен.

Эти слова сказал родной дядюшка горемычного кинолога. Пожалуй, он один мог стать исключением из теоретической сотни – тем, кто не стал бы издеваться и насмехаться, а проявил искреннее сочувствие.

– Да-а, бывает… – дослушав горькую исповедь обиженного злым роком племянника, продолжил дядя, – Между нами говоря, я на твоём месте тоже положил бы на все приказы с наставлениями, и правильно бы сделал. Сотни тысяч долларов на дороге валяются далеко не каждый день… А вот насчёт «обокрали» – извини, но тут ты, по-моему, неправ.

– Как это – неправ?!.. – возмутился Шамиль, – Он же, гад…

– Он, вполне допускаю, гад, спорить не буду. Я прапора того, вообще-то, и в глаза не видел ни разу, следовательно, о его человеческих качествах судить не вправе. Но если взглянуть на твой рассказ с другой стороны…

– Зачем с другой?

– Молодой ты ещё совсем, многого не понимаешь. Ты судишь, глядя исключительно со своей колокольни… Обокрали… Ну прикинь, как он мог тебя обокрасть, если понятия не имел о твоих претензиях на долю и́м же свистнутой валюты? Он ведь ни про Алмазову находку, ни о чём прочем и не догадывался, так?

– Ну, так…

– А раз так, то и не переживай по-пустому. Никто у тебя ничего не крал. А коли уж наш разговор пошёл о воровстве, я тебе сейчас кое-что расскажу…

Разговор шёл в дядином доме – солидном особняке на окраине большого приморского города. Директору главного краевого музея, крупному учёному и заслуженному человеку, и жильё полагается престижное, соответствующее. Дом – старинный, двухэтажный, с обширным садом – соответствовал.

………..

Со дня, когда новоназначенный прапорщик клял судьбу и ронял слёзы на чужом крылечке, минули годы. Погоны поистёрлись, верный Алмаз состарился и вышел на собачью пенсию, начальство сменилось, геройство забылось, а служба осточертела.

В родном городе несостоявшаяся невеста Карина вышла замуж и успела стать мамой, старшие братья обзавелись своими фирмами и звали в компаньоны; просили вернуться и мать с отцом. Поехать туда и тоже заняться серьёзным делом не позволяла гордость, да и учиться бизнесу с нуля – отнюдь не просто. Тем не менее жизненные перемены назрели.

«Ну сколько можно заниматься этой бесконечной беготнёй? – думал Шамиль, наблюдая за игрой своего нового любимца, – Собаку на след поставил, она знай себе несётся сломя голову, и ты за ней, сам как та же собака… И с подчинёнными то же самое: их озадачил, они своих собачек спустили и побежали-побежали… Надоело!.. Дождусь окончания контракта, а новый подписывать не буду. Пойду-ка я, пожалуй, в электрики. Или в электромонтёры – какая, в сущности, разница… Платить обещают неплохо, учёба нетрудная, да и работа будет – не вспотеешь… Алика выучу трюки разные выделывать, глядишь, и с ним чего-ничего нака́пает – в рекламе сниматься его пристрою или в цирк какой-нибудь…»

«Алмазиком», или ласково «А́ликом», кинолог назвал малюсенького зверька, взятого на попечение от скуки и из жалости. В семье, приютившей вышедшего на пенсию героического разыскно́го пса Алмаза, любили и других животных. Среди прочих кошек и собачек здесь разводили белых крыс, декоративных кроликов, черепашек, попугайчиков и даже хорьков. Одного детёныша из нового выводка этих милых существ и предложили Шамилю. Он выбрал самого маленького, а хозяйка покачала головой: «Бери другого, побольше. Не жилец этот малыш – глянь, он и сосать толком не может…»

Прапорщик совета не послушал и выкормил-таки крошечного хорёнка, а теперь понемногу дрессировал. Обучал карабкаться по канату, находить дорогу в запутанном лабиринте из пластиковых труб, ориентируясь на ультразвуковой свисток, а ещё – по собачьей команде «Фас!» ловить в прыжке зубами игрушечный мячик.

Время шло, служить оставалось считанные месяцы. Братья в очередной раз предложили вернуться на родину и, получив очередной отказ, обозвали бестолочью и дармоедом.

А тут и дядя объявился, со свои́м, совсем другим предложением, не требующим ни учёбы, ни особых усилий.

Среди всей родни по материнской линии дядя Равшан выделялся, подобно утёсу посреди речной глади: во-первых – единственный мужчина, а во-вторых – намного старше обеих сестёр. Объяснялась разница в возрасте маминых детей просто: овдовев в двадцать лет, повторно она вышла замуж лишь в тридцать шесть. Вот и вышло, что младшему сыну своей младшей сестры дядюшка годился скорее в дедушки. Виделись они редко, тем не менее их связывала давняя не то дружба, не то какое-то родство душ. Мамин брат сам жил отшельником и к замкнутому мальчику относился уважительно, с наставлениями не лез, учить жизни по мелочам не пытался. Своих детей у историка не было – возможно, этим всё и объяснялось.

……….

Директор музея налил племяннику ещё чаю, себе подлил коньяка.

– Ты, надеюсь, слыхал о «проклятии Тимура»?.. Слыхал, разумеется… кто ж о нём не слыхал… А твой дед и мой отец стал первым, кого оно затронуло всерьёз.

Папа был одним из помощников знаменитого Михаила Герасимова, о нём тебе в школе должны были рассказывать… Рассказывали?

– Это который лепил бюсты вымерших древних людей?.. Мальчик-неандерталец и разные прочие троглодиты?

– Ну да, тот самый. Его реконструкции внешности по черепам всему миру известны. Он… то есть папа, а не Герасимов, всего год назад окончил истфак Казанского университета и нанялся к нему, то есть Герасимову, рабочим в экспедицию. Деньжат надеялся подзаработать – там, на раскопках всяких, платили очень даже прилично. А он только что женился, жена – студентка, ребёнок наметился… зарплата у аспиранта – сущие слёзы, вот и рад был каждой копейке.

Заколачивать позарез нужные молодой семье бабки предстояло в Узбекистане. Здесь, в самаркандском мавзолее Гур Эмир, маститый археолог задумал вскрыть гробницу Амир Тимура, одного из величайших полководцев и правителей всех времён и народов. Залезть в гроб решили двадцатого июня тысяча девятьсот сорок первого года.

Вообще-то рыться в могилах простым смертным не дозволяется, исключение иногда делают только для археологов. Усыпальница Тамерлана, он же Темучин, он же Темир – имён великий полководец и правитель имел много – оставалась неприкосновенной до неприличия долго, и лишь по специальному приказу самого́ Сталина гробокопателям наконец удалось сунуть в неё свои любопытные носы. Организовали экспедицию, приехали в Самарканд и едва не были растерзаны толпой местных жителей – те готовы были костьми лечь, лишь бы не допустить поругания святыни.

Мавзолей Тимур в своё время строил для себя лично, но уже в древности с квартирным вопросом имелась напряжёнка, в том числе для покойников, и со временем в усыпальницу набилось аж десять мертвецов. Здесь разместились двое сыновей великого завоевателя, по паре внуков и внучатых племянников, учителя́ и даже некий якобы потомок самого пророка Мухамма́да. У них у всех были саркофаги попроще, мраморные, а главный, Тамерланов – из тёмно-зелёного нефрита, с вырезанными по всем граням орнаментами и изречениями из Корана.

Наши любопытствующие хорошенько очистили верхнюю плиту от вековых наслоений, и их взорам предстали узоры причудливо переплетённых древних букв. Дураку понятно: что-то написано, но что именно?..

Смотрители мавзолея помогать и читать отказались наотрез, не побоявшись даже угроз всесильных энкавэдэшников. А прочесть-то хочется!.. Пришлось отрядить гонцов, и срочно доставленный специальным самолётом из Бухары полиглот-арабист нараспев произнёс: «Хузуру́му боза́н хе́ркес айси́ секесе́к ве олесе́к…» Помолчал минуту, молитвенно сложил руки и перевёл: «Всякого, нарушившего мой покой, постигнут страдания и смерть».