Развод в 45. Предатель, которого я любила

Отвлекшись от своих мыслей, складываю кофту сына и убираю в сторону.

– Мам, ну а это зачем? – Артур встает рядом и смотрит на теплые вещи.

– Как это зачем? Ты начинаешь учиться в сентябре, или думаешь, что август будет длиться весь учебный год? Знаешь, какая там погода осенью? Не заметишь, как станет холодно.

– Ты еще зимние положи, – смеется сын.

– Вот об этом я и думаю. У тебя семестр без каникул. Летать туда-сюда дорого, и не дай бог, ты решишь работать по выходным. Мы с отцом поддерживаем тебя финансово, поэтому…

– Я знаю, мам. И я не буду отвлекаться от учебы. Слишком сильно хочу стать хорошим юристом.

– Хорошо. А с зимними вещами потом решим.

– Папа, если что может привезти. Или той же доставкой отправите и все.

– Ладно. Но эти оставим, – кладу руку на стопку вещей.

– Договорились.

Пока он складывает в другую сумку всякие мелочи, Лида упаковывает чемоданы. Дочка где-то у себя смотрит телевизор, так как ей наскучили эти сборы. Муж на работе. В общем, весело.

Несколько часов спустя я прокатываюсь по комнате Артура и строго разглядываю ее.

– Мам, – он усмехается, сидя на кровати.

– Ты прости, что я так дотошна, но не хочу, чтобы ты потом волновался из-за того, что не взял что-то… важное.

– Мам, да нормально. Куплю, если что. Заработал ведь.

– Ты прав. Тогда пойдем обедать.

Хоть заселение в общежитие начинается с двадцатого августа, Артур едет раньше, чтобы повидаться с друзьями. Плюс в том же городе, но другом вузе учатся сыновья сестры Никиты, у них уже обговорены все встречи.

После обеда я провожу урок онлайн с Машей. И после окончания прошу Всеволода подключиться к разговору.

– Я договорилась о выступлении. Моя знакомая согласилась. Нужно будет вам подъехать на первую репетицию в понедельник. Это в доме искусств на Гоголя. Большое такое здание.

– Да-да, я знаю его.

– Вот, Наталья вас встретит, и там уже с ней все обсудите. Костюм и прочее будет организовано. Главное привезите нашу звездочку.

Мария начинает визжать и хлопать в ладоши.

– Спасибо вам, спасибо.

– Мы вам, правда, благодарны, Олеся.

– Это вас нужно благодарить за то, что поддерживаете своего ребенка.

– А как иначе, – мужчина обнимает дочь за плечи и целует.

– Всего доброго.

– И вам, Олеся.

Следующие два часа я занимаюсь еще с двумя учениками и только после этого еду отдыхать перед массажем.

Мне приходится рассказать о недавней боли в спине, и на эту часть приходится основная часть сегодняшней терапии.

– Олеся Ивановна, вам не стоит так долго сидеть. Конечно, это необходимо, но не переусердствуйте.

– В тот день я иначе не могла. Сын уезжает учиться, это был семейный день.

– Понимаю. Но впредь, пожалуйста, соблюдайте режим.

Ее улыбка понимающая и милая. Я вообще рада, что эта девушка – моя массажистка.

– Обещаю.

– На следующей неделе будет встреча с вашим врачом. Нужно будет решить вопрос об операции и ее детали.

– Хорошо. Спасибо.

Когда она уходит, я остаюсь лежать, и, если честно, мне впервые не хочется шевелиться.

Лида стучит и тут же входит.

– Что с тобой?

– Не знаю. Просто хочу остаться в постели, – приоткрываю глаза и вижу ее улыбку.

– Ты можешь это сделать.

– Да, наверное. Никита еще не приехал?

– Нет, а должен был?

– Он обещал Артуру, что вернется до ужина. Его сын уезжает, стоит провести побольше времени всей семьей.

– Ну, пока его нет. А ты отдохни. Я поставила мясо в духовку.

– Хорошо. Я буду готова вовремя.

Снова прикрываю глаза, но Лида не уходит.

– Что с тобой в последнее время?

– Много перемен, много чего-то, что меняет всех нас, – с трудом проговариваю эти слова.

– Одним словом, ты застряла в жизненном отрезке, когда взрослый ребенок дает понять, что у него действительно своя жизнь. С этим связана твоя хандра?

– Ты права, – выдавливаю из себя улыбку, и Лида, наконец, уходит.

Отдохнув полчаса, я переодеваюсь в красивое платье и смотрю на мобильный, на коленях. Останавливаюсь в дверях и звоню мужу.

– Алло? – голос Никиты уставший.

– Ты еще на работе?

– Да. Что-то случилось?

– У нас ужин, Никита. Завтра тебе везти Артура в…

– Проклятье. Прости. Я сейчас же соберусь и приеду. У нас аврал, и я, должно быть, засиделся. Если честно, я не смотрел на часы уже некоторое время. Не отрывал глаз от бумаг.

– Мы тебя подождем.

– Не нужно. Я быстро приеду и сразу присоединюсь к вам. Пятнадцать минут и… может, чуть больше.

– Просто приезжай.

Убираю телефон от уха и сбрасываю вызов.

А если бы я не позвонила?

Подавив разочарование, еду на кухню и как могу, помогаю Лиде.

Приготовление ужина задержалось, и потому муж успел к тому моменту, как на стол было накрыто.

– Семья? – доносится его голос.

– О, папа дома, – Лена выбегает к нему навстречу, затем они оба входят с тортом в руках.

– Как же без сладкого?

Мне достается поцелуй в щеку, и мы, наконец, садимся за стол.

После ужина, загрузив посудомойку грязными тарелками, мы идем в гостиную. Лида ушла домой, чтобы прийти пораньше и успеть попрощаться с Артуром. А мы включили фильм, но в итоге говорили и говорили, сменяя темы одну на другую.

Это был хороший вечер.

Никита взялся за поручни, когда все стали расходиться, и покатил в комнату сам.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал и слушать возражения отказался.

А я действительно с трудом касалась ободков и потому послушно сложила руки на коленях.

– Ты сразу спать? – Никита сел на кровать, а мою коляску подкатил близко к себе, расставив в стороны ноги.

– Да, после массажа меня сильно разморило.

– Тогда я в душ и тоже лягу.

Его взгляд остановился на моих губах, и резкий вдох заставил его всмотреться в глаза.

– Я… люблю тебя, Олеся, – он взял мои ладони в свои руки и снова посмотрел.

Это непередаваемый вихрь.

Его слова, этот взгляд… будто он извиняется. Будто рассказывает историю предательства.

Горло стянуло будто удавкой, перекрав доступ воздуха.

Мои губы задрожали, потому что я, как могла, сдерживала порыв ответить теми же признаниями или попросить сказать правду. Задать главный вопрос: «Почему его любви было недостаточно для верности?». Но я просто молчала.

Просто женщина, которая на грани слез.

Никита коснулся моей щеки и скинул с нее маленькую слезу. А после встал и ушел в ванную.

На том месте, где он сидел, остался его телефон.

Я смотрела на него долго и когда он внезапно завибрировал и засветился, от испуга вскрикнула.

«Женя».

Мы знали всех в нашем общем окружении. Друзья, коллеги, родные и близкие.

Их имена выстроились в несколько столбцов в моей голове. И ни в одном не было имени «Женя».

Ядовитое, гнетущее и разрушающее душу чувство встало во главе разума, и я ненавидела мужа сейчас за то, что я стала настолько слаба перед этим чувством. Слаба настолько, что моя рука потянулась вперед, прежде чем мой мозг успел среагировать.

– Что ты творишь, Олеся? – шепнула самой себе, и палец соприкоснулся с сенсором, потянув зеленый кружок вверх.

Подношу мобильный к уху, откуда тут же раздается женская речь.

– Прости… Прости, что звоню тебе сейчас, в это время, – начала она говорить так быстро, что затуманенным от боли мозгом, я с трудом улавливала суть. – Но раз ты ответил, значит смог. Я просто хотела сказать, что ты прав. И я… не должна была этого говорить. Прости, Никит. Мне правда жаль.

Этот голос. Хоть и на другом конце провода, хоть и с помехами сотовой связи, но это тот же голос, который рассказывал о том, что мой муж не может уйти от меня, потому что я инвалид.

Я молчала. В данный момент я могла только молчать.

Она замолчала тоже.

Затем послышался резкий вдох. Наконец, поняв, кто поднял трубку.

– Мне жаль, – проговорила она так, словно это было правдой. Словно это могло что-то значить для меня или изменить.

Но на самом деле это были просто слова. Ничего не значащие для нее или для меня.

– Вам не жаль, – наконец сказала я, ощутив злость.

Как она посмела говорить такое?

Можно сожалеть, что наступил на ногу человеку, что забыл перезвонить, замотавшись в делах. Что забыл про день рождения, в конце концов. Но не потому, что ты влезла в чужую семью и разрушила ее.

– Я люблю его и не могу сожалеть о своих чувствах. Но мне правда жаль, что так вышло.

– Когда услышите в его трубке от другой женщины «Мне жаль», тогда я вам, возможно, и поверю. А пока что приберегите свои сожаления. Предавший однажды… как говорится. А дальше разберетесь вдвоем.

Отключаю вызов и отбрасываю телефон, будто способную меня укусить змею, и быстрыми движениями, как могу, пересаживаюсь на кровать, затем снимаю платье, под которым кружевная сорочка, и ложусь на подушку, погасив лампу.

Сегодня я буду трусом и сделаю вид, что сплю. А завтра будет новый день.

Глава 11

Стоит машине мужа с сыном и дочерью, сидящими в ней отъехать, я вздыхаю и, ухватившись за ободки коляски, качусь через весь дом в главную спальню. Лида – домработница и большая подруга, как раз находится там.

– Уехали? – спрашивает, убирая постель.

– Да.

– Ой, ну с богом, – взмахивает рукой и продолжает поправлять одеяло, прежде чем накрыть кровать покрывалом.

– В прошлый раз, когда год назад мы с сыном вдвоем поехали, бог сделал меня инвалидом.

Грубые и совершенно неправильные слова даже для меня само́й слетают с губ очень быстро.

– А ну-ка, перестань, – звонким сердитым голосом Лида заполняет тишину огромного дома. – Вина была не твоя. И не твоего сына. И не вздумай об этом забывать.

– Я просто переживаю, – поднимаю руки к лицу и тру его, немного резко.

– Что с тобой? – она оставляет постель в покое, смотрит обеспокоенно.

– У меня просьба, – сглотнув, начинаю издалека.

– Какая?

– Помоги собрать вещи Никиты в чемоданы.

Эти слова как кость в горле. Но я должна. Пришло время.

– То есть? Едет куда-то?

– Все его вещи. Абсолютно все.

– Зачем? – ее взгляд непонимающий и это нормально. Думаю, до этого момента каждый, кто с нами знаком, и не подозревал, что семьи, по сути, уже и нет вовсе.

Я замираю и, прочистив горло, произношу дрожащими губами то, о чем ни разу ни с кем не говорила.

– Мы разводимся.

– Что? – голос Лиды становится потерянным.

– Да. Это нужно было сделать еще несколько месяцев назад или больше. Но у Артура было поступление. И я не хотела, чтобы он думал о чем-то кроме учебы. А развод не та новость, что сто́ит озвучивать перед экзаменами. Я не могла быть такой эгоисткой. Теперь же он отправился учиться, и пора поставить точку в этом изжившем себя браке.

– Олесь… а что случилось? – она садится на край кровати, прямо напротив меня, сидящей в инвалидном кресле.

– У Никиты любовница, – голос сухой и безжизненный.

– Ах, – она хватается за сердце и вздрагивает, словно ей, как и мне, стало больно. – Как же так?

– Уже давно, – киваю ей.

– Как давно? Как ты терпела-то?

– Ты знаешь, каким был этот год для всех нас.

– Конечно, знаю, – она поджимает губы, опустив взгляд на мои ноги.

– Я просто… – запрокидываю голову, стараясь сдержать слезы обиды.

Сколько раз я задавалась этим вопросом. Сколько раз искала ответ, но не находила. Я не понимаю его поступка. Я просто… не понимаю. Двадцать лет. Не идеальных, но точно счастливых, чтобы закончить вот так?

– Я просто не понимаю, Лид, – озвучиваю свои же мысли, даю им жизнь, иначе свихнусь. – Как он осмелился сделать это, когда я изо дня в день ищу в себе силы встать на ноги и быть прежней? Ищу поддержки в каждом из вас. Как он вообще… Откуда в нем столько жестокости и безразличия. Это бесчеловечно. Мало его обвинений в произошедшем, которые как кислота разъедают мое сердце, так он еще дальше пошел. Любовница, Лида. Другая женщина… И когда? Сейчас, когда я… так уязвима и…

Всхлип все же срывается с моих губ, и единственная слеза катится по щеке, растворяясь на дрожащих губах.

– Ну-ну, тише, – Лида подходит и обнимает, наклонившись ближе. – Соберу. Прямо сейчас и займусь этим. Поплачь. Пусть сегодня ты поплачешь, Олеся. А завтра улыбайся. И каждый день после. Сегодня еще можно. Можно, – шепотом приговаривает, и я медленно успокаиваюсь в руках подруги.

– Спасибо, – вытираю влажные щеки.

– А как же Леночка?

– Сомневаюсь, что ему есть дело до дочери. Мне главное, чтобы он пошел на встречу и согласился на условия по поводу дома. Сама я его не потяну. Да и большой он для нас с дочкой и сыном, который теперь учится за тысячи километров отсюда. А Лена останется со мной, где же еще. Только бы Артуру никто не говорил. Хочу, чтобы он первый семестр отучился спокойно, а там уже поговорю.

– Ой, не знаю, Олеся, сложно будет сдержать такое втайне.

– В любом случае, – вытираю глаза, – я имею то, что имею. Ни больше, ни меньше.

Несколько часов, как Никита повез сына в аэропорт, проходят как пара минут. Все вещи мужа помещаются в четыре чемодана. Подумать только. Четыре пластиковых коробки, которые таят в себе все, что важно человеку. Память, вещи, безжизненные и не особо нужные безделушки.

Дочь поехала вместе с братом и отцом, поэтому мне удалось осуществить этот сбор вещей за раз. А я не смогла поехать. Да и обузой в длительной поездке быть не хотелось. Плюс мой страх, что все повторится, словно я проклята. Нет. Не хочу. Пусть Никита отвезет сына. Так, я буду спокойна.

В прошлом году мы ехали с Артуром вдвоем. Решили прокатиться на машине. Он сдал первый экзамен, и на обратном пути произошла авария, разделившая все пополам. Он не поступил, из-за того, что был суд, а я осталась прикованной к коляске.

Год действительно выдался чудовищным. Еще и такие новости от мужа. Это действительно больно. Держусь из последних сил на самом деле.

Услышав, как ворота во дворе пришли в движение, выкатываюсь в гостиную и встречаю улыбающуюся дочь.

– Ну как съездили?

– Супер. Тоже хочу полетать как Артурик.

– Окончишь школу, поступишь, как он, и полетишь.

– Ага, до этого еще целый век.

– А куда тебе спешить в твои четырнадцать.

– Ну, ма, – закатывает глаза и проходит мимо, быстро поцеловав в щеку.

За дочерью входит Никита. Для него улыбки у меня не остается. И когда он сталкивается со мной взглядом, смотрит, нахмурившись.

– Все в порядке? – оглядывает меня с деланным волнением.

– Да. Но нам нужно поговорить.

Дожидаюсь его кивка и развернув коляску, еду в свой кабинет, слушая глухие шаги, следуемые за мной «по пятам».

– Закрой, пожалуйста, дверь.

Он удивляется, но делает это. Затем садится в одно из двух кресел у небольшого кофейного столика.

– Олесь, я в душ хочу, поэтому можно…

– Можно, – киваю, даже недослушав его просьбу.

Сохраняя спокойствие, присущее моей натуре, приподнимаю плечи на вдохе и опускаю их на выдохе.

Собираюсь с духом и говорю:

– Пришло время нам с тобой развестись.

Я звучу уверенно и могу сказать откровенно, что горжусь собой.

Мои чувства к мужу долгое время, оставались сильными. Я знала о его другой жизни уже некоторое время и терпела ради сына. И пока это длилось изо дня в день, я все еще надеялась на что-то. Мое положение сильно уязвляло. Сейчас, конечно, тоже. Но больше нет мотивации для дальнейшего спектакля.

Больше нас ничего не может удержать в этом браке.

– То есть как это, Олеся?

Никита сглатывает и, нервничая, опускает обе ладони на колени, потирая их.

– Все просто. Я знаю о твоей любовнице. И я терпела все это слишком долго ради сына и его спокойного поступления в университет. Теперь, больше нет смысла сохранять брак. Можешь быть свободен.

– Я? Свободен? – он вскакивает на ноги и принимается ходить от стены к стене. – Ты терпела…

Он нервно смеется, запустив пальцы в волосы.

– Я свободен, – бормочет под нос. – Я просто… Нет, я в шоке. И… и что? – заикается. – Что дальше? Расскажешь всем, что я ушел к другой? Так выходит?

– Почему тебя удивляет причина? У тебя появилась любовница. Ты мне изменяешь. Ты, а не я. Другой причины я не могу озвучить, потому что ее нет.

– Но именно ты заговорила о разводе. Не я.

Его слова меня так сильно поражают, что я недоуменно смотрю на мужа. Он что, серьезно?

– О, так ты решил жить с двумя женщинами и не быть в разводе? Это вообще как? Может быть, ты запланировал ее переезд в спальню сына, раз он уехал?

– Не неси чушь.

– Тогда будь мужиком, раз уж пошел налево, – прикрикиваю на него, и он удивленно поднимает брови.

Привык к тихой и робкой Олесе. Признаться честно, я сама в шоке от своей храбрости.

– И как же ты будешь без меня, а? Как? Все эти твои попытки встать на ноги, массажи и… реабилитация. У тебя очередная операция в сентябре.

– Так тебя все-таки волнует мое состояние? От боли за меня ты нашел себе другую женщину? Или из жалости? Откуда в тебе столько лицемерия, Никит? Откуда? И откуда столько трусости сейчас?

– Это не трусость, – чеканит чуть ли не по слогам. – Это сопереживание. Сочувствие. Поддержка.

– Синонимами меня поддержать решил. Спасибо. Но на этом все. Наш сын уехал. Сдал экзамены и поступил. Больше я тебя не держу.

– Ты… Она меня не держит. Потрясающе, – снова смеется, разговаривая сам с собой. – Знаешь, что, прекрасно, – разводит руками. – Просто отлично. Но, – поднимает в мою сторону указательный палец, держа его ровно, – ты берешь на себя ответственность в этом разводе. Сыну и дочери расскажешь, что ты приняла это решение.

Смотрю на него и так горько сожалею, что вижу некогда своего мужчину, в которого была влюблена двадцать лет таким слабым духом.

– Посмотрим, что ты скажешь мне через неделю или месяц, Олеся.

– Просто уходи, – разочарованно произношу. – Уходи. К ней.

Он кивает и, одарив странным, сожалеющим взглядом, вылетает из кабинета, громко хлопнув дверью. А я вздрагиваю от этого удара. Словно кто-то сжал мое сердце настолько, что оно взорвалось, как воздушный шарик в тисках.

Глава 12

– По крайней мере, он не отрицал наличие женщины, – делаю горчайший вывод и закрываю лицо руками.

Больше нет никаких иллюзий. Его слова выжигают сердце даже сейчас, когда разговор уже окончен. Как и слезы, которые стекают по лицу.

Он ждет моего поражения, он хочет, чтобы я пришла к нему за помощью… приползла. Почему? Откуда эта злоба? Да что я сделала ему такого, чтобы уходить вот так жестоко?

Просидев в одиночестве не больше пяти минут, как мне показалось, я вытираю слезы и кручу колеса к двери. Затем беру направление в спальню. Стоит открыть дверь, я сталкиваюсь с растерянным лицом мужа.

– Ты собрала мои вещи?

Закрыв за собой дверь, на что у меня ушло время, так как я не очень мобильна, я разворачиваюсь к нему, чтобы говорить, смотря в глаза. Мы никогда не убегали от разговоров. До прошлого лета мы никогда не были на грани. Один случай. Один год. Этого оказалось достаточно, чтобы пошатнулись все качества нас. Его. Мои. Нашей семьи.

Так почему он так настойчив в сохранении того, что мешает ему быть с другой женщиной?

Я же отпускаю его. Любя… но, отпускаю.

– Никита, я не понимаю, почему ты так удивлен?

Он отмирает и, закрыв лицо одной рукой, ведет ею ото лба до подбородка, покрытого щетиной.

– Олеся, я… Господи, я так запутался. Просто… – смотрит на меня умоляюще. – Прошу, дай мне минуту.

Теперь я была растеряна.

Если кто и знал этого мужчину напротив, то это я. Но сейчас, для меня самой он казался чужаком. Не физически, а эмоционально. Он был другим.

– Пожалуйста, прости, что прошу об этом, – продолжает, когда я молча смотрю на него, расхаживающего по комнате.

– Хорошо, – отвечаю отстраненно и тут же выкатываюсь из спальни.

Как бы мне ни хотелось получить свои ответы, я даю ему это время и остаюсь в своем кабинете еще какое-то время. Гораздо дольше, чем одна минута, которую он просил. Но он не приходит сам. А когда я снова возвращаюсь в спальню, его там уже нет. И дома тоже.

Я не спрашиваю ни у кого, куда уехал муж. Просто жду.

– Мам, можно я пойду погуляю с одноклассницами, – Лена выбегает в гостиную, где я сидела с книгой уже на самом деле одетая для прогулки. В тех самых новых джинсах.

– Конечно. Только держи телефон включенным и будь дома к пяти.

– Два часа всего?

– Лен, – смотрю на нее без улыбки, но мягко. – Нагуляетесь за это время.

– Да мы только со двора успеем выйти и уже домой. Давай хотя бы до семи?

– Дочь…

– О, папа приехал, пойду у него спрошу.

Тяжко вздыхаю, услышав ее вопрос, адресованный к Никите.

– А что мама ответила?

– Она сказала до пяти.

– Значит, до пяти.

– Да блин.

– Елена, – громко произношу ее имя и она, топая босыми ногами, идет в свою комнату, забирает сумочку и так же топая уходит.

Никита появляется в дверном проеме гостиной.

Нас обволакивает тишина.

В доме никого кроме нас. Лида ушла, я ее отпустила. Дочь гуляет.

Больше нет путей к отступлению. Пришла пора начать говорить.

– Итак? – я поджимаю губы и смотрю в его темнеющие глаза.

Муж проходит мимо меня и останавливается у окна.

– Как ты узнала?

– Случайно. Или может быть, кто-то решил, что пора бы мне узнать. Так вышло, что я была единственной, кто не в курсе, что нас в этом браке трое.

– Олеся, – он вздыхает так тяжело, словно мне просто.

– Услышала разговор двух женщин. Кто бы мог подумать, что занятия онлайн приведут меня к правде. Жаль, что не ты мне ее раскрыл.

Муж разворачивается в этот момент и смотрит с болью.

– Прости меня.

Его голос как тонкая вафля, которую кто-то безжалостно ломает в руке.

– Мы оба знаем, что этого невозможно.

– Но я хочу, чтобы ты знала, как мне жаль.

Опять слова. Так много важных слов для этого мира, которые в данный момент обесценивались. Потому что были ложными. Потому что ими пытались прикрыть ложь и боль.

– Я не должен был так реагировать в твоем кабинете и… то, что я сказал… Я так не думаю. Это были эмоции.

Но ему не хватило эмоций признаться в том, что у него другая, а на оскорбления хоть отбавляй.

– Уже и не знаю, какой вопрос будет правильно задать первым. Кто она? Почему она? Почему мы? А правда, почему Никит?

Стараюсь дышать ровно. Правильно задерживать дыхание, чтобы слез не было. Не каждый день ведешь беседы о том, почему рухнул брак. Но в ответ снова вздох. Снова далекий отстраненный профиль.

– Я не горжусь этим, Олеся.

– Я была бы очень удивлена, скажи ты другие слова.

Он кивает, соглашаясь, а я жду. Я хочу правды. Может быть, она угомонит мое сердце и остудит эти чувства.

– И все же, это было случайностью. Просто… ты стала другой, – удар сердца о ребра. – В доме было невозможно находиться. В него возвращаться не хотелось… – еще два удара, каждый сильнее предыдущего. – И я просто устал. Обвинять тебя в случившемся, злиться на себя за это… Видеть все это.

И словно не бьется вовсе.

Глава 13

Теперь и мне нужна была минута. Огромная минута, украденная у этого мира. Чтобы не заплакать от несправедливости, чтобы не разозлиться до бессилия.

Он устал, а больно ведь было мне. И сейчас тоже… больно.

С каждым мгновением Никита преображался. От мужчины, которого я безоговорочно любила, он быстро сдавал позиции. Словно над ним всегда были включены сотни лампочек и вот они взрывались. Одна за другой. Свет медленно рассеивался, тускнел.

Это угасала моя вера, моя любовь и надежда.

– Я знаю, это звучит ужасно. И как уже сказал, этим я не горжусь, Олеся. Я виноват.

Молчу.

Он сказал, что виноват. Сказал, что не гордится. Нет смысла тыкать его носом в эту подлость.

– Ты сказал, что это было случайностью?

– Да.

– Как? Ты подвернул ногу на асфальте и упал в кровать к какой-то женщине? – мне не была присуща подобная ирония, но сейчас она внезапно вертелась на языке. – Или познакомился в…

– Я приехал к тебе на работу. Это было незадолго до аварии. У тебя шло занятие, и я сел у школы искусств. Она привезла племянницу на вокал.

– Карину? – догадалась и без того.

– Да.

– Значит, я услышала тот разговор не совсем «случайно». Ясно, – грустная усмешка растворяется на губах. – Так ты общался с этой женщиной до того, как я стала «другой»? – возвращаю ему это слово.

– Нет… – машет головой. – Что бы ты сейчас ни думала, нет, Олеся. Она со мной поздоровалась. Подождала, пока девочка войдет внутрь, и завела обычную беседу. Мы не знакомились, ничего такого.