Убеги из Москвы

Вадим Месяц

Убеги из Москвы

© В. Месяц, 2023

© Русский Гулливер, издание, 2023

© Центр современной литературы, 2023

Фото на обложке Германа Власова

I. Детский почерк

Брату Гримму

Нет больше историй,брат Гримм,всё прочитано дочерям.Теперь можноуйти к своимхмырям.И я прихожу,мой брат Гримм,по лесам-морям,бросаю с плечейсвой рассвет-дымк дверям.

Сумерки богов

Чеканен ритм чужих шагов.И воют волки.В прихожей «Сумерки богов»стоят на полке.Тысячелетий и вековшлифуя кости,они встречают дураков,пришедших в гости.В плену доказанной вины,смешны в итоге,стоят как дети у стеныхромые боги.Стоят как зэки у стеныи смотрят в стену,преодолеть они должнымою измену.Ты приходи ко мне в альковс елдой рябою,но книгу «Сумерки богов»возьми с собою.Ты повернёшь заветный ключмоей утробы,печать поставишь под сургучна гроб Европы.

Блаженные

Так любят только пьяных и больных,чье тело искажается от взгляда.Последняя ненужная бравадаусталых апельсинов заводных.Не поправляя сползшие штаны,они лежат как псы за барной стойкой.И мир за ними кажется помойкойв струящихся наречиях весны.Им снятся деньги в жёлтых портмоне.В ушах звучат воинственные бубны.Для них любые девушки доступны,но нет как прежде водки на луне.Пока ты пьян, ты – гений и пророк,пример наглядный юным психиатрам.Другая жизнь оставлена за кадром.И вычеркнуты смыслы между строк.Мне по душе бесстыжие шуты,но неприятно чванство индивида.И как зараза древняя обидапылает у истока красоты.

Оцепенение

Березы застывают в столбняке,повергнутые солнечным потоком.Лицо отца в расширенном зрачкеисполнено язвительным упреком.Я говорю на мертвом языке,чтобы найти контакт с умершим богом.В молочных водах ранней тишинысомнения расходятся кругами.Мы будущим слегка удручены,и недовольны прошлыми веками.И если нет безвыходной войны,то нет земли под твердыми ногами.Твои полузнакомые чертыне лишены смертельного изъяна.Попробуй с тяжким всхлипом сиротыпройти по кнопкам пьяного баяна,где за порогом первой немотыстоит больной невестою нирвана.

Окно

Переустроен воздушный город.Озёра пространства легли на дно.Застегнут до пуговки жесткий ворот,чтоб в башне открылось одно окно.Летят против ветра большие птицы.По ветру ложится фабричный дым.И мой отец из окна больницыза стёклами кажется молодым.

Звезда

Одна звезда в окне,денница неуюта,погасшая во мнепредвечная минута,не знает глаз людских,грешащих теплотою,и помыслов благихза финишной чертою.

Ставрогин

Из трубчатых костей водопроводадо высшей точки нарастает гул,в котором хрипло воет непогода,во мне определяя антипода,как в детстве заставляя встать на стул.Позволь мне прикоснуться к потолку,почувствовать объемы и пределы,трехмерную как перекресток клеть.И всё, что будет на моём веку,узнает это радостное тело,чтоб ничего не помнить и взлететь.

Кот в Твери

В Твери капель. Я вижу сон кота,лишенного любви и интеллекта.Он от ушей до кончика хвостане человек, не зверь, а просто некто.Он странная игрушка для детей,для стариков – мурлычущая грелка.А для меня – залётный прохиндей.живущий неразборчиво и мелко.Он с рук чужих сырую рыбу ест,не зная ни хозяина, ни друга.Не верит в Бога он, не носит крест,его наука это – лженаука.Он обмануть сородича не прочь,и тут не надо ахать или охать,что мне он не пытается помочь.Он понимает только страх и похоть.И сон его как замкнутая дверь,которую открыть никто не в силах.В окне стоит подтаявшая Тверь.И оживают розы на могилах.

Декаданс

Март принесет отравленную воду,и шелест антарктических цветов.В тени крыла короткую свободу,в которой ты проснуться не готов.Так трещина ползет по небосводу,спрямляясь по проспектам городов,неся в себе нелетную погоду,и ослабляя струны проводов.Я – брахман неоставленных следов,что предпочел мазурку хороводу.Я изгоняю женскую породуиз омертвелых аэропортов.Безликость ненаписанных холстовподобная нехватке кислорода,весной мне кружит голову как мода,и вырывает хлеб из лишних ртов.Шепчу судьбе покорно мазл тов,воспитывая в сердце антипода.И голый как Адам иду к народу,не опасаясь происков ментов.

Антивещество

Светились рыбы под водойкак фосфора куски,когда космической едойя накормил мозги,и стал глобальным сиротойпо-женски и мужски.В баллонах ядовитый газрастаял и прокис,подбросьте дрожжи в унитаздля публики на бис,словите жертвенный экстаз,не расплескав кумыс.Когда не спится по ночам,то мерзостен рассвет,я верю глупым мелочам,я – их апологет.Я на анализы врачамраздал иммунитет.Удачливым пощады нет,им помогает бог.Мы копим деньги на мопед,и цедим кипяток.Мы верим в реввоенсовет,в общак и пищеблок.Веданта или каббала,расстрел или астрал,но раздеваясь доголаты подаешь сигнал,чтоб тот, кому ты не дала,сегодня дуба дал.В лесу пылают фонари,и чем дремучей лес,тем свет искусственной зарисветлей – в противовес.В снегу купались снегири,когда Христос воскрес.Не веришь в антивещество?Ложись под звездопад.И поприветствовать егопришёл и стар, и млад,чтоб ар-деко и ар-нувовернулись с баррикад.Под каждым камнем клад зарыт,но вместе с кладом – труп.Уймись, бесстыдный сибарит,стряхни мякину с губ.Забудь восторг былых обид,вернись в бойцовский клуб.

Жестокий романс

Починен клозет на даче.Посажен красивый куст.Таксист, мне не надо сдачи.Плевать, что бумажник пуст.По счёту уже седьмую.Маэстро, не надо слёз.Я женщину роковуюсюда для любви привёз.Есть жертвенные особы,что сами ведут в кровать,и будут со мной до гробащавелевый суп хлебать.В муслиновом платье максис разрезом на всё бедро,она будет жить в релаксе,чтоб множить моё добро.Соседи, глотайте слюни.Помножьте себя на нуль.Я с ней буду жить в июне,пока не придёт июль.

Вернисаж

Не надо бегать друг за другомс мешком цемента за спиной,чтоб перепутать север с югом,и безмятежность с тишиной.Гадать, кто милую разденетприжав её лицом к стене,и сколько раз она изменитему по памяти во сне.Покуда глаз ещё не вытек,доверься внешней красоте.В ней римский папа паралитикподходит к финишной черте.Приговоренный ловит пулюдвиженьем шёлковой петли.И Фрекен Бок кричит в кастрюлюкак будто в скважину земли.В саду гуляют стаи кошек,пузырь резиновый – их вождь.И люди из кастрюль и плошекподбрасывают в небо дождь.Равны любые величины,когда в любви сойдут на нет.И обнимаются мужчины,встречая бронзовый рассвет.

На луне нет снега

На луне нет снега, только лунный свет.Нет душе ночлега, и ковчега нет.Если ей не спится в море болтовни,на закате лица меркнут как огни.Пожилые овцы в пышных париках,высохнут на солнце, выстоят в веках.Им пространства мало, жалко им тепла.В центр одеяла воткнута игла.

Чувство бега

Осенних луж скользящие следыведут тебя безумного во мраке,в мозгу оставив мертвые цветыи ширмы из раскрашенной бумаги.И короб полный твёрдых желудейгрохочет по ухабам как телега.Бежать любви труднее, чем людей.Но сколь неоспоримо чувство бега.Забудь несправедливые дары.Нет ничего, что можно дать в подарок.В степи стоят фанерные костры,звучит магнитофонный лай овчарок.И как зарница вспыхивает гнев,взлетая пневматическою птицей,проклятия бормочет нараспеви слов своих придуманных боится.И льётся песня, душу леденя,распутствуя предсмертною щекоткой.И ты прохожий, сторонись меня,как будто прокаженного с трещоткой.

Чукаричка Падина

Маленькой цыганке в Белградес аленьким цветочком в газете,я не дал ни рубля, ни динары —подарил прогоревший окурок.И Господь нелюбовь мою видел,и шпана в подворотнях шепталась.И по всей многолюдной Европеменя проклинали цыгане.А девочка была рада:с улыбкой смотрела мне в спину,сжимая окурок в ладошке,как моё бесстыдное сердце.

Шокша

памяти Войцеха Пестки

Ты меня шила, латала,проволокой скрепляла кости.В шинели из синего одеялая пришёл к тебе в гости.Мыло перемешанное с глинойна лице и цыплячьей шее.Людоедскою медицинойлечиться вернее.Съедешь на совковой лопатепо снеговому туннелю.То на стрёме, то на подхвате.То год, то неделю.Я хожу с деревянным портфелем,с куском антрацита в кармане.Улыбаюсь высоким елямв предрассветном тумане.

Из Някрошюса

Паук на твоём бедре как рука чужакаутонувшая в серебре чужая рукалохматы пальцы её чёрные с желтизнойи не вам, старичьё, спорить со мноймой милый тебе не мил, но избранный мнойвышедший из могил для жизни земнойпотной ручищей сжав прогнувшийся станпо имени вячеслав или асылмарданя иду со свечой в середине толпыпотчую алычой уберечь от стрельбыесли счастье с детьми, то это не в счётдерево обними – оно дольше тебя живетгрелки полны кипятком, а жарница – дровя ещё не знаком с половиной словне называл во сне половины имённа короткой волне колокольный услышал звон.

Из Някрошюса 2

Швыряет башмачок червонная шизас тебя шалман бычок нет жить под парусаКолышут борщевик пустынные глазагде жмудь сожмёт язык белёсую в лесаШалман чеши глаза есть истина щенокжелезная кирза разрубленный клубокОдна в шайтан качель скрипящая как костьЧулым река метель на плоскости срослосьКошачья бастурма отрава чешуяшалава хохлома в святые житияЧто шороха в ручье то камушков в ручьенескладно дурачье поет о дурачье.

Бог в спичечном коробке

for Julius К.

Слёзы не знают родствас твоей кровью.Встречаясь, ониотталкивают друг друга,превращаясь в рябиновые бусинына ветровом стекле.Новое начинается,когда ты выходишь на свет,но отодвигается с каждым шагом,приближая вместо любви к старости.Проулок ведёт к розовой колокольне,но твой бог, который жилв спичечной коробке,треща жестяными крыльями,улетел.

Старое кино

Там дом горел как старая скирда.И пламя каждый миг сжималось тьмою.Забытое кино глухонемое,в мильонах глаз погасшая звезда.И я не знал, зачем пришёл сюда.Я был один, но чувствовал – нас двое.И мертвое во мне, и всё живое,с моим огнём сгорало от стыда.В колодце голубом наросты льда,изнанка лета, долгая беда,открытое раненье ножевоев раскрытом клюве чёрного дрозда.

Часть

С ласточками шепчасьв чердачной ночной тиши,души неживая часть —морока живой души.Незрячая как стекло,дрожащее на весу,холодная словно зло,мерцающее в глазу.Чужбиной она сыта,натасканная враждой,воскресшая красота,не ставшая молодой.

Орнамент

(после Поплавского)

На улицах столбы искрят.В пруду со дна всплывают рыбы.Строений каменные глыбыстоят как сосны строго в ряд.Луна в чепце на головеглядит на Сретенку спросонок.Она – старуха и ребёнок,жена и женщина вполне.Вслед за дождём крадётся снег,пророча сумрачный делирий.Шуршит ночной велопробегполетом сгорбленных валькирий.Запитый пивом аспиринблаженно размягчает члены,когда за стёклами витриндруг друга душат манекены.Когда рабочий день затих,уткнувшись в таинство иконы,нас ждут в отелях городскихчужие праздничные жёны.

Детский почерк

У проституток детский почерк,и строчек плавает наклон,и содержанья нет у строчек,и необычен лексикон.Я их читаю между строчек,внимая запахам духов,далёк от женских заморочек,влюблён до самых потрохов.Они – моя судьба навеки.Я им служить всегда готов.Они подписывают чеки,и протоколы у ментов.Они тебе не пишут писем,они с тобой всегда молчат.И бесконечно независимих гордый и печальный взгляд.Они доверчивы как дети,в сетях злодея сатаны.Они умеют всё на свете.Они для этого нужны.

Золотой песок

Принесут письмо, но погасят свет.И оно само превратится в прах.Но я напишу женщине ответо своих делах, о своих грехах.Ночь пройдёт легко, как воды глоток,каменной воды в каменной горсти.Станет от беды выше потолок,он всегда растёт, если взаперти.Распрямляет тень сдавленный объем.Подойди к двери, отодвинь глазок.А за дверью жизнь пожелтелым днёмсыплет мне песок, золотой песок.

Оставленный дом

Человек не уснет.Это реки уснут подо льдом.И большие снегавековые леса коронуют.И какие-то люди придутв твой оставленный дом,чтоб остаться здесь жить.Только это тебя не волнует.Время вряд ли узнает,когда его время придёт,если нам безразличен итог,что подробно предсказан,но тебя не обманет ни Бог,ни Господень народ,потому, что с их щедростьюты на сегодня не связан.

Солнечная осень

Пока за стенкой тараторя,с капралом ссорится денщик,ребенок ловит ветер с моря,прижавшись к форточке на миг.Весь городок в гусиной кожеот шпиля и до мостовой.Курсисток нежные ладошисокрыты муфтой меховой.Бегут собаки за трамваем,будто дельфины за кормой.И мы растерянно зеваем,и не хотим идти домой.Трагична солнечная осеньулыбкой доброй медсестры.Её приход бросает оземьплоды, трофеи и дары.Песком обсыпаны ступеньки,чудны в заплатках пиджаки.И люди собирают деньгив большие теплые мешки.

Сценарий

В тумане навесном ужасные виденья.Заляпанный ладонями мольберт.И в почте, брошенной на заднее сиденьене распечатан ни один конверт.Дорога третий раз проносится по кругу,но на четвёртый выход не успеть:доставить пиццу в срок и выгулять подругу,и вырыть погребение на треть.Нас окружает лес, но не пугают бесы.Ты изучил предмет до мелочей.К Тотьме на водопой приходят мерседесы.Один – бандитский, а второй – ничей.В нем женщина сидит с огромною серьгою.Она всегда смеётся невпопад.Я сяду в шарабан с хабалкою другоюпредвосхищая атомный распад.Я разберу судьбу на правильные части,и положу в коричневый портфель.И свет твоих очей, что излучали счастьепогаснет как приборная панель.

Друзьям

Где ты, моя счастливая братва:один застыл в прицеле карабина,второй упал на нож родного сына,других сгубила водка и трава.Я выжил непонятно почему,хотя был сделан из того же теста.Пора швырнуть окурок у подъезда,и навсегда уйти в глухую тьму.И вы когда-то вышли в тихий двор,слиняв из поля зрения с балкона.Со мной сыграли на разрыв шаблона.Исчезли, не закончив разговор.В каких теперь вы пьёте городах,не зная ни разлуки, ни печали.Ах, как мы били стекла в поездах,каким красоткам ноги целовали!И взяв на понт растерянных ментов,давали показанья на английском.Ты не готов, а я всегда готовприйти к ночным бандитским обелискам.

Возвращение

Вернуться в день, где мы живем всегдана самом деле, а не по законам,где по глухой стене журчит вода,и на перроне пахнет ацетоном.И по ночам звучит собачий вой,и небеса цепляют отголоски.И мокрый контур тряпки половойс тяжелым вздохом шлепает о доски.Нас примирит чужая красота,которая растет и выживаетво тьме, как в чреве синего кита,но никогда любимой не бывает.Возьми же в дар всё то, что подадут:разлуку, смерть, любовь, огни трактира,Нью-Йорк, Париж, Игарку и Сургут,картофель, что спасает честь мундира.И птицы вылетают из силков,и с криком рвут расправленные сети,как жёлтые страницы дневников,чтоб только не остаться на офсете.

Непоправимое

Шиповником пестрели берега,и отраженья птиц на водной гладитерялись в стаях рыб и листопаде,сверкающих как медная фольга.Скрипела дверь, внушая тихий страхслучайному охотнику и зверю.И женщин, что лелеял впопыхах,я позабыл.И пережил потерю.И мертвые мне больше не указ.Слова людские сходны с шумом ветра.И осени болезненные недранас заберут из прошлого сейчас.Затянут раны коркой ледяной,над головой зажгут звезду до срока.И человеку, что назвали мной,в последний день не будет одиноко.

Утро в горах

Креня к земле гранитную кормув кривые лапы сгрудившимся липам,безжалостное утро с тяжким скрипомпо склонам выкорчевывает тьму.И среди гор бредущий человек,на миг теряя прежнюю опору,смещается в безвестность по курсору,и в небе растворяется как снег.Нас больше нет, когда приходит свет.Мы превратились в чистые страницы.И задираем головы как птицыпод куполами ветел и планет.

В твоём краю

Володе Графскому

В твоём краю цветет лавровый лист,что пахнет не приправой, а цветами.И пчелы над кустом танцуют твист,нектар вбирая крошечными ртами.И море из-за таянья снеговотсрочило приход антициклона,чтоб выйти впопыхах из берегов,расшвыривая пригоршни планктона.Позеленели горы по весне,и стали гармоничнее и выше.И, не прозрев в небесной вышине,птенцы кукушек падают на крыши.Лягушки ядовитые кричаткак проститутки около посольства.Как ненадежен их электорат,являющий психоз самодовольства.Здесь неуместен запах городской.На чужака со злом глядят собаки,душе внушая смутный непокой,будто беседа с Тиной Канделаки.В политике всегда не по-людски.Там патриоты мочат патриотов.Мы делаем на хищников силки,плетем ночами клетки для енотов.И в интернете двадцать пять невестготовы верить в наши небылицы,сорваться из своих родимых мест,и в этом доме с нами поселиться.

Дождь

Дождь ослабел, и скоро он умрет.Он уже вздрогнул, чувствуя развязку,пред тем как сгинуть в море нечистот,и снять с асфальта гипсовую маску.О нем забудут, как про Карфагензабудет Рим, отпраздновав победу.Гремит над головой полиэтилен.И каждый разговор подобен бреду.

Бары

1Сколько не путешествую,люди рассказывают мнесвои секреты:говорят об изменах жен,о болезнях,национальных страхах.Никому такого не скажешь,а мне – можно,будто я им родственник,или «всех живущих прижизненный друг».Я избегаю панибратства,никого не тяну за язык,но дистанция исчезает мгновенно,стоит сказать привет.Я внушаю довериебольшинству людей на планете.И только ты считаешь,что я живу с фигой в кармане,и лгу на каждом шагу.2Исключения случаются.Один чувак в Шарлоттекак-то огорошил меня мыслью,что мы – люди разной культуры.Родом он был с Лонг-Айленда, северянин.Я рассказал ему, что мой другживет по соседству с Билли Джоэлом,вспомнил сюжет о Великом Гэтсби.– На Лонг Айленде я помню сверчков, —добавил я.– Это всё что ты помнишь? – переспросил он.– Тебе мало?Мне действительнобыло этого достаточно,чтобы полюбить Лонг-Айленд,и даже однаждыпереехать туда жить.Мы люди – разной культуры.Отношение к сверчкам —тому подтверждение.3Всё начинается с аэропортов,где в ожидании рейса,невольно заговоришь за стойкойс каким-нибудь рыжим чуваком,хотя твой English is not fluent enough.Неважно, на каком языкеты говоришь, если и таквсё понятно.«Шотландцы и русские – один народ, —скажет он перед тем, как уйти.Ты вкурил?Жди часа „Ч“.Мы вместе выебем англосаксов,отомстим за всё».И он уйдет, подарив мне пачку сигарет,которые для меня не слишком крепки,почти дамские сигареты.И домая начну читать кельтские легенды,сочинять собственный эпос,способный сдвинутьевропоцентричность мира,или просто стать забавойдля чудаков типа меня.Вовсе не Джойс или Беккетзаронили сомнениев мою душу,а именно этот поддатый пассажир,скрывшийся навекив турникетах JFK в 93 году.

Дети солнца

Фараон умирает на троне,забывая озвучить приказо затмении на небосклоне,что явилось толпе напоказ.Даже звёзды на миг почернели.Потерялись пути в темноте.Мы как девки стоим на панели.Постарели. Мы больше не те.Нас как холод пронзило сиротство.В искаженной личине отцанету больше родимого сходства,совершенства нет, и образца.Потрошители скоро прибудут,сложат в каменный таз потроха,твоё сердце в груди раздобудут,как монету в кармане лоха.Замурован внутри пирамидыты, иголкой в огромном стогу,ни победы былой, ни обидыне отыщешь в бездомном мозгу.И твой вяленый труп англичанечерез тысячу лет без затейразместят в цирковом балагане —арлекин для забавы гостей.И теперь ты герой Голливуда,на экране оживший мертвец.Ты пришёл неизвестно откудаи уйдёшь в неизвестный конец.Солнце глянет на нас из-за тучи,подивившись на наши дела.До чего его дети живучи!Сколько в них красоты и тепла!

Сова

На шпиль минарета садится сова,когтями зажав полумесяц.На ухо звучат колыбельной слова,и льются дождём мимо лестниц.Одежды ночные снимает она,цепляя их клювом железным.И в каплях рассвета дрожит тишина,застигнута утром воскресным.

Цыганская песня

Девушку мою жандармы забрали,обрезали косы, скрутили руки.Карцеры сырые в Тимишваре,ни собаки с ней, ни подруги.Не придет она в платье красномс ярмарки богатой с уловом.Не окинет милого взором ясным,не одарит меня добрым словом.По-румынски спрашивал у румына,а румын отвечал по-цыгански.На плече его яблок гнилых корзина,на лице – круглые злые глазки.Крест на шее жилистой серебритсясплава мельхиорового дурного.Даже неудачливая девицаникогда не позарится на такого.Что за люди в этом глухом уезде?Мне в толпе бесчисленной как в пустыне.Девять лет дали моей невесте.Нужно другую искать отныне.Солнце катится вдоль косогора,а я жду разбойницу у часовни.Говорю о боге для разговора.В бородатом дьяконе не вижу ровни.

Иван и Рахиль

Иван не помнит родства,потому что в душе его светдержит чужие слова,а слов на рассвете нет.Рахиль изучила слова,боится их как огня.Ах, тёплая голова,зачем ты любишь меня.

Благая весть

Ной выпускает воронав путь до святой земли,но тот находитплывущий по морю труп.Этот труп превращается в его ковчег.Ной выпускает ласточек,снегирей,самолетикииз тетрадных листков,но не возвращается никто.Каждому нужен свой ковчег,в земле ли, на небеили в женских глазах,баюкающих тебя,пока не иссохнут.Голуби вьют гнезда на чердаках,