Действующие лица: благотворительность в современной российской литературе

Меня раздражали коллеги. Они жили какой-то другой жизнью. Однажды меня попросили присутствовать на переговорах с крупным фондом, который мог бы помочь деньгами нашему небольшому фондику. Я сидела и два часа молчала, слушала их и не понимала, что я тут делаю. Они не вели переговоры, а бесконечно говорили о своих подопечных, вспоминали истории чудесного спасения или трагической гибели. Потом я видела, как работники фонда обнимают детей с инвалидностью, живущих тут же, в гостинице при фонде, как они все сияют. Я очень хотела есть. Я думала, когда уже закончатся эти странные переговоры, и вспоминала, где тут ближайшее кафе.

– А вы только своими непосредственными обязанностями бухгалтера занимаетесь или и программной работой? – спросила сотрудница того крупного фонда.

Что она имеет в виду под этой самой «программной работой»? Я ответила с глупой улыбкой: «Так, время от времени». Потом ходила и злилась. Зачем ставить людей в нелепое положение? И почему бухгалтер фонда непременно должен заниматься какой-то там «программной работой»? А если нет, то что? Тогда он плохой человек? Не понимаю я их.

«Помощь людям, больным муковисцидозом». Первые пару лет мне даже не приходило в голову загуглить, что это такое, муковисцидоз. Мне не нравилось, что в документах беспорядок, что нарушается последовательность хозяйственных операций. Сначала заявка на помощь от подопечного, потом рассмотрение заявки, потом поиск лекарства, заказ лекарства, оплата счета, доставка лекарства и подписание накладной. Почему нельзя все сделать так? Порой случалось, что лекарство уже доставлено и подопечный уже принимает его, а я, главный бухгалтер, узнаю об этом последней. Я пишу, что так совершенно недопустимо, но никто не реагирует. Все заняты.

Мне не нравились статьи на сайте, они были слишком нарочитые и жалостливые, но люди жертвовали, и всем было плевать, что статьи бездарные. Стиль – ничто. Как только я выучила слово «муковисцидоз», меня стали поправлять: «Мы не говорим „люди, больные муковисцидозом”, это некорректно, нужно говорить „люди с заболеванием муковисцидоз”». Мне казалось, это лично меня носом тыкают. Специально.

Я хотела уволиться. В конце концов, все это не соответствует моим ценностям. Нужно быть верной себе.

⁂

Прямо из такси я продолжаю звонить в аптеки. Уже по второму, по третьему кругу. В Москве, оказывается, совсем немного аптек. Набираешь в гугле «аптека», увеличиваешь карту, еще, и еще, и еще. Забываешь, что сюда уже звонила несколько раз. Но то, что я нашла, – это «пара часов». Только пара часов. Это так мало.

Мне вдруг снова везет. Дрожат руки, телефон падает под сиденье.

– Я нашла еще коробку, ее привезут со склада в аптеку на Белорусской к 14:00. Заберем сейчас то, что есть на Тушинской, ты повезешь это Машке, а я выйду где-то в районе Белорусской и буду ждать.

– Хорошо.

Такси останавливается на углу. Я выскакиваю из машины, кручу головой, но от этого аптека не становится ближе. Я иду вдоль здания, но аптеки нигде нет. Это жилой дом, буквой Г, его длинная часть выходит на шоссе. Я слышу, как поют над головой беззаботные птицы. Чвирк, чвирк. Что я тут делаю? Я должна быть на даче!

Я оббегаю дом вокруг и не нахожу аптеку. Вижу двух женщин возле подъезда, готовых мне помочь, бегу к ним.

– Где аптека?

– Ее давно закрыли… Да, закрыли.

Я бегу дальше. Сажусь на перила и тяжело дышу. Мне сейчас нужно набрать Машку и сказать, что я ошиблась. Меня обманули. Я была неграмотной и поверила на слово случайным людям в трубке телефона. Я обнадежила умирающую девочку и ее мать, и они потеряли из-за меня драгоценное время, не искали в другом месте, ждали меня. Скорее всего, и та коробка на 14:00 тоже окажется пустышкой. Мир раздваивается. От бега горло и грудь дерет, как будто их трут на терке, во рту привкус крови. Вспоминаю голос девушки из аптеки. Она была в самом деле. Я, наверное, просто ошиблась адресом. Я перепутала дом, улицу, что-то еще.

Достаю телефон и пытаюсь найти, какой из десятков номеров в телефоне принадлежит заветной аптеке на Тушинской. Звоню. Ошибаюсь. Снова звоню. Слышу знакомый голос, и сердце ухает.

– Где ваша аптека?

– Волоколамское шоссе, 104.

– Я здесь, но здесь нет аптеки.

– Спокойно, просто успокойтесь. Мы есть – со стороны шоссе маленькая незаметная вывеска в подвальчик.

Я бегу со двора, мимо женщин, что продолжают судачить. Выбегаю на улицу. И нахожу аптеку.

⁂

Я выхожу из такси на Ленинградском проспекте. Стою и озираюсь. Никого. Только парень на велосипеде с большой зеленой коробкой доставки за спиной проезжает мимо меня. Город без людей и машин так изменился, что я не могу понять, в какой стороне метро. Брожу туда-сюда по проспекту и вдруг понимаю, что не ищу метро, а просто слоняюсь и трясусь всем телом. Потом я набредаю на метро «Сокол». В одиночестве спускаюсь в огромное метро, непостижимо огромное для меня одной. Поезд приезжает только для меня. Я сажусь в него и вижу в конце вагона парня с зеленой коробкой, он уткнулся в телефон и даже не смотрит в мою сторону. Его не удивляет присутствие человека.

Выхожу из метро на «Белорусской», иду по железнодорожному мосту, не встретив ни одного человека. Спускаюсь с моста и углубляюсь в дворики. До 14:00 еще полтора часа. Я ищу лавку и нахожу ее в одном из дворов. Это уютный дворик, в котором так тихо, что слышно, как гуляет легкий, теплый ветер. Сегодня идеальный день с идеальной погодой плюс двадцать градусов. Впереди бесконечное лето. Впереди.

Я сижу долго-долго, и ничто не шевелится, кроме задетых ветром цветов в цветнике. Вдруг замечаю движение. Оказывается, черная кошка все время спала на земле под кустом пиона. Она встает, потягивается и жмурится. Оказывается, все это время я была не одна. Кошка, никуда не спеша, вдумчиво и последовательно обнюхивает каждую травинку.

Ольга. Лёля. У нее так и не случится любовь, первый секс, разочарование, злость, обиды, плавание в море, ночи у костра, поход в лес, первая поездка за рулем, первое собеседование, первый рабочий день?

Она болеет с рождения. У нее даже парня никогда не было. Как у моей двоюродной сестренки – она умерла в десять лет от генетической болезни, название которой я не знаю. Когда я росла и впервые влюблялась, когда ко мне впервые подошел парень, чтобы познакомиться, когда я впервые пошла на свидание, я каждый раз думала: какой была бы сестра в двенадцать, тринадцать, четырнадцать, восемнадцать лет. Какую бы она выбрала прическу, стиль в одежде, как бы она смеялась? Она была такой хорошенькой и совершенно рыжей, конопатой. Это редкость. Она была бы редкостью. Но ее просто нет.

Если ничего не знать о человеке, ему легче помочь. Привязанность не дает сосредоточиться, страх мутит разум, вот почему родные не могли найти ту пропавшую женщину две недели, а я нашла. У меня не было эмоций. Я ничего о ней не знала, кроме ее редкого восточного имени Ламара. Я ничего не знаю об Оле, кроме того, что ей недавно исполнилось восемнадцать, уже три года она ждет пересадку легких, она худенькая, бледная девушка с фотографии, лица которой я не помню. Образ размывается. Выскальзывает из памяти картинка. Я не могу вспомнить лицо той, что ждет сейчас лекарство. Это хорошо. Если я не успею и она погибнет, в моей памяти не будет ее лица.

Машка пишет: «Спасибо, меронем у нас, теперь Оле будет легче».

⁂

Женщина в аптеке за Белорусским вокзалом безучастна. Она просит меня подождать. Снова ждать! Я уже полтора часа ждала. И теперь даже минута ожидания кажется мне жестокостью. Она не спешит. Размеренно и спокойно делает свои дела. Чтобы не беситься, я хожу по аптеке и разглядываю витрины, но не вижу ничего. Я подхожу к кассе, удаляюсь, подхожу, удаляюсь, на пятом витке она протягивает мне пакет с коробкой меронема. Десять флаконов, их хватит на пять-шесть часов. А может, и не понадобится, если Оля выйдет из обострения быстрее. Меня удивляет, что женщина даже не думает, почему я жду эти лекарства, почему я сижу у дверей аптеки, почему у меня такой взволнованный вид. Как она может не задаваться этим вопросом, и просто продолжать жить, и выбивать свои чеки, и протягивать с безучастным видом пакет?..

Я еду на «Первомайскую», где муж ждет меня, чтобы забрать лекарство и передать его Ольге. Он выходит из метро и идет в квартиру, где живет Ольга с матерью. Я благодарна ему. Когда он возвращается, мы едем до Курской и выходим на улицу.

За Курским вокзалом, возле трамвайных рельсов, по которым больше не ходят трамваи, притулился «Кофикс». Мы спешим к нему наперегонки. «Кофикс» – это свобода, веселье, терпкий и слишком насыщенный вкус недорогого кофе, после которого всегда становится весело, как после вина. «Кофикс» – это оттуда, из той жизни, где не было никаких ограничений. В помещение кафе зайти нельзя, можно только заказать кофе в окошечке и ждать, когда его выдадут. Мы хихикаем, пока нетерпеливо ждем кофе. Получив горячие стаканы, мы выходим на Садовое, идем по тихим широким улицам, и только деревья шумят над нами, когда мы проходим мимо усадьбы Усачевых на Земляном Валу. Теплый ветер, каким он бывает всего несколько раз в году, раздувает рукава моей рубашки, и ткань приятно касается кожи. Только сейчас я замечаю, что в спешке схватила старую рубашку, в которой как-то красила дверь, и теперь она усеяна крапинами розовой краски, рукава истрепались, на спине уже есть заплатка, но я все равно люблю ее больше любой другой вещи. Эта рубашка приносит мне удачу. Может, я и неслучайно именно ее надела сегодня.

Кофе отвратительный.

– Кофе просто гадость, – говорю я весело.

– Да, кофе уже не такой, как до пандемии, испортился.

– Конечно, у нас же кофе не растет, его нужно привозить, а откуда его привозить?..

– Думаешь, это поддельный кофе?

– Он всегда был поддельный, просто сейчас это очень невкусный поддельный кофе.

– Так что, выльем его?

– Ни в коем случае! Я допью, это кофе моей свободы.

И мы пьем наш отвратительный кофе.

– Позвони хозяйке дачи, может, она не сдала, – говорит муж.

– Не хочу.

Я просто хочу идти вперед. Размахивать руками и чувствовать, как теплый ветер проникает в рукава рубашки, как высвобождается и летит дальше. Как ноги легко несут тело, не чувствуя его тяжести, будто я облако. Мне себя не жаль. Я иду вперед.

– Дачу не сняли, зато спасли человеку жизнь, – говорит муж.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Общественная деятельница, учредительница благотворительного Фонда помощи хосписам «Вера». – Прим. ред.

2

Фразу «И люби, дракон, людей» придумал один из студентов фонда «Антон тут рядом», но он не является персонажем этого рассказа. – Прим. авт.

3

Меронем – антибиотик, применяемый при лечении бактериальных инфекций. – Прим. ред.

4

Действие рассказа происходит в 2020 году. – Прим. авт.

5

Кислородный концентратор – аппарат для подачи концентрированного кислорода при гипоксии; стома – отверстие для искусственного вывода мочи или кала из организма; ИВЛ – аппарат искусственной вентиляции легких (необходим тем, кто не может дышать самостоятельно); муковисцидоз – тяжелое наследственное заболевание желез внешней секреции. – Прим. ред.