Испивший тьмы

Я шмыгнул внутрь и, чтобы меня не заметили, прижался к ближайшей стене.

Я дал Хиту беспрепятственно войти. Увидев, что стол, где я лежал, пуст, он обернулся, вытаращив глаза.

Я нанес первому стражнику удар в челюсть и выхватил меч у него из-за пояса. Второй обнажил клинок. Я попытался застать его врасплох и перерезать горло, но действовал слишком медленно – давно не практиковался. И сталь ударила в сталь.

Я сделал шаг назад, остерегаясь Хита, который теперь оказался слева от меня. Он не звал на помощь. Возможно, просто не мог – у него слабый голос.

Хит сказал стражам что-то на саргосском, и первый вынул кинжал, а второй атаковал меня, целя в грудь.

Я парировал выпад, и это дало мне возможность, в которой я так нуждался. Мой меч пронзил сердце второго стражника. Тот харкнул кровью и упал на камни. Первый попытался пустить в ход аркебузу, но я оказался проворнее, и с первого же удара клинок вошел в его плоть.

Я прикончил скулящих охранников, полоснув им по горлу. Потом утер окровавленное оружие об их толстую саргосскую одежду.

Десятилетний мальчик заглянул в зал через порог, вошел, подобрал аркебузу и направил на Хита. Целитель-альбинос теперь оказался в глубине зала. В ловушке, как кролик.

– Не надо, – сказал я мальчику. – Поднимешь всех на уши на милю вокруг.

Мне не хотелось убивать Хита. Он спас мне жизнь. Но он был соучастником тех, кто держал меня здесь против моей воли.

– Идем, – сказал я мальчику.

Я подхватил аркебузу второго стражника и опустил деревянный засов на двери, заперев Хита в зале. Теперь он никому не сообщит о нашем побеге.

– Матушка Мара. – Мальчик потянул меня за рубаху. – Нельзя ее оставлять.

– У нас нет времени спасать кого-то еще.

– Она так много для меня сделала, – покачал головой мальчик. – Я не уйду без нее.

Нужны ли мне десятилетний мальчик и женщина, которые затормозят мой побег?

Но Принцип – не просто мальчик. Я не мог оставить сына Кевы и Ашери в лапах одноглазого священника. Не мог добавить этот поступок к списку того, за что должен молить о прощении.

Я раздраженно вздохнул:

– И где она, чтоб ее?

Принцип повел меня по коридору. Я узнавал стены из неровного камня и двери за железными решетками. Мы прошли мимо моей камеры и свернули к последней двери в дальнем конце.

Принцип потянул защелку и открыл дверь.

В углу пыльной комнаты, напоминавшей пещеру, сидела женщина с темно-рыжими волосами. Свет проникал только через открытую дверь, пыль клубами поднималась в его сиянии.

Комната была без окон. Без окон. Перед моими глазами предстал образ Мириам, сидящей в дальнем углу с Элли на руках. Воспоминание ранило душу.

– Матушка Мара, – сказал Принцип. – Мы уходим.

Лицо у нее было неровно обожжено солнцем, а скулы слишком заметными. В своем свободном сером платье она напоминала крестьянина в голодный год.

– Умеешь стрелять из аркебузы? – спросил я.

Как будто с разочарованием в самой себе, она покачала головой:

– Нет, никогда не пробовала.

Печально. Одной рукой непросто поджечь запал и перезарядить, так что аркебуза – оружие не для меня. Я и с двумя руками никогда не чувствовал себя с ней уверенно.

Я все же протянул Маре оружие. Быть может, если дойдет до этого, она сумеет следовать примеру Принципа.

Мальчик помог Маре подняться. Она подхватила с пола блестящее украшение и натянула на запястье. Судя по каплям пота на лице и шее и покрасневшим глазам, ее лихорадило.

Втроем мы вышли из камеры. Из дальнего конца коридора слышался стук – Хит колотил в дверь молитвенного зала, где я его запер.

– Мы должны забрать мою дочь, – хрипло произнесла Мара.

Еще кого-то спасать? Мне так и хотелось ответить «нет», но мать не могла бросить дочь, а мальчик не бросит мать.

Я огорченно хмыкнул:

– А ты знаешь, где она?

Быть может, девочка возьмет вторую аркебузу. Пусть и не сумеет прицелиться, но хоть отвлечет врага.

– Я знаю, – ответил Принцип.

Он провел меня к другой комнате, недалеко от моей. Мара по пути держалась за стену.

Мальчик открыл дверь.

– Идем, Ана, – сказал он, – мы уходим отсюда.

В отличие от матери, девочка была черноволосой. Всю нижнюю часть левой щеки покрывали шрамы от старых ожогов, тянувшиеся и по шее. На вид ей было лет пятнадцать или шестнадцать – почти ровесница Элли, но ее щеки огрубели на солнце.

– Мама! – Она бросилась к матери и помогла ей устоять на ногах. – Милостивые ангелы, тебе нужна помощь!..

Мара покачала головой:

– Не думаю, что гожусь для этого путешествия. А ты иди с Принципом и этим одноруким мужчиной.

– Я не оставлю тебя, – настаивала на своем Ана. – Ангелы дадут тебе сил.

Я поспешно направился к лестнице. Верхняя площадка отсюда выглядела неохраняемой. Поднявшись по ступенькам, мы окажемся в главном молитвенном зале. А оттуда можно выбраться через основной вход или, сделав небольшой крюк, через кухню.

– Поддержите ее, – приказал я Принципу и Ане.

Они помогли больной женщине доковылять до лестницы.

В зале у алтаря лежала разбитая на куски статуя Архангела. Мозаичные изображения ангелов на стенах облупились и потускнели. В распахнутой двери главного входа завывал ветер. Солнце скрылось за облаками, но пейзаж снаружи выглядел достаточно привлекательным.

К входу приближался стражник. Вероятно, отходил помочиться.

– Спрячьтесь, – велел я трем своим компаньонам.

Они влезли под опрокинутую скамью, а я остановился, прижимаясь к стене у входа. Едва стражник вошел, я ухватил его сзади за шею и швырнул ничком на пол. Он лишился сознания. Я достал меч и вонзил его в открытый участок кожи над латным воротником.

Тело я оттащил за сломанную скамью, так что на полу остался кровавый след, а потом подал знак своим спутникам выходить.

Несмотря на вонь от крови убитого, раздражавшую нос, горный воздух был сладок на вкус. В глубине внутреннего двора паслись лошади, привязанные к деревянной изгороди.

– Вы умеете ездить верхом? – спросил я.

Дочь покачала головой, но мать и мальчик кивнули. Хотя мать была не в силах ехать самостоятельно.

– Посади ее за спину, – велел я Принципу, а потом обернулся к Ане: – Ты поедешь со мной.

Принцип взял поводья меньшей лошади, а я выбрал самую крупную. Но и это прекрасное животное серой масти показалось мне низкорослым. Это не были резвые крестейские скакуны. Слишком хрупкого телосложения, с шелковистой шерстью и тонкой костью, хотя ноги у лошадей были крепкие. Умные глаза мерина смотрели с опаской. Он был похож на кашанских лошадей из богатых конюшен султана Эджаза.

Принцип с девочкой помогли женщине забраться в седло. Потом я помог девочке сесть в мое.

– Михей! – Принцип указал на что-то позади меня.

Из дверей, откуда мы только что вышли, показался стражник. Нет, не стражник. На нем были восточные одежды и большой клинок за спиной.

Один раз я видел его в своей комнате. Он был высок, с глазами уроженца Шелковых земель и прекрасными светлыми волосами.

– Я много слышал о Михее Железном и как мастерски он владеет клинком, – сказал он с явным акцентом Шелковых земель, знакомым мне от Джауза и его мастеров.

Я достал меч, и он обнажил свой. Он был длинным, чуть изогнутым и зазубренным в первой четверти от острия.

– Я люблю клинки, – сказал я. – Твой хорош. С радостью сниму его с твоего трупа.

– Это двуручный меч. – Он крепко сжал оружие, выставив вперед ногу.

– Двуручные как раз для меня.

Мой противник встал в низкую стойку, а я в еще более низкую. С дальнего гребня холма к нам уже спешили вооруженные люди. Он наверняка постарается затянуть схватку, пока не подоспеет подмога.

Я бросил взгляд на Принципа. В глазах мальчика блеснуло понимание. Он достал аркебузу, прищурил глаз, прицелился и выстрелил.

Уроженец Шелковых земель повалился на спину с дымящейся дырой в сердце. Он молчал, как могила, вероятно, потому что был уже там. Мальчик его застрелил.

Лошади не перепугались, но стражники прибавили шаг, громко переговариваясь на саргосском. Некоторые направили на нас аркебузы, но, как ни странно, ни один не выстрелил.

– Уходим!

Я хлопнул лошадь Принципа и Мары по крупу. Она заржала и поскакала вперед.

Я подхватил меч уроженца Шелковых земель, привязал за спину и вскочил в седло. Девочка обвила меня руками и крепко прижалась. Я ударил пятками в бока лошади, и она понеслась.

4. Васко

Я не солдат. За исключением тех случаев, когда приходится воевать.

И сегодня был как раз такой день. Сегодня я завершу начатое Михеем.

Много лет назад, завоевав Пендурум, он поднял Священную империю с колен. До этого в окруженном стеной городе обосновалось множество наемников. И они понемногу подтачивали власть императора. Пока немощный Ираклиус интересовался только своими виноградниками, пендурумские наемники подкупали экзарха за экзархом, лорда за лордом, иногда золотом, иногда насаживая головы на пики.

Обложив данью феоды, легионы наемников разбогатели, и власть перешла от древних семей феодалов к разного рода прощелыгам и головорезам из Темза и Рутении.

Михей покончил с этой золотой эпохой, разрушив железные стены Пендурума. Но вместо того чтобы казнить всех, кто находился внутри, потребовал огромный выкуп, объяснив это какой-то чепухой – якобы милосердие Цессиэли возобладало над гневом Принципуса, – и приказал всем наемникам уйти.

Был бы там я, посоветовал бы ему сжечь всех в тех же ямах, где они сжигали пораженных заразой. Крыс легче убивать прямо в норах, а не когда они снуют под половицами, шуршат в стенах и бегают по крышам.

И я наконец загоню крысу в угол. Черный фронт – так они себя называли, дрянное подражание Черному легиону Михея. Они захватили в нагорье все монастыри, включая тот, в котором я когда-то жил, а теперь прибыли мы, чтобы выкорчевать их и вернуть порядок в горные районы.

Я поднял руку и сжал ее в кулак, подав сигнал засевшей высоко на горе артиллерии, чтобы дала еще один залп.

Чтобы затащить вверх по склонам семнадцать бомбард, потребовалось пятьдесят волов, а еще пятьдесят, чтобы перевезти порох и ядра. Мы вели обстрел четыре часа. Как и ожидалось, крысы открыли ответный огонь из пушек. Но у них имелось всего шесть орудий, а наши были лучше.

Форт, который мы намеревались взять, когда-то давным-давно построила имперская армия. Подъем был извилистым, местность – пересеченной, а склоны – крутыми. С башен крепости открывался один из самых впечатляющих видов в империи, будто находишься среди ангелов; именно поэтому его и назвали Райским фортом. Как и монастыри внизу, он буквально сливался с горой, словно был ее естественной частью. В окружении сосен он производил грандиозное впечатление.

Слишком красив, чтобы служить домом для крыс.

От грохота семнадцати бомбард, выстреливших в унисон, моя чашка с чаем зазвенела.

К навесу, под которым я сидел с картой, подошел Чернобрюхий Бал.

– Через час у нас закончатся ядра, – сказал он.

– Есть новости от лазутчиков?

– Ни словечка.

Час назад я послал людей оценить повреждения, которые мы нанесли форту. Неужели их схватили?

– Подготовиться к штурму?

Бал с предвкушением посмотрел на меня.

Штурм – дело кровавое. Не считая осколочных ранений от огня из пушек и аркебуз, до сих пор мы не потеряли ни единого человека. Учитывая, что у меня всего две сотни, я не мог позволить себе потери.

– Если они не сдались после четырех часов обстрела, с чего вдруг сдадутся через пять? – спросил Бал.

– Мы имеем дело не с храбрецами, – отозвался я. – Храбрецы не собирают падалицу, не охотятся на монашек и послушников.

– Только глупец не возьмет то, что подносят ему на блюде. Храбрецы или нет, но эти люди знают, как убивать и умирать.

– Так давай поможем им умереть.

Бал вытер сажу со щеки. От лысого и грузного артиллериста несло порохом и потом.

– Как только у нас закончатся ядра, придется штурмовать стены. А без поддержки пушек это будет резня.

Он не ошибался. Но я не отдам приказ о штурме. Не пожертвую свои пешки, у меня их и так мало.

Впереди ждут более серьезные испытания, более высокий риск и награда. Когда мы с ними столкнемся, понадобятся все мои люди.

– Пусть пушки и дальше поют. – Я встал. – Конец все равно будет один, – улыбнулся я. – Такой, какого желаю я.

Красный Ион пробовал кровь трусов на вкус. Мы поймали кучку беглецов Черного фронта на склоне. Ион всегда настаивал, что у всех следует пробовать кровь на вкус.

– Это как игра в кости, – говорил он. – Никогда не знаешь, выбросишь ли пару шестерок.

– Не люблю кости.

– Ладно. Тогда представь рубин. Никогда не знаешь, не скрывается ли в глубине темной пещеры сияющий красный камень. Придется дойти до конца, чтобы узнать.

– Я понял.

Он искал человека с редким типом крови. До сих пор мы нашли лишь нескольких. Хотя где одни, там и другие.

– Сплюнь, – велел Ион пленнику.

– Отвали, – огрызнулся бородатый пленник.

Ион врезал ему по морде, и на губах бородача повисла струйка слюны.

Способ узнать вкус крови был сам по себе омерзительным. Ион макал палец в чью-то слюну и совал себе в рот.

– Поселенец, – вынес вердикт он. – Повезло тебе, ты бесполезен.

– А мой член не желаешь испробовать, морячок?

Пишущий кровью снова ему врезал. И еще раз. Я откашлялся.

Ион наконец обратил внимание на меня.

– Капитан, – улыбнулся он, – это отродье так же полезно, как бомбарда в битве на подушках.

– Мне кажется, ты имел в виду обратное.

В любом случае это было не совсем так. Эти люди, конечно, самые трусливые из трусов, но даже им можно найти применение.

Я положил руку Иону на плечо:

– Друг мой, похоже, нам нужны твои услуги.

– Да? Твои драгоценные бомбарды не справляются? – хмыкнул он. – Даже семнадцать?

Фыркнул вол. Мы держали пленников возле загона, и, похоже, волам, как и нам, не нравилась вонь мочи этих трусов.

– Можешь кое-что для нас сделать?

– Я многое могу. – Он сурово хлопнул меня по спине. – Давай посмотрим на твои обожаемые пушки.

Я поднял ладонь, приказывая артиллерии прекратить огонь. Мы с Ионом поднялись к узкому участку, где стояли пушки. Их стволы были направлены почти в небо; форт находился далеко и выше по склону, и лишь с такого угла была надежда попасть в цель. Тем не менее в форт попадало меньше половины ядер. По большей части они пролетали над ним или недолетали.

Ион распахнул халат и вытащил пузырек, наполненный кровью. В нос ударила резкая и тошнотворная вонь.

– Один из твоих редких типов? – спросил я.

– Именно. Кровь твоего старого друга.

Ион упоминал, что у Михея редкий тип крови.

– И что это за тип?

– Кровь завоевателя.

– Что ж, вполне подходит для него.

– Не совсем. Этот тип неизвестен за пределами Бескрайней пустоши.

– Тогда откуда она у Михея?

Ион капнул кровь на указательный палец.

– Может, его бабка переспала с рубадийским каганом, пока дед ушел пасти овец. Откуда мне знать?

Сказать крестейцу, что в нем течет рубадийская кровь, – значит нанести ему оскорбление, заслуживающее вызова на дуэль. Лично мне плевать на кровь и предков. Я родился в приюте. Моим отцом мог быть кто угодно.

Имеет значение не происхождение крови, а происхождение души.

Пишущий кровью начертал на пушечном ядре узор из спиралей и глаз.

– И для чего это?

– Не буду портить сюрприз, капитан. Лучше просто посмотри на результаты моей работы.

Он расписал еще шестнадцать ядер. Под конец пузырек почти опустел.

– Думаю, этого хватит. – Он закрыл пузырек пробкой и спрятал в разрисованный рунами халат.

– Ты же не думаешь, что я буду стрелять вот этим из пушек, не зная, к чему это приведет?

Ион отвернулся:

– Ты что, мне не доверяешь?

– Конечно доверяю. Но я командую сражением. Мне надо знать, что я приказываю людям, когда велю им стрелять по форту.

– Если ты мне доверяешь, так доверься.

– Ион…

– Если я тебе скажу, ты не согласишься. Иногда ты слишком осторожничаешь.

Хотя Ион – мой старый друг, даже старейший, с ним было нелегко иметь дело. Я осторожничал, потому что мне важно не только то, что сейчас в руках, но и то, на что я нацелился. Амбиции нужно сдерживать, чтобы они раньше времени не привели в могилу.

– Ион…

– Помнишь Аматоло? В тот день ты доверился мне. Даже титаны из легенд не смогли бы разорвать такие цепи. А мои кровавые письмена смогли.

В моей памяти всплыли те цепи. Каждое звено больше форта. Они преграждали нам путь из гавани Коварных отмелей, пока Ион не сломал их своими кровавыми письменами.

Прогремел гром. Мне на нос капнуло.

Подошел хмурый Бал:

– Мы молились, чтобы не было дождя. – Он посмотрел на обложенное тучами небо. – Похоже, ангелы хотят, чтобы мы обделались.

– Они не хотят, чтобы мы обделались, – отозвался я. – Просто мочатся на нас.

Я взглянул в полные решимости глаза Иона. Он хотел выиграть это сражение.

– Заряжайте пушки, – приказал я Балу. – Это будет последний залп.

Если дождь разойдется, пушки совсем не смогут стрелять. Пушкари в спешке зарядили бомбарды ядрами, покрытыми рунами. Когда были готовы все семнадцать бомбард, пушкари ждали моей команды.

Я посмотрел на форт, заткнул уши ватой и поднял кулак.

Земля затряслась от приглушенного грохота пушек.

– Доволен? – спросил Ион.

Он озорно улыбнулся – в глубине души ему нравились такие выходки.

– Ты точно будешь доволен, капитан. Как блудницы, когда мы входим в порт.

Мы поднялись по извилистой, обсаженной деревьями тропке к форту, пока не уперлись взглядом в его замшелые каменные стены.

Из-за стен донеслись вопли. С каждым криком улыбка Иона становилась все шире.

– Червивая гниль! – прокричал кто-то из-за стен. – Помилуй нас Архангел!

– Черви!

– Будь прокляты Падшие!

– Что ты сделал? – спросил я. – Ты… Твои кровавые руны… Зараза ведь может перекинуться на нас!

Ион расхохотался:

– Думаешь, я чокнутый? Они только выглядят как черви, которые вызывают гниль. На самом деле они безобидны.

– Это точно?

– Я не стал бы писать такие руны, если бы не был уверен, капитан.

– Тогда почему ты мне не сказал?

Ион положил руки мне на плечи:

– Так мало доверия со стороны человека, которого я знаю уже пару жизней.

Ворота распахнулись. Легионеры Черного фронта выскочили наружу, подняв руки в знак капитуляции. Пришлось стрелять в воздух из аркебуз, чтобы беглецы не бросились прямо в наши ряды. Некоторые все равно спешили вперед и получали пулю в грудь или горло. Рутенские шаманы говорят, что, когда человек подхватывает червивую гниль, его душа становится единой с червями. По мере того как зараза переходит от деревни к деревне, от города к городу, от страны к стране, возникает целое море червивых душ.

Судьба хуже смерти.

Да и мои люди боялись этой заразы не меньше. Все смотрели под ноги – не залезет ли какой хитрый червь по штанам.

– Не говори им, – шепнул Ион. – Если они решат, что черви настоящие, то будут послушны. Человек, способный распространять заразу мановением руки, внушает страх. – Он оглядел ряды наших аркебузиров. – А чаще всего побеждает тот, кто внушает страх.

Я слышал о случаях, когда врага закидывали телами, пораженными червивой гнилью, но такую тактику лучше приберечь для сражений, которые нельзя проиграть. Для самых отчаянных времен. И все же Ион был прав.

– Я сохраню твой секрет, – отозвался я. – Но в следующий раз не играй со мной.

– Так, значит, я прав? Ты сомневаешься во мне и моих методах.

– Я капитан. И я несу ответственность за успех или провал этой затеи. Мы с тобой крепко связаны, Ион, но на штурвале мои руки. Это понятно?

Он кивнул:

– Я понял, капитан.

Мы согнали сдавшихся по узкой извилистой тропе вниз и выстроили у ручья. Ветер нес из ближайшего леса бледную листву. В небе гремел гром, хлестал холодный дождь.

Первым делом мы пересчитали пленных по головам: сдалось около пятисот человек. Выглядели они откормленными. Столько людей с обвисшими щеками… Их кладовые были полны, в отличие от других горных районов. А еще в форте находились сотни бочек с высушенным на солнце составом. Готов поспорить, две трети наших пленных и дня не могут прожить, чтобы не попыхтеть трубкой.

Двести моих бойцов в унисон подняли аркебузы, топнули ногами и встали на изготовку. И эта демонстрация выучки тоже была призвана внушить страх.

Я посмотрел на побежденных. От них несло потом и страхом. Кто-то тихо молился ангелам, другие, похоже, смирились со своей участью. Они изображали из себя воинов, а теперь притихли.

Я хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание. Откашлялся.

– Вы захватили божьи дома. А когда мы пришли напомнить о ваших злодеяниях и призвали уважать ближних, вы направили на нас сабли и аркебузы.

Почти никто не смотрел на меня. Не знаю, было ли им стыдно. Скорее нет.

– Вы сопротивлялись нам много лун, – продолжил я. – И теперь мы здесь, а вы на коленях. Но у меня есть хорошие новости. Пусть вы и считаете себя проигравшими, но на самом деле вы победили.

Бойцы Черного фронта озадаченно переглянулись.

– Это правда, – сказал я. – Думаете, дочиста ограбили несколько часовен, расплавили серебряную посуду и стали богачами? – Я презрительно хмыкнул. – Вы даже не знаете, как выглядит богатство. Как человек, который никогда не видел воду, замирает от восторга при виде лужи. – Я топнул по луже под ногами. – Было бы у него чуть лучше развито воображение, и он отправился бы в путь к океану. Если вы и впрямь хотите узреть истинные сокровища, я приведу вас к ним.

Я вытащил из кошеля рубин и высоко его поднял. Все равно что показать стае голодных псов сочащийся кровью кусок оленины. Пленники не могли отвести глаз от красного камня и следили за каждым движением моей руки.

– Хотите знать, откуда я его взял? Набоб Коа подарил мне самую полногрудую девственницу.

Я показал, как тискаю эту грудь. Пленники загоготали.

– Когда я раздевал красавицу, меня вдруг ослепило. Между ее великолепными круглыми грудями лежал вот этот камень.

Камень размером с ладонь светился красным. Я поднес его к носу и понюхал:

– До сих пор пахнет ее телом!

Эти слова вызвали новый приступ смеха. Я покрутил рубин в руке, он переливался всеми цветами алой зари.

Наемников Черного фронта это зрелище совершенно заворожило.

– Пойдете со мной, и вы утонете в драгоценностях и золоте. Каждый из вас на пороге смерти будет более тучным, чем волы, затащившие наверх бомбарды, которые так вас напугали. Выпивки и потаскух у вас тоже будет до отвала. Но только когда мы завершим то, ради чего сюда пришла Компания Восточных островов.

– Ради чего сюда пришла Компания? Да вы ж кучка торгашей, прыгнувших выше головы, – выкрикнул кто-то.

Я улыбнулся этому человеку. Жирному и лысому, со светлыми усами.

– Мы и правда торговцы. А пришли сюда по одной причине. – Я подбросил рубин в руке. – Чтобы купить прогнившую империю и спасти ее от себя самой.

Пятьсот человек, присоединившихся к Компании, означали выплату им жалованья и выплату содержания их семьям, ежели они сгинут в битве. К счастью, эту экспедицию щедро финансировали наши саргосские акционеры. А с учетом того, что Лаль из Дома Сетов обеспечивал поддержку, недостатка в деньгах не предвиделось.

Но мерзавцы из Черного фронта не имели такой выучки, как мои люди. Придется всему их обучить. А у нас строгие порядки: беспрекословное подчинение. Если командир приказывает не грабить беззащитный лагерь, а сохранять строй и преследовать врага, наказание за потакание своей жадности простое: самая бесславная смерть, какую только можно придумать.

Пленники перестали глазеть на мой рубин и вытаращились на небо, разинув рты. Что-то там их привлекло. По их рядам прошел шепоток.

Я тоже посмотрел на чудо, которое их так заворожило: туманную звезду. Черная туча мерцала и переливалась, словно на нее приземлилась звезда. Я прочитал в ее мерцании слова, как учил меня Хит.

Б

Е

Д

А

Н

У

Ж

Е

Н

И

О

Н

Если Хит использует туманную звезду вместо гонца верхом на скакуне, значит, дело неотложное. Мы с Ионом, не теряя ни секунды, вскочили в седла и помчались обратно к монастырю, загнав меринов почти до смерти.

В монастыре мы обнаружили едва дышащего Тревора, лежащего на койке. В комнате воняло его кишками. Хит утыкал его трубками, вливая кровь и другие жидкости. Дыра в груди Тревора выглядела как рана от выстрела из аркебузы в упор – идеально круглая и обугленная по краям.

Хит встал и поспешил к Иону.

– Ты должен его спасти, – дрожащим голосом произнес Хит. – Сейчас только ты способен ему помочь.