Испивший тьмы

Саргосцы известны как торговцы и первооткрыватели. Когда девять лет назад я разграбил Саргосу, многие уехали к другим берегам. И кто знает, где побывали этот бывший священник со своим целителем?

Я ударил в дверь, но она была заперта. А когда ее открывали, я нередко мельком видел металлическую решетку с другой стороны. Через нее мне никак не пробиться.

Я опять изучил окно – маленькое квадратное отверстие почти под потолком и тоже зарешеченное. Сквозь него я видел лишь кусочек неба и сухую ветку на дереве.

Я опять прилег. Когда целитель снова придет, я бы мог врезать ему по физиономии и сбежать.

Очевидно, я в монастыре Мириам. Хотя я не помнил эту комнату, стены были сложены из знакомой горной породы. Ночное завывание ветра на склоне тоже было легко узнать, как и вкус горного воздуха.

У священника имелись и другие служители, что могло бы создать проблему. Как-то я заметил очень крупного человека, похоже, из Шелковых земель. Глаза у него были миндалевидные, но, в отличие от большинства жителей тех краев, голубые, а волосы светлые. А на поясе висели самые длинные ножны, какие я когда-либо видел. У клинка была узкая рукоять с кисточкой на конце.

Один раз я даже видел человека с темной, как земля, кожей, одетого в необычный балахон, испещренный кроваво-красными рунами. Судя по слезящимся глазам, он был слеп, и все же я сам видел, как в его глазах пылал тот же кровавый свет.

Но самое странное мое видение, вероятно, было сном наяву – тень с изящными женственными изгибами, которая цеплялась за потолок, наблюдая, как я пытаюсь проснуться.

Кто они все такие?

Я лежал в постели и думал об этом. Саргосцы, ухаживавшие за мной, много раз повторяли слово «корабль». Но мы не на побережье. Разве можно направить корабль вверх по течению Гипериона?

Я уснул, размышляя об этом.

И проснулся от стука в окно.

Тук-тук-тук.

Я увидел лицо Элли и ее длинный черный коготь. На меня смотрели ее глаза с черными белками. Но я поморгал, и она исчезла. То была просто ветка, стучавшая по стеклу.

Тук-тук-тук.

– Я убил Элли, – напомнил я сам себе. – Перерезал ей горло.

Мне пришлось признать свои грехи, такие многочисленные, но нельзя позволить им тянуть меня вниз. Все равно мне хотелось жить. Когда меня подстрелил зеленоглазый мальчишка, последние мгновения жизни я призывал на помощь Ахрийю.

Но те мгновения не стали последними. Прежде чем провалиться в глубокий сон и попасть сюда, я грезил о своей семье и друзьях – Зоси, Эдмаре и Беррине. И об Элли, и об Ашери. Я увидел нас вместе, счастливыми и свободными.

Только мы отнюдь не были счастливы и свободны. Я сам видел, как умирали Орво, Зоси и Беррин, но не знал судьбы Эдмара, Ашери, Айкарда и Джауза.

Я повторял их имена, и они были словно из другой жизни. Может, лучше такими их и запомнить. Наверное, я должен освободиться от прошлого.

Хотя прошлое было прекрасным. Я вел десятки тысяч людей на бой, убил сотни тысяч. Я определял ход жизни народов и уничтожал их. Я завоевал империю и был бы этим удовлетворен, если бы не сладкий ветер с востока, обещавший так много божественного и мирского.

Но я думал об этом как о чужой жизни. Легендарный завоеватель, каждодневно осыпаемый золотом и розами, тот, кому принадлежал трон величайшей твердыни мира, – он не здесь, не в тюрьме.

Но тогда кто я?

Во всяком случае, я человек, который хочет жить, быть свободным. Это суть каждого стучащего сердца, но мне нужно было ухватиться за чистую волю к жизни и позволить ей меня вынести.

Я был человеком с грехами и сожалениями, делал то, что считал правильным, и заблуждения – мой первый грех. И самообман. И служение ложному богу, и оправдание этим каждого преступления. Больше я никогда не вернусь на тот путь, никогда.

Я был человеком, не знающим, во что верить, но проживи я немного дольше – и, возможно, нашел бы истину. Или истина нашла бы меня, что, похоже, и произошло.

Я узнал, что пространство меж звездами глубже и темнее, чем можно представить. Но я больше не отведу взгляд. И не стану больше закрывать глаза маской под названием «этосианство».

Я буду смотреть на правду широко открытыми глазами.

Я проснулся. Надо мной опять стоял Васко и держал в руке что-то вроде иглы, которой он только что меня ткнул.

Вероятно, поэтому я не мог ни пошевелиться, ни открыть рот.

– В день, когда ты и твой Черный легион разграбили Саргосу, я был там, – сказал он. – Вы похитили золото из этого монастыря, как и из всего города. Вы, как огромная стая саранчи, до последней крошки сожрали все припасы в наших амбарах. Мне пришлось месяц есть траву. А когда наступила зима, тысячи скончались от голода, в том числе и люди, о которых я заботился. Этосианская церковь больше не могла поддерживать священников города, и потому мне пришлось покинуть его. После этого я долго тебя ненавидел. Но сейчас, Михей, я кланялся бы тебе и целовал ноги, если бы считал это допустимым. Мой уход из Саргосы оказался лучшим, что только могло случиться.

Я попробовал заговорить, но это было все равно что пытаться сдвинуть языком гору.

– Не тревожься, через несколько минут это пройдет. – Васко обернулся к окну. – Благодаря твоим попыткам захватить Костану и украсть императорский скипетр в Крестесе почти не осталось мужчин, способных защищать города и деревни. Сейчас страна кишит бандами наемников, рубадийскими каганами и еще более мерзким сбродом. – Он широко улыбнулся. – Говорят, время решает все. Саргосская Компания Восточных островов явилась сюда, чтобы навести порядок в Крестесе. Я решил, что ты должен нам в этом помочь. Но проблема в том, что по эту сторону моря никто тебя не любит. Честно говоря, и по другую сторону тоже.

Он с таким восторгом это излагал. Если бы мог, я бы сплюнул на пол, чтобы показать ему, что думаю.

– Ты когда-нибудь слышал об игре «Убийца султана»? В нее играют в кашанских домах наслаждений. Цель в том, чтобы, двигая по доске фигуры, убить султана противника. – Васко потер руки. – Ты станешь моей фигурой. Только кем – солдатом или слоном?

Я ему не фигура. Я тот, кто их двигает.

– Прежде всего, ты должен сказать, от кого получил эту руку из ангельского железа. И я не приму ничего, кроме правды.

Он стал расхаживать по комнате. Кажется, его что-то тревожило.

– В Саргосе я присоединился к Святой Инквизиции. Я не получал удовольствия от того, что приходилось делать. Но, если потребуется, использую то, чему меня научили. Ты подчинишься или сломаешься.

Он в самом деле решил, что пытками заставит меня подчиниться? Многие пробовали, и все они похоронены и забыты.

Он взглянул мне в лицо:

– Ты до сих пор считаешь, что я просто священник? Ты был когда-то трактирщиком, помнишь? Думаешь, ты один далеко ушел с того места, откуда начал? – Васко ухмыльнулся. – Может, это тебя убедит?

Он снял повязку с глаза.

На меня смотрел абсолютно черный глаз, как у Элли. Вернее, как у Ахрийи.

– Я прошел долгий путь, чтобы получить это. Можно так сказать, побывал в ином мире. Поэтому знаю, что твоя рука была схожим даром. Жаль, что ты им не дорожил.

Глаз смотрел на меня, а я всматривался в его бездну и не мог оторвать взгляд от того, что там видел.

Остров. Ангелы в глубине моря. Другие ангелы в темных глубинах неба. Столп света.

Пирамиды с вершинами, уходящими под облака.

Мальчик и девочка идут к пирамиде и глядят на то, что их ждет наверху, – пористая туша со щупальцами, укутанная облаками.

– Скоро мы будем вместе, – говорит девочка. – Мы будем в лучшем мире.

– Я не хочу тебя покидать.

Она вытирает рукавом его слезы.

– Мы из одного чрева и когда-нибудь воссоединимся. Я обещаю. А пока ты должен быть храбрым.

Я услышал гул, преисполненный ужасного смысла, – словно обращенное в звуки шествие множества тысячегранных существ.

Васко снова натянул повязку на глаз, избавив меня от видения.

Ко мне вернулась способность двигаться.

– Ты вспотел, как кашанский ткач, – усмехнулся священник. – Что тебе показала бездна?

Я вскочил, и единственная рука метнулась к Васко, но каким-то волшебным образом он уже оказался за дверью.

Он захлопнул ее перед моим носом, и кулак ударил по дереву. Я рванул ручку, но дверь была уже заперта.

– Я тебе не фигура, – произнес я. – Ты еще пожалеешь об этом, Васко.

– Капитан Васко, – поправил он из-за двери.

– Во имя Архангела, капитан чего?

– Галеона, такого же величественного, как твой.

Он упоминал саргосскую Компанию Восточных островов. Это была торговая компания, доставлявшая в наши порты специи из Кашана по водным путям Аланьи. Единственные торговцы-этосиане, которым Селуки Аланьи дозволили проход через свои земли – вероятно, за взятки.

Шаги Васко стихли. Я кипел от ярости.

В тот же день я услышал постукивание по двери, из нее вывалился на пол маленький округлый кусочек дерева. Щель была меньше мизинца шириной.

Но достаточного размера для мягкого стекла. На сей раз по нему потекла не кровь, а газ с запахом патоки.

Я очнулся спустя какое-то время, чувствуя себя хуже, чем до того, как меня усыпили. Что они со мной делали?

На подносе у кровати лежала еда. Спелые фиги, хлеб с маслом и ножка куропатки с мятой. И еще стакан густого козьего молока.

Я понятия не имел, в честь чего такая роскошная трапеза, но не оставил ни крошки. После всех недель, проведенных в подземельях Костаны и на этой постели, я уже не так могуч, как прежде. Нужно подкрепиться.

Я попробовал отжаться с помощью одной руки. Ощущение было такое, словно к спине привязан галеон. Я едва оторвал тело от пола.

Зато оставшаяся рука умеет обращаться с мечом. Быть левшой – благословение в бою. Мечников обычно тренируют против правшей. Каждый раз, выходя на бой, я начинал с мечом в правой руке, правой ногой вперед, и на полпути менял стойку, что всегда сбивало с толку противников. Во время боя им приходилось менять ожидания. А размышлять – последнее дело, когда на тебя нападает здоровенный громила вроде меня.

На другой день мою комнату опять заполнили газом. Я проснулся рядом с новой тарелкой еды – на сей раз это были яблоки. Я уже много лун не наслаждался яблочной мякотью. А еще к ним добавили ломтик ветчины с перцем.

Мой отец назвал бы это императорским завтраком. Но мне представлялось, что императоры питаются еще лучше.

Я опять попытался отжаться – и теперь уже так легко не сдался. Тяжело дыша и собрав все силы, я сумел приподнять тело над полом и опять опустить.

Это стало началом.

Проходили дни. Я не жаловался – в конце концов, меня кормят. И к концу недели делал десять отжиманий за день. А к концу второй – сотню.

К третьей – триста.

И это был не единственный мой план. Я практиковал задержку дыхания и на третьей неделе дошел до пяти минут.

Только этого было мало. Снова пустив газ, они не входили, пока не прошло больше времени. Я не мог сказать сколько, потому что газ меня усыпил.

И я не узнал, что со мной делают, пока я сплю. Но заметил следы иголок на запястье и на руке выше. Меня чем-то кололи.

Временами я слышал пение. Отдаленное и чистое. Грустное, но вселяющее надежду. Я прижимал ухо к камню, но так и не разобрал, откуда оно доносится. И звучало оно слишком сладко для этого места, напоминая сон.

Однажды я проснулся – и надо мной стоял Васко. Так же было и с Мириам? Ей пришлось смотреть в его единственный глаз, когда она выталкивала из своего чрева Элли?

Я не мог пошевелиться.

– Надеюсь, угощение доставляло тебе удовольствие, – сказал он. – По какой-то причине Хит желает, чтобы тебя хорошо кормили. Тем не менее жаль, что мы не могли поговорить раньше. Я был занят, суета, то одно, то другое. Видит Принципус, аудиенции императора нелегко добиться.

В этот раз я мог шевелить языком:

– Какого императора?

– Все того же Иосиаса. Ты встречался с ним?

– Нет, и не стремлюсь.

– Забавно. Знаешь, в детстве я верил, что императора избирает сам Архангел. Думал, императору подчиняются все без исключения. А теперь мне жаль человека, держащего этот скипетр. И особенно жаль Иосиаса после того, как ты подорвал его власть. В сущности, он и не правит за пределами своей крепости в Гиперионе.

И неудивительно. Аланийцы уничтожили его войско у Сир-Дарьи. И мое войско тоже.

– Почему тогда ты так сильно хочешь с ним встретиться?

– Разумеется, чтобы ему помочь. Я хочу помочь всем. Я достойный человек. Родись я латианином, меня даже назвали бы святым. Я здесь для того, чтобы спасти империю, Михей. А еще я намерен спасти тебя.

Я захохотал, но смех вышел чудной, пронзительный и гортанный, поскольку я не контролировал свой живот.

– Ты намерен спасти меня против моей воли? Так типично для священнослужителя.

Улыбку Васко сменил хмурый взгляд.

– Я не священнослужитель.

– Тогда кто ты?

– Купец. Капитан. Но прежде всего я видящий.

Видящий. У меня волосы встали дыбом от этого слова. По спине скользнули холодные пальцы.

– Михей, – Васко потер сложенные ладони – кажется, этот человек постоянно мерзнет, нагорье для него не подходит, – я решил сделать из тебя ключ. Ключ к Высокому замку Гипериона. Я намерен преподнести тебя императору Иосиасу.

– Человеку, который обезглавит меня за измену? Как же это меня спасет?

– Правосудие может спасти твою душу. Помнишь, я говорил, что использую тебя как фигуру для игры в «Убийцу султана»?

Этот священник сам не знает, что говорит.

– Зачем жертвовать собственной фигурой?

– Вижу, ты не знаком с игрой. Тогда вот ближайшая аналогия: ты будешь куском мяса, который я повешу на дереве, чтобы выманить с неба орла.

– Ну и что ты станешь делать с орлом, когда схватишь его?

– Держать в безопасном месте довольным и сытым.

– И конечно же, в клетке.

Васко ухмыльнулся:

– Прежде чем я тебя отошлю, разберемся с одним вопросом – с твоей железной рукой. Как ты ее получил?

– Переспал с демоном.

Васко рассмеялся.

– Я в последний раз спрашиваю, Михей Железный. – Он указал на свою повязку. – Знаешь, в Инквизиции нас учили самым разным способам заставить человека заговорить. – Он потрогал повязку, словно собрался снять. – Но с этим ничто не сравнится. Ты уже пробовал. И чем дольше глядишь в эту бездну, тем больше она будет тебе показывать то, что… ранит до глубины души. Так что говори правду. Где ты взял эту руку?

Может, все же лучше сказать ему. Не хотелось мне этих ужасов. Я видел достаточно, когда Ашери принесла меня к тому плавающему алмазу с десятью глазами ангела Михея на оболочке.

Но я воин. Завоеватель. Мне хотелось воспротивиться нажиму священника.

Но мне также хотелось жить. Надо выиграть время, чтобы сбежать. Пусть же правда послужит оплатой.

– Я тебе не солгал. Я совокуплялся с демоном. Я дал ей свое семя, и за это демоница подарила мне ту руку.

– Скажи мне ее имя. – Он приподнял повязку, но не сдвинул в сторону.

– Ахрийя. Так она сама мне сказала.

Васко разразился истерическим хохотом:

– Ах, Михей. Ты спал с названой сестрой, а потом сменил ее на царицу дэвов. Уважаю. – Он развернулся, собираясь уйти.

– Погоди… Не отдавай меня Иосиасу, прошу…

Было тошно его молить, но я должен хоть попытаться.

– Мне не очень-то и хочется. Но я не могу тебе доверять. Как ты и сказал, ты не фигурка в игре. А играющих и без тебя слишком много.

– Нет, во имя души Мириам, не… – Сыграв этой картой, я надеялся на сочувствие.

– Бедная Мириам. Она была красавицей, да?

Да, была, под монашеским платьем. Бедра словно гора Дамав. Истекая кровью на ее надгробии, я думал о них.

– Я ее ревновал, – признал Васко. – Прежде чем появился ты со своим плебейским очарованием, я пытался флиртовать с ней. Но она всегда была со мной так сурова. Ты подобрал ключ к ее сердцу.

– Упрямство и настойчивость открывают много замков.

– Верно. Я не сразу это усвоил.

– Кстати, что случилось с твоим незаконнорожденным ребенком?

Еще одна карта сочувствия, которую я надеялся разыграть. Они были у нас обоих.

Васко сделал долгую паузу, а потом сказал:

– Очень жаль, Михей. Наши пути не раз пересекались, но в итоге привели в совершенно разные места. Однако у меня к тебе есть последний вопрос. – Он обернулся с порога и взглянул на меня. – Где Айкард? – Прежний глава моих шпионов.

– Почему ты хочешь это узнать?

Может быть, потому что оба они саргосцы?

– Мы с ним старые друзья. Так где он?

– Не знаю.

Раз уж Васко решил сдать меня врагам, незачем сообщать ему, что Айкард в Костане.

– Я найду его. Наши с ним пути в итоге сойдутся.

Васко закрыл дверь и оставил меня во тьме.

2. Васко

Я жаждал изменить мир.

Вы назвали бы меня целителем.

Но нет, я был лекарством. Мне надо было проникнуть в сердце больного.

Священная империя Крестес, так ее называли. И когда-то я тоже считал ее священной. Когда-то я верил в сказки, которые звались правдой.

Тогда я был священником и не сомневался в божественности этосианской церкви, патриарха и даже императора, о да.

Мои глаза открылись, когда Михей покорил Саргосу. Он заявил, что следует божественному пути этосианской религии. Что наши женщины и имущество останутся в целости, потому что мы правоверные.

Но его воины не соблюдали заповеди. А когда мы пожаловались, он сделал вид, будто не услышал.

Разочаровавшись в так называемых слугах Архангела, я превратился в патриота. Моим богом стала сама Саргоса, а моим кредо – величие ее культуры и семей.

Но когда я пересек море и увидел Кашан, его миллионные города с ткацкими фабриками, меня осенило: Саргоса слишком мала, слишком далека от центра цивилизации, чтобы стать чем-то бо́льшим, нежели сноской на страницах летописи.

И тогда моим богом стало золото. И до чего ж хорош был этот бог! Он служил мне верой и правдой, как я служил ему. Поклонение ему вело через все моря и земли. Это путешествие открыло мне глаза на истинного бога.

Единственного достойного поклонения.

Которому точно не поклонялись здесь, в этой часовне. Перед алтарем валялись обломки статуи Архангела – печальная груда из одиннадцати рук и крыльев. Помню, как когда-то сияла статуя, какой была яркой, когда художники из Мелтани раскрасили ее в синий и золотой.

И я вспомнил, где первосвященник спрятал свой экземпляр «Ангельской песни». Меня всегда удивляло, почему он делал тайну из чего-то столь обыденного. Я протянул руку и вытащил книгу из щели в стене. И тут же закашлялся от поднявшейся пыли. На обложке красовалось название, крупно написанное по-крестейски. Старым шрифтом, судя по вытянутым буквам.

Я полистал страницы толстого тома. Понюхал истлевший пергамент. Открыл книгу, поднял ее двумя пальцами и тряхнул – так иногда дергались несчастные идиоты, подвешенные на носу корабля.

Оттуда ничего не выпало, не считая пыли. Просто книга. С заметками, написанными на полях синими чернилами. Одна из них привлекла мое внимание:

«Каков вес каждого греха?»

Я прочитал стих, к которому относилась заметка: «И будут взвешены на весах перед Принципусом все дела добрые и дурные. Те, чьи добрые дела перевесят дурные, обретут вечный покой в Раю. Те же, чьи дурные дела перевесят добрые, будут вечно пить огонь».

Давно я не читал этот стих, но прекрасно помнил Песнь весов Последнего суда.

Позади сломанных и перевернутых скамеек стоял Хит.

– В чем дело, друг мой? – Мой голос прокатился эхом по разрушающемуся молитвенному залу.

– Он здесь, капитан. – Его голос был слишком тихим, чтобы вызвать эхо, но у меня хороший слух.

– Кто?

– Гонец из Высокого замка.

– Наконец-то.

Я вышел из часовни и встретился с гонцом перед комнатой Михея. Посланник был одноногим, но неплохо управлялся с деревянной ногой и палкой. Один кинжал висел у него на боку, второй спереди, как принято в Вахи, а помимо этого у него были сабля и аркебуза.

Я натянул улыбку на лицо:

– Я Васко деи Круз, капитан «Морской горы», – и протянул ему руку.

– Деи Круз… – хмыкнул он, даже не взглянув на мою руку. – На твоем языке ведь это означает «крест», верно?

Я кивнул.

– Когда я жил в Крестесе, меня называли саргосцем. А когда жил в Саргосе, крестейцем, – хохотнул я, но он сохранил серьезность. – По правде говоря, я и саргосец, и крестеец. И ни один из них.

Он даже не кивнул в ответ. Похоже, мое обаяние не действовало на одноногих, двинутых на оружии гонцов.

– Михей Железный… – сказал он. – Он здесь, в этой комнате?

– Да.

– Тогда позволь мне его увидеть.

Я сунул пальцы в рот и свистнул.

Хит принес мешок с газом и один цилиндр. Втиснул цилиндр в проделанное в двери отверстие и давил на мешок, пока не вышел весь газ.

– Это еще что? – поинтересовался гонец.

Наверное, объяснять ему, как мы это делаем, будет все равно что учить козу считать.

– Увидишь.

Семь минут спустя мы открыли дверь. Гонец вошел в комнату. Он опустил взгляд на огромного спящего завоевателя и с силой прикусил губу.

– Разбуди его, – почти с печалью сказал он. – Хочу услышать, как он говорит.

Я кивнул Хиту. Он взял иглу, смоченную в парализующем снадобье, и ткнул Михею в руку.

Прошло еще несколько минут. И потом я сам разбудил Михея, надавав ему пощечин.

Он закашлялся, несколько раз моргнул и уставился на нас:

– Эдмар?

Эдмар смотрел на Михея как на труп человека, которого любил. Теперь одноногий напоминал грустного мальчугана. И на лице Михея была та же вселенская печаль.

– Кого я пытался спасти, когда потерял ногу? – спросил Эдмар.

Михей ответил без колебаний:

– Ты пытался спасти меня. От забадара. И, клянусь Двенадцатью, ты меня спас.

Эдмар закрыл глаза, словно тонул в горечи. А затем повернулся и вышел, хоть Михей и кричал ему: «Брат! Брат!» Для одноногого он двигался с редким проворством. Мне пришлось поторопиться, чтобы догнать его.

– Так ты скажешь императору, что у нас настоящий Михей Железный?

Эдмар остановился посреди коридора и повернулся ко мне:

– Да, скажу.

Его слова вызвали у меня улыбку.

– И помни, в обмен на Михея я хочу…

– Ты получишь все, что требуешь, торгаш.

Так, значит, его неприязнь не относилась ко мне лично. Как это обнадеживает.

– Да, я торговец, но также правоверный этосианин и подданный императора Крестеса.

– Не сомневаюсь. – Он приблизился, нависнув надо мной. – Я знаю, кто вы такие, псы Компании. Когда-то я тоже прокладывал себе путь через моря набегами и жестокостью. Грабил корабли по пути к Восточным островам. – Он показал покрытые шрамами запястья. – Однажды я увидел корабль с сокровищами. Он одиноко плыл по сапфировому морю. Надо было догадаться, что это ловушка. В итоге меня отправили в Саргосу на галеоне, полном золота, пряностей и шелка. Я получил по заслугам – камеру меньше размером, чем дырка моей матери. Но я не переставал удивляться, как же мерзко воняет ваш город, да и выглядит не лучше. Богачи даже не понимают, в каком дерьме живут. Просто кучка старьевщиков.

Не сказать, что он был не прав, а правдой меня не обидеть.

– Скажи, лорд Эдмар…

– Я не лорд.

Как нехарактерно для Высокого замка – нанимать низкородных гонцов.

– Прошу прощения. Скажи, Эдмар, какие отношения связывают тебя с Михеем?

Эдмар вскинул голову:

– Мы были братьями по Черному легиону. Когда-то я с гордостью называл его Великим магистром, в то время он еще служил ангелам. Вряд ли торгашу знакома гордость от службы под одним флагом с единоверцами.

Он сильно заблуждался, но я не собирался рассказывать ему о своем прошлом священника.

– А сейчас? Где сейчас твоя гордость?

Он постучал тростью по деревянной ноге – клац-клац.

– Там, куда привела меня проклятая нога. А теперь послушай. Не позволяй Михею себя одурачить. Не спускай с него глаз. Он в объятиях тьмы.

Но кто лучше меня знаком с тьмой?

На этом встреча завершилась, я раздал указания Хиту и Тревору, а потом вскочил на кашанского мерина и поскакал вниз по реке Гиперион.

«Морская гора» дрейфовала у берега. Эти воды еще не видели такого великолепного галеона. Девяносто тонн дерева и металла, собранных для битв лучшими корабелами в этой части света. Каждый борт украшали по тридцать пушек, орудийные порты зияли, как темные злобные глаза какого-то глубоководного чудовища. Корабль был полностью оснащен, хотя придется снять с четырех мачт саргосские штандарты и заменить их на крестейские пурпурные. Деревенским жителям будет приятнее видеть четыре милосердных глаза Цессиэли, чем один глаз Принципуса, строгого судии.

Но на флаге Компании он был слегка другим. Глаз Принципуса выглядел не как овал, а как круглая монета. Мало кто замечал эти изменения, но так было проще узнать корабль Компании – первым делом новобранцы запоминали именно флаг.