Князь Фёдор. Меч Тамерлана

– Muori!!!

Н-да, доброго здравия он мне точно не желает… Отдернув руку назад, противник тотчас вскинул клинок над головой, намереваясь обрушить на мою голову резкий рубящий удар. Но прежде чем фашильон рухнул бы вниз, я с силой рванулся вперед, буквально протаранив врага щитом! Толчок вышел довольно сильным – итальянец потерял равновесие и попятился, отступил на пару шагов… И прежде чем он вновь бросился бы на меня, я успел рвануть из-за пояса верный чекан с граненым жалом-клевцом на обухе.

– Muori!!!

Противник вновь атаковал, в этот раз ударив по моему калкану баклером – небольшим «кулачным» щитом. Но баклер слишком мал, чтобы потеснить меня ударом щита в щит… Нет, это было лишь обманное движение – отвлекающее от резкого косого удара фашильона, вновь рухнувшего сверху!

Но я угадал этот удар, почуял его прежде, чем итальянский клинок начал движение вниз, и сумел уклониться, пригнуть голову и сместиться вперед с подшагом влево… Разворот корпуса, разгоняющий ответный удар, – и лезвие чекана врубается в открытую справа шею противника! Ведь последний провалился вперед во время атаки и уже не успел защититься…

Очередной морпех ринулся на меня с абордажным топором – так же подняв его над головой, чтобы поскорее рубануть сверху. Широкое лезвие, массивный боек – легкий плетеный щит его не остановит… Интуитивно поняв это еще на сближении, я все же прикрылся калканом. Но одновременно с тем нырнул вниз и на подшаге ударил по левой ноге фрязя! Рубануть не удалось – я провел атаку в движении, едва ли не боксерским нырком смещаясь вправо вперед. Так что удалось лишь полоснуть лезвием чекана повыше колена противника…

Но и этого оказалось достаточно, чтобы итальянец вскрикнул от боли и потерял равновесие, провалившись в собственный рубящий удар! Грозно загудев, вражеский топор лишь рассек воздух за моей спиной, а вот я, пружинисто распрямившись, рубанул на развороте, угодив бойком точно в висок ворога… Последний без звука тяжело рухнул на палубу – словно подкошенное дерево.

– Это вам и за брань с Мамаем, и за Кулики… И за Севастополь!!!

Как-то некстати вспомнилось, что в годы Великой Отечественной в Крыму и у Черноморского побережья Кавказа довольно успешно действовала 4-я флотилия MAS в составе сверхмалых итальянских подводных лодок и торпедных катеров. На счету флотилии имеются успешные поражения уже советских подлодок и кораблей, так что макаронники внесли свою лепту в падение Севастополя, все время осады снабжавшегося лишь морем…

Рукопашная схватка на палубе еще только набирает обороты. В хаосе ближнего боя да при крайне слабом освещении стрелять невозможно, так что генуэзские арбалетчики в большинстве своем бросились в сечу, вдвое увеличив число защитников корабля. Но и с ушкуев, стиснувших галеру с обоих бортов, поднялись практически все повольники и казаки, принявшись яростно рубить фрязей! Мои речные пираты – бойцы опытные, бывалые, а еще их просто больше. Так что бой мы однозначно забираем – вот только с какими потерями?

Неожиданно в отблесках факела я увидел впереди себя арбалетчика – последний, вопреки здравому смыслу, не выпустил самострел из рук и теперь целится именно в мою сторону! Страх обжег сердце; пытаясь спасти себя, я мгновенно рухнул на колени, одновременно с тем инстинктивно метнув топор вперед… Без замаха, одной лишь кистью – отчаянным движением обреченного, но дерущегося за жизнь человека.

Над ухом свистнул болт, пощекотав кожу. А чекан сделал в воздухе три оборота, с силой ударил в грудь генуэзца обухом, отбросив того назад… Но ведь к обуху прикован граненый штырь клевца! Арбалетчик рухнул на спину – рухнул с отчаянным, обреченным вскриком смертельно раненного… И я тотчас бросился к нему – забрать топор и при необходимости добить врага.

Добивать не пришлось: противник распластался на палубе, пытаясь остановить кровь из раны и не оказывая сопротивления. А мое внимание привлекли отчаянные крики под ногами – особенно отчетливо они раздаются из черного зева, ведущего с палубы вниз. Я едва не шагнул в него, но именно вопли прикованных к веслам рабов предостерегли меня от опасности… А то бы полетел кубарем вниз, свернув шею на лестнице! Точнее, на трапе, если пользоваться морской терминологией…

– Алексей, Миша, сюда! Помощь нужна!

Оторвавшиеся в пылу схватки телохранители поспешили на звук моего голоса; за ними увязалось с пяток дружинников.

– Братцы, внизу невольники! Может, и наши, братья-славяне… Нужно не только освободить их, но и организованно вывести на палубу, чтобы те не стали жертвами ушкуйников, а заодно и не напали на наших!

Гриди согласно закивали, и я коротко скомандовал:

– Миша и Алексей со мной, держимся чуть позади. Остальные – как только мы вырубим внизу всех фрязей, вы замрете на подъеме лестницы, сцепив щиты… Все, вперед!

Дружинные первыми спустились вниз, готовые прикрыть нас от арбалетных болтов не только щитами, но и собственными телами… Но последнее не потребовалось – на нижней, рабской палубе мы увидели лишь пяток надсмотрщиков, отчаянно секущих хлыстами прикованных цепями невольников. Последние дико кричат от боли, но все же пытаются поймать кнуты растопыренными пальцами да притянуть ворогов к себе… Пока что у рабов, отчаянно рвущихся сразиться за свою свободу, ничего не выходит, но среди отчаянной брани на всех языках я расслышал и забористые ругательства на родной русской речи!

– Бей!!!

Дружинные ринулись вперед, на опешивших надсмотрщиков, освещенных лишь тусклым светом пяти-шести факелов. Последние, хоть и достали фашильоны, а кто и простые тесаки, были истреблены в считаные секунды, после чего я возвысил голос:

– С вами говорит князь Елецкий Федор! Я веду в бой ушкуйников и казаков, фрязи – наши враги. Кто из невольников с Руси?

– Я, княже!

– Я!

– Исполать тебе, батюшка! Освободи!

– Всех освобожу! Остальные кто? Знаете их язык, сможете объяснить то, о чем прошу?

– Да, да!

Русичей среди рабов не столь и много – быть может, пятая часть. Как выяснилось, большинство гребцов – черкесы, но есть и собственно итальянские каторжники, попавшие на галеры за преступления или долги, и некоторое количество мусульман.

– Спросите их – пусть поднимут руки все, кто готов сражаться!

Черкесы как один вскинули руки, дико, яростно завыв. К ним присоединились и мусульмане, а вот итальянцы в большинстве своем остались молча сидеть на гребных скамьях, опустив глаза. Но не все…

– Значит так, освобождаем тех мужей, кто готов драться. Освобожденным от оков строиться промеж скамей, без моей команды наверх не подниматься! Дружинные – встать у подъема на палубу, никого наверх не пускать! Русичи… Русичи-невольники, становитесь позади всех. Сеча будет лютой…

Альтруизм – это очень хорошо. Я всегда за альтруизм, когда это разумно и возможно! А сейчас альтруизм – это сберечь как можно больше жизней моих ратников за счет рабов, мечтающих поквитаться с фрязями именно этой корабельной команды! Что же, мы даровали им свободу и шанс свершить возмездие за бесчисленные унижения, побои, истязания… За неволю – и столь короткую жизнь на гребной скамье.

Так что все справедливо…

Моим ратникам потребовалось не более пяти минут, чтобы освободить черкесов. И последние столпились внизу, ожидая начала схватки теперь уже молчаливо, но с бешено горящими глазами. Они подобрали ножи и тесаки надсмотрщиков, а я скрепя сердце отдал крепкому рослому горцу свой топор. Поделились оружием со вставшими в первом ряду адыгэ и прочие дружинные, а то уж как-то совсем не по-людски бросать их в бой с голыми руками… Впрочем, большинству придется добывать оружие именно в сече.

Как мы и условились, я первым ринулся наверх:

– Повольники, казаки! Все к бортам! Прижаться к бортам, выйти из боя!!!

Дружинники и ротники услышали мой голос, принялись спешно отступать к фальшборту; замершие на палубе фрязи, коих осталось не более полусотни, также начали сбиваться в кучу. Но в то же время на кормовой надстройке я разглядел арбалетчиков, принявшихся спешно взводить свои самострелы… Ну конечно, теперь-то хаос боя не мешает им целиться!

– Стрельцы, бей по арбалетчикам! Адыгэ, вперед! Руби!!!

Тетивы запели практически одновременно, но хлопки самострелов мгновенно потонули в диком реве и вое рванувших на палубу черкесов! Я как можно скорее отступил к фальшборту, дав дорогу истощенным горцам – последние ринулись на врага с такой безумной яростью, что мне стало не по себе… Даже самые измученные из невольников обрели силу крепких, здоровых мужей, пусть и ненадолго. Так что и сами генуэзцы невольно попятились назад под психическим напором адыгэ…

Вперед вырвался крепкий молодец, несущий в руках мою секиру; арбалетные болты унесли жизни его товарищей, но смерть пощадила храбреца. По крайней мере, до момента сечи; я еще успел разглядеть, как черкес молниеносно рубанул по замершему на пути генуэзцу, попытавшемуся подставить баклер под рухнувший сверху чекан… Фрязя мог спасти лишь маневр или собственный опережающий удар. Однако, дрогнув при виде разъяренных рабов, ринувшихся в атаку, и утратив мужество пусть на краткое мгновение, он не сделал ни того ни другого. И тотчас рухнул на палубу, заливая доски кровью из глубокой рубленой раны, перехватившей ключицу и грудь…

Яростная схватка на корабле очень быстро превратилась в кровавую бойню. С очень большими потерями с обеих сторон – атакующие явно решились заплатить за возмездие любую цену и не дарят пощады никому. Адыгэ хватают оружие на палубе или забирают его из еще теплых рук павших генуэзцев; ни те ни другие, за редким исключением со стороны фрязей, не успели облачиться в броню. Так что дерутся на равных, но черкесов больше, и к черкесам присоединились новые пленники, покинувшие палубу гребцов.

На наших глазах невольники захлестнули бывших господ неудержимой волной ярости и стали! И спустя минут пять хаотичной яростной сечи они уже пробились на боевую площадку в хвосте судна… Ют, если я не ошибаюсь? К концу боя на нем укрылись лишь несколько арбалетчиков и пара воинов в хорошей броне – возможно, офицеры. Но, так или иначе, рукопашная схватка на юте заняла считаные секунды, и сохранить жизнь офицерам ради выкупа никто не пожелал…

Я удивился, когда с юта спустился все еще живой черкес, до самого конца рубившийся моим чеканом. Окровавленный (но, как кажется, забрызганный именно чужой кровью), тяжело дышащий горец приблизился ко мне и протянул липкий, столь же грязный чекан. После что-то громко произнес, возвысив голос… Однако же я разобрал лишь одно слово – Екеж, показавшееся мне смутно знакомым.

– Княже, он говорит, что обязан тебе своей свободой и считает тебя своим господином, пока не спасет уже твою жизнь. Примешь ли ты его службу?

На мгновение заколебавшись, я все же уточнил:

– Это честный человек?

Выступивший из темноты переводчик из числа невольников согласно кивнул головой:

– Насколько мне известно – да. В плавании он старался поддерживать товарищей и помогать им – и не только касогов. Его зовут Екеж.

– Что же… В таком случае переведи Екежу, что я принимаю службу столь славного витязя и оставляю ему подаренное мной оружие.

Черкес, выслушав перевод толмача, лишь согласно склонил голову, опустив топор. Вот и еще один воин в мою дружину…

Глава 3

Липень (июль) 1382 года от Рождества Христова. Гавань Порто-Пизано

Бой на остальных галерах постепенно затих – пусть и позже, чем на нашем корабле. На одном судне схватка кипела еще минут так десять, не менее! Хотя я предупреждал ватажных голов о рабах-гребцах, люто ненавидящих господ-генуэзцев еще до начала абордажа… Ладно, где смогли, там освободили по ходу схватки, и, надеюсь, действительно серьезных потерь нам удалось избежать. Увы, в настоящий момент нет никакой возможности выяснить реальное положение дел.

Ну вот не изобрели еще повольники семафорную связь!

Но мысли о потерях не единственное, что меня сейчас тревожит, потому как на пристанях поднялась какая-то подозрительная суета. В темноте, увы, ничего не видно – ночной мрак из надежного союзника стал врагом. Что же…

– Миша, Алексей! Соберите уцелевших невольников-русичей, разбейте на десятки и поставьте на каждый голову из числа дружинных. Толмач!

Ко мне суетливо подбежал невысокий щупловатый (ну а каким еще быть после рабских харчей?) мужик с заметными залысинами на висках.

– Тебя как звать?

– Аристархом, княже.

У меня глаза полезли на лоб от удивления:

– Вот как? Кто же тебя назвал таким дивным именем? Мать или отец?

– Матушка, княже… Я не русич, я ромей. Но долгое время прожил на Руси, а после в землях адыгэ, служил в Зихийском епископате.

– Так ты священник?

Аристарх понуро склонил голову:

– Был им… До рабства.

– Понятно… Аристарх, переведи Екежу, что черкесы потребуются мне прямо сейчас. Пусть поговорит со своими – все мужи, кто возьмет в руки оружие и примет участие в бою за город, получат равную долю добычи с моими воями. А кто надумает, тот также вступит в мою дружину. Пусть соберут не только оружие, но и брони и собираются на палубе… Я посчитаю наши потери и уже тогда разобью адыгэ по стругам.

Грек согласно кивнул, после чего уточнил:

– Думаю, за Екежем пойдут все зихи. Все же он княжеского рода, а среди уцелевших черкесов есть его бывшие воины…

– Вот и действуй… Ротники! Нужно снять «тюфяки» с бортов. Хотите – вырубайте станки, но пушки нам потребуются уже сейчас!

Захваченная нами галера вооружена всего лишь шестью небольшими бомбардами – все же огнестрельное оружие пока еще не получило масштабного распространения в Западной Европе. А в морских схватках генуэзцы издревле полагаются на точность и убойную дальность стрельбы своих арбалетчиков. Более того, серьезных морских орудий на лафетах, насколько мне известно, вообще нигде нет… Так что остаются лишь небольшие пушечки, в будущем известные как фальконеты. Причем, как я понял, начать бить из них картечью фрязи не догадались, но, возможно, помимо каменных ядер они также могут использовать и раскаленные железные. В этом случае ядро работает как зажигательный снаряд.

По ходу корабельной схватки воспользоваться бомбардами генуэзцы не успели – мои абордажные команды тотчас оттеснили противника от фальшбортов. Но теперь не использовать трофейное и столь прогрессивное оружие я считаю едва ли не преступным…

– Заодно соберите весь запас болтов! Да и самострелы трофейные подбирайте, пригодятся!

Приготовления к штурму Порто-Пизано заняли не менее получаса – необходимо было посчитать своих убитых, оказать помощь раненым. В общей сложности выбыло восемнадцать человек, но это со всех четырех кораблей… А кроме того, требовалось сформировать заново команды с учетом пополнения черкесов и закрепить станки трофейных бомбард на ушкуях повольников и казачьем струге. Заодно уж и сформировать расчеты, объяснив новоиспеченным артиллеристам, как заряжать бомбарды и как стрелять из них… Короче, это просто отлично, что мы уложились всего в полчаса.

К тому же мне пришлось ждать звуковых сигналов о готовности выступить и со стороны ватажных голов. И только когда последний из них единожды протрубил в рог, я прислонил к губам собственный и дважды ответил протяжным ревом.

Сигнал к общей атаке!

Буквально десяток секунд спустя от пристани отчалила небольшая галера-фусте, силуэт которой едва различим в ночи. С заледеневшим сердцем я принялся следить за движением огоньков на корме и носу корабля, способного броситься нам наперерез и нанести немалый урон даже в одиночку! Ведь у вражеских арбалетчиков будет преимущество высоты бортов их судна, да и пушечное вооружение на фусте вполне может быть… А еще – в теории, конечно, – даже малая галера вполне может протаранить низкий борт струга надводным шпироном.

Короче, в маневренном бою мы на стругах генуэзцам вообще не соперники.

Но, слава богу, нет – вражеский корабль резко завернул в сторону от захваченных нами галер (и идущих к берегу ушкуев!), взяв курс на восток. Очевидно, в сторону уцелевшей венецианской Таны… Хотя кто знает на самом деле? Отойдут от порта как можно дальше, а там повернут на юг. Быть может, даже за подмогой пошли, хотя это и маловероятно – до Бальзамихи, ближайшей азовской колонии генуэзцев, по морю километров семьдесят, не меньше. Да и не колония это – так, перевалочный пункт с относительно удобной гаванью на месте будущего Ейска…

Следом за галерой, однако, от пристаней отчалило еще с десяток судов поменьше, также взявших курс в сторону от приближающейся к порту эскадры ушкуйников! И, примерно прикинув оставшееся до причала расстояние, я громко воскликнул:

– Давай!

Сформированные мной орудийные расчеты заранее зарядили свои фальконеты, следуя моему примеру. Так что и пороховые картузы, плотно забитые прибойниками в стволы, и связки болтов, утрамбованные в пушечные жерла, – все на месте. Разве что порох в запальные отверстия заранее не засыпали, боясь, что отсыреет от морских брызг… Но теперь я сам пробил картуз трофейным протравником сквозь запальное отверстие и насыпал сверху немного пороха.

– Зажмурили глаза… Пали!!!

Первая команда – экипажу, чтобы яркая в ночи вспышка зажженного пороха не ослепила воев, вторая – уже всем новоиспеченным артиллеристам. Надеюсь, они не слишком увлеклись с запальным порохом…

Сноп высеченных огнивом искр полетел вниз, на пушечный ствол, и тотчас раздался оглушительный с непривычки грохот! Ушкуй ощутимо качнуло на волнах, а вспышка порохового пламени больно ударила по глазам даже сквозь смеженные веки; на соседнем ушкуе вдобавок раздалась отборная брань. Раскрыв глаза, я понял, что ненадежно закрепленный станок бомбарды не выдержал отдачи выстрела и пушка запрокинулась на незадачливого артиллериста. Хорошо будет, если не покалечила…

И все же риск стрельбы себя оправдал. Россыпь «трассирующих» подпаленным опереньем болтов устремилась к причалу, и пусть часть их упала в море, а часть прошла выше человеческого роста, несколько болтов нашли свои цели, вонзившись в тела генуэзских воинов и их щиты.

А заодно чуть подсветив противника, изготовившегося встречать нас арбалетным залпом в упор.

– Суши весла! Перезаряжай «тюфяки»!

Мы открыли огонь на большей дистанции, чем выстрел из самострела, все же из бомбард болты летят куда сильнее и раза так в полтора дальше. Следовательно, необходимо реализовать преимущество нашей артиллерии прежде, чем мы окажемся в зоне поражения стрелков врага… И поскольку перезарядка наших пушек длится дольше, чем перезарядка арбалета, то единственный выход в сложившийся ситуации – просто не плыть.

Я уже не раз перезаряжал бомбарды, так что и опыта хватает, и времени мне требуется не так много – полминуты максимум. Куда меньше, чем оставшимся двум расчетам… Так что для верности я подождал еще с полминуты, прежде чем приготовить кресало, и выкрикнуть приказ:

– Пали!!!

Второй выстрел пришелся чуть точнее – я взял небольшую поправку, чтобы уложить как можно больше болтов в цель. К тому же ушкуй все одно несет волнами к берегу, пусть и не с той скоростью, что развивают наши гребцы… В этот раз куда больше болтов нашли свои цели, но большинство их бесцельно уткнулись в павезы поджидающих нас арбалетчиков. Все понятно – на причалах нам приготовили воистину теплый прием!

А ведь пока мы будем прорываться сквозь ряды стражи, генуэзцам-купцам вполне хватит времени перевести рабов в крепость, а то и вовсе их перебить…

– Берем правее, гребем к песчаной косе! Все слышали?! По цепочке передавайте! Гребем к песчаной косе, там высаживаемся!

С тоской подумал, что догадайся я взять на галере каменные ядра к бомбардам, то их убойной мощи хватило бы размочалить павезы в щепки… Но все мы задним умом крепки. Так что придется сменить точку высадки и причалить там, где генуэзцы не смогут нас встретить градом болтов. Возвращаться к кораблям за ядрами не вариант – очередные, весьма ощутимые потери времени…

Обходной маневр и так обойдется нам примерно в полчаса, не меньше. И вновь острое сожаление – будь мое войско чуть более организованным и управляемым, я мог бы направить в обход лишь часть ушкуйников, сковывая генуэзцев на причале перестрелкой и угрозой высадки. И бьюсь об заклад, что у фрязей началась бы паника, как только отряд повольников зашел бы им в тыл, перерезав путь отступления в замок!

Увы, не имея возможности отдать внятный приказ с помощью сигналов рога, да еще и в кромешной темноте, не обговорив заранее саму возможность такого маневра с ватажниками… Короче, я просто сорвал бы себе голос, пытаясь доораться до Дмитрия Шуя или кого из голов в попытках объяснить свой замысел.

Наконец мой ушкуй мягко ткнулся в сырой песок, и дружинники принялись спешно покидать судно, прыгая прямо в воду. Последовал за ними и я – прохладная вода только взбодрила разгоряченное греблей тело (и сам взялся за весло, заменив раненого гридя); некстати подумал, что в этом году все-таки искупался в море!

– Ватажные головы, ко мне! Доложить о потерях!

Пусть не сразу, но на берегу нам удалось собрать людей в единый кулак и заодно уточнить потери. В общей сложности абордаж стоил моему воинству полутора сотен раненых и убитых, однако места выбывших заняли не менее сотни добровольцев-рабов. Даже лучше, чем я предполагал, учитывая, что бились мы с пятью сотнями генуэзцев – это по меньшей мере!

Но теперь самая большая проблема – это гарнизон Порто-Пизано и его решительный командир. Сколько пешцев и арбалетчиков встречало нас на пристанях? Две сотни, три? Навскидку сказать сложно, но наверняка не меньше…

Да, наш обходной маневр поставил фрязей перед непростым выбором. Отступить в крепость, изготовившись отразить штурм на выгодной позиции, и без всякого риска дождаться, покуда неизвестные пираты не уберутся из акватории порта? Или же двинуть им навстречу, даже примерно не представляя численность и с кем предстоит столкнуться?!

Я на месте коменданта крепости выбрал бы первое – уж времени эвакуироваться у горожан было вполне достаточно, так что свой воинский долг он выполнил сполна.

Вот только Порто-Пизано, как ни крути, торговая генуэзская фактория, в ней заправляют купцы, а у последних здравый смысл может и отказать, если речь зашла о товарах и дорогом имуществе… А раз так, то местные нобили вполне могут вынудить коменданта встретить налетчиков в полевом бою! Не выгодном ни для нас (потери, потери, снова потери!), ни уж тем более для гарнизона. Местная стража очень рискует, вступая в бой с трехкратно превосходящим врагом…

Однако комендант замка все же рискнул. Мы поняли это, как только впереди захлопали тетивы и сразу несколько черкесов, посланных нами головным дозором в сторону порта, свалились на песок.

– Назад! Назад!!!

Комендант пошел на риск. Впрочем, своих воинов он расположил в удобном месте, где узкая полоска пляжа, стиснутая с одной стороны обрывистым склоном мыса и морем с другой, идет на подъем. А вот на высоте этого подъема арбалетчики, прикрытые ростовыми павезами, и встали, полностью преградив нам путь… Не знаю, в каком числе, но у них прочные, надежные щиты, способные удержать болт, а у нас – легкие калканы, удобные лишь в абордаже.

– Дмитрий! Шуй, Дмитрий!

– Здесь я, княже!

Из густой толпы ротников ко мне пробился атаман; с облегчением выдохнув, я принялся скороговоркой излагать сформировавшийся в голове план:

– В лоб мы не пробьемся, а если и пробьемся, то с большими потерями! Поступим так – вы с повольниками становитесь здесь, вперед выдвигай своих стрельцов. Вряд ли фрязи сами начнут атаку, но если начнут, залп самопалов остудит их пыл.

Дмитрий коротко кивнул:

– Так, княже, а ты?

– Я беру струги с «тюфяками», вновь спускаюсь на воду и, покуда еще не начало светать, разворачиваю их напротив берега. Казаков же отправлю обратно на пристань – наверняка там никого уже нет… А если есть, донцы примут бой и скуют фрязей сечей, помешают им прийти на помощь соратникам.

– Так, княже, ладно придумал… Значит, нам ударить после выстрела с ушкуев?

– Именно так, друг мой, именно так! Генуэзцы развернули щиты лицом к нам, и, если они не увидят кораблей, наш залп придется на правый, незащищенный бок ратников! А как только мы ударим, сближаетесь с фрязями, один залп из самострелов – и только вперед! Пока враг не очухался…

Дмитрий согласно склонил голову:

– Добре, княже. Добре придумал!

Я дружески хлопнул атамана по плечу:

– С Богом, друже! Михаил, Алексей, дружина – за мной! Казаки – назад, к стругам!

Как бы мы ни спешили, как быстро мы ни гребли, обливаясь потом в довольно прохладную ночь, менее чем через двадцать минут на огневой рубеж выйти просто не успели. Довольно долго для ожидания… И вражеский военачальник сделал свой ход. Его воины бросились в атаку внезапно, храня молчание, надеясь лихо ударить по замешкавшимся налетчикам, утратившим инициативу.