40 км во льду

А потом начался новый звук. Треск. Будто кто-то ломал огромные кости. Это трещал лёд – рос, расширялся, сдавливал город в своих объятиях.

Марк поднял голову.

– Слышите?

Все прислушались.

– Что? – шепнула Надя.

– Тишину. Она… дышит.

И правда – в этой тишине действительно было дыхание. Медленное, глубокое. Как будто лёд стал лёгкими города. Он вдохнул – и не выдохнул. Ещё.

Антон обнял семью крепче. Они живы. Пока.

На оконном стекле от пламени свечи осталось пятно сажи. Кто-то – может Алиса, может Марк – провёл по ней пальцем. Получился крестик. Или просто след.

След того, что здесь ещё есть люди.

Пока есть.

Пока лёд не сотрёт и это.

«Сегодня Бади вернулся. Значит, мы ещё дома.»

(Из блокнота Алисы, 3 января)

❄❄❄

Глава 4. Холодный дом

«Дом держит нас, пока может. Потом отпускает.» – найдено на стене подъезда

4 января 2027 | День 4 катастрофы

Локация: Владивосток / район Первая Речка

Температура: -58°C | Ветер: 34 м/с (ощущается как -86°C)

Связь: полностью отсутствует

Ресурсы: еда на 16 дней, газовые баллоны (1 в плитке + 2 запасных), батарейки 2 пачки

***

Утро наступило серым и тусклым. Без электричества время потеряло чёткость – только слабый свет за обледенелыми окнами подсказывал, что ночь закончилась.

Антон проснулся в импровизированном коконе от холода. Не резкого, как вчера, а глубокого, проникающего в кости. Дыхание превращалось в облачко пара прямо перед лицом. Нос щипало от холода, а в горле першило – воздух был слишком сухой, выморожённый. Каждый вдох слегка обжигал лёгкие. Надя спала рядом, укутавшись так, что видны были только ресницы, покрытые инеем. Дети спали вместе с котом, запутав ноги и руки друг в дружке как комок ниток.

– Надюш, просыпайся.

Она пошевелилась под горой одеял, и он услышал, как хрустнула наледь на ткани.

– Холодно… Ещё пять минут…

– Тумбочка возле окна во льду, – Антон указал на неё пальцем.

Надя резко села, сон как рукой сняло. В полумраке комнаты тумбочка блестела, покрытая толстым слоем инея.

– Боже… она же в метре от окна…

– Нужно будет передвинуть одеяла подальше, вглубь комнаты, – сказала она, вставая.

Вода перестала бежать. Ни на кухне, ни в ванной. Просто мёртвые краны. Антон покрутил вентиль – тот проворачивался с сухим скрежетом, будто ржавчина съела резьбу изнутри. Из глубины труб донёсся глухой стон – последний вздох замёрзшей водопроводной системы.

На кухне собрались все четверо, закутанные в одеяла. Бади сидел на коленях у Марка, грелся, его шерсть была взъерошена от холода. Антон достал походную газовую плитку. Руки дрожали – то ли от холода, то ли от понимания, что это их последний источник тепла.

– Сколько у нас баллонов? – спросила Надя.

– Три. Один уже стоит, два запасных.

Пламя загорелось с тихим шипением. Синий огонёк казался чудом в этом ледяном аду. Поставили чайник, начали размораживать остатки нормальной еды и топить лёд – его вокруг было слишком много.

– Пап, может, сделаем костёр? Будет тепло, – спросил Марк, глядя на огонёк.

– Где? Дома? Нельзя, ты что. Дым же будет.

– А если в кастрюле? Накроем крышкой!

Антон на секунду задумался. В его глазах мелькнуло отчаяние.

– Ну… можно попробовать, – начал он. – Сделаем дырки и поставим у окна…

– Вы что, угореть хотите? – резко перебила Надя. Её голос дрогнул. – Совсем с ума сошли? Вся квартира в дыму будет!

– Ну да, малышка, ты права…

– Лучше замёрзнуть, чем угореть. Хотя бы проснёмся.

Антон не ответил, молча стоял и делал завтрак. В квартире без вентиляции любой дым – это смерть. Тихая, незаметная. Он старался не думать о том, что холод – тоже смерть, просто более медленная.

Алиса сидела тихонько, обхватив кружку с чаем. Пар от кружки оседал на её лице, превращаясь в микроскопические льдинки, которые она время от времени стряхивала дрожащей рукой. Она достала блокнот, начала писать. Карандаш плохо слушался в окоченевших пальцах.

«4 января. Папа хотел устроить пожар дома. Мама спасла нас. Вода кончилась. Пальцы мёрзнут.»

После завтрака Антон решил проверить соседей. Взял молоток – на всякий случай – и вышел на лестницу. Холод в подъезде ударил кулаком. На ступеньках – следы вчерашней трагедии.

Спустился на второй этаж. С каждым шагом лёд под ногами хрустел, как битое стекло. Постучал к Михалычу.

– Сосед! Ты как там? Живой?

Тишина. Потом – шаги. Медленные, шаркающие. Будто человек еле передвигал ноги.

– Да… – голос доносился откуда-то из глубины квартиры. Слабый, с хрипотцой, будто каждое слово давалось с трудом. – Всё нормально… Просто приболел…

Между словами – долгие паузы, тяжёлое дыхание. Антон прижался ухом к холодной двери.

Михалыч кашлянул – глухо, надрывно, долго не мог остановиться.

– Может, что нужно? Лекарства есть?

– Не надо, все хорошо… Не открываю дверь… Тепло уйдёт…

Антон понял. Михалыч что-то недоговаривал. Но что он мог сделать? Выломать дверь? А потом?

– Если что – стучи по батарее. Услышим.

– Хорошо… Иди…

Последние слова прозвучали как прощание.

Антон спустился к Кравченко на первый. Дверь была покрыта толстым слоем льда – больше, чем другие. Лёд натёк снизу, будто вода лилась из-под двери и замерзала. Постучал.

– Эй! Как вы там? Всё хорошо?

Тишина.

Постучал сильнее. Потом ударил кулаком. Костяшки пальцев взорвались болью от удара о промёрзшую дверь.

– Вы там живы?

Прислонился к двери. Ни звука. Ни плача, ни голосов. Ничего.

Вернулся домой. Надя встретила его в прихожей.

– Ну что там?

– Михалыч ответил, но не открыл. Говорит, болеет.

– А эти, с первого?

Антон покачал головой. Обнял жену, почувствовал, как она дрожит – не только от холода.

К вечеру стало понятно – в квартире долго не выжить. Даже все вместе под одеялами они едва сохраняли тепло. Газ расходовался быстро – чайник, еда, попытки согреть хотя бы одну комнату. Тепло уходило мгновенно.

К ночи температура упала ещё ниже. В окнах появились новые трещины – они не выдерживали перепада температур. Антон заклеил их скотчем, но тот плохо держался на обледенелых стеклах, отваливался через минуту.

– Завтра попробуем что-нибудь придумать, – сказал он, укладываясь спать.

Но все понимали – придумывать особо нечего. Дом медленно замерзал. Стены покрывались инеем изнутри, пол хрустел под ногами. А вместе с домом замерзали и они.

***

5 января | Температура: -61°C | Ветер: 28 м/с (ощущается как -87°C)

Проснулись от запаха гари. Едкий дым слегка просачивался через щели в окнах, щипал глаза, заставлял покашливать.

– Что-то горит? – Надя закашлялась, прижимая к лицу край одеяла.

Антон подошёл к окну, посмотрел. В обледенелом стекле отражалось оранжевое зарево. Вдали всё ещё полыхало – нефтебаза горела третий день. Ветер сменил направление и нёс дым прямо к ним.

– Как будто весь район горит, – прошептала Надя.

Скотч не держался – постоянно отклеивался от наледи. Пришлось закрывать тряпками, старой одеждой. Но дым всё равно проникал, оседал на языке горьким привкусом.

На завтрак разморозили последнее яйцо – оно треснуло от мороза. Остатки хлеба превратились в каменные куски, какие-то полуфабрикаты слиплись в один ледяной ком. Первый газовый баллон начал сдаваться – пламя становилось слабеей.

– Сейчас потухнет, – сказала Надя, глядя на умирающий огонёк.

– Да… Осталось два…

После завтрака Антон решил спуститься к Михалычу – постучал в дверь. Тишина ответила ему. Долгая, тягучая.

– Эй Михалыч! Ты как?

Долгая тишина. Потом – еле слышный голос, словно из могилы.

– Да…

Один звук. Даже не слово – выдох.

– Я тебе тут пару конфет принёс – дети передали.

– Не надо… Я в порядке…

Но голос говорил обратное. Слабый, прерывистый. Между словами – влажные хрипы. Михалыч явно был болен.

– А еда есть? Вода?

– Есть, есть… Все хорошо… Иди…

Антон постоял у двери. Он всё равно не смог бы помочь. Никто не смог бы.

К Кравченко даже не стал спускаться. Знал, что услышит только тишину. Ту особенную тишину.

Вернулся домой. Семья сидела в большой комнате, сбившись в кучу. Их дыхание создавало маленькое облако тумана над головами. Марк играл с солдатиком на подоконнике, водил им по ледяным узорам.

– Смотри, мам, – позвал он. – Тут лица!

Надя подошла, посмотрела. В хаотичных узорах инея, подсвеченных тусклым дневным светом, действительно мерещилось что угодно. Марк водил пальчиком по стеклу, обводя контуры.

– Вот дядя с усами… вот собачка… а это похоже на Бади!

– Это просто узоры, малыш.

– Нет, они настоящие. Видишь – вот дядя, вот тётя, вот собачка. Они говорят.

– И что говорят?

Марк прислушался, наклонив голову к окну. Его дыхание на мгновение создало прозрачное пятно на стекле.

– Говорят… тихо-тихо. Что скоро придут. За нами.

Родители переглянулись. Стресс, холод, изоляция – всё это сказывалось на ребёнке. Или он просто фантазировал, спасаясь от страха.

– Они добрые, – добавил Марк. – Просто холодные. Как лёд. Как солдатик.

Он поднял игрушку – пластик покрылся тонким слоем инея, который блестел в тусклом свете.

До вечера семья просидела в комнате: грелись, думали, молчали. Воздух становился всё более спёртым – без вентиляции, с заткнутыми окнами. Пахло немытыми телами, кошачьим туалетом, остатками еды. Но открыть окно означало впустить смерть.

Алиса сидела в углу с блокнотом. Долго смотрела на чистую страницу, держа карандаш над бумагой. О чём писать? О том, как умирает дом? Как молчат соседи? Как её маленький брат сходит с ума?

Карандаш дрожал в пальцах. Она подула на руки, растёрла. Наконец написала.

«5 января. Михалыч жив. Наверное. В квартире невкусно пахнет.»

Вечером заметили кое-что странное. Когда ветер стихал – а это происходило ближе к ночи – становилось заметно теплее. Не тепло, конечно. Но разница в десять-пятнадцать градусов ощущалась как спасение.

– Если идти куда-то, то только ночью, – сказал Антон. – Днём этот ветер быстро убьёт нас.

– Идти? Куда идти? – Надя обняла детей крепче. В её голосе звучала паника.

– Не знаю. Но здесь мы долго не протянем. Нам нужно какое-то место, где будет тепло. Может дача. Там печка, дрова, еда…

– Это очень далеко, а мы с детьми! По льду!

– Ну думаю километров сорок. Другого выхода нет.

Ночью Марк просыпался несколько раз. Подходил к окну, смотрел на узоры. Шептался с ними, кивал, будто получал ответы. Родители делали вид, что спят, боясь спугнуть его странное спокойствие.

– Они говорят – скоро, – прошептал он солдатику. – Надо собираться.

***

6 января | Температура: -64°C | Ветер: 25 м/с (ощущается как -89°C)

Второй баллон работал третий день. Экономили как могли – грели только самое необходимое. Каждый раз, включая горелку, прислушивались к шипению газа – не слабеет ли? Но к обеду стало ясно – долго он не протянет.

Антон подошёл к окну. То, что он увидел, заставило его похолодеть сильнее, чем мороз за окном.

Вдалеке дома умирали. Лёд пожирал их снизу: бело-синяя корка поднималась от земли, этаж за этажом. Прозрачная, словно стеклянная гниль, она медленно затягивала фасады, окна, превращая дома в хрустальные гробы.

– Надюш… иди сюда.

Она подошла, посмотрела. Долго молчала. Её рука нашла его руку, сжала до боли.

– Лёд движется, – наконец сказал Антон. – Медленно, но движется. К нам.

– Сколько… сколько у нас есть времени?

– Дня три? Может, четыре. Потом мы уже не выберемся.

Алиса сидела рядом с открытым блокнотом. Карандаш замер над бумагой.

Минута прошла. Другая. Наконец она просто вывела дрожащими буквами.

«6 января. Второй баллон скоро закончится. Лёд поедает соседние дома.»

После обеда дом начал трещать. Сначала тихо – как будто кто-то хрустел пальцами. Потом громче. Треск шёл откуда-то из глубины стен, из самого нутра здания.

– Что это? – испугалась Надя.

– Наверное лёд давит на дом, – ответил Антон, хотя сам не был уверен.

К вечеру треск усилился. В углу комнаты появилась трещина – тонкая, как волос. Пока.

Антон снова спустился к соседям. У двери Михалыча остановился, прислушался. Тишина. Даже того хриплого дыхания больше не было.

– Михалыч?

Постучал. Сначала тихо, потом громче. Кулак глухо ударял в промёрзшую дверь.

– Михалыч, ответь!

Ничего. Он знал, что это значит. Но всё равно стоял, надеясь услышать хоть что-то. Хриплый кашель, шарканье, стон. Что угодно.

Тишина. Абсолютная. Мёртвая.

Вернулся домой. Надя встретила его взглядом – вопросительным и страшащимся ответа одновременно. Она всё поняла по его лицу.

– Не отвечает, – прошептал Антон.

Больше ничего говорить не стал. И так всё понятно.

К ночи второй баллон начал сдаваться. Пламя дрожало, становилось всё меньше. На последних огоньках растопили лёд для чая, подогрели остатки еды.

– Завтра подключим последний, – сказал Антон. – А потом всё…

– Нужно собираться, – твёрдо сказала Надя. Её голос не дрожал. – Сколько до дачи идти?

– Если бы мы с тобой вдвоём шли, в тёплую погоду, с небольшими остановками, то часов десять наверное. С детьми думаю часов тринадцать-четырнадцать. А вот ночью, по льду, в адский минус, я не знаю, дня два? Может три? И нам придётся где-то останавливаться, днём отдыхать, пережидать. Какие-то места продумать нужно заранее, куда идти.

– Что-то мне страшно, – тихо сказала Надя. Теперь, произнеся план вслух, она осознала весь ужас предстоящего.

– Мне тоже. Смотри. Предлагаю делать небольшие перебежки. Сначала попробуем дойти до супермаркета, поищем там газовые баллоны, еду, воду. Потом может до спорткомплекса на Молодёжной, дальше нужно дойти до кинотеатра "Иллюзион", это места которые точно будут открыты, и можно найти чем перекусить и место где согреться. Других вариантов думаю нет.

– Хорошо, Тош, – голос её дрогнул. – Если ты уверен, то всё получится.

Они обнялись. И пару минут стояли неподвижно. Каждый думал о предстоящем пути. О сорока километрах льда. О детях. О том, что может пойти не так.

Марк сидел у окна, смотрел на узоры. В лунном свете они казались живыми – двигались, менялись, перетекали друг в друга. Иней рос, создавая новые картины.

– Лёд говорит – пора, – сказал он спокойно. – Завтра ночью. Когда ветер уснёт.

– Откуда ты знаешь? – спросила Алиса.

Марк не ответил, молча рисовал пальцем на стекле.

Родители больше не спорили с его видениями. Может, это и правда интуиция. Или просто ребёнок подслушал их разговоры и переработал по-своему. Какая разница?

Ночью дом трещал сильнее. Будто великан сжимал его в кулаке, проверяя на прочность. Где-то этажом выше что-то упало с грохотом. Потом снова тишина.

Антон не спал. Думал о предстоящем. Но остаться – значит умереть точно. Хотя бы там есть шанс.

Маленький. Призрачный. Но шанс.

***

7 января | Температура: -67°C | Ветер: 40 м/с (ощущается как -94°C)

Последний день дома начался с того, что второй баллон умер окончательно. Пламя дрогнуло последний раз и погасло. Антон подключил третий – последний. Руки дрожали, когда он закручивал вентиль.

– Ну вот и всё, – сказал он.

– Тогда давайте собираться. И приготовим вкусный горячий завтрак. Последний…

Слово повисло в воздухе. Последний завтрак дома. Последний день в тепле. Последний…

Готовили молча. Каждый понимал – это последняя еда за этим столом. Последний раз, когда они сидят на этой кухне. Последний день в квартире, которая была домом.

Остатки еды из морозилки шипели на плитке. Надя накрошила каменный хлеб. Антон открыл банку тушёнки – последнюю из тех, что взял у бабушки Лиды. Мясо было покрыто белым жиром, застывшим как воск.

– Грустно как-то уходить, – сказала Надя, оглядываясь. – Столько лет здесь прожили…

Её голос дрогнул.

– Выше нос малышка, – Антон взял её за руку. Его пальцы были ледяными. – Мы ещё вернёмся. Просто переждём до весны на даче. Лёд растает, всё наладится. Я уверен.

Но в его голосе не было уверенности. Только надежда. Тонкая, как лёд на окнах.

После завтрака начали собираться. Что взять в дорогу, когда не знаешь, доберёшься ли?

– Документы, – Надя складывала паспорта и свидетельства в непромокаемый файл.

– Еду, какая есть. Консервы, крупы.

Антон открывал шкафы, выгребал всё съедобное. Банки глухо стукались друг о друга.

– Одежду самую тёплую.

Алиса вытащила все свитера, какие нашла. Даже те, из которых выросла. Всё пригодится.

– Батарейки и фонарики.

– Аптечку.

Собирали методично, стараясь не думать о том, что оставляют.

Алиса молча засунула блокнот под куртку, поближе к телу. Страницы были исписаны её дрожащим почерком. Марк не выпускал солдатика из рук. Пластиковый воин покрылся инеем, стал похож на хрустальную статуэтку.

Самым тяжёлым было оставлять вещи. Фотографии, книги, игрушки, одежду, гаджеты. Всю жизнь, накопленную годами.

Надя стояла у стены с фотографиями.

– Пусть висит, – мягко сказал Антон. – Мы же не можем всё унести.

– Знаю. Просто…

Она отвернулась. Некоторые вещи слишком тяжелы, даже если ничего не весят.

К вечеру были готовы. Четыре рюкзака – два больших у взрослых, два поменьше у детей. Тёплая одежда, запас еды на неделю. Может, хватит. Может, нет.

Последний газ потратили на ужин. Суп, чай, даже нашли печенье в шкафу. Ели молча, каждый думал о своём.

Алиса смотрела на кухню, запоминая. Вот царапина на столе – это она в пять лет пыталась резать бумагу кухонным ножом. Вот пятно на обоях – Марк бросил ложку с кашей. Вот трещина на плитке – уронили кастрюлю в прошлом году.

Каждая мелочь теперь казалась важной.

«7 января. Последний день дома. Пытаюсь запомнить всё.»

Алиса закрыла блокнот, спрятала под куртку. Больше писать было нечего. Пока.

В десять вечера начали одеваться. Слой за слоем: термобельё, подштанники, шерстяные носки, свитера, куртки. Рты и носы спрятали за тёплыми шарфами. Превратились в неуклюжих космонавтов. Двигаться было тяжело, но по-другому нельзя – там, снаружи, смерть.

В одиннадцать стояли в прихожей. Оглядел квартиру в последний раз.

Пустая кухня с остывшей плиткой. Гостиная, где они смотрели новогодние фильмы неделю назад. Детская с разбросанными игрушками. Их спальня, где на подушке ещё видна вмятина от головы.

– А Бади? – вспомнила Надя.

Кот сидел под одеялами, вылезать не хотел. Уши прижаты, глаза огромные. Пришлось выковыривать силой. Он царапался, шипел, но сил было мало. Засунули в рюкзак так, чтобы и голова не торчала. Бади смирился – видимо, понимал, что это единственный шанс.

Последние минуты. Антон ходил по квартире, выключал то, что давно не работало. Щёлкал выключателями мёртвого света. Закрывал краны без воды. Проверял окна.

– Пап, пошли уже, – позвала Алиса. – Холодно.

– Пошли, – сказал он. – Не оглядывайтесь.

Но сам оглянулся. В последний раз.

Алиса достала блокнот, царапнула одной рукой, пока родители возились с замком.

«7 января, вечер. Ушли.»

Открыли дверь. Лестница в свете фонариков выглядела как ледяная пещера. Стены покрыты инеем, ступеньки – каток.

Спускались медленно, держась за стены. Лёд под ногами предательски скользил. Марк шёл сам, сжимая солдатика в кулаке.

– Осторожно, – шептала Надя. – Держись за что нибудь.

Вышли во двор. Холод ударил в лицо – не просто холод, а живая, злая сила, которая мгновенно нашла все щели в одежде, забралась под шарфы, укусила за открытые участки кожи.

Ночь была ясная, почти без ветра. Звёзды – яркие, как никогда. В лунном свете мёртвый город казался декорацией – слишком белый, слишком тихий, слишком неподвижный.

Первые шаги по льду. Хруст под ногами громкий, как выстрелы. Дыхание мгновенно превращается в пар, оседает инеем на шарфах.

– Идём, – сказал Антон. – Главное – не останавливаться.

Двинулись через двор. На лавочке у подъезда лежала чья-то варежка. Детская, полосатая. Примёрзла к дереву так, что стала его частью. Как будто ребёнок секунду назад её снял и убежал играть. Только детей больше не было.

Мимо детской площадки с обледенелыми качелями. Мимо мусорных баков, заваленных снегом. Мимо машин, превратившихся в ледяные холмы.

За спиной остался тёмный дом с пустыми окнами. Их окна – на третьем этаже, вторые слева. Дом, который больше не дом. Просто бетонная коробка в ледяных объятиях.

Прошли мимо детского садика. Алиса помнила, как водила туда Марка по утрам. Теперь здание стояло тёмное, окна первого этажа уже затянуло льдом. На крыше – флаг России, застывший на полувзмахе. Даже ветер не мог пошевелить обледенелую ткань.

Марк шёл впереди, время от времени останавливался, прислушивался к чему-то, что слышал только он. Потом кивал и шёл дальше.

– Не бойтесь, – сказал он, не оборачиваясь. – Мы дойдём. Просто надо слушать тишину. Она подскажет дорогу.

В молчании ночного города – только их шаги. Четыре человека и кот. Последние жители умирающего района. А может быть – и целого города.

Лёд хрустел под ногами. Где-то вдали ухнуло – рухнула чья-то крыша под тяжестью наледи. Город умирал по частям, отдавая себя зиме.

Но семья упрямо двигалась вперёд. В ночь. В холод. В неизвестность.

Домой.

Если он ещё существует.

Если они доживут, чтобы узнать.

Антон оглянулся последний раз. Дом уже скрылся за поворотом. Только верхние этажи торчали над заснеженными холмами.

– Не оглядывайся, – сказала Надя. – Мы же договорились.

– Прости. Да…

– Я знаю.

Она взяла его за руку через толстую перчатку. Ничего не почувствовалось – слишком много слоёв. Но жест был важен.

❄❄❄

Глава 5. Первая кровь

«Кровь замерзает медленнее слёз.» – нацарапано на столе в больнице

8 января 2027 | День 8 катастрофы

Локация: Владивосток / дорога от дома до супермаркета

Температура: -67°C | Ветер: штиль

Связь: отсутствует

Ресурсы: еда на 6 дней, батарейки (1.5 пачки)

***

Первые шаги в мёртвом городе оказались обманчиво лёгкими. Луна висела над сопками огромная и яркая, заливая улицы призрачным светом. Снег под ногами хрустел так громко, что каждый шаг отдавался эхом между домами.

– Так, – Антон остановился, поправляя рюкзак. – Идём близко друг к другу. И не разговаривать. Рты прикрыть шарфами, дышать через нос. Лишний раз воздух не глотать – очень холодно.

Марк сунул солдатика в карман куртки, засунул руки в перчатки поглубже и сжал пальцы в кулаки – мама научила, так теплее. Мальчик шёл впереди, время от времени останавливаясь и прислушиваясь к чему-то.

– Что такое? – одними губами спросила Алиса, подтягивая лямки рюкзака.

Марк приложил палец к губам. Тс-с-с. Молчать. Слушать тишину.

Надя несла рюкзак, в котором притаился Бади. Кот не издал ни звука с момента выхода – умное животное инстинктивно понимало, что любое движение означает потерю драгоценного тепла.

Пять минут пути.

Антон посчитал про себя – примерно пятьсот метров прошли. Дыхание пока не обжигало, ноги слушались, пальцы шевелились в перчатках. Адреналин делал своё дело, разгоняя кровь по венам.

Может, всё не так страшно. Успеем.

Это была последняя оптимистичная мысль.

На седьмой минуте началось.

Сначала – лёгкое покалывание в пальцах ног, будто тысячи муравьёв забрались в ботинки. Потом воздух стал густым, тяжёлым. Каждый вдох царапал горло ледяными иглами, несмотря на шарф.

Марк замедлил шаг, начал переминаться с ноги на ногу. Надя подхватила его за руку, потянула вперёд – нельзя останавливаться, нельзя.

Алиса захромала. Колено, разбитое шесть дней назад, на морозе заныло с новой силой. Каждый шаг отдавался тупой болью вверх по ноге. Антон обернулся, увидел её перекошенное лицо. Махнул рукой – давай, давай, не отставай!

Десятая минута.

Мысли начали путаться, становиться вязкими. Антон споткнулся о невидимый под снегом бордюр, чудом удержал равновесие. Простая задача – переставлять ноги – теперь требовала осознанных усилий.

Марк уже не мог идти сам. Его маленькие ножки просто отказались слушаться, будто кто-то налил в ботинки свинец. Надя взвалила его на руки, прижала к себе. Сорок пять килограммов своего веса плюс двадцать килограммов ребёнка плюс рюкзак с котом. Но она упрямо шла вперёд, шатаясь на каждом шагу.

– Мама… лицо… не чувствую… – прошептал Марк в её ухо. Слова давались с трудом – губы онемели, язык стал деревянным.