Полная версия
Любовь цвета хаки
Итогами проверки самой большой в 40-й армии мотострелковой дивизии командующий остался доволен. Прежде чем улететь в Кабул, он лично завизировал план боевой операции, внеся ряд несущественных корректировок и дополнений по взаимодействию с десантниками и авиацией.
В горы с мотострелковым батальоном с разрешения начальника политотдела отправился и лейтенант Разумков. С собой, как обычно, взял джентльменский набор – АКСУ с двумя запасными сдвоенными магазинами, сухой паек на трое суток, пару фляжек воды, «Федю» (так называл фотоаппарат имени железного рыцаря революции Феликса Дзержинского ФЭД-3) и десяток экземпляров свежего номера дивизионной газеты «Ленинское знамя».
Ничего лишнего старался не брать, с первого выхода ощутив тяжесть дополнительных граммов. А в тот раз почему-то надел обычно лежавший на прикроватной тумбочке серебряный нательный крестик, подаренный мамой перед Афганом. Она просила сына, которого тайно крестила в старой деревянной церкви, носить святыню постоянно, но он частенько забывал это делать. На ночь обычно снимал крестик, без которого удобнее спать, а утром вспоминал о нем уже в редакции или в штабе на совещании.
На третьем курсе Львовского политучилища читали курс лекций по научному атеизму, готовя их чистое юношеское сознание к вступлению в партию. Без красной книжицы с профилем Ильича путь в газету был закрыт.
Восхождение на трехтысячник в середине осени, когда уже не так жарко, нелегко далось даже опытным бойцам. Разумков в сравнении с тем же комбатом Грачевым, втрое больше здесь прослужившим и исходившим половину Афгана, по неписаной солдатской иерархии «черпак». Но над зеленым «летёхой», который только выпустился из училища, Алексей ощущал некоторое превосходство. Если не в знаниях, то в опыте боевых действий, они действительно дорогого стоят. А накапливать его по крупицам приходится чуть ли не на каждом шагу. Например, просто идти в горах, согнувшись под ношей, мало. Надо еще внимательно наблюдать за местностью, где каждая подозрительная мелочь может таить смертельную опасность. Здесь все имеет значение: дистанция, способ передвижения след в след, чтобы не подорваться на растяжке или противопехотной мине – чужой или своей. Это боевые аксиомы. В горах, если ты не местный, немудрено и с картой в руках заблудиться, уйти с маршрута. Еще важно уметь ориентироваться по звездам. Да что там говорить, даже в обустройстве ночлега под открытым небом есть свои тонкости. С их учетом Разумков и выбрал укромное спальное местечко в скальной расщелине. Там сухо и относительно безопасно на случай внезапного обстрела.
Ночь в горах прошла на удивление спокойно. Мелькнуло безмятежное воспоминание о том, как они незадолго до выпуска всей курсантской группой почти четыре часа с шутками-прибаутками восходили на Говерлу, высшую точку украинских Карпат, находящуюся на высоте 2061 метра над уровнем моря. Но разве то мирное, налегке, ради забавы покорение вершины сравнишь с нынешним «ползаньем» по чужим горам в поисках «духовских» баз?
Комбата Грачева афганская тишина всегда настораживала, казалась обманчивой, таящей опасность. Не верить ей подсказывали интуиция, боевой опыт. Но они ничего не могли изменить.
Моджахеды открыли огонь со стороны солнца, красиво поднимавшегося над горами. Солдаты, начавшие разогревать свои пайки, рассыпались по горному плато, на ходу открыв неприцельную ответную стрельбу.
– Экономить боеприпасы! В белый свет не палить! – громко предупредил майор Грачев. Укрывшись за грудой камней, комбат осматривал в бинокль местность, пытаясь по едва заметным всполохам определить, откуда и сколько стволов противника работают по ним.
Неприятным сюрпризом стала прилетевшая мина, затем вторая, осколками ранившая двух бойцов. Стало очевидно, что позиция пристреляна моджахедами, надо ее покидать. В полный рост не подняться, пули, как шмели, свистели над головами. Из своего укрытия Разумков дал несколько коротких очередей в сторону солнца. Бойцы по приказу рассредоточились и тоже вели огонь.
Комбат по радиостанции запросил полковую артиллерию. Пока они не сблизились с моджахедами, самое время нанести упреждающий сокрушительный залп. И тот через несколько минут последовал, правда, снаряды легли чуть правее, чем требовалось, но наверняка отправили на тот свет какое-то число бородачей. Оставив опасное плато, каждый солдат и офицер сам выбирал новую огневую позицию. В бою нет нянек, выживешь ты или погибнешь – во многом зависит от личной отваги, сноровки, психологической устойчивости, удачи.
Леша укрылся за увесистым камнем по соседству с командиром первого взвода, с которым вчера, любуясь крупными звездами, перед сном тихонько поболтали. Серега два года назад с красным дипломом окончил Московское общевойсковое командное училище, компанейский парень. Пока не женат. Они подмигнули друг другу на удачу, а Леша даже прокричал сквозь канонаду боя простое мужское: «Держись!»
Вроде ничего у него позиция, но Разумков чувствовал себя неуверенно, казалось, будто кто-то за ним наблюдает.
Может, переместиться на десяток шагов левее, вон к тому серому валуну, который и от пули прикроет, и где есть небольшое углубление? Он еще медлил, не будучи уверенным в правильности этого маневра, пока у камня не мелькнула тень.
«Что это? – Леша в тревоге напряг зрение, но, сколько ни вглядывался, ничего не видел. – Померещилось», – вздохнул с облегчением.
Однако через несколько секунд снова глянул в ту сторону и не поверил глазам. У камня, где преломлялись солнечные лучи, словно из тумана, возник бестелесный силуэт с маминым лицом. Даже послышался родной голос, которым мама звала к себе. Мгновенно приподнявшись, Алексей стремглав рванул к ней. Когда рухнул в спасительную ложбинку, больно ударившись о камень, услышал сзади треск пулеметной очереди. Оглянувшись, увидел перепаханное смертоносными пулями место, где только что находился.
Вскоре вокруг стихло, будто ничего и не было. Солнце, уверенно вытеснив утреннюю прохладу, согрело горный воздух.
Уцелевшие моджахеды быстро покинули район и, судя по следам крови на камнях, унесли с собой убитых и раненых. Преследовать их было бесполезно, да и в планы мотострелков не входило. Наградой им стал обнаруженный в пещере крупный схрон с оружием, тротилом и боеприпасами. Чего только там не было! Китайские автоматы и пулеметы, десяток переносных зенитных комплексов, несколько ящиков с гранатами, патронами, тротиловыми шашками. Внимание саперов привлек увесистый мешок в углу. Проверив, не заложена ли поблизости взрывчатка, заглянули внутрь, а там настоящий клад из самодельных мин-ловушек, различных взрывателей, замыкателей. Наверное, случайно попала туда ветка от дерева, которую хотели выбросить, но бдительный старший лейтенант, командир саперов, присмотревшись, обнаружил в ней сердцевину, которая легко вынималась. Стало все понятно: вместо нее закладывается граммов двести тротила – и готов смертоносный сюрприз в виде валяющейся на дороге ветки. Достаточно дотронуться ногой или рукой – сразу произойдет взрыв.
На каждом образце оружия стоял лейбл страны-производителя – Италии, Франции, Великобритании, США. Это была лишь небольшая толика подпольного арсенала, регулярно поставлявшегося антиправительственным силам. Вынести все это на своих плечах не представлялось возможным.
Доложив в штаб полка координаты обнаруженного склада, Грачев попросил пару Ми-8 для транспортировки трофеев. Спустя полчаса они услышали шум приближающихся бортов. В севшей вертушке (вторая на всякий случай барражировала в воздухе) Леша увидел инструктора политотдела по комсомольской работе прапорщика Олега Мохова.
– Начпо приказал срочно возвращаться в дивизию, готовить листовку о захвате духовского склада. Я вместо тебя остаюсь с батальоном, – сквозь шум работающего движка прокричал Мохов.
Разумков улетел с ранеными, во второй вертолет загрузили часть трофейного оружия. Уже с высоты он глянул вниз, где остался комбат Грачев со своим батальоном и комсомольский инструктор. Что ждет их в чужих и опасных горах через час, два, день? Этого никто не знал. Дай Бог, чтобы все вернулись на базу живыми и невредимыми. Поправляя воротник куртки, Леша у шеи что-то нащупал. «Это же цепочка с маминым крестиком! Совсем о нем забыл». Достав оберег, подержал в ладони маленький символ веры, обладающий невероятной божественной силой. И с чувством благодарности за чудесное спасение поцеловал крестик, решив больше его никогда не снимать.
Особое заданиеОт аэродрома до дивизии Леша добрался на попутном тыловом «Урале». На пять минут забежал в редакцию, чтобы положить автомат и разгрузку с боеприпасами в сейф, на скорую руку смахнуть с себя густую афганскую пыль, переобуться с незаменимых в горах кроссовок в уставные военные туфли. Около штаба увидел на крыльце начальника политотдела, который что-то обсуждал со своим замом подполковником Петрушевым.
– Здравствуй, пресса! – поздоровался за руку Касьянов. – А мы тут как раз с Владимиром Ивановичем обсуждаем, как завтра члена Военного совета армии встречать будем.
Несмотря на приезд своего непосредственного начальника, начпо был, как обычно, уверен в себе, в приподнятом настроении. Он уже знал о взятом складе «духов».
– У Грачева прямо-таки нюх на них. Уже третий или четвертый крупный схрон берет. Будем представлять к очередному ордену. Десантура в Панджшере тоже отличилась – обнаружила душманскую тюрьму. Информации, правда, пока немного, по крупицам появляется в докладах. Зайди на ЦБУ (Центр боевого управления. – Прим. авт.), уточни цифры, держи связь с оперативным отделом. Потом набросаешь черновик листовки. Генерал утром хочет ее текст посмотреть, затем сразу в печать.
Вот так вводная! Про газету ни слова, будто ее не существует, значит, пропустим номер. «Боливар не выдержит двоих» – вспомнилась крылатая фраза из рассказа О. Генри. Эх, сюда бы американского Чехова, мастера художественного слова, он такую бы листовку сочинил, что заплакали бы даже враги апрельской революции! Разжившись в штабе скудной оперативной информацией, Разумков примостился за редакционным столом. Он слабо представлял, как писать листовку, ведь этому не учили на журфаке. Кажущаяся легкость задания улетучилась, быстро «сварганить» текст не получилось. Как же не вовремя заболели редактор с ответсеком, проходят реабилитационное лечение в Союзе и ни о чем не парятся. Скомкав очередной лист, он снова стал вчитываться в служебное донесение: «В районе горного кишлака Дехмикини обнаружена настоящая тюрьма – глубокие волчьи ямы с люками. Внутри пещеры – три большие камеры. Наверху находилась комната для пыток с соответствующим оборудованием. Обнаружен также журнал, в котором указано, что тут содержалось 127 афганских и 14 советских военнопленных. Судя по отметкам в журнале, большинство из них накануне расстреляно. Судьба наших воинов выясняется соответствующими органами».
Осознав, что суть сенсационного события лучше документа он не передаст, Разумков с него и начал «ваять» листовку, только расставил недостающие запятые. Потом добавил свои размышления о средневековом коварстве и звериной жестокости так называемых борцов за свободу и независимость, а на самом деле врагов афганского народа. Но все их попытки задушить апрельскую революцию тщетны. При всемерной поддержке советских друзей она непременно выстоит и победит в схватке с контрреволюцией и силами международного империализма.
«Концовка любого материала – это, условно говоря, завершение атаки на сознание читателя, поэтому она должна быть ударной, запоминающейся», – вспомнилось наставление любимого преподавателя кафедры журналистики подполковника Филева.
«Никто, кроме нас! Этому правилу всегда верны наши десантники, героически действующие в эти дни в суровых горах Панджшера».
«Кажется, неплохо для первого раза», – мысленно похвалил себя автор, вымучив за три часа небольшой текст. Он сделал все, что мог, и завтра с чистой совестью покажет сей творческий труд самому ЧВСу армии.
– Товарищ лейтенант, к нам генерал идет! – с таким возгласом, будто горит здание, вбежал в редакцию типографский солдат.
Разумков сидел возле уже исправного телефона в ожидании вызова в штаб. А генерал собственной персоной в сопровождении начпо в гости пожаловал. Проигнорировав доклад и поздоровавшись за руку, молвил:
– Времени в обрез. Хочу сразу глянуть вашу полиграфическую базу.
Услышав солидное слово «база», Алексей иронично усмехнулся про себя, но виду не подал. Естественно, типография не впечатлила главного политработника армии.
– У вас же есть и походный вариант? – уточнил он со знанием дела.
– Да, товарищ генерал, за зданием стоят на длительном хранении ЗИЛ-131 и ЗИЛ-157 со штатным оборудованием. Но мы его ни разу не использовали, – честно признался Разумков и пожалел об этом.
– Как раз подходящий случай. Приказываю в течение суток развернуть походную типографию и выпустить листовку о захвате душманской тюрьмы. Чтобы по форме и содержанию яркой была. Не меньше тысячи экземпляров отпечатать сможете?
– Нет, – ответил лейтенант. – У нас бумага на исходе, и…
– Будет вам бумага! – пообещал генерал. – Что еще?
– В цвете вряд ли получится сделать качественно. Только черно-белый вариант.
– Хорошо. Текст готов?
Разумков протянул исписанный лист. Бегло прочитав, ЧВС шариковой ручкой кое-что зачеркнул, что-то дописал.
– Добавьте немного остринки (Леше вначале послышалось «осетринки»), чтобы читатель воспылал еще большим гневом и ненавистью к врагу. И обязательно подумайте, как усилить концовку, она должна мобилизовать наших воинов на новые ратные подвиги.
«Он, наверное, тоже учился на журфаке», – мелькнула мысль. Вслух же военный журналист бодро произнес уставное: «Есть!»
Вскрытие БПК-63 (бесшрифтового полиграфического комплекта) показало, что пациент скорее мертв, чем жив. Оригинал-макет листовки на селеновую пластину плохо переснимался, в итоге ее копия на офсетной фольге и вовсе выглядела бледно. Получив бумажный оттиск, начальник типографии прапорщик Павлюкевич и замещавший редактора лейтенант Разумков ужаснулись: читались только заглавные буквы, остальной текст был словно в густом тумане.
Как ни старались отладить технологический процесс капризного БПК-63, ничего не получилось. Уже за полночь махнули с досады рукой, решив, что утро вечера мудренее. Но когда и оно не помогло, вымотавшую все нервы листовку с красным заголовком откатали на стационарной плоскопечатке. Генерал к тому времени уехал, страсти постепенно улеглись, а листовка уже никому особо не была нужна…
Розенбаум приехал!Это у Пушкина осень – «очей очарованье», а на чужой земле, выжженной солнцем и войной, она совсем другая – тоску и скуку пыльными ветрами навевает. В боевых буднях огрубели не только мужские руки, но и души, соскучившиеся по празднику. Именно его и обещала радостная новость о приезде в Баграм известного барда, за считаные минуты облетевшая городок, вызвав у его обитателей эмоциональное возбуждение. Неудивительно, что уже за два часа до вечернего концерта к Дому офицеров, называемому в обиходе клубом, стали подтягиваться принарядившиеся поклонницы популярного певца, чтобы «застолбить» местечко поближе к сцене.
Разумков слышал о барде, тогда еще не избалованном вниманием советского телевидения и радио. Его песни на магнитофонных кассетах ходили по рукам, как и выступления Высоцкого. Поэтому глупо было упустить случай и не увидеть кумира миллионов. Более того, Алексей решил взять интервью у Розенбаума.
Узнав, что артист находится у командира дивизии, стал караулить его невдалеке от кабинета. И тут увидел в коридоре Любу Синицыну. Автоматически включился внутренний тумблер, отвечавший за настроение. Улыбнувшись, полушутливо приветствовал девушку, подкорректировав известную поговорку:
– На ловца и красотка бежит!
Она тоже улыбнулась, ответив в том же духе:
– И вовсе не бежит, да и красивее бывают.
– Как работается лучшим представителям города Ленина?
– Нормально, уже втянулась. На коммутатор начальник посадил. Так что можно меня услышать еще и в телефонной трубке, – сообщила девушка.
– Здорово! Буду теперь чаще звонить.
Вспомнив о Розенбауме, Леша предложил вместе сходить на концерт. Она сразу согласилась. Договорились, что он займет места и будет ждать у входа.
Только Люба ушла на узел связи, как дверь кабинета открылась и на пороге появился Розенбаум с непокрытой головой, одетый в «афганку». Слегка опешив, Леша быстро собрался с духом.
– Александр Яковлевич, разрешите обратиться? Лейтенант Разумков, военный журналист. Хочу взять у вас интервью для дивизионной газеты.
– Подходите после концерта, пообщаемся, – по-деловому ответил бард и направился к выходу.
В переполненном зале не только сидеть – стоять негде было. Леше повезло, едва успел забронировать два места для себя и Любы. Его появление вместе с новенькой связисткой не осталось незамеченным любительницами посплетничать.
«На ковре из желтых листьев, в платьице простом…» – полились слова известной песни «Вальс-бостон», которую разновозрастная гарнизонная публика встретила взрывом аплодисментов. Потом «Налетела грусть», следом «На дороге жизни», цикл кубанских казачьих, военных и лирических песен. И на бис, конечно, была встречена «Утиная охота».
Почти трехчасовой концерт прошел незаметно, подняв всем настроение. Леша сказал Любе, что проведет ее до женского модуля, а потом вернется в Дом офицеров для беседы с Розенбаумом. Услышав это, девушка воскликнула:
– Возьми меня с собой! Я тоже из Ленинграда, как и Розенбаум. Интересно, что нового в городе, заодно автограф попрошу.
Разумков не стал перечить, предположив, что увидеть землячку артисту будет приятно. Александр Яковлевич действительно сразу оживился, уточнил место жительства, учебы Любы, а потом прямо спросил, что привело ее в Афган.
– Романтика и желание испытать себя. Я вся в папу, он военный, служит в штабе округа. Мама шутит, что я должна была мальчишкой родиться, но в последний момент Всевышний отвлекся и на свет появилась девочка Люба.
– Вы должны быть счастливы с таким красивым славянским именем, созвучным с самой любовью, – уверенно произнес Розенбаум, допивая чай.
Леша уже почувствовал было себя третьим лишним, когда артист перевел на него взгляд. На все заготовленные вопросы о творчестве, самом лучшем городе Земли – Ленинграде, где родная гавань, где хорошо думается, личных увлечениях, впечатлениях от пребывания в Афганистане певец ответил честно и откровенно. Каждому его слову верилось.
– Береги, лейтенант, мою землячку, – чуть улыбнувшись в усы, наказал Розенбаум, прежде чем они расстались. – До встречи в Союзе! Рад буду видеть вас снова на концерте. Скажете администратору волшебное слово «Афган», и вас пропустят бесплатно.
Впечатленные общением с талантливым артистом, неординарной личностью, Леша и Люба неспешно брели по городку, уже основательно погрузившемуся в вечернюю темноту. Минимально освещался лишь центральный проспект, как в шутку называли дорогу от штаба дивизии до мужского и женского модулей. Ходили в полутьме с фонариками отнюдь не из-за экономии киловатт-часов, а по банальным соображениям безопасности, чтобы не стать мишенью для моджахедов.
«Как бы здорово было сейчас прогуляться по всегда оживленному и праздничному Невскому, посидеть с подругами в кафешке», – мечтательно подумала Люба, ведомая галантным кавалером под ручку и опасавшаяся сломать каблук.
– Вот я уже и дома, – само собой вырвалось у девушки. Всего за несколько недель общага в сборно-щитовом модуле на чужой земле стала восприниматься как родной очаг.
– Завтра увидимся? – Разумков почувствовал, что действительно этого хочет.
– Если не увидимся, то запросто можем услышаться, – подарив очаровательную улыбку, игриво молвила телефонистка Синицына. И, взмахнув ладошкой, скрылась за деревянной дверью, нуждавшейся в покраске.
В комнате его ждал приятный сюрприз – очередное письмо от жены. Военно-полевая почта в Афганистане работала по своему графику. Однако никто из офицеров, солдат или гражданских за это не осуждал ее, а, получив заветное письмецо от родных и близких, великодушно прощал все задержки. Почтовый Ан-24 прилетал в Баграм в начале и в конце недели. Когда же сгущались тучи и дул сильный «афганец», то небо «закрывалось» и на несколько дней. Вмешивались и другие факторы, из-за которых почтовый борт отменяли. К этому относились с пониманием. Жизнь сама по себе, а тем более военная, такая загадочная.
Надя с радостью писала, что Верочка каждый день расширяет словарный запас.
«Правда, над произношением надо еще работать, но, как известно, повторение – мать учения. Трудно дается ей слово Афганистан, которое дочка произносит вместе с другим – папа. Я постоянно напоминаю ей о тебе, говорю, что ты в командировке и скоро приедешь. Новостей особых нет, кроме одной. Женщины городка только и судачат, что Русинского турнули из партии и вроде увольняют из армии».
В конце, как обычно, ладошка Верунчика. И приписка – любим, целуем, ждем.
Волна нежности накрыла Лешу. Рука сама потянулась к чистому листу, захотелось поделиться впечатлениями от замечательного концерта Розенбаума. Однако сфокусировался на главной новости, требовавшей обдумывания. Русинского все-таки исключили из партии. Теперь в газете откроется вакансия, но полноценную замену вряд ли быстро найдут.
Святослав Иосифович, наверное, родился ответственным секретарем. Выпуск газеты держался на нем, что всех устраивало и в первую очередь редактора, наслаждавшегося почетным положением свадебного генерала. Другая правда заключалась в том, что даже самый высокий профессионализм не дает людям права поступать низко и подло.
Та некрасивая история с обманом, а потом и подставой, хоть и притупилась, но никуда не делась, преодолев вместе с Лешей госграницу, по-прежнему «сидела» в душе. Лейтенант Разумков подготовил газетную полосу о том, как дивизия успешно сдала внезапную проверку комиссии штаба округа. На подведении итогов выступил командующий, отметив дивизию как лучшую в округе, и лично комдива. Публично прозвучало, что молодого генерала за усердие и достигнутые результаты представят к государственной награде.
Об этом шла речь в конце материала. Но так как текста оказалось чуть больше, чем требовалось, Русинский, занимавшийся несколькими делами сразу, особо не вчитываясь, убрал последний абзац. Где весь цимес, самое главное и приятное для местного начальства.
Гром и молнии разразились на следующее утро, едва газета попала на стол комдива. Обматерив по телефону редактора, он распорядился провести служебное расследование и строго наказать виновника. Им назначили автора материала лейтенанта Разумкова, получившего первое взыскание и сразу предупреждение о неполном служебном соответствии. За еще одним таким проколом следовало снятие с должности.
– Почему меня сделали козлом отпущения? В чем я виноват? – спросил редактора Разумков. Тот, опустив глаза якобы в поисках нужной бумаги на столе, бубнил что-то о служебной субординации, этике и интуиции, хотя причем здесь они? Как ему, майору в годах, не стыдно юлить, придумывать оправдания вместо того чтобы честно признать: это мы с ответсеком лоханулись. Русинский в спешке не тот абзац сократил, а я как редактор, подписывавший номер в печать, ему по привычке доверился, не перечитал основной материал в полосе.
– А почему вы сами в нарушение инструкции не сверили правку перед выходом газеты? – с нотками металла в голосе уточнил Буков, посмотрев наконец своему корреспонденту в глаза.
– Потому что вчера я выполнял сразу два ваших задания – с утра отвозил приветственный адрес в политуправление, потом в составе агитгруппы участвовал в едином дне информирования в частях.
Было еще и третье, деликатное, поручение, о нем не стал напоминать – получить у директора центрального гастронома, хорошего знакомого редактора, набор дефицитных продуктов и завезти их родной сестре Букова. Хотя, кто знает, может, та шикарная блондинка, попросившая его повесить шкафчик в ванной комнате, вовсе не родственница, а любовница шефа.
После того неприятного случая черная кошка пробежала между ним и Русинским. Первоначальная восторженность Леши опытными и умными наставниками вмиг улетучилась.
«Есть все-таки справедливость на свете», – не без злорадства подумал Разумков, так и не написавший Наде ни строчки. А как недостойно он себя повел, едва узнав, что в штаб дивизии пришло предписание отправить в Афганистан ответственного секретаря газеты. Побежал по знакомым гражданским и военным докторам за липовыми справками о несуществующих болезнях. А когда это не прокатило и никакие связи не помогли, отправил гневное письмо в ЦК КПСС, что его, убежденного еврейского пацифиста, насильно хотят отправить на войну в Афганистан, которую он считает оккупационной, несправедливой, ненужной. Такие же аргументы привел и в рапорте, наотрез отказавшись от выполнения чуждого по духу интернационального долга.
