
Полная версия
Любовь цвета хаки
Он действительно смог прыгнуть выше головы, чему сам немало удивился. Вот что значит собрать волю в кулак, мобилизоваться!
Впечатлило приемную комиссию собрание Лешиных сочинений – творчески выстраданных, бережно собранных и ярко представленных газетных и журнальных публикаций набралось больше сотни. Без этого «приданого» в училище не брали даже при успешной сдаче вступительных экзаменов. А может, как говорила бабушка, Бог помог, не зря же мы все богодаровцы.
Учиться было интересно и потому нетрудно. Военная журналистика считалась профильным предметом, однако примерно такое же количество часов отводилось на историю партии и общевойсковую тактику: именно эту «святую троицу» предстояло сдавать на выпускных госэкзаменах. На них, в отличие от вступительных, уже не столь важны были набранные баллы, если ты, конечно, не претендовал на золотую медаль. Леша Разумков с почтением относился к благородному металлу, но от природы был человеком скромным, не любил выделяться в строю, старался идти в ногу со всеми. Так что его вполне устроил обычный синий диплом.
На выпускной, состоявшийся в середине лета, он пригласил родителей (но смогла приехать лишь мама, батя как раз участвовал в очередной битве за урожай, как писали тогда в газетах), а также Надю, свою невесту. Познакомились они зимой во время Лешиной стажировки в окружной газете. По удивительному совпадению, та тоже называлась «Ленинское знамя», как и его афганская «дивизионка».
Из гарнизонного Дома офицеров, где ближе к полуночи отгремела предновогодняя дискотека, четверокурсник Разумков возвращался не один, а с симпатичной спутницей, как во время вальса выяснилось, студенткой пединститута. Им, неспешно бредущим по заснеженному городку, было что рассказать друг другу. Леша, как и полагается кавалеру, задавал тон в разговоре, расхваливал знаменитое училище, расположенное в центре прекрасного Львова, где каждый камень историей дышит.
Вспомнил и трех своих лучших друзей – белоруса Володю Буткевича, киргиза Акжола Аширбаева и литовца Сигиса Вангелиса. Командир роты как-то назвал их интернациональным квартетом, правда, в зависимости от обстоятельств, четверка в офицерских устах была как великолепной, так и разгильдяйской. А сколько прикольных случаев вместила в себя четырехлетняя курсантская жизнь! Обо всех, понятно, не расскажешь, но об одном, самом забавном, на первом свидании он с удовольствием поведал.
…В эстета Серегу Князева, воспитанного в генеральской московской семье в переулках Арбата, влюбилась такая же оторванная от реальной жизни (золотая молодежь, что с нее возьмешь) дочка львовского профессора, студентка торгово-экономического института Леся. Причем, как ей казалось, очаровалась юношей с первого взгляда и до конца дней своих, а случилось сие событие во время шефского «огонька». Видимо, после второго или третьего свидания, получив свое, кавалер исчез. И даже личные визиты девушки на КПП упорно игнорировал, пока в дело не вмешался начальник училища.
Вызвал он в кабинет «погусарившего» курсанта, а там его уже дожидался уважаемый в городе профессор, отец влюбленной Леси. И по всем правилам военного искусства будущий офицер-политработник попал в искусно расставленную ловушку. Из двух зол надо было выбрать меньшее: жениться либо покинуть доблестное училище.
– Надя, как думаешь, какое решение принял Князь?
– Наверное, согласился на марш Мендельсона, если он не случайно выбрал профессию. Или я ошибаюсь? – в ее глазах блеснул огонек азартного любопытства.
– Загнанный в угол Серега принял соломоново решение.
– Это ж какое?
– Был такой древнееврейский царь Соломон, образец мудрости и хитроумия, – Леша решил немного блеснуть эрудицией, сделав небольшой экскурс в историю. – В Библии записано: поспорили две блудницы о том, кому из них принадлежит ребенок. Позвали рассудить мудрого Соломона, который, долго не думая, предложил поделить несчастное дитя между ними. Обманщица охотно согласилась, а родная мать, заплакав, наотрез отказалась это сделать. Так и открылась правда. С тех пор неожиданный выход из запутанной ситуации и называют соломоновым решением, которое обычно устраивает всех. Князь, артистично пустив слезу, дал слово жениться, но только не сейчас, а сразу после окончания училища. Готов был даже оформить письменное обещание, заверенное нотариусом. Услышав такое, профессор и генерал поморщились, сказав, что это лишнее. Поговаривали, что они совместными усилиями для будущей семьи уже теплое местечко за границей присмотрели, но за две недели до выпуска и предполагаемой свадьбы пришло указание из Москвы срочно откомандировать без пяти минут лейтенанта в распоряжение Министерства обороны. Отдельным приказом там уже и лейтенантское звание присвоили, и Серега приступил к нелегкой службе в Арбатском военном округе. А через год все-таки женился на дочери профессора, но только московского. По расчету или любви, кто его теперь разберет.
История больше грустная, чем смешная. Это Леша понял, увидев, что Надя перестала улыбаться. Сошлись на том, что Князев скорее отрицательный, чем положительный персонаж для современной пьесы. И точно не гусар, не дамский угодник.
Ровно в полдень в новенькой парадной офицерской форме их выпускной курс построили на плацу для торжественного вручения дипломов и нагрудных знаков об окончании ЛВВПУ. В те памятные минуты счастливее этих безусых лейтенантов в почти миллионном, древнем и вечно молодом Львове вряд ли можно было встретить.
– Лейтенант Разумков – Белорусский военный округ, – Леша наконец услышал свою фамилию и первое место службы, которому очень обрадовался. Куда накануне распределили кадровики, держалось в строгой тайне, теперь покров секретности пал. И выяснилось немало любопытного, даже труднообъяснимого. Гул удивления прокатился по строю, когда все услышали, что старшину курса – импозантного усатого красавца Маковского – непонятно за что «сослали» в Сибирь, где, как в популярной песне, «И большая тайга покоряется нам…». Даже красный диплом не помог старшине. Зато Вяткин, рекордсмен по «хвостам» за учебные семестры, благодаря своему протеже в правительственных кабинетах укатил служить на Кавказские Минеральные Воды, в курортный город Пятигорск. Партгрупорг и золотой медалист Андрюша Соколов, еще на втором курсе написавший рапорт с просьбой отправить его для выполнения интернационального долга в Афганистан, благополучно убыл в Группу советских войск в Германии. А что, тоже интернациональная миссия… Как и у тех, кому по блату или счастливому случаю выпало служить в Венгрии, Чехословакии, Польше.
Лешиных друзей по квартету кадровики разбросали по необъятной стране только по им одним ведомой логике: белоруса Вовку Буткевича направили открывать для себя Среднюю Азию, а просившегося туда сына гор и степей киргиза Аширбаева, словно в насмешку, сослали на Урал. Вместо родного Каунаса Вангелис в приказном порядке оказался на Дальнем Востоке. Так что богодаровцу Разумкову судьба вновь благоволила. Белоруссия – очень даже престижное место, к тому же по соседству с родной Смоленщиной.
Надя с мамой, которых он обеих сразу обнял, тоже порадовались распределению, поздравили с окончанием военного училища.
После банкета веселой компанией вместе с родными и близкими взошли они на гору Высокий Замок, чтобы напоследок полюбоваться Львовом и рассветом. Там и объяснился Алексей в любви Надюше. Свадьбу решили не откладывать, а сыграть во время первого офицерского отпуска. В загсе, как семью военного, их расписали без очереди в начале августа. Собрав родню и друзей, устроили торжество в Богодаровке. Об этом напоминают черно-белые снимки (цветные тогда были редкостью и роскошью). Несколько свадебных фотографий вместе с портретом маленькой Верочки Леша взял с собой в Афганистан.
В начале сентября лейтенант Разумков с двумя чемоданами сошел с поезда на минском железнодорожном вокзале. На руках у него было предписание явиться в отдел кадров политуправления округа. Это он сделает завтра утром, а пока нужно поселиться в военной гостинице на улице Тракторной, до которой, как подсказали люди, всего несколько трамвайных остановок. В Минске Алексей был впервые, хотя слышал, что белорусская столица выгодно отличалась от других советских городов чистотой и зеленым убранством улиц, площадей, гостеприимством жителей.
Немного отдохнув, Леша провел рекогносцировку близлежащего района на предмет нужных объектов, чтобы знать основные и запасные пути подхода к ним, как любил повторять на тактических занятиях подполковник Макин. А вот и первый важный объект – кафе с незатейливым названием «Лето», по словам администратора гостиницы, там можно недорого пообедать. Парикмахерская за углом, позже понадобится. Парк – тоже неплохо, а за проспектом над Свислочью возвышается местный «Пентагон», штаб Белорусского военного округа. Завтра он отправится туда пешком.
А где же кинотеатр «Кастрычнік»? В вестибюле, пока оформлялся, на глаза попала газета «Звязда». Глянул репертуар кинотеатров и обрадовался: в «Кастрычніке» показывали нашумевший советский боевик «Пираты XX века». Через полтора часа начинался вечерний сеанс. Запомнив адрес, Ленинский проспект, 73, Разумков отправился на его поиски. Но вот незадача, на этом месте почему-то возвышалась вывеска «Октябрь». А где же «Кастрычнік»?
Спросил девушку, похоже, студентку, куда-то спешившую, поэтому лишь обмолвившуюся: сама не местная, но где-то тут. По-простому одетый мужик, похоже, тоже не минчанин, переспросив, удивленно пожал плечами. И только через минуту Разумков понял, как опростоволосился, запомнив на всю жизнь белорусское название осеннего месяца и одного из лучших столичных кинотеатров.
– Начальником клуба пойдете? – огорошил его кадровик, седовласый полковник. И тут же, чтобы развеять сомнения лейтенанта, главный аргумент привел. – Часть на хорошем счету, находится в Минске.
Кажется, душа Леши, если она и вправду есть, восстала против такого неожиданного предложения. Четыре года его учили выпускать газету, писать заметки, репортажи, очерки, и все это коту под хвост? Да ноги его в армейском строю не было бы, если бы не журналистика! Все это в сумбурной от волнения запальчивости произнес Разумков, ни на что хорошее уже не надеясь.
– Но у меня сейчас нет ни одной вакантной должности по вашему профилю! – воскликнул полковник, будто крапивой ужаленный.
С недавних пор в дипломе стали указывать двойную специальность: офицер-политработник с высшим образованием, военный журналист – видимо, перестраховываясь от подобных казусных ситуаций.
Как у кадровиков все просто: появилась в ведомости пустая клеточка, вписал туда фамилию. И вопрос решен. А подходит на эту должность человек или нет, не столь важно. Главное, заполнить вакансию.
– Не знаю, что с вами делать. Хоть обратно в училище отправляй на перераспределение. Рассчитывали, что наконец-то уволим одного вашего коллегу, капитана Плоткина. Достал уже всех, но Москва воспротивилась, вернула документы с резолюцией: перевоспитывайте!
«Детский сад какой-то», – выругался про себя кадровик, искренне не понимавший, за что государство платит беспробудному пьянице в погонах, к тому же предлагает с ним нянчиться.
Хозяин кабинета закурил.
– Давайте поступим так. Вы в гостинице разместились? Очень хорошо. Поживете там недельку-другую, пока мы что-то подыщем. Есть один вариант, но я должен переговорить с редактором окружной газеты.
«Неужели меня возьмут в “Во славу Родины”?» – в радостном предчувствии запела душа.
– Там нет должности ниже майорской, поэтому выпускнику училища сразу в окружную путь заказан, – словно прочитав его мысли, приземлил воспарившего в мечтах Лешу кадровик. – А вот старшего лейтенанта Захарова, прошедшего войсковую школу, поработавшего в дивизионке, они вроде собирались брать в штат. Если не передумал редактор, тогда вы поедете на его место. Приходите ко мне на следующей неделе.
Отличное начало офицерской службы! Отпуск продолжался, только уже на новом месте. Где еще на гражданке возможна такая лафа – официально бездельничаешь, а деньги, пусть только за воинское звание, получаешь!
Но и через неделю ничего не прояснилось. Кадровик посоветовал нештатно посотрудничать с окружной газетой. И это было правильное решение! За три недели Разумков опубликовал четыре больших материала и несколько заметок, получив за них неплохой гонорар. Но не деньги для него тогда были главными, а повседневное общение со старшими коллегами, в основном выпускниками львовской «бурсы», возможность бывать в войсках по заданию редакции, писать.
Лишь с наступлением первых заморозков Захарова взяли в окружную, и у кадровиков одной головной болью стало меньше: лейтенанта Разумкова трудоустроили. С теми же двумя чемоданами в переполненном пригородном ЛАЗе, натужно гудевшем, периодически чихавшем, Леша добрался до деревни Уручье, где на взгорке паслось стадо коров.
– Товарищ офицер, следующая остановка ваша, восьмой километр! – как и обещала, громко предупредила кондуктор, округлых форм женщина, командирской интонацией напомнившая училищную буфетчицу Зою.
Газета знаменитой Рогачевской мотострелковой дивизии, которая считалась кузницей командирских кадров, располагалась на территории одного из полков в отдельном здании из светлого кирпича. Леше оно показалось знакомым, хотя видел впервые. «Надо же, прям наш сельсовет, похожие ступеньки, перила и даже окна», – удивился он.
В дверях нос к носу едва не столкнулся с уже немолодым, невысокого роста капитаном.
– Извините, – как младший по возрасту и званию Разумков отступил в сторону.
Куда-то спешивший капитан остановился и, скосив взгляд на его погоны, уточнил:
– К нам?
Это был и. о. редактора ответственный секретарь Русинский, сразу попросивший называть его на гражданский манер по имени-отчеству – Святославом Иосифовичем.
– После обеда поговорим. Пока обживай свой кабинет, он первый слева, – и капитан вихрем умчался.
Не хоромы, конечно, но и не ротная каптерка. Как для лейтенанта, так даже приличный кабинет, с широким столом, двумя телефонами, видимо, военным и городским, печатной машинкой «Оптима». На подоконнике из-за штор выглядывали темно-фиолетовые фиалки в горшочках и каланхоэ, листочки которого, говорят, очищают воздух в помещении от негативных частиц и плохой энергетики.
Как узнал Леша от вернувшегося под вечер Русинского, редактор, майор Буков, отдыхает в одной из крымских здравниц, а им велел засучив рукава работать.
– Ты как раз с корабля на бал. Завтра поедешь в Хатынь с ветеранами дивизии, фронтовиками со всего Союза. Выйдем сдвоенным номером, первая и вторая полосы твои. Дарю заголовок – «Фронтовики надели ордена!» – скороговоркой выпалил капитан.
Вдруг без всякой логики спросил:
– Кий в руках давно держал?
– Что?
– В бильярд играешь? Пошли партейку распишем. А то у меня руки уже чешутся, хотят потренироваться.
Русинский по примеру римского императора Юлия Цезаря умел одновременно выполнять несколько дел: разговаривать, рисовать макет газетной полосы, сверять какие-то данные, краем глаза поглядывать в телевизор, с удовольствием затягиваться сигаретой после глотка ароматного кофе. Вдруг все резко бросив, офицер поднялся из-за стола, с азартом игрока предложил сыграть на интерес.
Удивившись моментальной перемене настроения непосредственного начальника, Алексей согласился посоревноваться в меткости глаза, но только не за деньги. И правильно сделал: Русинский мастерски и с явным наслаждением вгонял шары в лузы, попутно «просвещая» зеленого лейтенанта.
– Бильярд – офицерская игра, зародившаяся в древние времена, когда шары делали из слоновых бивней и клыков. Идеальным считалось сырье самки, добытое из индийских слонов: африканских почему-то тогдашние умельцы забраковали, благодаря чему те в большем количестве и сохранились в природе.
Будто анонсируя появление в редакции командира дивизии, Русинский громко объявил:
– Чужого в правый, свояка в левый угол! – И мастерски развел шары по лузам. – Партия, товарищ лейтенант!
Хотя Разумков в ноль уступил непродолжительный поединок, зато расширил познания об одной из древних игр. И поразился, как пагубно может сказаться на жизни животных безобидное увлечение человека. Ведь только для изготовления одного бильярдного комплекта убивали двух взрослых слонов! Лишь в XIX веке эти животные с облегчением вздохнули: люди научились делать бильярдные шары из химии – смеси коллодия и камфоры, а позже из специальной смолы и полиэстера.
…Утром Леша проснулся свежим как огурчик. В офицерской столовой на завтрак давали нелюбимую им рисовую кашу с кусочками минтая. На десерт – хлеб с маслом и чай с сахаром. Меню одинаковое по калорийности и весу для всех, независимо от звания и должности. Правда, комдив и его замы кушали в отдельном зале, но то же самое. Кормили в штабном городке сносно, самыми же аппетитными днями считались среда и суббота, когда на столах появлялись наваристый украинский борщ и гречневая каша с тушеной свининой либо курятиной.
В то утро Леше, наверное, и они не пошли бы. Ему на мгновение вспомнилось, как еще три дня назад в Ташкенте после сборов дружной компанией завалились в «Голубые купола», просто райское место, где хоть однажды должен побывать каждый. Узбекский плов, восточный салат и долма были до умопомрачения вкусными. Жаль, из-за горбачевской борьбы с пьянством пришлось довольствоваться лишь шампанским. Но, оказывается, и после него ноги становятся ватными, если пить полными фужерами и долго.
Ограничившись в столовой горячим чаем с бутербродом, лейтенант Разумков направился в редакцию, где был сейчас сам себе начальник и подчиненный. Инструктор по печати политуправления знал, что Трусевич и Ярошко надолго выбыли из строя, поэтому обещал прислать на подмогу кого-то из окружной газеты.
Едва зашел в редакцию, как почти следом появился слегка запыхавшийся посыльный из штаба: требовалось срочно прибыть на совещание к начальнику политотдела. Чем вызван внеплановый сбор, гадал не только Разумков, а все приглашенные на него замполиты частей городка.
Начпо дивизии подполковника Касьянова уважали в гарнизоне, а некоторые даже побаивались. Он не любил пустого многословия, всегда говорил без бумажки, кратко и по делу, такие же выступления и доклады хотел слышать от других. Когда кто-то из политотдельцев не укладывался в минуту, Владимир Федорович, в зависимости от ситуации, запросто мог прервать народной поговоркой «Не тяни кота за хвост» или «Не наводите тень на плетень». Причем второе, хоть и с вежливым обращением, сулило мало хорошего. Иногда начпо взрывался и строгим голосом объявлял взыскание. Это случалось, когда он видел, что офицер проигнорировал полученное распоряжение или попытался его обмануть.
В кабинете подполковник Касьянов не засиживался, выезжая на боевые, брал с собой офицеров-политработников и кого-то из редакции (чаще всего лейтенанта Разумкова). Однажды небольшая свита с начпо едва прибыла на заставу за Чарикаром, как обнаглевшие «духи» открыли по ней огонь из крупнокалиберных пулеметов и гранатомета. Примерно было видно, откуда бьют. Но командир взвода, недавний выпускник училища, растерялся и команд на отражение нападения не отдал, поэтому минут пять застава безмолвствовала. Может, в ступор ввело то, что в его распоряжении находилась только одна БМП, или психологически разоружило неожиданное прибытие дивизионного начальства, которое обычно сваливалось как снег на голову. Пришлось начальнику политотдела как старшему по должности и званию взять командование на себя. По связи он вышел на центр боевого управления дивизии, с привязкой к местности выдал координаты двух досаждавших огневых точек для подавления артиллерией. Командиру экипажа БМП приказал держать под огневым воздействием примыкающий к заставе участок дороги. Все находившиеся на точке заняли боевые позиции для отражения возможного нападения моджахедов. Лейтенант Разумков, отложив старенький фотоаппарат и блокнот с ручкой, тоже прильнул к прицелу своего «калаша» АКСУ-74. Ему уже доводилось из него вести огонь: по кучности и дальности стрельбы «ксюха» заметно уступала своим сородичам, зато была неприхотлива и компактна, с ней одинаково удобно в танке и самолете.
Вызванная артиллерия несколькими снарядами накрыла духовские гнезда. После орудийной канонады все стихло.
Довольный начальник политотдела поблагодарил за меткость богов войны. И уже на ходу отдал распоряжение:
– Пресса, обязательно отметь их в своем репортаже!
Совещание началось ровно в девять. Опоздавших начпо не любил, как и многословных. Рассказывал, как еще в бытность комбатом на Дальнем Востоке он однажды на пару минут опоздал на разбор учений, за что получил выговор от командарма, публично пригвоздившего уничижительной фразой:
– Офицер, не научившийся управлять своим временем, так же плох и в управлении вверенным ему подразделением.
После этого Касьянов на все сборы и совещания приходил первым.
– Товарищи, командующий армией скорректировал сроки проведения дивизионной операции. Поэтому уже завтра он будет в гарнизоне со своими заместителями, чтобы убедиться в нашей готовности, – по обыкновению сразу сказал о главном начальник политотдела. – Мой заместитель доведет до вас план конкретных мероприятий, которые нужно выполнить за сегодняшний день и ночь. Речь о хлебе насущном – партийно-политической, воспитательной и информационной работе.
– Пресса, когда у нас газета выходит? – вдруг поинтересовался Касьянов. По фамилии он называл только редактора.
– По плану в субботу, товарищ подполковник.
– Надо завтра выпустить. С призывом на первой странице типа: «Солдат 108-й, будь примером во всем!» Видишь, даже стихом заговорил, – довольный удачным экспромтом, улыбнулся начпо. – Печатное слово тоже силу имеет, как любое оружие. Надо только умело им пользоваться.
После совещания Разумков вспомнил, что собирался заглянуть на узел связи. Со вчерашнего дня в редакции отсутствовала телефонная связь. Поэтому и отправили посыльного сообщить о совещании. Но как Леша ни «шифровался», конечно же, ему хотелось увидеть Любу Синицыну, с которой вчера расстался у штаба.
Сказав о проблеме начальнику узла и получив заверения в скором ремонте, Разумков заглянул в аппаратную.
– Подскажите, где находится Синицына?
– Это новенькая, что ли? – переспросил худощавый белобрысый солдатик, чуть повернув голову в его сторону. Увидев незнакомого офицера, он привстал, но Разумков жестом остановил уставной порыв парня.
– Она с утра плохо себя почувствовала. Кажется, в медпункт связистов пошла.
Разумков поспешил на выход. Какая-то невидимая сила подталкивала его в спину. Он еще удивился этому чувству беспокойства. Хотя, если разобраться, кто она ему? Просто симпатичная попутчица.
Витя Мацкевич, увидев Лешу на пороге медпункта, подумал, что другу плохо, и хотел уже предложить таблетку. Но, узнав, что тот интересуется здоровьем другого человека, решил проверить, как у него с чувством юмора.
– Плохи дела, понимаешь. И медицина, боюсь, бессильна.
– Ты можешь не говорить загадками? – встрепенулся в нехорошем предчувствии Разумков и требовательно спросил: – Говори, что у Любы за болезнь?
«Как эти журналисты доверчивы. А еще инженеры человеческих душ. Пора раскрываться». Но вслух все же подыграл себе:
– Врачебная тайна.
Леша внимательно посмотрел в глаза военного доктора, которые заискрились.
– Врезать бы тебе сейчас… – вздохнув, он даже театрально замахнулся правой рукой, – так неуставщину пришьют…
– Но меньше взвода не дадут и дальше Кушки не пошлют! – известной поговоркой закончил фразу довольный начмед.
– Куда уже дальше, в Пакистан, что ли? – пробубнил Разумков, догадавшись, что оказался жертвой розыгрыша.
– Ладно, не стану томить твою влюбленную душу, Ромео. Ничего страшного не случилось, просто поднялась у девушки температура. Акклиматизация сложно проходит. И дорожное приключение сказалось на нервной системе. Сегодня не рекомендую ее беспокоить. День-два надо подождать.
– Спасибо, доктор Айболит, утешил. Лечи страждущих исцеления, а я пойду в редакцию номер готовить.
– Когда про меня байку тиснешь?
– Пока могу предложить фельетон.
Добродушно подшучивать друг над другом, соревнуясь в остроумии, они начали с первых дней, как только познакомились. За месяц, что жили в одной комнате, сдружились настолько, что обоим порой казалось, будто они одноклассники. Хотя этого никак не могло быть: белорусскую Лиду от русской Богодаровки отделяла почти тысяча километров.
Потом Виктор переселился в медпункт, оборудовав там жилую комнату. Перед своим начальством обосновал улучшение жилищных условий необходимостью в любое время суток немедленно оказать квалифицированную медпомощь больному или раненому. Хотя в городке военные и гражданские знали: случись что-то серьезное, надо обращаться в госпиталь, где действительно врачуют посланники Бога.