Сердце под ударом

Я вдруг понимаю, что оказалась в месте, где не могу ступить и шагу, не наткнувшись на какого-нибудь знаменитого и привлекательного спортсмена. На первый взгляд это сложно назвать проблемой, однако такие встречи с игроками «Клувберга» повышают вероятность того, что в следующий раз мне попадется именно Адлер Бэк. Вообще, Элли говорила, что члены команды летом в основном тусуются в тренировочном комплексе, оставляя стадион участникам «Шоленберга» и экскурсантам. Что ж, либо она почерпнула эту информацию из ненадежного источника – что, учитывая тот факт, какую должность занимает ее дядя, маловероятно, – либо мне просто везет на такие встречи.

– Ты не знаешь, где здесь выход со стадиона? – спрашиваю я, неуверенная, что Стефан говорит по-английски.

– Тебе нужно спуститься в лобби двумя этажами ниже, – отвечает он.

Ну конечно говорит. Все, с кем я уже успела познакомиться в Германии, прекрасно знают мой родной язык – вот только разговаривают с заметным акцентом.

– Спасибо, – благодарно произношу я, коротко улыбнувшись, и спешу к лестнице.

Я иду в указанном Стефаном направлении и уже через несколько минут выхожу из тускло освещенного лобби под яркое немецкое солнце. Минуя ворота, предназначенные специально для игроков, тренеров и других людей, имеющих особый доступ к стадиону, я машу охраннику рукой. До окончания сборов к числу этих избранных принадлежу и я.

Выйдя за территорию, я ненадолго останавливаюсь. Я думала, что, приехав сюда, буду постоянно занята, хоть из-за колена в первую неделю мне и придется наблюдать за тренировками со скамьи.

И уж никак не ожидала, что у меня появится свободное время.

Тренер Тейлор – главный тренер Ланкастера – всегда придерживалась следующей политики: тренировки обязаны посещать все игроки без исключения, даже те, кто не может принимать в них участие из-за травм. Таких же требований я ожидала и от тренера «Шоленберга».

Однако вместо этого я стою у забора самого известного футбольного стадиона в мире, не имея ни малейшего представления о том, куда пойти и чем заняться. Все, с кем я пока успела познакомиться в Германии, сейчас находятся внутри, а на часах еще нет и десяти утра – получается, что в Америке сейчас ночь и позвонить кому-то из друзей я не могу, если только не хочу выслушивать поток отборных ругательств.

До четырехэтажного здания, где располагается общежитие участников сборов, идти совсем недалеко, но возвращаться к односпальной кровати и неразобранному чемодану мне совершенно не хочется. Вздохнув, я просто шагаю куда глаза глядят.

Стадион «Клувберга» находится в старейшей части города, которая носит то же название. Таким расположением он обязан своей высокой значимости и многолетней истории, тесно переплетающейся с этим местом. Я бреду по очаровательным улочкам – каждая со своим уникальным характером.

Если бы лучшие в мире сборы по женскому футболу проводились в Антарктиде, я бы не задумываясь села в самолет до этого континента. Мне было совершенно безразлично, куда придется ради них поехать, – меня занимали лишь мысли о том, как это повлияет на мои игровые навыки.

Теперь же, прогуливаясь по мощенным брусчаткой улицам, словно сошедшим с иллюстраций исторических книг, я могла по достоинству оценить тот факт, что проведу следующие два месяца в одном из старейших городов Европы – где, кстати, оказалась впервые.

Повернув голову направо, я вижу канал, ограниченный замшелыми каменными стенами и наполненный чистой тихой водой, на поверхности которой отражаются пастельные фасады симпатичных домиков, выстроившихся в ряд на набережной. Вдалеке возвышаются башенки с длинными шпилями. Из деревянных ящиков, расставленных вдоль улицы, на мостовую свешиваются красивые яркие цветы с пышными листьями.

Узкий проход, открывающийся впереди, ведет на оживленную площадь. Там располагается рынок: прилавки небольших деревянных магазинчиков изобилуют самыми разнообразными товарами. Здесь продаются полосатые пляжные зонты, сыр, мед, цветы, мясо и, конечно, всевозможные сорта овощей и фруктов.

Воздух вдруг наполняет гулкий и призывный колокольный звон. Я поворачиваю голову влево – и моим глазам открывается вид на один из величественных кафедральных соборов, которыми так славится Европа. Он совсем не похож на крохотную церквушку с белеными стенами, где два года назад состоялась свадебная церемония Хелли.

Это здание – настоящее произведение искусства: его фасад украшает такая тонкая резьба, что любая попытка описать эту сложную текстуру и головокружительное великолепие словами просто обязана обернуться неминуемым провалом. Собор идеально вписывается в общий экстерьер улицы, в то же время совершенно затмевая собой все остальные строения.

Я некоторое время просто смотрю на него, пытаясь осознать само существование этого здания. Невероятно – оно стоит на этом самом месте вот уже несколько сотен лет… Собор служит своеобразным детектором, позволяющим отличить местных жителей от туристов: первые из них всецело поглощены содержимым рыночных прилавков и не обращают на великолепное сооружение ни малейшего внимания, в то время как вторые восторженно рассматривают его или снимают на телефоны.

Наконец я отрываю взгляд и, остановившись у одного из магазинчиков, чтобы купить мягкий соленый брецель[3], продолжаю свой путь вперед по улице. Через несколько метров она поворачивает влево, плавно переходя в мост над каналом.

Здание, расположенное сразу за ним, напоминает только что увиденный мной собор. Оно построено из такого же темно-серого камня и тоже излучает величие, однако, в отличие от предыдущего, на нем нет заостренных шпилей и резных орнаментов. Это строение, напротив, все будто бы сглажено: его фасад украшают круглые окна и витые арки, а крышу венчает купол.

В его двери входят и выходят люди. Я присоединяюсь к очереди из желающих попасть внутрь и оказываюсь за немолодой парой, которая переговаривается на незнакомом мне языке – кажется, на испанском. Конечно, я могла бы спросить у них, куда мы все стоим, но испанский я знаю еще хуже, чем немецкий. К тому же ответ на этот вопрос сам находит меня, как только мы попадаем в напоминающее пещеру фойе.

Это музей: центр комнаты пересекает длинная стойка регистрации, на которой разложены брошюры. Переговаривающихся туристов собирают в группы, выстраивая их вокруг странных знаков, изображающих часы со стрелками в различных положениях. Я уже не помню, когда в последний раз была в музее – скорее всего, еще во времена учебы в начальной школе, – однако у дверей удивленно замираю: интерьер помещения настолько отличается от его экстерьера, что это приводит меня в замешательство.

Снаружи здание выглядело серым, закопченным, состаренным суровыми зимними ветрами и палящим летним солнцем, действие которого мне уже довелось испытать на себе. Внутри же оно невероятно светлое.

Ослепительно чистое, аскетичное, кипенно-белое. Полная бесцветность этого места ошеломляет – я будто бы оказалась внутри огромного снежного шара.

Я шагаю в глубину помещения, не обращая внимания на брошюры и туристические группы. Скорее всего, за посещение предусмотрена какая-то плата, однако меня никто не останавливает, так что я просто прохожу через эту зимнюю сказку в отделанный бетоном холл. Его стены украшают бесценные картины маслом, которые выглядят так, будто их вынесли из залов богатого средневекового замка.

Я сворачиваю в первый коридор слева и попадаю в небольшую галерею. В крошечной комнатке находится не больше десяти человек, и все они совершенно теряются на фоне выставленных здесь картин. Думаю, ни один из моих знакомых не назвал бы меня любительницей искусства; во время первого года учебы в Ланкастере я записалась на курс по истории искусства и все занятия просидела, умирая от скуки – в основном потому, что большинство посещающих его студентов оказались напыщенными достигаторами. Ну, знаете, из тех людей, кто проводит вечера, помахивая перед собой бокалом красного вина и рассуждая о древесных и фруктовых нотах букета.

Что касается меня, в моей речи не встретишь таких терминов, как «направление мазков» или «композиция». Но так как в комнате, где я оказалась, не слышно никаких помпезных обсуждений, я внимательно рассматриваю каждую картину.

Среди них нет абстрактных работ из тех, что можно встретить в музеях современного искусства: тонкая линия краски на однотонном холсте, призванная отражать несовершенство человечества, на которую смотришь и думаешь: «Так могла бы нарисовать и я».

На большинстве полотен, представленных здесь, изображены городские пейзажи, которые я наблюдала буквально несколько минут назад: мощеные улочки, каналы, соборы. Другие же показывают мирные сельские виды: стада овец, ручьи, горные массивы.

Я прохожу в следующий зал. Здесь картины намного разнообразнее: среди них встречаются изображения виноградников и рыбацких лодок, портреты незнакомых мне людей. Одно полотно особенно привлекает мое внимание. Это довольно простенький пейзаж – всего лишь поле диких цветов: море зеленой травы и сиреневых бутонов. Они выписаны в мельчайших деталях. Мне кажется, что, протяни я руку, могла бы коснуться этих нежных лепестков. Мастерство художника потрясает. В этой работе чувствуется что-то неуловимое, она напоминает зеркало или мираж. Некоторые мазки подобны небольшим случайным пятнышкам, их хочется рассматривать как можно ближе. Они служат в этой картине неким необходимым дефектом, лишая ее излишней идеальности. Чем дольше я ее рассматриваю, тем больше вижу. И наконец понимаю.

Это лужа.

На ней изображено лишь отражение идеальной природной сцены.

Осознав это, я двигаюсь дальше. Когда я прохожу в следующий зал, у меня вдруг звонит телефон, из-за чего другие посетители музея начинают бросать на меня неприязненные взгляды. Я ужасно долго не могу достать его из кармана своих спортивных шорт из спандекса, но, когда мне это удается, звук звонка становится еще громче и несноснее. Это звонит Хелли.

Я сбрасываю, но она тут же перезванивает снова.

Немка средних лет, стоящая ближе всех ко мне, бормочет что-то явно неприятное в мой адрес. С другой стороны, пока все, что я успела услышать на немецком, на мой взгляд, звучало как-то неприятно. В этом языке любое ласковое слово похоже на ругательство.

Я выскальзываю в коридор и принимаю входящий звонок.

– Алло? – шепотом произношу я.

– Ты чего так тихо говоришь? – орет Хелли. Ну, то есть в прямом смысле слова орет. Настолько громко, что звук ее голоса, раздающийся из динамика моего телефона, привлекает внимание проходящего мимо охранника, бдительно следящего за тем, чтобы никто из посетителей музея не оказался грабителем. Он бросает на меня строгий взгляд и указывает на дверь с табличкой Ausgang[4].

Я вздыхаю и, подчиняясь его молчаливой команде, толкаю тяжелую дверь. Она ведет в сад, уставленный разнообразными скульптурами.

Выйдя на улицу, я тут же испускаю стон сожаления: внутри под кондиционером было намного комфортнее.

– Ты чего так кричишь? Из-за тебя меня только что выставили из музея, а снаружи невыносимо жарко.

– Из музея? Ты что, была в музее?

– Ага-а-а, – протягиваю я, опускаясь на каменную садовую скамью и поддевая ногой камешек на усыпанной гравием дорожке. – Я пока не могу играть, – эти слова оставляют во рту привкус горечи. – Вот, решила прогуляться по Клувбергу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Лакросс, или лякросс, – игра, в которой две команды стремятся поразить ворота соперника резиновым мячом, пользуясь ногами и снарядом, представляющим собой нечто среднее между клюшкой и ракеткой. Здесь и далее примечания переводчика.

2

Photoshop – графический редактор, созданный компанией Adobe Systems.

3

Небольшое хлебобулочное изделие в форме кренделя, популярное в Южной Германии, Австрии и Немецкой Швейцарии.

4

Выход (нем.).