Несбывшаяся жизнь. Книга первая

Лиза поблагодарила Красную Шапку за кофе, расплатилась, дала на чай… И, сладко улыбнувшись, завела разговор.

Начала издалека – мол, надо найти одну знакомую, известен только старый адрес, а это было давно, кучу лет назад. Не подскажете ли, мол, есть ли у вас справочное бюро или что-то подобное, а то проездом, хотелось бы повидаться…

Красная Шапка снова полулежала на прилавке и внимательно слушала Лизу.

– А зовут-то твою знакомую как? – вздохнув, спросила она. – Какая там справочная, смеешься? Поселок маленький, все друг друга знают, мы в справочной не нуждаемся. Кого ищешь-то? Родственницу?

– Ну, вроде того… – замялась Лиза и назвала имя матери. – Может, ее уже здесь нет, уехала, не знаю.

– Ага, уехала! Куда уехала? Тута она, – отрезала буфетчица. – Да и куда ей ехать? Комнату в Москве у нее отобрали. И у ее Леньки тоже – все бывшая забрала, ничего не оставила. Короче, остались они, некуда им возвращаться! И что? Здесь тоже люди живут! Хоть и зэка все, а порядочных больше, чем в вашей столице!

Красная Шапка презрительно хмыкнула и, гордо выпрямив спину, встала в полный рост.

– Тем более комнату им дали хорошую. Леньку тут ценят, мужик умный, с образованием. Ну и Маша при нем. Тута они, – повторила она, – тута.

– По старому адресу? – уточнила Лиза.

– А ты ей кто, – насторожилась Красная Шапка, – какая родственница, с какого боку?

– Я ее дочка, – ответила Лиза, – не слышали?

Буфетчица охнула, закрыла рот ладонью и опустилась на стул.

Громко сглотнув, закивала.

– Слыхала! Маша рассказывала! Говорила, что сестра, собака, дочку отобрала! Родная сестра!

– Не совсем так, – покраснела Лиза, – но речь не об этом. Она здесь, в поселке? Как к ней доехать?

– Дойдете, какой там доехать. Пока автобуса дождешься – окочуришься. Ножками, ножками. Идти с полчаса. Если не будет мести. – Она привстала на цыпочки и выглянула в окно. – Притихло пока. Вот и идите! По Вокзальной, до поворота на улицу Дзержинского. По ней прямо и налево, на улицу Ленина, от силы полчаса. Ну и там ее дом. Трехэтажный, бревенчатый, в два подъезда – ее, кажись, второй. Квартира на втором этаже, по лестнице с правой руки, номер не помню, зачем мне номер…

Буфетчица глянула на часы.

– Дома она, рано еще, успеете. Она на работу попозже. А может, вообще сегодня во вторую смену.

– Привет от меня передайте! – крикнула вслед Красная Шапка. – От Инки с буфета, поняли?

– Поняли, – буркнул Дымчик, – Инки с буфета, как не понять.

Вышли на улицу, и их обдало холодом и ветром.

– Ни фига себе, – продолжал бурчать Дымчик, – полчаса по такому зусману! Я не дойду!

– Оставайся, – резко бросила Лиза, – сиди на вокзале и жди. А можешь купить билет и ехать обратно!

– Лизка, не злись, – испугался Дымчик, – я просто так, для проформы! Ты же в курсе, что я нытик!

– В курсе, – кивнула Лиза, прибавив шагу, – еще бы не в курсе.

Он тут же нагнал ее и взял за руку. Лиза усмехнулась – что на него обижаться…

До дома шли минут сорок, а не обещанных тридцать. Не ходьба, а мука, по такой-то погоде – и как тут люди живут? Ладно, заставили, но добровольно?

И вот нужный дом, и почти занесенный подъезд, к нему протоптана еле заметная тропка. Над дверью предсмертно мерцает голая лампочка. Дверь поддалась не без труда.

В темном подъезде так же холодно, как и на улице. Лиза дотронулась до батареи: еле теплая. Наверняка так же и в квартирах.

Вспомнилось паровое отопление в московских квартирах, огромные чугунные батареи, не дотронуться: обожжешься.

Звонок в третьей квартире на втором этаже не работал. Переглянулись и постучали. Тишина.

– Спит, – недовольно буркнул Дымчик, – а что еще делать в такую холодину? Я бы и сам не прочь. Лиз, а ты узнавала, здесь есть гостиница?

– Гостевой дом, – ответила Лиза. – Что, подождем?

– А если она уехала? – желчно осведомился Дымчик. – Или ушла на работу? Сколько мы здесь выдержим? Час, полтора? И все, в больницу с обморожением. Кстати! А больница здесь есть?

Лиза глянула на него. Все понятно: в глазах испуг и отчаяние – ничего удивительного.

«А в этом подъезде мы и вправду околеем… Да, надо сваливать. Устроимся в гостевой дом, а вечером вернусь. Или не вернусь. Может, и вправду уехать?»

Они спустились на первый этаж и столкнулись с женщиной, вошедшей в подъезд. Лицо, укутанное в огромный серый платок, черное пальто с потертыми обшлагами, валенки, мохнатые варежки. Женщина отряхивала пальто, варежки и стучала ногами, пытаясь смахнуть с валенок снег.

Увидев их, удивилась.

– А вы, ребятки, к кому?

Дымчик презрительно хмыкнул и демонстративно отвернулся.

– Мы к Марии Топольницкой, – срывающимся голосом ответила Лиза. – Вы ее знаете?

Женщина скинула платок.

– Знаю, – усмехнулась она. – Как не знать. Это я. Вы по какому вопросу?

– По вопросу родственных связей, – иронически хмыкнул Дымчик. – А это, собственно, ее родная дочь.

Женщина побледнела, прикусила губу и тихо сказала:

– Пойдемте.

Держась рукой за перила, она тяжело, по-стариковски, поднималась по лестнице.

7

В квартиру зашли молча.

Хозяйка включила свет и кивнула:

– Раздевайтесь! Вот вешалка, вот тапки, а я, – тяжело вздохнула она, – чайник поставлю.

Разделись, нашли разношенные меховые тапочки. Дымчик скривился и остался в носках. В доме было тепло.

Комната была довольно большой, но с непривычно низким, заклеенным желтоватой от времени бумагой потолком. Из обстановки – потертый раскладной диван, журнальный столик, прикрытый салфеткой, три самодельные, плотно уставленные книгами полки… В углу телевизор, перед которым стояли два разномастных, покрытых накидками кресла. Освещали комнату торшер и настольная лампа, а верхнего света не было: при таком потолке о лампочку головой можно биться.

Женщина сняла пальто, и Лиза впервые смогла разглядеть свою мать.

Статная, высокая, с еще очень приличной фигурой – не расплывшейся талией, большой грудью, женственными бедрами. Обветренное и неухоженное лицо было бескровно-бледным, немного надменным, аристократичным. Высокий, белый, без морщин, лоб. Прямой нос, большие темно-карие, под широкими веками, глаза. Узкий и сухой бледный рот, слегка вздернутый подбородок. Волосы – когда-то темные, а теперь больше седые – были расчесаны на прямой пробор и уложены в растрепавшийся узел.

На длинной и гладкой шее Марии висел серебряный крестик на простом потертом шнурке.

Она все еще была красива и величественна, эта женщина, которую не сломила тяжелая, выбранная ею жизнь.

Выдавали и возраст, и тяготы только руки. Безукоризненной когда-то формы кисти были покрыты кровавыми незаживающими трещинами, длинные пальцы со стертыми ногтями и разбухшими как бочонки фалангами… Потрясенная Лиза не могла отвести глаз от этих искалеченных рук.

– Садитесь, – перехватив Лизин взгляд, смутилась Мария, – сейчас будет чай.

И ушла в закуток, отгороженный ситцевой занавеской.

Лиза и Дымчик сидели в полной растерянности.

– В гостиницу, – шепнул Дымчик, – чаю попьем и… свалим!

Приложив палец к губам, Лиза умоляюще посмотрела на него и прошептала:

– Свалим, только сейчас потерпи!

Дымчик со вздохом развел руками – куда уж деваться…

Тем временем Мария накрывала на стол. Кирпич темного хлеба, масло на блюдце, нарезанный плавленый сырок, несколько кружков полукопченой колбасы, варенье, печенье, конфеты.

– Скромно, – смутилась Мария, – вы уж простите. Гостей не ждала, муж в больнице, я то на работе, то у него. Неделю не готовила и продуктов не покупала, не обессудьте.

Мария разлила чай и села напротив.

Лиза не знала, как начать разговор. Похоже, Мария тоже не знала.

А Дымчику было по барабану. Дымчик пил чай, ел конфеты, намазывал на хлеб варенье – оно оказалось клюквенным и вкуснейшим, по его утверждению, – и попросил вторую чашку. Мария с готовностью налила.

Остывший чай по глотку пила и Лиза, только ни колбаса, ни плавленый сырок, ни даже вкуснейшее варенье в горло не лезли.

Молчание прервала Мария.

– Что ж не предупредила? – севшим голосом спросила она. – Внезапно как-то… Телеграмму могла бы… Чтобы я подготовилась. Муж у меня тяжело болеет, третью неделю в больнице. Если бы ты предупредила, я бы сказала приехать попозже, когда Леня поправится.

От обиды у Лизы подступили слезы.

– А я думала, – голос ее срывался, – я думала, ты обрадуешься! Дочь приехала. А ты… Какая телеграмма, я даже адрес твой точно не знала, вдруг ты переехала! Наобум поехали, на вокзале у буфетчицы спросили.

Лиза резко встала со стула.

– Я поняла – не ко времени мы. Извини. Не волнуйся, сейчас уйдем. Переночуем в гостинице, а завтра уедем. Прости, не ожидала такого теплого приема. Рассчитывала на другой. Дура, извини! Молодая и глупая.

Замерший Дымчик растерянно хлопал глазами.

Лиза бросилась в прихожую.

Дымчик выскочил вслед.

– Лиз, подожди! – бормотал он. – Да подожди ты! Она ведь не про это, она про другое! Ситуация у нее тяжелая. А ты сразу «простите, не ко времени»! Она ж не об этом, Лизка!

Уткнувшись лицом в пальто, Лиза ревела.

В комнате, обхватив голову руками, плакала Мария.

– Да скажите вы ей! – вбежав в комнату, закричал Дымчик. – Что вы сидите как истукан! Идите к ней, обнимите ее! Вы же мать, ну ей-богу! Она к вам ехала! Что вы обе, честное слово! Одна свое талдычит, другая свое!

Мария поднялась и вышла в прихожую.

– Лиза, – сказала Мария, – я не о том! Я растерялась… Ты слышишь? Совсем растерялась! Дочь приехала, а у меня и еды-то нет… И Леня в больнице! Я весь день у него! Кормлю его с ложки, пою. Тяжелый он, понимаешь? Я и сплю там, в больнице. В коридоре у его палаты. Сегодня вот в первый раз решила дома переночевать. Лиза, прошу тебя! Растерялась я, Лиза, вот и говорю не то.

– Я к тебе приехала, – глухо ответила Лиза. – Познакомиться. Думаешь, мне это было просто? Подумала – если гора не идет к Магомету… Первую сессию сдала – ни одной тройки! Какие тройки – мне стипендия как воздух… И собралась! Познакомиться с тобой приехала, поговорить. Но я вижу, что ты мне не рада.

– Ничего ты не видишь! – выкрикнула Мария. – И видеть не можешь! А уж понять – тем более! Ты ведь правды не знаешь. Нинка всю жизнь тебе врала! Мне и тебе. От вранья и померла: не выдержала. Знала, что натворила, знала! Мне жизнь сломала, тебе. Знаешь почему? А свою хотела исправить! А она за чужой счет не исправляется…

Мария разрыдалась.

Испуганная Лиза растерянно посмотрела на Дымчика. Дымчик пожал плечом.

Лиза ввела Марию в комнату, усадила на стул и села напротив.

– Так объясните, – тихо сказала Лиза. – Я же не попрекать тебя приехала и не претензии предъявлять. Я просто приехала, чтобы услышать правду. От тебя услышать, теткину правду я слышала.

Лиза путалась, обращаясь к матери то на «ты», то на «вы». И то, и другое было сложно.

Мария посмотрела Лизе в глаза.

– Я все объяснила, Лиза. Я не знаю, что еще сказать.

Лиза дотронулась до ее волос, но тут же отдернула руку. Посмотрела на Дымчика, но тот развел руками и пожал плечом – дескать, откуда я знаю, жалеть, не жалеть! Решай сама.

Мария всхлипнула, отерла лицо ладонью, подняла на Лизу глаза и попыталась улыбнуться.

– Ну все, все, хватит! Глупо как получилось: ты на нервах, я… Прости, ради бога, прости! Я три ночи не спала. Совсем не спала, ни минуты. Врач меня выгнал, видел, что с ног валюсь и ничего не соображаю. Еле доковыляла, а тут вы! Ну и сорвалась. Прости, Лиза! И ты, парень, прости! Я в магазин побегу, возьму что будет. Мясо у меня в заморозке, растает – пельменей налеплю. Я быстро, за час налеплю! Поедите как люди. И я с вами, я тоже не ела, так, чай с хлебом в больнице. Вы отдыхайте пока, а я в магазин! Я быстро, только мясо достану, разморозить.

Из прихожей крикнула:

– Водку брать не буду! У нас все есть, Леня такие настойки делает! На травах, лечебные! Он специалист у меня по этому делу. Только бы поправился побыстрее…

Хлопнула входная дверь.

Лиза громко вздохнула.

Дымчик широко и сладко зевнул.

– Дура я, да? – спросила Лиза. – Чего приперлась… Сама притащилась и тебя притащила… Дим, ты меня извини…

Он беспечно махнул рукой.

– Ладно тебе. А пельмени это хорошо! Если честно, жрать очень хочется! А она ничего, твоя маман. Красивая. Ты, Лизка, в нее, – засмеялся он.

– Мы с ней похожи? – удивилась Лиза.

Дымчик снова зевнул.

– А черт его знает. Есть что-то общее.

– Дым, – спросила Лиза – а гостиница? В смысле, гостевой дом? Сейчас неудобно уйти, она ведь пельмени затеяла. Как думаешь?

Тем временем он уютно устроился на диване, отвернулся к стене и пробурчал:

– Накрой меня чем-нибудь, а? Спать… умираю. Я посплю чуток, не возражаешь?

– Ну и спи, черт с тобой. – Вздохнув, Лиза укрыла его одеялом. – Все равно помощи от тебя не дождешься.

Через минуту он уже спал. Буйные кудри разметались по подушке. На лице блуждала безмятежная улыбка. Дымчику было хорошо.

Потом лепили пельмени.

Больные Мариины руки ловко и быстро месили тесто, распластывали его на столе, раскатывали деревянной скалкой до тонкости, почти прозрачности, резали рюмкой кружки и клали туда ровные комочки фарша.

Закрывала она их ловко, моментально, защипывала края и складывала готовые «ушки» на большой овальный поднос.

Когда поднос был заполнен, засунула его в большую накрахмаленную наволочку, застегнула ее на пуговицы и выставила за окно, где была прибита деревянная полка, размером точно под поднос.

– Часто делаете? – спросила Лиза, отмывая от фарша руки.

Мария мотнула головой:

– Нет. Сделаем двести штук, за окном заморозим, а потом в мешки и в морозилку, она маленькая, много не влезает. На пару дней хватает. А когда захочется – новые налепим. Ты же видишь, как быстро! А когда Леня помогает… еще быстрее.

Глаза ее наполнились слезами, но она тут же взяла себя в руки.

– Вернется из больницы, и все будет хорошо.

Лиза кивнула – мол, конечно.

– Он мой отец? – неожиданно спросила она.

Мария ничего не ответила.

– Иди поспи, – встав из-за стола, сказала Мария, – дружок твой третий час давит.

Мария вымыла руки, тщательно вытерла их полотенцем и обернулась на Лизу.

– Отоспитесь, тогда и поговорим. А я к Лене, в больницу. Пельменей сварю, укутаю хорошенько, и побегу. – Она посмотрела в окно. – Метель вроде угомонилась.

Дождетесь меня? – спросила она, надевая пальто. – С голоду не помрете?

– Больница рядом? – в ответ тоже спросила Лиза. – Здесь, в поселке?

Мария махнула рукой.

– Да здесь! Не больница – больничка. Четыре койки, одна сестра и одна акушерка. И врач один – молоденький и неопытный, совсем пацаненок. Раньше Кругоборов был, Иван Иванович. Хороший был врач. Два года как помер… А без него беда… Он все умел: и аппендицит, и роды, и зубы рвал. И ноги поломанные лечил, и язвы. Здесь у многих раны гниют, общая беда… А этот молоденький, что о нем говорить… Всего боится, только и мечтает – удрать отсюда побыстрее. По-хорошему, Леню бы в город перевезти. Машину нанять, договориться. Да непросто это.

– Мы можем помочь, – осторожно сказала Лиза, – и с машиной, и с врачами. Мы умеем, не сомневайтесь. Москвичи – народ нахальный.

Мария вздохнула и ничего не ответила.

Лиза домыла посуду, вытерла стол, подмела пол и пошла в комнату.

Дымчик по-прежнему спал. Лиза взяла с полки книгу, любимого Конан Дойля, и осторожно легла с краю.

Но через несколько минут книга упала на пол. Лиза крепко спала.

8

Проснулись они одновременно, вздрогнув от стука входной двери.

Вернулась Мария.

Лиза встала с дивана и легонько пнула Дымчика.

– Вставай.

Пока умывались, Мария накрывала на стол. Из кухни запахло лавровым листом: варились пельмени.

Как было вкусно! Они постанывали от удовольствия. Такие пельмени не получались даже у Полечки. Под пельмешки выпили и настойки – крепкой, но приятной, пахнувшей незнакомыми травами.

– Как там Полечка? – поинтересовалась Мария.

И Лиза наперебой с Дымчиком стали рассказывать о переменах в Полечкиной жизни.

Мария ахала и качала головой:

– Бывает же! И мужчина солидный, и квартира шикарная! Дай бог ей, хорошая она женщина. Беззлобная. Хитровата, но это жизнь научила. Дай бог.

После ужина разморило. Было видно, что и Мария устала.

Стали укладываться.

Мария на своем диване, Лизе разобрали узкое кресло-кровать, а осоловевшего от настойки Дымчика уложили на скрипучую старую раскладушку, которая еле встала в маленьком коридорчике.

Лиза думала, что моментально уснет: не день, а сплошная нервотрепка. Но не спалось. На расстоянии вытянутой руки спала чужая, незнакомая женщина, и у Лизы никак не получалось осознать: эта женщина и есть ее мать.

– Что у тебя с ним? – вдруг спросила Мария.

От неожиданности Лиза вздрогнула.

– Дружба, – ответила Лиза и отвернулась, давая понять, что подробностей не будет.

– Дружба, – повторила Мария и тихо вздохнула. – Вот и дружи. Но не влюбляйся. Вижу, что он тебе нравится.

Лиза фыркнула, но ничего не ответила.

– Не для тебя он,– продолжила Мария,– не твой человек. Видно, что избалованный и капризный. С таким нельзя вдолгую, как здесь говорят. Не получится, не твой человек. Такие, как он, в первую очередь о себе.

Резко развернувшись, Лиза привстала.

– А у тебя?– зло спросила она.– У тебя получилось? Ну вдолгую? Семья получилась? Счастье? Ты прожила со своим человеком? Правда, без дочки, без Москвы, без своей комнаты! Без театров, нарядов, горячей воды! Без всего того, к чему привыкла. А говорили, что ты была модницей – каблуки, шляпки, духи! Тебе, говоришь, с работой повезло? Еще бы – такую должность отхватила! Санитарка в больнице! Да уж, могу представить! Кал, моча, кровь, грязное белье… И правда – повезло! И с местом жительства повезло, роскошь, а не жилье! Кухня за занавеской! Что там комната на Кировской? Нам и здесь хорошо!

Лиза никак не могла остановиться.

– Наверное, и с соседями повезло! Кто у тебя был в соседях? Так, мелочь, ерунда. Профессор Гальдеев с женой этажом выше, художник Васильев напротив, врач Татьяна Михайловна прямо под нами. Или они тебя не устраивали? А здесь с кем соседствуете? Как ты там говорила, у кого раскладушку одолжили? У соседки Зинаиды? А за что Зинаида сидела, по какой, извините, статье? Познакомишь? Наверняка ведь приличная женщина! Познакомите, Мария Александровна?

Мария молчала.

– Я не помню тебя, – хрипло сказала Лиза, – совсем не помню, маленькая была. Только платья помню в шкафу – твои, наверное, чьи еще, мам-Нина таких не носила. Легкое такое, наверное, крепдешин, в мелкий сиреневый цветочек. И синее с белым воротничком. И туфли помню – кремовые, на каблуках. Помаду однажды нашла и потихоньку намазалась… Знаешь, что я делала? Да нет, откуда! Откуда тебе это знать! Я, – Лиза всхлипнула, – платья твои нюхала, долго запах духов не выветривался… А потом меня застукала мам-Нина. Разоралась и все убрала. Продала, отдала, выкинула, не знаю. Только все платья исчезли. Вместе с туфлями. А помаду твою я успела спрятать, чтоб тетка не нашла. И она не нашла. И еще пустой флакончик от духов «Сирень». Флакончик еще долго пах, а потом выветрился. Ты выветрилась, и он… Но если мимо шла женщина, пахнувшая твоими духами… Я шла за ней, как за дудочкой крысолова. Ты представь: идет маленькая дурочка как завороженная… Как тебе картинка, нравится?

Лиза замолчала.

– Кое-что я потом все же вспомнила. Не четко так, смазанно… обрывки, отрывки, клочки… Лицо твое так и не вспомнила, только облик, и то как в тумане… И еще запах. А лицо нет. Тетка все твои фотографии выкинула, чтоб я не дай бог… Оберегала меня. Как могла и как считала нужным. У нее своя правда была.

– У всех своя правда, – сказала Мария.

– Лица не помнила, – повторила Лиза, – но откуда-то знала, что у меня очень красивая мама…

На слове «мама» Лиза осеклась…

А Мария молчала. Ни на один вопрос, ни на одну Лизину реплику она не ответила. Да и что тут ответишь?

– Почему ты за мной не приехала? Почему не забрала? – крикнула Лиза.

– Сюда? – удивилась Мария. – Тебе было бы тут хорошо?

– Мне с тобой было бы хорошо, – ответила Лиза.

И с усмешкой добавила:

– А тебе – без меня.

Лиза горько улыбнулась.

– Как я Ритке завидовала… Тетя Полечка красивая, веселая, добрая. Не то что моя мам-Нина. Хотя зря я так… Все, что могла, тетка делала. Ухаживала как могла. Воспитывала. Любила как умела. А умела плохо. Она все делала плохо. Только полы мыла на «пять». Зря я злилась на нее – она же несчастная баба. Некрасивая, неумелая, одинокая… Старая дева, синий чулок. Никто ее не любил, и даже я не любила. Она мне рассказывала, что родители любили тебя, младшенькую, хорошенькую, умненькую, улыбчивую. Ты ж еще певуньей была? И с легким характером. Чудо, а не ребенок, да? А старшая вечно куксится и всем недовольна, и нехороша. В кого так нехороша – непонятно. Вот Манечка – прелесть, а не ребенок! Куколка наша, Марусенька! Так и было или Нинка опять соврала? Бедная Нинка! И я ее не любила, а иногда так просто ненавидела. Стеснялась ее, грубила ей. А надо было пожалеть. Обнять, сказать нежное слово. Но что я тогда понимала? Меня тоже любить не научили, некому было. Тебя, любвеобильной, рядом не было. А теперь ты даешь мне советы? Не мой человек? Смешно.

И Лиза рассмеялась сухим, злым смехом.

– Ты приехала, чтобы вылить все, что накопилось? – спросила Мария. – Высказаться? Спи, Лиза. Все устали. У тебя был нелегкий день. И у меня. И завтрашний будет не легче.

Другого Лиза ждала, совершенно другого.

Не спокойных и разумных слов «спи, ты устала», не дурацкого вопроса – «зачем приехала». Она ждала, что мать встанет с кровати, обнимет ее – просто обнимет, – прижмет к себе крепко и попросит прощения.

И зачем Лизе ее советы? Как будто этим можно заставить разлюбить. Все она про Дымчика знает, и что толку?

– Не о Диме речь, – вздохнула Лиза. – С этим я сама разберусь. Ты про себя говори. Почему оставила меня сестре? Растолкуй мне, дуре, чтобы я поняла. Потому что понять и принять все это нельзя, невозможно!

– У нас была договоренность, – сухо ответила мать. – Я устраиваюсь и забираю тебя. Конечно, бумагу мы не подписывали. Какие гарантии – родные ведь сестры… А надо было бы. Мне и в голову не приходило, что Нинка способна на подобное. Все считали ее туповатой, ведь шесть классов образования. А здесь – сообразила, адвоката нашла. Говорила, что начальник помог… Какой начальник? Всю жизнь всем врала, с детства, всегда.

Мария вздохнула.

– Справки из больницы взяла о твоем слабом здоровье. Письмо для суда составили, дескать, мать – уголовница, куда ей ребенка? Все грамотно расписали: про климат, про продукты, про здешнюю публику. По всему выходило, что такой матери да в такие условия отдавать ребенка нельзя. Да еще и с проблемами по здоровью…

Я тут же приехала, – продолжала Мария. – Но она меня не пустила. Сказала, что вызовет милицию. Оказывается, меня уже выписали! А тут милиция! Кто я, откуда? Что требую? А для меня милиция – сама понимаешь… Нет, я не боялась – чего мне бояться? Я не сбежала, статьи на мне нет, но и лишний шум был ни к чему.

Лиза молчала.

– А деньги, Лиза, я высылала. Она их принимала – уже хорошо, я была счастлива. Сначала выкобенивалась, отсылала мне обратно, а потом перестала, приняла. Фотографии твои присылала, даже сочинения переписывала и присылала! Ты права, не сволочь она была, а просто несчастная и одинокая. Замуж хотела, а мужики от нее шарахались. О ребенке мечтала – не получилось. А тут ты, родная племянница! Сама в руки упала, она о таком и мечтать не смела. Думала, матерью тебе станет. Писала мне – «не приезжай, Лиза называет меня мамой, у нас все хорошо, ты все только испортишь». Ну, и как ты думаешь? Я не хотела сделать тебе больно, расстроить тебя, огорчить. Живет ребенок спокойно – и слава богу, что мне еще надо? А уж с собой, со своими чувствами, я справлюсь, жизнь научила.

Мария опустила глаза. Голос стал тише, прерывистей.

– Но я приезжала и видела тебя. Раз в год, чаще не получалось, и караулила тебя у школы. Стояла за углом и поедала тебя глазами. «Наемся», насмотрюсь – и успокоюсь, уеду. Как же мне хотелось к тебе подойти! Обнять, прижать, зацеловать! Но я боялась тебя напугать.

Лиза сглотнула и посмотрела на Марию. Та продолжала:

– Кто я тебе? Незнакомая тетка. А возвращаться мне было некуда, Нина обещала сохранить прописку и комнату, но не сохранила. Специально, чтобы я не смогла вернуться. В Москве всегда было строго с пропиской. А вот это уже была подлость…