Эклипсион

– Возможно, не все отряды противника отмечены на карте, – добавил он, склонившись над картой и ткнув пальцем в несколько точек.

Они находились на возвышенностях, частично прикрытых деревьями и естественными скальными выступами.

– Вот здесь и здесь, – его голос был твёрдым, будто камень, отшлифованный бурей. – Я бы разместил противовоздушное оружие именно в этих местах. С этих позиций можно следить за небом и в случае чего открыть шквальный огонь. Густые деревья служат хорошим укрытием, а высоты позволят держать под контролем всё, что приближается.

Ардрик внимательно слушал, хмуря брови.

– Если там действительно стоят орудия, они могут разнести половину наших кораблей прежде, чем мы приблизимся к их позициям, – задумчиво произнёс он.

– Именно, – кивнул Торек. – Поэтому я бы сначала отправил разведчиков. Пусть осмотрят местность, проверят позиции, а потом уже решим, как нам лучше действовать.

В палатке повисла тишина. Ардрик медленно провёл пальцем по карте, словно ощущая пальцами рельеф местности. Затем поднял взгляд.

– Хорошая мысль. Отправим дозорных к рассвету.

– Уже подготовил людей, – усмехнулся Торек. – Ты ведь меня знаешь, капитан.

Ардрик ухмыльнулся.

– Знаю. Потому и доверяю. Капитан Торек.

Капитан Лауренс выделялся среди капитанов не только своим мастерством в бою, но и невысоким ростом. Он был ниже большинства своих соратников, но это лишь добавляло ему стремительности и проворства, словно сам воздух не оказывал ему сопротивления.

Его фигура была жилистой, а мускулы, хотя и не выдавались, были словно выкованы из стали. Лауренс обладал поразительной выносливостью, а его движения были быстрые и точные, как у хищника перед броском. Он носил черную кирасу с серебряными узорами, которые сплетались в тонкие, замысловатые линии, напоминавшие следы клинков, прорезающих воздух. Плащ из темного бархата развевался за его спиной, словно крыло охотящейся птицы.

Лицо его было худощавым, с четкими, резкими чертами. Высокие скулы, чуть заостренный подбородок и вечно сжатые губы придавали ему суровый вид. Его глаза – глубоко посаженные, темные, цвета обожженной древесины, всегда смотрели пристально, будто пронизывая собеседника насквозь. Он редко улыбался, и лишь в бою его лицо оживало, когда он с мрачным удовлетворением разил врагов.

Его волосы были цвета воронова крыла – густые, немного длинные, всегда собранные в небрежный узел на затылке. Иногда несколько прядей выбивались, но ему, похоже, было на это наплевать. На его руках, защищенных кожаными наручами, выделялись жилистые пальцы, натруженные годами сражений. Лауренс держал поводья с непринужденной уверенностью, как человек, для которого верховая езда была столь же естественна, что и дыхание. Его оружие – длинный, изогнутый клинок с черной гардой, носивший имя «Кровавая Заря». Он был выкован из редкого тёмного сплава и отличался не только прочностью, но и устрашающим видом. Лауренс носил его не сбоку, как многие, а на спине, закрепив ножны особым ремнем, чтобы мгновенно извлекать меч в бою.

Когда «Всадники Заката» мчались в атаку, их капитан летел впереди, словно воплощенная смерть, рассекая ряды врага быстрыми, неуловимыми ударами. Он был непреклонен, беспощаден, и каждый, кто вставал у него на пути, понимал, почему его прозвали «Роковым Клинком».

Капитан Лауренс стоял чуть в стороне от остальных капитанов и всем своим видом показывал, что ему не по душе предложенный план. Его тёмные глаза, сверкающие в полумраке шатра, скользили по разложенной на столе карте, изучая линии войск, отмеченные фигурками. Время от времени он задумчиво проводил пальцем по губам, словно обдумывая возможные варианты.

Остальные командиры спорили, выдвигали свои идеи, обсуждали тактику, но Лауренс хранил молчание. Он говорил лишь тогда, когда слова действительно имели значение. Он размышлял. Анализировал. Его ум был натренирован годами битв, где одно неверное решение могло стоить жизни сотням всадников. Он видел поле боя не так, как другие. Для него оно было не хаосом криков, крови и мечей, а словно доска для кригхейма1.

Он с детства был мастером кригхейма, и на войне его ум работал так же, как за доской этой игры. Он видел слабые точки врага, считал ходы наперед, анализировал возможные перемещения и никогда не делал бессмысленных атак. Каждый его манёвр был рассчитан, как и каждый удар его «Всадников Заката». Ему хватало одного взгляда, чтобы понять, где враг может ожидать удара, а где – уязвим. Это чувство пришло к нему с опытом, с годами войн и сражений, когда он раз за разом выводил свой отряд в атаку, выбирая идеальные позиции. Он видел битву так, будто смотрел на неё с высоты птичьего полёта, будто его разум парил над полем, а не сражался в гуще врагов.

И сейчас всё в его нутре протестовало против предложенного генералом плана. Лауренс не хотел рубить лоб в лоб, влетать в строй врага в безумной атаке. Это был глупый, кровавый, бессмысленный шаг. Конница – это не таран. Конница – это острый нож, который должен вонзиться в самое слабое место противника и развалить его изнутри.

Он вздохнул, поднял глаза и, наконец, после долгого молчания, заговорил.

– Я не поведу своих людей в лобовую атаку. – Его голос прозвучал ровно, но в нём чувствовалась непоколебимая решимость.

В шатре повисла тишина. Несколько капитанов удивлённо переглянулись.

– Генерал, с уважением, но это самоубийство. Враг ждёт удара. Он ждёт, что мы пойдём прямо на него. Тактика лобового столкновения выгодна пехоте, но коннице она принесёт лишь потери. Мы должны ударить иначе. Я хочу провести разведку и найти брешь в их обороне. Пусть противник даже не поймёт, откуда мы появились, пока наши клинки уже не будут у него в горле.

Его слова были сказаны спокойно, но в них звучала уверенность человека, который не просто говорит, а знает.

Капитан дальнобойных орудий Брандур поднял взгляд на Лауренса.

– Что ты предлагаешь? Или ты хочешь отложить битву? – В его тоне прозвучала смесь недовольства и нетерпения. – Все отряды готовы выступить, и если мы будем медлить, враг может нанести удар первым. У нас не так много провизии, чтобы ждать лучшего момента.

Он шагнул вперёд, уперев широкую ладонь, покрытую шрамами и следами ожогов, в массивный стол, заваленный картами. В тусклом свете факелов его черты казались вырезанными из тёмного дерева – крепкие, суровые, с едва заметной седой щетиной на щеках. Единственный глаз вспыхивал жёсткой решимостью, а повязка на другом придавала облику ещё больше грозности.

– Если мы не двинемся, – продолжил он голосом, в котором слышалась угроза, – я сам пущу первые снаряды и заставлю их отступить.

Брандур никогда не верил в медлительность. Он жил войной и был её оружием. Его отряд, «Рука Грома», славился смертоносной меткостью. Их орудия разрывали землю, превращали укрепления в пыль, а огненные ядра выжигали целые ряды врагов. Брандур был человеком, которого не сразу забудешь. Угрюмый, словно старая гора, пережившая сотни бурь, он стоял, как воплощение войны, стиснув крепкие, шрамированные руки за спиной. Его виски давно тронула седина, словно серебряная пыль, осевшая на древнем камне, а лицо покрывали глубокие морщины.

Его единственный глаз горел холодным, безжалостным огнем, словно угасающий костер среди пепелища. Второй был закрыт повязкой из черной кожи, натянутой так плотно, что казалось, она стала частью его плоти. Слух у него был слаб – слишком много лет он провел рядом с раскатами артиллерийского грома, слыша лишь свист разрывающихся снарядов и грохот рушащихся стен. Поэтому, когда он говорил, его голос был почти рычанием – громким, хриплым, как раскат грозы над пустошами.

Брандур был высоким, но не сутулился, несмотря на возраст. Его плечи были широкими, как балка осадной машины, а руки – жилистыми, испещренными ожогами и порезами. Грубые, узловатые пальцы, словно сами были вылеплены из камня и металла, привыкли держать не только боевой молот, но и инструменты, с помощью которых он и его люди настраивали орудия.

Его кираса была темно-стальной, испещренной вмятинами и следами копоти. На груди – гравировка молота, раскалывающего землю, знак его отряда. Плащ, некогда алый, теперь был выцветшим и прожженным в нескольких местах – память о сражениях, в которых он не раз выходил живым, но никогда невредимым.

Каждый знал, что Брандур не будет ждать. Если он чувствовал, что пришло время бить, он бил. И его враги узнавали это по гулу разрывающихся снарядов, когда крепостные стены с треском рассыпались в пыль, а земля содрогалась под тяжелыми шагами его осадных машин.

Его прозвали «огненным глазом» не только из-за повязки. Он видел поле битвы так, как никто другой. Он чувствовал момент удара, предугадывал траектории падения снарядов, знал, где рванёт пламя, а где рассыплются камни. Он видел сквозь огонь и разрушение, словно был рожден в недрах самой войны.

Он вперился взглядом в Лауренса, ожидая ответа. Для Брандура не было ничего хуже, чем промедление. Если капитан кавалерии ещё раздумает, если продолжит сомневаться – Брандур не станет ждать. Он даст команду своим артиллеристам. И тогда над полем сражения загремит настоящий гром.

Брандур шагнул вперед, нависая над Лауренсом, словно скала, заслоняющая солнце.

– Что ты предлагаешь, Лауренс? Ждать, пока у нас останется последнее сухое печенье и капля воды? Все отряды готовы выступить! – его голос, грубый и хриплый, раскатился по шатру, как гром, гремящий над равнинами.

Лауренс не дрогнул. Он стоял с холодным и расчетливым взглядом смотрел на карту, будто уже видел на ней не чертежи, а реальное поле битвы.

– Готовы? – медленно повторил он, будто смакуя это слово. – Ты действительно веришь, что мы готовы? Что ты видишь перед собой?

Он указал пальцем на карту, где фигурки их войск были выстроены перед укреплениями врага.

– Мы знаем, что противник укрепил позиции, но не знаем, где именно его главные силы. Если мы бросимся в лобовую атаку, рискуем попасть в их ловушку, – он поднял глаза на Брандура, и в его взгляде не было страха, только уверенность.

Брандур нахмурился, но прежде чем он смог возразить, в разговор вмешался Ардрик.

– Лауренс прав, – его голос был спокойным, но твердым. – Бросаться в бой, не зная всех деталей, – значит играть в кости со смертью. Ты ведь сам знаешь, что один хорошо поставленный выстрел может решить исход сражения. Но чтобы сделать этот выстрел, нужно знать, куда целиться.

Брандур тяжело выдохнул, качая головой.

– Дьявол тебя раздери, Ардрик, – пробормотал он. – Разве враг будет сидеть и ждать, пока мы разыграем свою партию? Если мы медлим, мы даем им шанс подготовиться!

– Если мы подготовимся сами, то этот шанс не поможет им, – резко парировал Лауренс. – Ты хочешь ударить, потому что ты привык наносить удары первым. Я понимаю. Но подумай, если ты промахнешься, то второго шанса у нас не будет.

В шатре воцарилась напряженная тишина. Брандур тяжело вздохнул, склонил голову и потер шею, словно стараясь избавиться от напряжения.

– Пусть будет так, – сказал он после долгой паузы, его голос был более сдержанным, но не сломленным. – Но если ваши разведчики не принесут хороших вестей к утру, я двину свои орудия и без вашего разрешения.

Он развернулся и, шумно выдохнув, направился к выходу. Лауренс проводил его взглядом, затем взглянул на Ардрика.

– Это было непросто.

Ардрик усмехнулся.

– Еще тяжелее будет убедить врага, что он уже проиграл.

Генерал Варстаг, все это время молча наблюдавший за спором, наконец заговорил.

– Довольно, – его голос, глубокий и властный, прозвучал, как удар боевого барабана, заставив всех обернуться.

Брандур уже было шагнул за порог шатра, но остановился. Он медленно повернулся, нахмурив густые седые брови.

– Брандур, – произнес он ровно, но твердо. – Ты не отправишь свои орудия, пока не будет точных сведений от наших разведчиков.

Брандур стиснул зубы и сжал кулаки, но промолчал.

– Я согласен с Лауренсом и Ардриком, – продолжил генерал, обводя собравшихся тяжелым взглядом. – Нам нужно дождаться людей Торека. Они должны проверить позиции врага и выяснить, где стоят их главные силы.

Он сделал шаг вперед, и под его тяжелыми сапогами затрещали доски шатра.

– Но Лауренс, Ардрик, – его взгляд теперь был прикован к ним. – Брандур тоже прав. Мы не можем ждать вечно. Провизии у нас осталось на два дня. Может, три, если будем экономить. Если разведчики не принесут нам хороших вестей до рассвета, мы будем вынуждены действовать с тем, что у нас есть.

Варстаг провел ладонью по седым волосам и медленно выдохнул.

– Торек, отправь сигнал своим людям. Пусть они поспешат с докладом. Завтра на рассвете мы примем окончательное решение.

– Есть! – ответил Торек.

В шатре повисла тяжелая тишина. Варстаг окинул взглядом своих капитанов.

– Тогда готовьтесь, – сказал он. – Завтра нас ждет жестокая битва.

Алдерик стоял в стороне, прислонившись к деревянному столбу шатра, и задумчиво глядел в пол. Он не понимал, зачем генерал Варстаг вообще пригласил его на это военное совещание. Капитаны обсуждали планы, спорили, высказывали свои мысли, а он… Он был всего лишь сержантом. Он не принимал решений, не разрабатывал стратегии. Он просто выполнял приказы. И все же он был здесь. Когда последние из капитанов покинули шатер, Алдерик не сдержался и, сделав шаг вперед, спросил:

– Генерал, почему я здесь?

Варстаг, который уже повернулся к своему столу, резко замер. На его лице появилось выражение легкого удивления – словно он и вовсе забыл, что в шатре, помимо капитанов, находился кто-то еще.

– Хм… – протянул он, оборачиваясь.

Алдерик заметил, как на мгновение взгляд генерала задержался на нем, словно взвешивая, что ответить. Но Варстаг не был человеком, который любил долго раздумывать. Он подошел к массивному дубовому столу, заваленному картами, и взял в руки пузатый кувшин из темного стекла. Варстаг налил себе до краев кубок густого янтарного напитка, который мягко светился в отблесках масляных ламп.

– Драконья медовуха, – пробормотал он, будто объясняя самому себе.

Он залпом осушил кубок и с легким стуком поставил его обратно на стол. Затем не спеша вынул из кармана кожаный кисет, развязал его и достал несколько листьев тёмного табака. Они пахли пряностями, с легкими нотами горных трав.

– Серый лотос, – произнес он, с наслаждением набивая свою резную деревянную трубку. – Редкий, дорогой… Говорят, его листья собирают только в ночь полной луны, когда цветок раскрывается на высокогорных озерах.

Он закурил, выдохнув плотное облако ароматного дыма, и только после этого наконец открыл массивный сундук, стоящий у стены. Варстаг вынул оттуда свёрнутую в трубку грамоту и медленно, с нарочитой осторожностью, развернул её.

– Приказ о переводе, – спокойно сообщил он, пробежав взглядом по строчкам. – Алдерик, отныне ты переведен в Королевский гарнизон Тарнмира.

Алдерик не сразу понял смысл сказанных слов. Он моргнул, потом снова.

– Ч-что? – голос его предательски дрогнул.

Генерал поднял на него глаза, внимательно наблюдая за его реакцией.

– Это приказ, подписанный королем, – ровным голосом произнес он, перекладывая грамоту в руки юноши.

Алдерик развернул её, пробежал глазами по строчкам и сразу узнал округлый, выверенный почерк человека, который явно приложил руку к этому приказу. Отец.

– Хельмир… – пробормотал он, словно это имя было горьким на вкус.

Хельмир, один из самых влиятельных людей во всем Драгхейме. Главный советник короля, его правая рука и человек, чьё слово в столице весило больше, чем приказы целого десятка лордов. Именно он добился этого перевода. Алдерик крепко сжал кулаки. Конечно, он понимал, почему отец так поступил. Ему не хотелось, чтобы его сын гнил в полевых лагерях и шёл на смерть в битвах, которые он считал бессмысленными. Но сам Алдерик… Он не хотел быть запертым в стенах Тарнмира, запертым в этой золотой клетке, какой бы роскошной она ни была. Он поднял взгляд на Варстага.

– И когда мне отправляться?

Генерал нахмурился, медленно выпуская дым изо рта.

– У тебя есть несколько дней. На рассвете третьего дня отряд королевской стражи прибудет за тобой. А теперь ступай.

Алдерик медленно кивнул, с трудом скрывая гнев. Два дня. Всего два дня, прежде чем его жизнь изменится. Алдерик вышел из шатра генерала Варстага, полный злости. Он с силой откинул полог, так что тот хлопнул, словно парус на ветру, но это не принесло ему облегчения. Всё было решено за него. Его жизнь, его путь, его судьба – лишь очередная пешка в руках людей, считающих, что знают лучше, как ему жить. Он сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу ладоней, и поднял взгляд в небо. Оно было тяжелым, затянутым грозовыми тучами цвета старого железа. Небо давило на землю, словно древний гигант навис над миром, готовый разразиться бурей. Воздух был влажным, напоённым запахом сырой земли и дыма костров. Но где-то далеко, на самом горизонте, сквозь разрывы в тучах пробивались золотистые лучи солнца. Они падали на землю, словно копья, вонзённые в самую плоть мира, освещая вершины дальних холмов призрачным сиянием.

– Как же это красиво…

Мысли Алдерика на мгновение замерли, словно время остановилось, давая ему впитать этот момент. Как будто сама природа разверзла свои объятия, давая ему прощальный дар – последний рассвет перед неизбежным отъездом. Он провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть нахлынувшие чувства, и опустил взгляд. Вокруг него бурлила жизнь лагеря. Воины готовились к возможному наступлению: кто-то затачивал меч, кто-то чистил доспехи, смазывая их жиром, чтобы избежать ржавчины. Повсюду слышались голоса, смех, звон металла. Это были люди, с которыми он провёл столько времени, что уже и не помнил, когда впервые встретил каждого из них. Они стали его братьями по оружию, его семьёй. И теперь он должен оставить их. Внутри поднялась новая волна злости. Он не мог принять это просто так. Не мог смириться. Алдерик резко развернулся, осознавая, что ему нужно сделать. Ему нужно было доложить капитану Лауренсу о переводе. Он глубоко вдохнул, собирая мысли, и шагнул вперёд, направляясь к шатру командира кавалерии.

Алдерик вошёл в шатёр капитана Лауренса, осторожно раздвигая тяжёлый полог. Внутри было полутемно – свет был лишь от пары масляных ламп, отбрасывавших дрожащие тени на стены. Воздух был наполнен запахом натёртой кожи, парафина и лёгкой горечи табака. В центре шатра, склонившись над столом с картами, Лауренс беседовал с капитаном Ардриком. Их голоса звучали негромко, но напряжённо, словно они обсуждали не просто ход битвы, а саму судьбу армии. Алдерик сразу понял, что вошёл не вовремя. Он сделал пару шагов, но, заметив их сосредоточенные лица, решил не мешать. Развернувшись, он уже собирался выйти обратно, когда голос Лауренса разрезал тишину шатра:

– Оставайся.

Алдерик замер.

– Подойди, – добавил Лауренс, не отрывая взгляда от карт. – Мы уже заканчиваем.

Алдерик медленно развернулся и шагнул ближе. Его сердце всё ещё гневно стучало от пережитых эмоций, но он постарался скрыть это за маской спокойствия. Лауренс, наконец, оторвал взгляд от карт и посмотрел на него.

– Что у тебя?

Алдерик молча вынул из-за пояса свёрнутую грамоту и передал капитану. Лауренс взял её, развернул, пробежал глазами первые строки, затем нахмурился и перечитал снова, уже более внимательно. Тишина затянулась. Ардрик тоже склонился ближе, пытаясь заглянуть в документ через плечо Лауренса. Наконец, капитан конницы поднял голову и, постукивая пальцем по пергаменту, произнёс:

– Это странно.

Он перевёл взгляд на Алдерика, его карие глаза были цепкими и проницательными, будто пытались заглянуть ему в самую душу.

– Я не могу припомнить, чтобы кого-то переводили прямо перед битвой. – Лауренс медленно сложил грамоту и постучал ею о стол. – Обычно такие приказы приходят после сражения. Когда армия либо победила, либо её больше нет.

Алдерик сжал кулаки, ощущая, как злость снова закипает в груди.

– Ты сам просил о переводе? – в голосе Лауренса не было обвинения, лишь осторожное сомнение.

– Нет, – ответил Алдерик твёрдо. – Я думаю, что это дело рук моего отца.

Лауренс посмотрел на него ещё пристальнее, потом бросил быстрый взгляд на Ардрика, словно ища подтверждение своим мыслям.

– Твой отец? – переспросил он.

– Да. Он главный советник короля. – Алдерик сжал зубы, не скрывая раздражения. – Он всегда считал, что для меня будет лучше служить в столичном гарнизоне, а не в армии на передовой. И теперь он воспользовался своим положением, чтобы отправить меня подальше от этой войны.

Лауренс долго молчал, лишь задумчиво постукивая пальцами по столу. В его взгляде не было ни удивления, ни осуждения. Только холодный расчёт, присущий человеку, привыкшему анализировать ситуацию со всех сторон.

– Что ж… – наконец произнёс он. – Это многое объясняет.

Он снова развернул грамоту, пробежался по строчкам и чуть нахмурился.

– Но даже с учётом стараний твоего отца… Это выглядит странно.

Ардрик кивнул, соглашаясь:

– Перевод перед самым боем? Кто-то явно торопится.

В шатре повисла напряжённая тишина. Алдерик чувствовал, как внутри него борются гнев и растерянность. Он не знал, что будет дальше, но одно он знал точно – он не хотел уходить.

Лауренс ещё раз взглянул на грамоту, затем сложил её и протянул обратно Алдерику.

– Не вешай нос, парень. – Его голос был ровным, но в нём слышалась нотка понимания. – Судя по приказу, у тебя есть ещё два дня, чтобы собраться. А это значит, что пока ты всё ещё с нами.

Алдерик кивнул, убирая грамоту за пояс.

– Слушай, а не хочешь прогуляться? – внезапно предложил Лауренс.

Алдерик вскинул на него взгляд, слегка нахмурившись.

– Позвольте узнать, куда?

– Ардрик думает, что обнаружил кое-что интересное. И прежде, чем отправлять разведчиков, я бы хотел проверить это сам.

Ардрик усмехнулся и подбоченился:

– Пока не совсем обнаружил. Но есть кое-какие догадки.

Алдерик посмотрел на обоих капитанов. Он всё ещё был зол из-за приказа, но перспектива отвлечься от мрачных мыслей показалась ему заманчивой.

– Ведите, я в вашем распоряжении, капитан Лауренс.

Трое воинов покинули шатёр и двинулись прочь от центра лагеря. Воздух был прохладным, пронизанным запахами костров, копчёного мяса и чуть уловимой горечи горящих смоляных факелов. Повсюду слышались приглушённые голоса солдат, последние приготовления перед сном – затупленные мечи доводились до идеальной остроты, доспехи натирались маслом, а у костров звучали негромкие разговоры о грядущем бое. Но стоило им выйти за пределы лагеря, как шум войны остался позади, растворившись в ночи. Перед ними простирались пустоши, покрытые низкими холмами и редкими скрюченными деревьями. Серые тучи скрывали звёзды, и только вдалеке, на горизонте, сияли тонкие полосы заката, словно последние угольки в догорающем костре. Алдерик оглянулся. Лагерь остался позади, его огни теперь казались крошечными искрами, едва мерцающими в темноте.

– Куда мы направляемся? – наконец спросил он.

Лауренс чуть повернул голову и кивнул на Ардрика.

– У него есть одно предположение. Мы идём его проверить.

Ардрик хмыкнул, переступая через камни:

– Я бы не называл это предположением. Скорее, чутьём.

Лауренс усмехнулся:

– Ну да, да… Твоё чутьё. Посмотрим, насколько оно сегодня острое.

Алдерик сдвинул брови, но ничего не сказал. Вопросов становилось больше, но он чувствовал – его ждёт что-то интересное.

Они брели по извилистой тропе уже около двух часов, и темнота, опустившаяся на землю, становилась всё гуще. Ночь накрыла лес, спрятав его в своих чёрных объятиях. Деревья, словно молчаливые стражи, раскидывали ветви над головами путников, а едва слышный шелест листвы сопровождал их шаги. Факелов с собой не взяли – по приказу капитана Лауренса. Густая тьма затрудняла передвижение, но Ардрик, не теряя хладнокровия, нащупал в своей дорожной сумке что-то металлическое, извлёк и протянул каждому по круглому предмету размером с ладонь.

– Держите, – сказал он, раздавая медальоны.

Алдерик взял его в руку, ощутив прохладный, гладкий металл с выгравированными рунами по краям. В самом центре находилась небольшая пластина, слегка выступающая над поверхностью.

– Что это? – спросил он, задумчиво переворачивая предмет в пальцах.

Ардрик усмехнулся.

– Ударь по тыльной стороне, и сам узнаешь.

Алдерик послушно перевернул медальон и резко хлопнул по нему ладонью. В тот же миг артефакт ожил – раздался тихий щелчок, и из его поверхности разлилось мягкое свечение. Свет был не привычно жёлтым, а насыщенно-синим, напоминая холодное сияние звёзд в зимнюю ночь. Несмотря на необычный оттенок, он прекрасно разгонял тьму, освещая путь впереди.