Прошлый год наступит завтра. Сказки города Кашина

Но он молчал. Тогда аннА робко приоткрыла глаза – и обмерла: Анны в зеркале не было…

4.

Когда аннА набросила на зеркало плед, для Анны, оставшейся по ту сторону стекла, не наступила темнота, и зазеркальная комната, в которой она находилась, не исчезла. Это противоречило всему, что Анна помнила из школьного курса оптики. Впрочем, в физике она никогда не была сильна.

Потрогала место, где только что в большом зеркале, как на экране, виднелась покинутая ею комната: стена как стена, никакого зеркала! Анна, пожала плечами, – приснится же! В том, что всё происходящее – сон, она уже не сомневалась: ну не может такая нелепость происходить наяву, а раз так, то и беспокоиться не о чем. Не раздеваясь, прилегла на диван и не заметила, как уснула.

Утром первой её мыслью было: «Господи, какая же чушь мне сегодня снилась!» Потянулась, открыла глаза – и оторопела: с комнатой явно было что-то не так. Вроде бы обстановка знакомая: стол, кресло, шкаф, вот только всё как будто… как будто перевёрнуто: то, что должно быть справа, находится слева – и наоборот, левая сторона комнаты стала правой. Так это всё-таки был не сон?! От этой мысли сердце сжалось и похолодело. Что происходит?!

Вскочила, подошла к окну, отдёрнула штору. На первый взгляд – ничего необычного. Но только на первый взгляд. Там, как и в комнате, лево-право поменялись местами, и это было не всё: заоконному пейзажу явно не хватало трёхмерности, он больше напоминал огромную фотографию.

Анна едва не закричала, но сдержалась и, кое-как справившись с приступом страха, решила не паниковать, а попытаться разобраться в происходящем.

Открыла дверь в коридор – и остановилась: коридора не было. Только маленький кусочек пола сразу за дверью, а дальше колыхалось, переливалось и мерцало туманное пространство. Хотела уже вернуться в комнату, но подумала: что там делать? Ждать, пока наглая двойница (что за странное слово пришло ей в голову?) передумает и впустит её обратно? А если та не пожелает возвращаться в своё зеркало, а захочет, заняв её место, остаться в настоящем мире навсегда? Нет, не будет она дожидаться, а станет искать выход – другой, раз уж тот, через который она попала сюда, теперь недоступен.

Повернула направо и осторожно попробовала идти вперёд, как если бы перед ней был не этот волнующийся и дрожащий морок, а знакомый и такой надёжный коридор. Шагнула, замирая от страха: а вдруг она сейчас тоже исчезнет, как исчез её привычный мир? Но ничего не произошло.

Анна прошла несколько шагов, стараясь придерживаться направления, в котором, по её мнению, должен был тянуться коридор. Так, где-то здесь должна быть дверь тёти Шуры. Хорошо бы попасть в комнату соседки, – возможно, там отыщется зеркало, через которое удастся вернуться. Анна неуверенно протянула руку, пытаясь нащупать дверную ручку, – напрасно!

Внезапно ей показалось, будто в сумерках, окружающих её, что-то переменилось, словно стало светлее. Анна оглянулась и увидела открытую дверь в комнату тёти Шуры и её саму, стоящую на пороге. Ну конечно! Как она сразу не сообразила! Если соседская дверь обычно находилась справа по коридору, то здесь, в зазеркалье, дверь должна оказаться слева. Она шла не в ту сторону! Анна почти бегом кинулась к светлому прямоугольнику, обозначившему вход в старухину комнату.

– Тётя Шура!

Соседка пристально взглянула на неё:

– Что ты здесь делаешь? Ты не из нашенских, как ты сюда попала?

Анна торопливо и сбивчиво залепетала в ответ. Старуха внимательно слушала, склонив голову к плечу, потом вздохнула и сказала, словно отвечая собственным мыслям:

– Напрасно она это затеяла, неча зазеркальным делать по ту сторону. Уйти-то ушла, а вот приживётся ли? – и, уже обращаясь к Анне, пояснила: – Я об отражении твоём говорю. Природа-то наша совсем другая, не для вашего плотного мира. А коли аннА там не приживётся, то и тебе тут долго не протянуть. Давно ты здесь?

– Со вчерашнего вечера.

– Ну и что дальше делать будешь? Как обратно ворочаться собираешься?

– Я думала, – неуверенно сказала Анна, – что смогу вернуться через вашу комнату. У вас ведь есть зеркало, тётя Шура?

Старуха усмехнулась:

– Есть. Да не про твою честь.

Анна совсем растерялась. Старая карга не хочет ей помочь? Может быть, обижена на что-то?

Попыталась вспомнить, из-за чего у них с соседкой случались в последнее время стычки. Вроде бы ничего серьёзного не было. Просто старуха не нравилась ей. Не нравилась с того самого дня, когда год тому назад Анна перебралась в освободившуюся после смерти деда комнату, избавившись таким образом от докучливой опеки со стороны матери.

Впервые они с соседкой столкнулись в коридоре, когда Анна с помощью Веньки перетаскивала в новое жилище свои пожитки. Старуха куда-то направлялась, но, увидев их, остановилась аккурат посередине коридора, почти перегородив проход, и хмуро уставилась на пришельцев. Анна, одной рукой прижимая к себе пакет с какой-то одеждой, а другой нашаривая в кармане ключи, на ходу пробормотала: «Здрасьте», – и поторопилась пройти, чтобы открыть дверь Веньке, нагруженному коробками с красками и карандашами. Соседка взглянула на неё исподлобья, поджала губы и ничего не ответила, только покачала головой. Веньке пришлось повернуться боком, потому что вредная бабка и не подумала посторониться, чтобы пропустить его. Уже закрывая дверь, Анна услышала, как старуха, уходя, бормочет: «Ишь, наследнички-то как торопятся жилплощадь занять! А деду за хлебом сходить, когда он хворый лежал, никто не спешил».

Надо сказать, бабкин упрёк достиг цели и испортил Анне настроение на остаток вечера. Ей никогда и в голову не приходило проведать старика, которого она знала только по фотографии в семейном альбоме. Там он, в военной форме, молодой, черноволосый, с лихими усами, стоял, облокотившись на спинку кресла, где, как на троне, восседала нарядная бабушка с годовалой малышкой на руках.

Из скупых рассказов матери Анна знала, что дедушка был офицером. В конце восьмидесятых, выполняя, как тогда писали в газетах, интернациональный долг, был тяжело ранен и попал в госпиталь почти без шансов остаться в живых. Но он выжил и вернулся домой. Вернулся не один, а, как с усмешкой говорила мать, с афганской женой. Позднее кто-то рассказывал, что женщина эта была медсестрой и выходила его, буквально вытащив с того света, хотя хирург, залатавший многочисленные дедушкины раны, вздохнул, закончив операцию: «Даром только время потратили, не жилец он».

История, конечно, романтическая, но бабушка считала, что ничто не может служить оправданием измене, и категорически пресекала любые попытки бывшего мужа, «подлеца и негодяя», повидать дочь. Дочери же (матери Анны), лишь только та подросла и подступила с расспросами, было сказано, что отец бросил их ради какой-то бесстыжей вертихвостки и потому недостоин, чтобы о нём помнили. Впрочем, все мужчины таковы – это убеждение переходило в семье от матери к дочери вместе со ставшей уже преданием историей о дедушкиной «подлой измене».

Что же касается самого деда, то после смерти своей второй жены он так и остался одиноким. Несмотря на ранения, дожил до семидесяти четырёх лет почти не хворая. Хотя, конечно, с возрастом стал слабеть и в последние годы нуждался в заботе, но никак не соглашался на уговоры сердобольной соседки, помогавшей ему иногда по хозяйству, попытаться всё же сблизиться с родными. Когда же он умер, то оказалось, что единственное своё достояние – комнату – «подлец и негодяй» завещал внучке, которую видел только издалека, так и не решившись подойти.