Наш Август

Надо мной сжалились и кинули под ноги, как кость собаке, вторую попытку, которая в общем-то не изменила ровным счётом ничего, ознаменовавшись лишь всё той же маятой, ссорами, подозрениями и дистанцированием.

Наверное, стоит сказать и про то, что у меня не случилось и первого интимного опыта, о котором я, чего скрывать, конечно же мечтал.

Впереди был выпускной, поступление в институт и всё это сдабривалось моими переживаниями и несостоятельностью первых отношений.

В апреле её мучения всё же прекратились, мои же, по-видимому, только начинались: мы договорились, что наша пара перестала существовать, временно для меня и, видимо, окончательно для неё. Всё ещё на что-то надеясь и не признавая поражения, я приглашал её на прогулки, на день рождения и мы, естественно, были «друзьями».

Следом была поездка на Поклонную гору в Москву, где проходил последний звонок, а я солировал с гитарой, был весел и уверен в себе, веря, что это ещё не конец.

Вслед за последним звонком нагрянул выпускной с медляками, пластмассовыми стаканчиками с водкой под столом, и всё той же верой, что наша история ещё не окончена.

В завершении этой главы стоит вспомнить про летний июньский день, когда я, после сдачи экзамена по математике, полностью изнеможденный, возвращался из города Электросталь домой. Неожиданно, ко мне подошёл взбудораженный и ехидно улыбавшийся товарищ, с которым мы некогда играли в футбол во дворе.

Не тратя время на прелюдии, он, с некоторой укоризной поинтересовался, как же мне не удалось за время моих свиданий всё-таки добиться желаемого от моей одноклассницы? Неуместный и бестактный вопрос в лоб застал меня врасплох: я удивлённо молчал и вытаращил на него глаза, не произнеся ни слова. Он продолжил, удовлетворённо объясняя, что девушка на деле была доступнее, чем мне казалось, чему он сам являлся живым доказательством.

Во время футбола я мутузил его не раз, но в тот момент я не мог ровным счётом ни на что реагировать: я был совершенно истощён морально и просто шёл безучастно, слушая какие-то детали про алкоголь, квартиру, кровать и так далее.

Вспоминая все свои подозрения и унижения, а также упорные слухи, витавшие возле моей пассии, я всё же пытался заставить себя принять, что дыма без огня не бывает.

В итоге было уже не так важно, правда это или нет.

После всех описанных событий в груди осталась только лютая подростковая озлобленность, обида и абсолютная пустота.

III глава

«Десять тысяч сигарет назад мир был проще, я был жёстче…»

Наступил Август 2003 года, принесший облегчение. Я всё-таки поступил в институт, пусть и не самый престижный в стране, но всё же сбросивший гору, так давившую на плечи последний год.

Главная ценность поступления заключалось даже не в получении высшего образования, а в том, что армия, клятвенно угрожавшая отбитыми почками, покалеченной психикой, харканьем кровью, поездкой в Чечню и всем, что было с ней связано, осталась в прошлом, в дедовских страшилках и назиданиях о том, что надо учиться или умереть.

Впервые за долгое время мы запланировали поездку на Украину всей семьёй, да ещё и на машине, вместо ставшего привычным поезда дальнего следования. В нашем распоряжении была всего неделя, но она была мне жизненно необходима, чтобы просто сменить обстановку и забыться на время.

И вот, запил отец.

Тогда я пошёл на балкон, взял в руки одну из беспорядочно разбросанных им сигарет и закурил. Все школьные попытки познакомиться с этой пагубной привычкой всегда ограничивались лишь несколькими затяжками и следовавшими за этим попытками сдержаться от настигавшего приступа кашля. На этот раз я твёрдо вознамерился доделать дело до конца.

В кино всегда изображали, что таким образом взрослые люди борются с нервами, а что такое нервы я уже узнал; на экране, опять-таки, демонстрировали, что главный герой должен задумчиво смотреть вдаль, немного прищурив глаза и о чём-то молчаливо думать, а пепел, стряхиваемый с сигареты, олицетворял бренность и ничтожность всех текущих проблем, которые должны были остаться в пепельнице вместе с окурком. Я послушно повторил всё, что видел в кино, но вместо удовлетворения, в придачу к расшатанным нервам получил головокружение и тошноту. Именно та сигарета окончательно оставила табачный дым в прошлом – хотя бы эту проблему она всё-таки решила.

Казалось, что последняя возможность отдохнуть после всего, что было в этом году и тем, что ещё только предстоит в следующем, куда-то растворяется, но удача всё же улыбнулась нам. Отец взял себя в руки, и немного сместив сроки поездки, мы всё же отправились в путь.

Я никогда не забуду романтику той удивительной дороги. Каким же прекрасным было ощущение от поездки в далёкую даль, где, конечно же, ждало только самое лучшее, и не иначе. Мы ехали на машине всей семьёй: мама, папа, сестра и я.

Погода была чудесной, солнце пригревало тёплыми нежными лучами, а в машине играл первый альбом канадской группы «Avril Lavigne». Мои родители, конечно, не воспринимали всерьёз подобную музыку, но всё же она была лёгкой и не навязчивой, в отличие от остального репертуара, который годился лишь для заколачивания гвоздей. До сих пор, переслушивая песни этого альбома, меня накрывает чудовищная ностальгия той волшебной поездки. Дорога качала машину как на волнах, и мы то медленно взбирались на огромный холм, то с ветерком мчались к основанию следующего, а я смотрел в открытое окно на пролистываемые деревни, посёлки и маленькие города, пытаясь представить себе повседневность местных жителей.

За годы существования нашей семьи я не припомню, чтобы мы выбирались так далеко все вместе, непринуждённо, дружно и весело, поэтому эта дорога была такой тёплой и уютной.

Признаюсь себе, на этот раз я ждал встречи с Яной. Мне было чудовищно любопытно, какой она стала и узнает ли меня теперь.

«Детства моего чистые глазёнки»

Уже поздней ночью мы добрались до заветного села и знакомого до боли двора, а потом просто растворились в этом родном месте, будто мы жили там много лет и никогда не покидали его.

Кода я был маленьким, казалось, время в селе останавливалось; ничего не менялось и ничего никогда не сможет изменится: собака будет злобно лаять у гаража на каждого прохожего, рядом с летней кухней будут хрюкать вальяжные свинки, в стойле будет протяжно мычать корова, а мухи всё так же будут липнуть к спиралевидной липучке, привязанной к одинокой лампочке комнаты; дедушка будет строго глядеть на наши забавы, сплошь походившие на хулиганство, а бабушка что-то жарить на сковороде, обильно политой маслом.

Но я ошибался. Детство закончилось.

Дедушки не стало, а следом потихоньку растворился и весь скотный двор. Мы были ещё незнакомы со смертью и всё это казалось нам какой-то грустной процедурой для взрослых.

Тем не менее, мы ясно осознавали, что это наше последнее лето в Белозёрке, потому как дом был выставлен на продажу, а бабушку забирала под своё крыло дочь, проживавшая в Каменке.

Но пока что жизнь продолжалась, мы всё ещё были там, все вместе, и это место по-прежнему было нашим домом детства, все воспоминания о котором были залиты ярко-жёлтыми красками и игривым заразительным смехом.

Первые пару дней мы просто шатались по округе, пытаясь запечатлеть в памяти знакомые пейзажи: ходили на луг, поросший сухой травой и открывавший колоритную панораму глубинки из мультфильма «Жил был пёс»; полазали по развалинам какого-то старого и давно заброшенного предприятия; прогулялись к мосту, посмотреть на то, что осталось от протекавшей там некогда речки, давшей одноименное название селу.

По вечерам мы включали музыку и негромко пели под гитару, соблюдая компромиссный уровень децибелов. В моём репертуаре было около двадцати песен, которые я тасовал каждый вечер. Среди них «Ходит дурачок», которую я пел с таким чувством, будто сам сочинил её буквально накануне, на деле же не понимал смысла ни единой строчки, а в популярной тогда песне «Когда яблони цветут», всегда зажимал неправильный аккорд «Си бемоль», вместо «Си», который бездумно списал с какого-то сайта в интернете, но сам не мог распознать его негармоничности в куплете. Никто не был избалован музыкальным слухом и не замечал дисгармонии, только единожды, Сеня недоверчиво посмотрит на мои пальцы и скажет, что здесь что-то не так, но я проигнорирую его неуместный выпад – интернет ведь не мог врать.

У нас был магнитофон, игральные карты, гитара, истории сестры – всего этого было достаточно, чтобы разнообразить наш общий досуг, а коктейли и пиво, которые только начинали губить мой взрослеющий организм, привносили в этот букет развлечений ещё немного смеха, чертовщинки и беспричинного веселья.

«Чубчик кучерявый»

Вечером третьего дня все девчата нашей будущей компании собирались отправиться в центр, дабы отпраздновать воссоединительную встречу, развлечься, потанцевать и, разумеется, чего-нибудь выпить.

За несколько часов до этого, в наших обычных дуракавалянческих настроениях, сестра ставила на мне эксперименты, сначала нанеся мне на лицо макияж, а потом сделав завивку волос, и если макияж удалось быстро смыть, то завивка так частично и осталась на чёлке и как я не пытался её расчесать, ничего упорно не выходило.

Что до вечерних девичьих встреч в баре, то мы с братом Владом были не любителям подобных увеселений, а может и попросту не были приглашены. Так или иначе мы остались вечером в хате, благо тишина и уныние были нам совершенно не знакомы, и мы всегда могли найти темы для разговоров.

В один прекрасный момент на пороге нашего дома возник Арсений, тот самый старший брат Яны, который сидел со мной на пороге и рассуждал о чём-то важном, провожая меня домой несколько лет назад.

На правах старшего из троих он решил сдвинуть наш, сидевший на мели корабль, и предложил прогуляться по ночному селу, испить пенного и следом пойти вытаскивать наших сестриц из пучины сельского угара, что было встречено нами на ура.

Сеня делился с нами своими взрослыми историями, а мы молча, и порой не без зависти, его слушали. Он рассказывал о своей музыкальной группе и о том, как волнительно было солировать на бас-гитаре на одном из концертов. На тот момент все эти явления казались мне незнакомыми, но определённо вызывавшими энтузиазм: концерт, группа, бас-гитара. Спроси меня тогда зачем вообще нужная бас-гитара в группе, я едва бы ответил, но, тремя годами позже, по странному совпадению, я покупаю свою первую бас-гитару, организовываю рок-группу, и вот, уже я сам стою на сцене клуба, исполняя свои песни.

Но вернёмся обратно в тот тёплый вечер, где мы с Владом запивали истории Арсения пивом и всё покрывалось каким-то приятным мраком таинственности.

Придя в восторженное и легковесное состояние, мы решили, что пришло самое время навестить наших дам. Добравшись до центра села, мы обнаружили, что всего одно только заведение оказалось живым; внутри мелькали огни и доносились звуки музыки, так что промахнуться было невозможно.

Мы вошли внутрь.

Это было тёмное, душное и достаточно тесное помещение. В глаза сразу бросился небольшой пятачок сцены. Играла медленная музыка. Внутри клуба было как будто всего два стола. За первым, ближним ко входу, сидела группа подвыпивших местных ребят, чьи лица мы не разглядели, а за вторым все искомые нами девушки, которые были веселее обычного. Заметив нас, они с криком бросились нам на шеи, стали обнимать и тут же усадили к себе за стол. Это место не было самым уютным из тех, которые мне приходилось посещать, и не вызывало желания задерживаться там надолго.

Я обернулся и посмотрел на сцену. Во мраке клуба, под какой-то медляк танцевала только одна пара: девушка в белых джинсах медленно вращалась в окутавшим её белом дыму.

После того как музыка замолчала, она покинула танцпол и внезапно села к нам за стол, по правую руку от меня.

Яна?

Было темно, но черты её лица были с легкостью различимы при любом свете. Я уверен, что и она тотчас же узнала меня и мы, как будто играя в какую-то игру, смотрели друг на друга практически не отрывая глаз, даже не успев поздороваться. Мы словно давно знали друг друга и многое должны были друг другу сказать, ожидая лишь подходящего момента.

Некоторое время спустя Сеня всё же предложил дамам ретироваться и направиться в сторону дома.

Мы вышли на улицу с каким-то облегчением, но оно было мимолётным. Какого же было наше удивление, когда нашу компанию вышли проводить все парни, сидевшие за соседним столом. Отчего-то нам даже не пришла в голову мысль, что мы с Владом и Сеней взялись из ниоткуда и буквально за десять минут смели с собой всю их очаровательную добычу.

Началась типичная для подобных ситуаций сумбурная сутолока: пьяные разговоры, угрозы, провокации. Арсения тут же увела куда-то во тьму группа парней и нас с Владом также обступили, ограничив любые манёвры. Разгорячённые девушки пытались унять дикий нрав подвыпивших сельских хлопцев, но получалось неважно. На тот момент я даже не мог осознать, что происходит и в чём мы провинились. Помню, как самый лютый из них, эдакий главарь, пренебрежительно назвал меня Киркоровым, видно за ту самую завитую чёлку, которую не удалось привести в изначальный вид.

Послышался удар из темноты. Сеня получил по лицу от кого-то из местных. Обстановка накалялась. Оказалось, что юноши не оценили историю про то, что мы с девчатами, как члены секты, все сплошь были братьями и сёстрами и просто решили пойти домой в разгар общего веселья. У голодных хищников прямо изо рта вырывали кусок, надеясь, что он ничего не заметит.

Оля умоляла меня не ввязываться и остаться в стороне. Я повиновался, сел на карачки и ждал, а сердце внутри колотилось как бешеное.

В этот момент Яна, совершенно неожиданно, прильнула ко мне и стала инстинктивно гладить своей рукой мои непривычно волнистые волосы. Я с трудом могу описать этот сумбурный момент: с одной стороны страх сковывал меня по рукам и ногам, так как провести только начавшийся отпуск с расписанным синим цветом лицом не хотелось, но с другой стороны, из всех собравшихся в тот момент бойцов, она стояла рядом именно со мной и инстинктивно гладила меня по голове, хотя мы впервые увидели друг друга меньше пяти минут назад и не успели обменяться и словом.

Через миг, отделившаяся в темноту группа, снова примкнула к нам. Арсений был среди них, с разбитой губой и уже не сопротивлялся. Пыл немного угас, поскольку соперники не увидели в нас ни малейшего азарта играть в их первобытные игры.

Каким-то чудом, после очередной порции убеждений, нам удалось начать движение в сторону дома. Преследователи шли по пятам дабы проверить нашу теорию о всеобщем родстве. Так, практически в полной тишине, мы чудом дошли до бабушкиной калитки и всей гурьбой забились внутрь двора. Да, игра была сохранена, и мы были живы, хотя и не все с полным показателем шкалы здоровья. Враг медленно растворился в ночной мгле.

Мы ещё час сидели во дворе на стульях и пытались осознать, что вообще произошло. Я никого не слышал. Слова резонировали и растворялись в воздухе. Адреналин бил ключом, мешая прийти в себя.

Единственный фонарь во дворе тускло освещал всех участников побега и я, наконец, смог рассмотреть лицо Яны сполна, и, чёрт, как же она была хороша.

Сеня, с разбитой губой, как-то даже по-геройски, сидел на стуле молча, а она стояла рядом и жалела брата, крепко прижавшись к нему, как к своему единственному в мире защитнику и опоре. Зависть кипела во мне, ведь ради этого действительно можно было пожертвовать губой или носом.

Мы встретились на следующий день после того напряжённого вечера во дворе нашего дома, в точке сохранения, и мы с Яной всё так же мельком, уже при дневном свете, смотрели друг на друга, чаще, чем должны были, чтобы остаться незамеченными для окружающих.

Вы верите, что она была совершенна? – тёмно-красные волосы, уложенные на старый манер, с пробором и волнистой чёлкой, строгие тёмные брови, чайные карие глаза, аккуратный острый носик и ослепительная белоснежная улыбка; в её внешнем виде каким-то уникальным образом сочетались винтажные и современные элементы моды – словом, она действительно была обворожительна и несравненна.

В тот день Яна получила неприятную весть о том, что её троюродный брат погиб при каких-то нелепых обстоятельствах и ей надо было срочно отправляться на похороны. Помню лишь, что она не хотела уезжать, потому как едва его знала. Яна с сёстрами вышла за калитку и направилась в сторону дома со скорбной целью собраться в дорогу.

Я смотрел ей вслед, не в силах оторвать глаз и всё же она обернулась, как в песне Максима Леонидова. Автоматически я бросил руку вверх и помахал ей на прощание, она улыбнулась и ответила взаимностью, и я уже считал часы до её возвращения.

«Ни о чём не жалей и люби просто так»

К моей небывалой радости, Яна вернулась уже спустя сутки.

В тот день под палящим южным солнцем мы всей семьёй собирали картошку в огороде. Участок Яниной бабушки был в видимой доступности и их семья, как будто пародирую нашу, также бегала с лопатами и вёдрами по протоптанным между грядками дорожкам, обливаясь потом на тридцатипятиградусной жаре, а я, уставший и изнемогавший от жажды, не мог отвести взгляд от Яны.

В том злосчастном баре, в вечернем уборе, с ярким макияжем и уложенной причёской или же сейчас, в огороде, в простой домашней одежде, с ведром в руках, она была одинаково очаровательна.

Чтобы понять, как я смотрел на неё тогда, недостаточно воспользоваться избитым выражением про любовь с первого взгляда, ведь это было нечто гораздо большим, и я отвергал использование любых шаблонов относительно неё.

Я глубоко убеждён, что только единицы из нас встречают в жизни идеал той внешности, которую они только могли себе представить в самых смелых фантазиях; ту, при виде которой замирает дыхание и хочется просто без устали её лицезреть.

Я был тем исключением, сложившим в воображении сложнейшую композицию из всех возможных комбинаций, результатом чего была больше, чем просто внешность и больше, чем просто красота. И вот, моя «Лаура», воплощенная в жизнь, улыбалась мне практически с соседней грядки.

Вечером того же дня мы собрались в предбаннике бабушкиного дома небольшой компанией и просто играли в карты. В какой-то момент я всё же отважился пригласить Яну прогуляться со мной, понимая, что не прощу себе потерю столь драгоценного и скоротечного времени. Сестра, чуть было не испортила нам встречу, укорив меня в том, что я забираю и так недостающих в игре участников.

Яна, не задумываясь и секунды, откликнулась на моё приглашение. Мы отворили калитку, повернули направо и пошли вниз по дороге, спустившись по улице и сев на лавку под кроной дерева, укрывшись так, что даже редкие автомобили не могли бы обнаружить нас светом фар.

Не могу вспомнить детали или даже общий мотив наших разговоров, но в голове всплывает только один её вопрос: «Если бы я жила в России, ты хотел бы, чтобы я была твоей девушкой?» – я ответил мгновенно и без доли сомнения, и буквально тут же, перенесясь домой, где мы уже и без того давно встречались и нам не нужен повод, мы слились в нашем первом поцелуе.

Всё это произошло так инстинктивно, и мы оба были отданы какому-то безумному порыву, который всё давно решил за нас. Мы были друг для друга одновременно и старыми знакомыми и совершенно новыми людьми, но точно не были чужими, ведь между нами уже давно существовала связь и всё неминуемо шло к нашему сближению.

Так, сидя на лавочке, разговаривая, обнимаясь и целуясь, мы провели больше часа, пока на улице не стало окончательно холодать, и мы не решили вернуться домой, будто сами испугавшись столь страстного и стремительного развития сюжета.

Мне было семнадцать лет, и я был счастлив, как никогда раньше!

«Я правда ей нравлюсь?», «Так же не бывает!», «Она же просто идеальна!», «Это ведь реальность, а не мультфильм Диснея!» – примерно так можно было описать мой восторг от новообретённой и такой сказочной взаимности.

Насколько я не понимал, чем был виноват в своей попытке зацепиться за внимание одноклассницы, и разбившимся на крупицы сердцем, настолько же я был поражён постигшей меня удачей и вторым сердцем, которое стало вдвое больше прежнего.

С этого момента я гнал стрелки часов и не мог дождаться следующего вечера, по наступлению которого с тем же упорством пытался их тормозить. Теперь моя жизнь начиналась тогда, когда мы убегали вдвоём ото всех, прятались под навесом, на лавочке возле кухни, обнимаясь до самого утра. Она часами сидела у меня на коленях и порой они начинали затекать и болеть так сильно, что хотелось с криком подскочить, но я не мог себе разрешить признаться в этом. Нет! – всё это пустяки. Пусть она просто будет рядом так долго насколько это возможно и пусть просто целует меня.

Я был готов сказать ей, что люблю её почти сразу, как впервые взял за руку. Я был влюблён в её мягкий голос с таким милым и не привычным мне акцентом; был влюблён в её мимику; в её неспешную и размеренную жестикуляцию. Какая-то удивительная нежность была во всём её естестве.

Можно посчитать, что это слова неискушённого неопытного мальчика, но я сразу и безоговорочно ощущал всем нутром, что она моя, а поэтому не знал и тени сомнения, будучи готовым нырнуть в это чувство с головой.

Как у каждой девушки, у неё была своя печальная история и стена недоверия и, в отличие о меня, она не была готова бросаться такими словами.

В ночных беседах и только начинавшемся взаимопознании часто открывались и наши различия в мировосприятии, но я предпочитал закрывать на них глаза, отвергая любые факты, подло посягавшие на моё огромное, бескомпромиссное и теперь уже вечное счастье. Яна же готова была получать сиюминутное счастье, пусть и недолгое, и принимать это как данность, не претендуя на целую Вселенную, но я сопротивлялся и не мог даже представить, что наши встречи могут закончиться.

Мы обсуждали прошлое и грядущее, наши хобби и привычки, её любовь к танцам, дискотекам и клубам и моё категоричное отношение к ним; уже пытались решить, что делать с этим противоречием в будущем, которое никто из нас не мог себе представить.

Кто был тот мальчик, с которым она танцевала в том захолустном баре? – не важно.

Кто был её первой любовью? – не важно.

Важности лишилось и всё то, что осталось до этого августа у меня самого. Важно было лишь то, что мы нашли друг друга и все разногласия в итоге просто растворялись в наших объятиях.

Никаких споров. Ничего, что могло бы нарушить эту идиллию. Не сейчас!

В то лето на радио завирусилась песня «Валерии» – «Часики», которая так понравилась Яне. Эта песня, буквально в каждой строчке, была для Яны своего рода гимном наших отношений:

«Я вижу твою улыбку,Я помню свою ошибку,Но сердцу уже не важно,И я ошибаюсь дважды.Пусть сегодня ты со мноюПоиграешь в любовь.Девочкой своею ты меня назови,А потом обними, а потом обмани,А маленькие часики смеются тик-так,Ни о чём не жалей, и люби просто так».

Понимаете, «просто так»? – в этом и была Яна.

Я не разрешал себе верить в то, что я мог быть для неё просто вспышкой летних эмоций; в то, что она осознаёт свою ошибку, но при этом не жалеет, и не мог даже подпустить к себе близко мысль, что мы можем просто разъехаться по домам и вспоминать друг друга как приятные мгновения легковесного курортного романа.

Никогда!

У нас осталось всего несколько вечеров вместе, но девчата решили снова пойти на какую-то угрожающую дискотеку. Яна, летавшая в облаках, хотела взять меня с собой, но сестра попросила её одуматься и напомнила о недавних событиях в центре.

Я был чудовищно зол на то, что Яна всё-таки пошла, ведь ничего не значащая дискотека с её пьяными танцами, отнимала у нас драгоценные часы, которые мы могли провести вместе. Она просила меня дождаться её, но я твердо решил лечь спать и проявить принципиальность.

Возможно, и этот момент недвусмысленно говорил о том, что я отнёсся к нашему роману слишком серьёзно, а Яна хотела просто танцевать.

Я лежал под одеялом, надувал щёки и сопел себе под нос – ни о каком сне не могло быть и речи. Я злился, смотрел в стену, что-то придумывал себе, проигрывал это в голове и всё-таки ждал. Во втором часу ночи послышался шум во дворе, а минутой позже ко мне в комнату вошла сестра и стала будить меня словами, что Яна ждёт снаружи.

Можно без труда догадаться, что я, по первому зову, выпрыгнул из постели и полетел к ней объятия, а всего несколько её поцелуев заставили меня негодовать по поводу того, как вообще я мог на неё злиться.

***