Магазин мечт

– С-спасибо – немного заикнувшись, произнёс Мишка.

Только сейчас я вспоминаю, что видел на его лице небольшую ссадину, которая скорее всего была следом от отцовского удара. Миша присел за стол, расположившись напротив меня, и начал монолог, который врезался мне в память, ведь он был последним, что я слышал от товарища до всех случившихся со мной событий.

– Слушай, Саш. Прости меня за все. Я не специально Катьку ударил, сам же знаешь. Просто велик я свой люблю, да и кошек боюсь, а она так кинулась на колеса, что, увидев рядом Катьку, я случайно это сделал. Мне очень стыдно, Саш. Я…. Передай Кате, что я извиняюсь, потому что теперь мне не хочется её видеть: не хочу быть таким же, как мой папа…

После этой фразы он поднял на меня глаза и я увидел, что Миша, который еще пару часов назад казался мне страшным мальчишкой, что привносит хаос в наш уютный двор, на самом деле добрый и хороший человек. Мы еще долго разговаривали друг с другом, обсуждая поступок Миши, а потом и вовсе перейдя на детские темы: машинки, мое любимое «Поле чудес» и подарки на Новый год.

Вернулся домой я уже пол девятого и осознал, что так и не поужинал, а также не успел упаковать маме и бабушке в подарок их любимые коробки конфет. У меня не хватило денег на них, но пару дней назад дядя Ярослав, хитро подмигнув мне, отдал две коробки трюфельных конфет из своего ларька, сказав, чтобы я со всей любовью и искренностью поздравил маму и бабушку с Новым Годом. В который раз я удивлялся тому, насколько он добрый и хороший человек. Интересно, он всегда был таким? И всегда ли он знал мою маму и бабушку? Может они с мамой и вовсе ровесники и учились в одной школе? В любом случае я был очень рад тому, что дядя Ярослав часто помогал мне, заменяя тем самым отца. Быстренько упаковав подарки, переданные им, и положив их под скромную елку, которая была ростом с меня, я пошёл помогать маме и бабушке с накрыванием стола, расставляя бокалы и бережно перекладывая салаты из кастрюль в большие тарелки.

Наступило время загадывать желание. Свечи, расставленные по всему столу, были зажжены, елка горела разноцветными огнями, наполовину съеденные салаты покоились на тарелках. Очень долго думая над предложением дяди Ярослава, я все-таки решился загадать желание и испытать удачу. Закрыв глаза, глубоко вздохнув и сложив руки вместе, я начал говорить, но не вслух, а про себя, чтобы не смущать бабушку и маму: «Боже, пожалуйста, если ты меня слышишь, исполни одну мою просьбу. Я знаю, что это невозможно, но дядя Ярослав сказал, что попробовать все же стоит, поэтому я попытаюсь. Папочка был мне очень дорог, я его очень берег и любил и поэтому хочу попросить у тебя вернуть его на Землю. Извини, если помешал тебе выполнять очень важные Божьи дела, но мне так хочется верить в чудо, что я решил рискнуть.» Недолго думая, я перекрестился, пока мама и бабушка загадывали что-то с закрытыми глазами, а потом для галочки сказал вслух:

– Дедушка Мороз, на Новый Год я хочу новый велик!

Мама приуныла в ответ на моё восклицание. От этого мне стало так печально, что я пожалел, что произнёс вслух свою «мечту». Но ведь каждый год папа говорил мне, что Дед Мороз услышит моё желание, только если я произнесу его громко и четко. А может у Деда Мороза тоже «кризис», как и в моей семье? Чтобы сделать маму и бабушку более радостными, я взял в руки те самые подарки, которые им предназначались, и, с широкой улыбкой, вручил им по коробке конфет. Внезапно мама начала плакать. Я не ожидал такой реакции, ведь это были её любимые конфеты. Может они ей разонравились? Может я подарил их как-то не так? Бабушка с теплотой посмотрела на меня и погладила по голове.

– Внучок, ты такой молодец, спасибо тебе! Мама очень рада, просто она не ожидала получить от тебя подарок, поэтому расплакалась от счастья…

Тут мама присела на колени и раскрыла объятия, чтобы принять меня в них.

– Спасибо, сынок. Теперь я знаю, что мне нечего бояться, потому что папа все же успел воспитать из тебя настоящего джентльмена.

Слово «джентльмен» для меня тоже было знакомым не до конца. Мама называла меня так, когда я открывал ей дверь, пропускал вперед, дарил цветы, которые срывал во дворе, и делился с бабушкой пирожком, если видел, что ей тоже хочется его попробовать. Но никто не объяснял, что на самом деле означает «быть джентельменом»? Если я не буду выполнять все то, что делаю каждый день в моменты, после которых меня им называют, я перестану быть джентельменом навсегда? Это оставалось неясным, но зато, когда меня так называли, я вспоминал папу, потому что он всегда говорил «мой маленький джентльмен», если я делал что-то хорошее. После маминых слов я улыбнулся, наполнившись тёплыми воспоминаниями об отце.

Вспоминая сейчас этот далёкий день, хочу сказать, что в моей дальнейшей жизни было много моментов, где я часто осознавал новые истины, ломал свои принципы, задумывался над смыслом многих вещей, однако именно ту ночь и то утро я помню настолько хорошо, будто это было вчера. Ещё ни один день до этого не оставлял на меня такого большого отпечатка. Однако вернёмся к моим детским мыслям и тому, что же я думал, засыпая в новогоднюю ночь, полный сомнений и страхов.

Хотелось мне тогда только одного: хотя бы на одну ночь уверовать в Бога настолько, чтобы он меня услышал и понял силу моей просьбы. Ещё полчаса после того, как я лёг в кровать, в моей голове вертелись самые разные мысли: достоин ли я такого подарка? Как хорошо я вёл себя в этом году? Правильно ли вообще все это: просить Бога о таком неестественном желании, которое по сути незаконно исполнять? Вернется ли папа всего на один час, день или навсегда? Как это повлияет на мою маму, бабушку? Ведь они уже приняли факт ухода отца на небо и старались научиться жить без него. Это было сложно, но у них хорошо получалось. Вместе эти женщины переживали общую горечь утраты: потерю сына и мужа. В шесть лет я, конечно же, не осознавал, насколько тяжело терять любимого человека, с которым ты был вместе почти всю жизнь, но сейчас я уже понимаю это и могу сказать, что мама с бабушкой действительно справлялись хорошо. Постепенно забываясь в своих же рассуждениях, я терял суть того, о чем думал, пытаясь просто уснуть, чтобы утро наступило поскорее и я вновь увидел отца.

До сих пор я отчетливо помню тот звук, который отпечатался в моей памяти навсегда: тихий мужской голос, который неожиданно раздался у меня над ухом, когда я уже засыпал. Неразборчиво, непонятно он что-то говорил моим маме и бабушке, долго, со смешками, а потом, подойдя ко мне, прошептал: «Мечты материальны». Тогда смысл этих слов был мне не до конца понятен, однако отныне и навеки это стало моей визитной карточкой, моей системой жизни и всем ее смыслом. Услышав эту фразу, я уже хотел открыть глаза, порадоваться возвращению отца, обнять его и никуда не отпускать, но тут же понял, что настолько был поглощен сном, что даже не мог пошевелить руками. Все, что я мог сделать, это молиться в отчаянии о том, чтобы это оказался папа и чтобы он не ушёл за то время, пока я спал.

ЗАПИСЬ 3

Иногда чудеса и правда случаются. Конечно, сейчас я в это верю как в Иисуса Христа, в существование дьявола или в то, что солнце будет всходить вечность, даже если нас в этом мире уже не будет, но, будучи ребенком, я не мог поверить в то, что мои желания и самые сокровенные мечты способны исполняться, как только я этого захочу. Эту главу я посвящаю разрушению моих личностных убеждений как шестилетнего ребенка, осознания того, что мир устроен не так уж и просто, как мне казалось, и понимания, что за каждым чудом в нашем мире скрывается нечто большее, чем Бог.

1991 год, 1 января

Проснулся я уже утром, от шума, исходящего из кухни. Громко раздавались два женских и два мужских, полухриплых от смеха голоса. Три из них я узнавал четко, так как слышал каждый день, а один казался таким отдаленно знакомым, но при этом сложно узнаваемым, потому что это был голос кого-то очень родного, но вместе с этим очень далекого от меня. Подскочив на кровати, я не поверил сначала своим ушам, а потом и глазам: около огромной, ярко украшенной ёлки, раскинувшей свои ветви в половину моей комнаты, стоял велосипед с желтым бантом, повязанным на одной стороне руля, а, что самое странное, среди шума голосов на кухне с каждой секундой все более четко различался бас, и теперь я наконец-то понял, кому принадлежит этот голос. Сомнений не осталось: это мой отец. Мельком взглянув на велосипед, который так и манил покататься на улице, несмотря на сугробы и холод, надев носки, я побежал на кухню. Картина повергла меня в детский шок: папа и дядя Ярослав стояли со стаканами, наполненными какими-то напитками, а мама с бабушкой о чем-то шумно спорили. То, что я видел своими же глазами, казалось картинкой из прекрасной сказки: все четверо смеялись и, улыбаясь, радостно взглянули на меня. Первым затаившееся на секунду молчание нарушил дядя Ярослав:

– С новым годом, Саша!

– С новым счастьем! – подхватил, продолжая улыбаться, мой папа.

Папа… Мой папа! Любимый, родной и такой реальный стоял на кухне всего в трех шагах от меня. Я все еще не мог поверить своим глазам и, ощущая наворачивающиеся слезы, побежал к нему. Я обхватил отца обеими руками, вцепившись в его футболку и не желая отпускать. Казалось, что я готов простоять так вечность. Сейчас я, конечно же, понимаю, как все это произошло и почему все случилось именно так и именно в это время, но только представьте себе: к шестилетнему ребенку, который загадал у Бога отца на Новый год, в действительности приходит папа и выглядит он так, будто никогда и не умирал. Мама с удивлением посмотрела на то, как я рад отцу, потому что в обычные дни после его прихода с работы я просто улыбался и, стараясь не смеяться, пожимал ему руку, чтобы поддерживать свой статус «джентльмена», который я непременно получал каждый раз после этого приветствия.

– Папа, я так скучал!! Я так скучал! Так скучал… – не унимаясь, повторял я, все еще не отпуская его футболку из своих цепких детских рук.

– Сынок, но меня ж всего два дня не было. Работать кому-то в семье надо, поэтому прости уж, что заставил тебя так скучать. – с заботой сказал отец и поднял меня к себе на руки.

– Но ты ведь давно…

До конца эту страшную роковую фразу я не успел произнести, потому что из коридора донесся звонок велосипеда. Дядя Ярослав усердно крутил руль из стороны в сторону и без перерыва дергал за звонок, пытаясь привлечь наше внимание и, как я тогда еще не понимал, уберечь меня от роковой ошибки: произнести вслух страшные, так сильно неподходящие к этому празднику слова. Он делал вид, что не понимает, как подступиться к колесам, как сесть и поехать, стараясь раззадорить меня и отвлечь от той мысли, которую мне так хотелось и одновременно было очень страшно высказать. Я подошёл к велику, сел на него, потрогал бант и совсем неожиданно для самого себя расплакался.

Сначала слезы текли медленно, одна за другой, но уже через пару минут дело дошло до типичной детской истерики: мальчик плачет навзрыд, топает ногой, отталкивает любые объятия, которые ему предлагают и уже задыхается в собственных слезах. Вся эта истерика произошла по причине того, что в моей шестилетней голове совершенно не укладывалось, как папа мог стать таким живым, как в «кризис» мама смогла одна заработать на велосипед, как дядя Ярослав покинул свой ларек, просто чтобы прийти к нам в гости, хотя не уходил он оттуда никогда, даже на ночь. И самым главным вопросом, который не давал мне покоя, был: меня и вправду слышит Бог? Что я такого сделал, что заслужил возвращение отца? Это был подарок на Новый Год? Тогда в какое время отец снова уйдет на небеса? Он же не может бесконечно жить с нами: люди рождаются, живут, а потом, когда приходит их время, уходят к Богу на небеса, чтобы помогать ему в сложных Божьих делах. Таковы законы Вселенной. У нас в семье снова будет кризис и мама опять будет долго и часто плакать? Но я не хочу этого. Я не смогу пережить это снова.

Тогда я ещё не знал, что смогу. Смогу пережить не только повторную смерть отца, но и потерю других очень близких для меня людей, разочарование в жизни, удивление от нового мироустройства, которое должно было открыться мне совсем скоро, непонимание новых вещей. Да. Тогда я не знал, что смогу. Конечно, понимание придёт ко мне через ещё много лет после такого новогоднего чуда, но это первое января я помню всегда: это первый раз, когда я столкнулся с чем-то, что лежит на границах миров. Я ещё не четко ощущал присутствия границы, потому что для меня она была размыта, непонятна, но сейчас я твердо осознаю, что как минимум раз в жизни до возвращения отца мне уже доводилось ее видеть: тогда я просто не знал, как все происходит и был совсем маленьким ребенком.

Успокоился от истерики я только после долгих объятий с папой. Когда он касался меня, в моей душе разливалось спокойствие, звучала тишина. Отец полностью принадлежал мне в этот день, и я старался максимально насладиться каждым мгновением, проведенным с папой, боясь, что вместе нам позволено лишь один чудесный день. Может Бог решил подарить мне папу только на сегодня, чтобы показать, что новогоднее чудо и правда существует и что мои мечты могут исполняться, но затем он опять отнимет его у меня и все станет таким же унылым и ужасным как прежде? Я очень надеялся, что папа останется на подольше, но, предчувствуя что-то неладное, все равно тянулся к нему и проводил каждую минуту с самым дорогим для меня в этот день человеком.

Хотя на улице все так же лежали сугробы, мы впятером, пошли испытывать мой новый велосипед на тропинке, где снег был почищен. Дядя Ярослав и мой папа по очереди поддерживали руль, пока я неумело старался описать круги во дворе, медленно вращая педали велосипеда. Поначалу было страшно даже садиться на велосипед, а ехать так вообще казалось невозможным, но после пары десятков попыток и ободряющих слов моего отца ноги все-таки начали меня слушаться и педали стали медленно описывать круги. Мама и бабушка с глазами, полными счастья, смотрели на нас и то и дело тихо причитали, переживая, что я упаду или что велосипед случайно наедет кому-то из старших мужчин на ногу. Это веселое приключение продолжалось минут пятнадцать, как вдруг я почувствовал ощущение невесомости, а потом страха: отец и дядя Ярослав, решившие держать мой руль с двух сторон, переглянулись и, подмигнув друг другу, одновременно отпустили меня, подталкивая вперед. Я поехал. Даже не так. Я помчался. После секундного смятения я стал смеяться и крутить педали все быстрее и быстрее, потому что во мне было столько счастья и радости от сегодняшнего дня, что хватило бы доехать на этом велосипеде до другого города. Увидев впереди ларек дяди Ярослава, я решил разогнаться ещё быстрее, чтобы, маневрируя, обогнуть магазинчик. Уже объезжая ларек с третьей стороны, которая была скрыта от тех, кто вышел со мной на улицу, я заметил красное манящее свечение из полуоткрытой двери. Я медленно подъехал поближе, желая открыть вход в магазинчик и заглянуть внутрь, ведь чётко помнил этот свет: только в прошлый раз он был теплым, желтым, излучающим радость, а не кроваво-красным, несущим страх, как сейчас. Когда я находился рядом с ларьком, мне казалось, что что-то зовёт меня туда, манит, призывает. Ещё мгновение, и я бы зашел в магазинчик, чтобы посмотреть, что же так заставляет его светиться изнутри.

– Нет! – услышал я крик дяди Ярослава в паре метров от себя. – Аккуратно, Саша!

Я обернулся на крик и увидел пролетевшую в сантиметре от моей головы острую сосульку, упавшую с крыши ларька.

Дядя Петя и Максим Николаевич, которые все это время наблюдали со своей лавочки за происходящим, резко повернулись друг к другу и начали перешептываться. Меня напугало то, как изменился их взгляд: Петя резко стал серьезным, даже злым, хотя это никак не сочеталось с его характером и яркой курткой, а Максим Николаевич ухмыльнулся. В этой полуулыбке я увидел что-то большее, чем смех, что-то дьявольское, страшное. Видно было, как дядя Петя хотел встать и пойти ко мне, наверное, чтобы проверить, как я, но Максим Николаевич, остановил его одной рукой, продолжая игриво улыбаться и смотреть на меня. Его пронзительный взгляд словно анализировал мою душу, старался угадать, насколько мне было сейчас страшно, пытался понять, как этот момент повлияет на мою дальнейшую жизнь. Однако их вид напугал меня гораздо больше, чем сосулька, которая чуть не упала мне на голову. Все в это мгновение казалось мне очень подозрительным: дядя Петя и Максим Николаевич знают о том, что ларек светится? А если и так, то почему они на меня так пристально смотрят? Мне нельзя видеть это свечение? Или его видят не все?

Я повернулся в ту сторону, с которой направлялся ко мне дядя Ярослав, чтобы убедиться, что с моими родителями и бабушкой все в порядке: они не упали в обморок от испуга и не убежали звонить в скорую. Моя мама была очень впечатлительной: единственным сыном она дорожила так сильно, как ничем и никем другим, и поэтому любые мои ссадины, порезы или ушибы заканчивались тем, что почти всегда успокаивать приходилось именно маму, а не меня. Часто в таких ситуациях выручал дядя Ярослав, который прикладывал лёд из своего ларька к моим ушибам, учил меня маскировать их под одежду, чтобы мама не заметила, и конечно же поддерживал мои выдумки, которые мы вдвоём рассказывали моей маме, чтобы она не переживала, если вдруг все же замечала какой-то ушиб.

– Саша, будь аккуратнее! – голос дяди Ярослава, который всегда был заботливым и приветливым, резко изменился, став строгим и серьезным. Я никогда не видел его таким: теперь он точно не позаботится о моем ушибе и не успокоит маму, ведь сам дядя испугался очень сильно. Он отдернул мою руку, которая была устремлена в сторону полуоткрытой двери и, усадив прочнее на велосипед, повез меня к родителям и бабушке, серьезно смотря вперед. Мне хотелось спросить у дяди Ярослава, почему вдруг такой теплый и манящий свет резко изменился и почему он стал таким грубым, но что-то подсказывало мне, что ответа я так и не услышу, а вопросом еще больше разозлю и без того недовольного дядю Ярослава.

Уже издали я видел, как бабуля прижимала руки ко рту, мама стояла с распахнутыми глазами, а папа не показывал совершенно никаких эмоций: он будто замер от страха, как ледяная фигура.

Все хорошо. – твердо сказал дядя Ярослав, как только мы подъехали к перепуганным взрослым, тем самым пытаясь успокоить их. – с Сашей все в порядке. Со мной, если вас это заинтересует, тоже. – этой фразой он хотел привлечь внимание к себе, чтобы мне не так сильно досталось от родителей, но, видя мою маму, становилось понятно, что сейчас любые средства будут бесполезны. Придется терпеть этот тревожный разговор.

– Сынок! – первым нарушила молчание мама. Конечно, она была очень напугана, ведь, если бы я бы ближе к двери на каких-то пару сантиметров, сосулька упала бы мне на голову и меня, скорее всего, уже бы не было.

Где-то пять минут я слушал непрекращающиеся возгласы мамы и бабушки, которые то и дело совмещались с тщательным осмотром моей головы, рук и ног. Они так старались убедиться, что я в порядке, что эта злостная сосулька нигде меня не проткнула, а я все стоял и молча смотрел на отца, который все это время не отрывал от меня взгляд и ничего не говорил. Он словно потерял все чувства или стал не таким, как раньше, ведь обычно он вместе с моими мамой и бабушкой старательно осматривает каждую мою ссадину и заботливо перевязывает бинтами все мои ушибы и сильные порезы.