Полная версия
Игры, в которые играют боги
– Никуда, – говорю я.
Я делаю шаг. Бун тоже, снова преграждая мне путь.
– Извини. – Я снова делаю шаг.
Он снова мешает мне пройти.
– Что? – огрызаюсь я.
Он удивленно моргает – скорее всего, потому, что я никогда на него не огрызалась. Затем его лицо пятнами заливает краска, и Бун неловко потирает заднюю сторону шеи.
О… нет. Он ведь не хочет говорить об этом, верно? Я бы очень, очень, очень не хотела. Особенно здесь и сейчас.
У Буна в глазах вспыхивает странный огонек, и он открывает рот, только чтобы снова его закрыть. Ну конечно.
– Лайра…
В толпах на улицах по обеим сторонам переулка поднимается громкий гул.
– Я не хочу пропустить. – Я умудряюсь обогнуть его, в кои-то веки застав врасплох.
– Стой.
Он перехватывает меня за руку и разворачивает обратно, напоминая другого мужчину, который поступил так со мной сегодня. Я начинаю чувствовать себя тряпичной куклой и собираюсь сказать об этом, но Бун настолько близко, что я ощущаю характерный аромат мыла, которое в логове лежит в умывальных. На секунду я застываю, потом встряхиваю головой. Я должна выбраться отсюда, пока меня не догнал Шанс и не стало еще хуже. Я пристально смотрю на руку Буна.
Он следит за моим взглядом, потом торопливо отпускает меня.
– Послушай. Я… Сука… Прости. Шанс – ублюдок. И, будь я рядом, я бы что-нибудь с этим сделал.
Все становится хуже с каждой секундой. Я не хочу, чтобы он жалел меня. А дело именно в этом.
– Ничего страшного, Бун, – говорю я. – Я справилась.
– Я слышал. – Он снова корчит гримасу. – Ты уверена…
– Да. Это все мелочи. И по-любому не твоя проблема. – В этот раз, когда я огибаю его, он меня не останавливает.
Я отхожу достаточно далеко и уже думаю, что Бун оставил меня в покое, но он неожиданно возникает рядом, не пытаясь меня остановить, но сопровождая.
– Ты не пытаешься смотреть. – Утверждение, не вопрос. Теперь в его голосе сквозит любопытство. – Так куда ты идешь?
Я искоса бросаю на него взгляд:
– Мне не нужна твоя дружба из жалости, Бун. Все в порядке. Серьезно.
– Это не жалость. – Он выдавливает кривую, полную раскаяния улыбку.
Я хотела бы не понимать. Но он не виноват.
– Я думал, у нас все путем, – говорит он.
Ясно. Раньше я бы бросила ему жизнерадостное саркастическое замечание. Просто сейчас меня на это не хватает. Так что я пробую другой подход и говорю ему правду:
– Я собираюсь вернуться в логово.
– Ты возвращаешься сейчас? – В его голосе появляется сомнение, и он оглядывается на толпу, которую мы оставили позади. – А как же праздник? Боги выбирают.
– Потом посмотрю нарезку с лучшими моментами. – Если Зевс снова не станет царем, мне откровенно наплевать на результаты. Но если победит Гермес, это будет полезно для Ордена.
Я указываю на храм:
– Феликсу не понравится, что мы оба это пропускаем. Высшее начальство сказало, что мы все должны почтить Гермеса.
Бун становится серьезным:
– От Шанса непросто прятаться так долго. Давай я тебя провожу.
Стоило догадаться, что он сообразит.
– А ты не хочешь посмотреть?
От этой нахальной ухмылки меня каждый раз пробирает. Бун достает смартфон.
– Все схвачено. И все равно вид с того места, где мы стояли, был отстойный.
Прицепившись ко мне, как репей, Бун одним глазом смотрит на меня, а другим на трансляцию выбора богов, пока мы идем по почти пустым городским улицам. Наш путь – самый короткий – ведет нас мимо башни Атланта.
Стиль жизни сверхбогатых и сомнительно могущественных. Несмотря на все богатства, которые скрывают квартиры в этом небоскребе, он неприкосновенен для всех заложников. У его обитателей достаточно времени, денег и злобы, чтобы обеспечить ужасающий финал любому нарушителю, если он будет пойман. А еще все знают, что пентхаусом владеет Аид.
Когда я задумываюсь, там ли он, волосы на загривке встают дыбом.
Почему я думаю о нем сейчас? Вот о ком волноваться надо в последнюю очередь. Я живу с ублюдком по имени Шанс, и, сколько бы я ни пряталась от него сегодня, я точно знаю: когда он снесет мою жизнь, словно старый дом, – это вопрос времени.
Я бросаю еще один быстрый взгляд на Буна и испускаю долгий вздох. Как бы ни было ужасно раньше, я уверена, что тайная влюбленность в парня будет бесконечно менее болезненной, чем та, над которой сможет издеваться заклятый враг.
Когда мы добираемся до забора из проволочной сетки, который перекрывает вход в тоннели, ведущие под городские улицы, Бун отпирает ворота и снова запирает их за нашими спинами. Сразу за входом в тоннель мы вытаскиваем резиновые сапоги из тайника за кучами мусора. Работа заложников – следить, чтобы на разных точках входа в наше подземное логово были такие сапоги и фонарики.
Я натягиваю их и выпрямляюсь, и тут Бун говорит:
– Судя по всему, готов еще один. Кажется, Артемида.
Я морщу нос. Если они придерживаются иерархии, то первые десять смертных уже выбраны. Это было быстро. После Артемиды останется выбрать только одному богу. Я снова вздыхаю. Я думала, у меня будет больше времени до того, как все вернутся.
Я беру фонарик и прохожу в цементные, раскрашенные граффити катакомбы.
Бун держит телефон перед нами, чтобы обоим было хорошо видно.
Без лишней помпы и фанфар из ниоткуда прилетает одна из знаменитых золотых стрел Артемиды и втыкается в землю, а затем на экране в клубах дыма появляется смертный.
В толпе поднимается гвалт, а Бун бормочет:
– Ну ты посмотри-ка. Артемида выбрала мужчину.
– Ха, – говорю я и продолжаю хлюпать по воде глубиной до щиколоток, лишь бросив быстрый взгляд на экран, чтобы посмотреть, как не очень спортивный парень со светлой кожей и темными волосами хлопает глазами перед камерой.
Исторически богиня отдает предпочтение женщинам.
Бун, не сбиваясь с шага, только пожимает плечами.
С легкостью, достигнутой долгой практикой, мы добираемся до места нашего назначения – кажущейся незыблемой стены с героическим изображением Гермеса со шлемом, зажатым под одной рукой, и в талариях – крылатых сандалиях. Конечно, в стиле граффити, чтобы не отличаться от других местных художеств.
Я делаю паузу, чтобы повести фонариком из стороны в сторону, проверяя, не следили ли за нами, но вижу только свечение крысиных глаз, после чего выключаю свет. Бун тоже выключает телефон. В кромешной темноте я прижимаю ладонь к цементной стене, ощупывая знакомую тайнопись; это маленькие скрытые неровности, система букв, незаметная для смертного взгляда, но мы, воры, знаем, как находить их и читать прикосновением. Способ оставлять подсказки друг другу: каких зданий избегать, где есть дыры в системе видеонаблюдения и так далее.
Эту надпись я даже не тружусь прочесть, поскольку и так знаю, что там написано. Но после букв есть кнопка, также скрытая от глаз, которую я нажимаю, заставляя толстую цементную дверь распахнуться с легким порывом ветра. Мы поспешно заходим внутрь, прежде чем дверь так же быстро захлопывается за нами. Каждые год-два новичок-заложник не успевает сделать это достаточно быстро, и получается кровавое месиво, которое мне приходится убирать, – и каждый раз очень жалко очередного бедолагу.
Как только мы оказываемся внутри, созданные богом тайные комнаты, из которых состоит наше логово, немедленно освещаются светом синего неугасающего огня. Говорят, сам Гермес даровал Ордену этот огонь, чтобы тот освещал логова по всему миру.
Бун снова включает телефон.
– У тебя есть здесь сигнал? – спрашиваю я.
– Я спер у Феликса пароль от вайфая. – Он кладет телефон на пол, и мы оба останавливаемся, чтобы снять сапоги.
Закончив, я убираю свои сапоги и фонарик на полку, открытую для всех заложников на входе и выходе. Бун все еще ковыряется, а я разглядываю его склоненную голову. Он не был обязан помогать мне прятаться от Шанса.
Бун смотрит в телефон:
– Похоже, Гермес сделал выбор.
Я сглатываю и спрашиваю:
– Вор?
Бун щурится на экран и качает головой.
– Зэй Аридам?
Я делаю паузу.
– Где я раньше слышала это имя?
Бун переворачивает телефон, чтобы показать мне, и, естественно, имя проезжает на фоне картинки, а я наконец соображаю, почему оно мне знакомо. На прошлом Тигле, сто лет назад, человек по имени Матиас Аридам был выбором Зевса. Он так и не вернулся. Вообще, тогда не вернулся ни один смертный. Но и семьи получили благословения сверх меры.
Аридам. Та семья получила благословение и переехала подальше от всех, кто был с ними знаком. Совпадение? Не думаю.
– Вот все и выбрали, – говорит Бун. – Надеюсь, в итоге все смертные вернутся домой.
Он сейчас явно в меньшинстве, поскольку мы все еще наслаждаемся результатами кучи благословений, потому что из последнего Тигля никто не вернулся. Я не говорю этого вслух.
– Готова? – Бун поднимается на ноги.
Я глубоко вздыхаю:
– Конечно. Почему нет?
Мой желудок падает в яму, когда я вижу, что Бун собирается ответить на мой совершенно риторический вопрос, но из динамиков телефона раздаются шокированные вопли, и мы оба переводим взгляд вниз.
– Какого…
Мы таращимся на экран.
– Милосердные преисподние, – бормочу я.
Перед входом в храм Зевса воздвиглась огромная клубящаяся колонна красного пламени, выбрасывающая в небеса столб черного дыма. Только один бог оформляет свой выход именно так.
Аид.
Держу пари, он и правда осматривал храм тогда именно для этого. Ну конечно, мне так повезло. В тот единственный раз в моей жизни, когда я решила подойти к этому месту, я наткнулась на него.
– Что он-то задумал? – бормочу я, игнорируя брошенный на меня вопросительный взгляд Буна.
– Приветствую, живущие смертные. – Голос Аида не гремит. Он течет. Желудок сводит от острого узнавания этого характерного, непостижимо текучего голоса.
– Как вы все знаете, недавно я потерял любимую – мою милую Персефону.
Я плотно зажмуриваюсь.
Персефона. Его мрачно и страстно любимая царица – Персефона.
Его мертвая царица.
Я вздрагиваю.
– В ее честь… я тоже выберу себе поборника, – объявляет он.
Твою мать. Аид не участвует в Тигле. Фактически он даже не входит в число главных олимпийцев. Здесь, в Верхнем мире, бродят слухи, что это потому, что он и так царь мира Нижнего и остальные в пантеоне не хотят давать ему еще больше власти, так что ему не позволено становиться еще и царем богов Олимпа.
Волна ропота от толпы вокруг храма становится достаточно громкой, чтобы ее было слышно в прямом эфире.
И смертный, которого он выберет. Быть избранным богом смерти… фу. Мне в целом плевать, чем боги заставляют заниматься тех, кого выбрали в поборники, – но этому конкретному смертному будет просто полный атас.
Аид дарит толпе ленивую улыбку:
– И мой выбор…
Внезапно густой черный дым закручивается у моих ног, наполняет помещение, и мгновенное ужасное понимание начинает прогрызать дыру у меня в животе. Я вскидываю голову, чтобы уставиться на Буна, который пялится на меня в ответ, и глаза его расширяются от ужаса.
– Лайра?
О боги.
– Да вы издеваетесь, чтоб…
Дым полностью скрывает меня, и перед глазами чернеет. Всего на секунду. Как будто я медленно моргнула, а когда зрение возвращается, то я уже не в логове и не смотрю на все это на крошечном экране.
Вместо этого я стою у входа в храм Зевса в рассеивающемся облаке черного дыма, пахнущего пламенем и серой, а рядом со мной стоит Аид.
Этот ублюдок вытащил меня сюда в самый неподходящий момент, посреди фразы, и мои губы завершают то, что я уже начала говорить:
– …меня.
Эти два слова падают в шокированную тишину, которая царит над храмом и всем Сан-Франциско. Возможно, над всем миром, мать его.
Аид улыбается мне хитро и крайне довольно, как будто я ничем не могла порадовать его больше, чем этими идиотски непристойными словами. Потом он берет меня за руку, поднимает ее и поворачивается к толпе.
– Лайра Керес!
Часть 2. Добродетель Смерти
Эта преступная душа хотела бы поблагодарить Смерть за оказанную честь… но отказаться.
«Мне конец. Конец. Конец по полной программе».
– Не делай этого, – шепчу я, втягивая голову в плечи и надеясь, что никто не прочтет по губам и не услышит, как я фактически умоляю Аида меня отпустить. Мы все еще стоим перед толпой, ожидая незнамо чего.
– Уже все сделано. – Ни уступчивости. Ни жалости.
Он наконец-то сообразил, как меня наказать. Наверняка дело в этом. Как же мне не везет с мелочными богами и этим клятым храмом.
– Улыбнись, звезда моя, – приказывает Аид мягко, но настойчиво. – Весь мир рассматривает тебя перед тем, как я тебя заберу.
И тут вдруг вспышка, путающая восприятие, а вслед за ней немедленный удар грома, от которого у меня звенит в ушах… и рядом с нами встает кто-то еще.
Зевс.
Нынешний царь богов, жадный до власти. Мне нравится считать его нарциссичным карапузом.
Как и в случае с Аидом, с этим богом невозможно ошибиться: бледные кудри, как будто вставшие дыбом, формируя ореол надо лбом, странным образом не заставляют его светлую кожу казаться выцветшей. На вид ему нет и тридцати… А Аид выглядит еще младше, несмотря на то что старший из них. Видимо, не врет народ про хорошие гены и физкультуру. Но Зевс слишком миловидный, на мой вкус, хоть и говорят, что на его коже остались шрамы от Анаксианских войн. Что-то насчет Гефеста и вулкана.
Он одет в безупречный костюм-тройку, сплошь белый, только галстук зеленый – и кажется, что у него с шеи свисает водоросль.
Надменным взглядом – глаза настолько голубые, что в них почти больно смотреть, – он окидывает Аида с головы до ног.
Если бы я не так старалась не обделаться от ужаса из-за собственного положения, меня бы позабавила комическая смесь раздражения и ярости, искажающая ангельские черты Зевса. Выходит, красота, даже богоподобная, оборачивается уродством из-за гадких мыслей.
Толпы, усеявшие склон горы, мост и предместья города, взрываются воплями при его появлении.
– Тигель тебе не интересен, брат, – говорит Зевс с улыбкой, и голос его грохотом отдается по всему мысу, когда он начинает заигрывать со своей аудиторией.
– И все же мы оба знаем, что тебе меня не остановить, – с какой-то рассеянной задумчивостью отвечает Аид, и его слышим только мы. А потом произносит голосом, что тоже скатывается со склона холма: – Мой брат не станет бояться толики конкуренции, ведь верно?
Ответное ликование заставляет ангельское лицо Зевса хмуриться, и электричество искрит над его головой крохотными вспышками света.
Я наклоняюсь в сторону Аида:
– Ты активно пытаешься сделать так, чтобы тебя поджарили?
Он смотрит на Зевса, и я не могу сказать точно, кому предназначена презрительная усмешка на его губах: его брату или мне.
– Не знал, что тебе есть до этого дело.
Видимо, мне. Я фыркаю совершенно не утонченно.
– Мне – нет. Но рядом с тобой я нахожусь в зоне поражения и, в отличие от тебя, являюсь смертной.
Аид до сих пор не смотрит на меня.
– Инстинкт в первую очередь спасаться самой хорошо тебе послужит.
Во имя Нижнего мира, а это что еще значит? Пусть я проклята и меня никогда не полюбят, но мне не плевать на других. На самом деле во многом я даже слишком запариваюсь, ставя счастье всех прочих выше моего собственного. Но сейчас это не самая моя большая проблема…
Я открываю рот, чтобы сказать Аиду, что если он считает, будто я собираюсь принимать участие в этом фарсе, он же соперничество богов, или что тут происходит, то он ошибается.
Но прежде чем успеваю ответить я и даже Зевс, голос Аида перекрывает рев толпы:
– Да начнутся игры!
И новая молния вспыхивает в тот самый момент, когда я опять начинаю мерцать и исчезать, на сей раз без дымовых эффектов. Это мерцание длится чуть дольше, и, честное слово, я ощущаю на пояснице касание, как будто меня придерживают.
Когда я промаргиваюсь, мы с Аидом больше не стоим перед храмом в ночном Сан-Франциско. Мы находимся на широкой полукруглой платформе, выдающейся из горного склона и как будто парящей над крутым обрывом, ведущим в облака, а над ней сияет солнце.
Мы одни, но это явно ненадолго.
Мне нужно выкрутиться. Быстро. Я оглядываюсь в поисках идей и застываю. Все мысли о побеге уходят на задний план, а я пялюсь на пейзаж, который простые смертные лишь мечтали лицезреть.
Олимп – дом богов.
Построенные на вершине и вдоль вздымающихся горных вершин девственно белые здания кажутся частью самих скал. Явственно древнегреческого происхождения, они демонстрируют идеальную симметрию и, разумеется, отчетливо видимые высокие колонны из различных эпох.
Я не замечаю следов или застарелых шрамов от Анаксианских войн.
– Хватит глазеть, – говорит Аид.
– Я никогда ничего подобного не видела, – выдыхаю я, на микросекунду забыв, с кем рядом я нахожусь.
– Это не настолько впечатляет.
Я бросаю на него косой взгляд. Он – единственный бог, кто не строил себе тут дом. Никогда.
– У тебя обиженный голос. Зелен виноград?
Возможно ли, чтобы в серебристых глазах полыхнула кромешная тьма? Аид улыбается, скалясь, как акула, которая вот-вот тебя сожрет.
– Вовсе нет. – Он отворачивается, и взгляд его скользит по пейзажу перед нами. – Я видел и лучше. Поверь мне.
Лучше, чем это? Не уверена, что это возможно.
– Поверю, когда увижу.
– Я могу это устроить.
Это была угроза?
Я притворяюсь, что не слышала, поднимая взгляд все выше и выше, до одного огромного храма на вершине высочайшего пика. Прямо под ним в гору врезаны друг рядом с другом три лица. Зевс, Посейдон и Аид – три брата, победившие и заточившие титанов, что правили миром до них. Из открытого рта каждого льется водопад.
Вода, текущая изо рта Зевса, почти радужно белая и превращается в туманные облака, что, кружась, спускаются к горе, укрывая Олимп от глаз обитателей Верхнего мира. Воды Посейдона бирюзовые, как Карибское море на фотках, такие чистые, что даже отсюда я могу детально рассмотреть склон под ними.
А вода изо рта Аида…
Я наклоняюсь над обрывом.
– Твой водопад питает реку Стикс?
– Да.
– Вода черная.
Судя по тому, как изгибаются его губы, мне можно не уточнять, к чему я веду.
– В Нижнем мире она не черная.
– Правда? А какого цвета? Пожалуйста, скажи, что розовая.
Аид склоняется ближе, пристально глядя на меня:
– Скоро узнаешь, если не будешь осторожна.
Я скрываю дрожь, отворачиваясь и глядя вдаль.
Водопад Аида невысок, он превращается в реку, которая вроде как исчезает в недрах горы, но река Посейдона вьется по поверхности, разделяясь, чтобы течь вдоль каждого пика. Она проходит под прекрасными изогнутыми мостами, питая роскошную зелень, покрывающую горы, и исчезает, чтобы потом низринуться из резных статуй, стоящих ниже.
И все здесь вроде как… светится. Странно, что не слышно небесного хора. Олимп ошеломляюще идеален. Я внезапно чувствую себя маленькой. Незначительной.
«Я не должна быть здесь.
Я – последняя, кто должен быть здесь. Наверняка можно как-то выкрутиться».
– Я… – Я что? Сожалею? В ужасе? Страдаю от синдрома «не то место, не то время»?
Но я не успеваю подобрать правильные слова. Аид загораживает мне вид и говорит:
– У нас мало времени. Ты должна меня выслушать.
9
Я проглатываю то, что собиралась сказать дальше, и вверх по моему позвоночнику взбирается страх.
– Ла-адно, – выдавливаю я, пока мой взгляд мечется вокруг в поисках тех, кто, судя по всему, идет за нами.
Аид поднимает бровь, скорее всего, в ответ на мое немедленное согласие, но никак не комментирует.
– То, во что я нас втравил… важно.
Выборы нового правителя богов? Да, можно и так сказать, но у меня такое впечатление, что он не об этом.
– В смысле «важно»?
Он качает головой:
– Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Единственное, что тебе надо знать прямо сейчас: до конца Тигля…
Я, моргая, смотрю на него:
– До конца… Что?
Он на секунду ловит мой взгляд:
– Ты моя.
Мое горло немедленно сжимается, хотя глупое нутро решает встрепенуться. Я никогда не была чьей-то. И, несмотря на недавние события, у меня есть чувства к Буну. Нечего тут трепыхаться.
– Мы должны выступить единым фронтом, если ты хочешь победить. Поняла?
Я трясу головой.
– Я ничего не понимаю. Почему единым фронтом?
– Совсем скоро узнаешь. Но прежде чем сюда прибудут другие, я заключу с тобой сделку… Победи – и я сниму твое проклятие.
С тем же успехом он мог дать мне пощечину. Я отшатываюсь так быстро, что спотыкаюсь, и он хватает меня за руку, чтобы удержать в вертикальном положении. Он может это сделать? Я могу избавиться от проклятья?
Я все еще перевариваю это открытие, когда без единого звука прибывают остальные божества и их избранные поборники. Вот только что мы были одни. И через секунду – уже нет.
И они все таращатся на наши руки.
Вместо того чтобы отпустить меня, Аид делает шаг ближе и поворачивается так, что мы оба оказываемся лицом к лицу с новоприбывшими. У меня создается впечатление, что он смотрит всем остальным богам и богиням прямо в глаза, тогда как его собственные напоминают два кусочка льда.
Он бросает им вызов, чтобы они остановили его? Протестовали? Высказались?
Они ничего не делают.
Даже Зевс, несмотря на весь яростный блеск и треск. Впрочем, Аид бросил перчатку своему брату перед всем миром.
Гера стоит ближе всех к нам. Элегантно-величественная, многострадальная супруга Зевса одета в замысловато украшенную многослойную золотую броню поверх лавандового нижнего платья. Короткий взгляд по сторонам говорит мне, что все боги и богини теперь в доспехах, включая Зевса.
Смертный, стоящий возле Геры, выглядит самым молодым здесь. С угловатым подбородком, выставленным с показным высокомерием, которое, как мне кажется, скрывает страх. Он одет в пурпурный костюм и впечатляющее пальто, полы которого подметают землю. Золотые лавровые листья примостились в его шелковистых темных волосах.
Я оглядываюсь: разумеется, все смертные наряжены в шикарные одежды в цветах своих богов: зеленый, пурпур, бирюзовый и бордовый.
Какой цвет получила я?
Я опускаю взгляд, и во мне вспыхивает, а потом привычно гаснет раздражение. В то время как все остальные одеты с блеском, я все еще в джинсах и футболке. В очередной раз отличаюсь от остальных.
– Эй. – Я показываю жестом на себя и на других.
Аид смотрит на меня пустым, безразличным взглядом:
– Тебе и так нормально.
Кто-то поблизости щелкает пальцами, и вот я уже одета в черное, усыпанное блестками подобие платья из невесомой газовой ткани, оставляющее очень мало простора для воображения.
– Серьезно? – бурчу я себе под нос. – Ну ладно, как скажете.
Аид резко хмурит брови:
– Афродита. – Ее имя из его уст звучит как ругательство.
Богиня любви и красоты отвечает невозмутимой улыбкой, явно не обращая внимания на оттенок гнева в голосе Аида. Ее броня не украшена миленькими сердечками, как я отчасти ожидала: она выполнена из розового золота, и узоры на ней изображают людей, занимающихся… всяким.
Рядом с ней стоит очень высокая светловолосая смертная в атласном наряде винного цвета, с разрезом до бедра, демонстрирующим самые красивые ноги, какие я когда-либо видела, и даже она не настолько… обнажена.
Аид указывает обвиняющим перстом в мою сторону.
– Что? – Афродита невинно хлопает длинными ресницами. – Ты не слушал, я подумала помочь. Так намного лучше, ты так не считаешь? – Потом она склоняет голову набок. – А где твоя броня?
Аид засовывает руки в карманы – кажущийся обыденным жест, но вблизи это выглядит, как будто тигра взяли на поводок.
– Я надеваю броню, только когда собираюсь сражаться.
За спиной Афродиты кто-то вздрагивает – кажется, Дионис, – но богиня лишь выгибает брови дугой:
– Как скучно.
И вот тут до меня наконец доходит, во что одет Аид. Никаких больше джинсов и тяжелых ботинок. Я пробегаю взглядом сверху – от его сияющих черных волос с единственным белоснежным локоном, ниже – по строгому черному бархатному пиджаку с воротником-стойкой, с едва заметной вышивкой черной же нитью: одинокая бабочка на вороте и звезды по обшлагам и нижней кайме – и наконец до самого низа (я чуть не смеюсь) – до полированных черных туфель.
