Игры, в которые играют боги

– Боюсь, одному из нас здесь не место, – острю я. Мой язык всегда опережает мысли, когда я нервничаю.

«Не помогаешь, Лайра».

Но я не так уж и неправа. Что он делает возле этого храма?

Он ничего не говорит, стоит со скрещенными на груди руками, осматривая меня так же, как я его, только с напряжением, от которого в воздухе больше электричества, чем от молний Зевса.

Я знаю, что он видит: сомнительную девицу с короткими волосами цвета воронова крыла, узковатым лицом, острым подбородком и кошачьими глазами. Единственная моя гордость. Глубокого зеленого цвета, с темным внешним ободком и золотом в центре, обрамленные длинными черными ресницами. Может, ему ими похлопать? Вот только флирт не входит в число моих навыков, так что я отбрасываю эту мысль.

Он все еще пялится.

В нем есть некая энергия, которая с каждой секундой все больше натягивает мои нервы. Я чувствую покалывание по всему телу.

Молчание заполняет расстояние между нами так долго, что я повторно обдумываю вариант с побегом.

– Ты знаешь, кто я такой? – спрашивает он наконец. Его глубокий голос был бы ровным, если бы не резкий рык в самой глубине. Как спокойное шелковистое озеро, гладь которого омрачает бурление на дне.

Он вообще всерьез задает этот вопрос? Все знают, кто он такой.

– А должна?

«Великие преисподние, хватит нести дичь, Лайра».

Глаза бога чуть сужаются в ответ на мое легкомыслие. С лицом, будто отлитым из твердой стали, он делает два медленных длинных шага, вторгаясь в мое пространство.

– Ты знаешь, кто я такой?

Все внутри меня съеживается, как будто мое тело уже поняло, что я все равно мертва, и действует с опережением. У страха более чем знакомый вкус: металлический, как вкус крови. Или я просто язык прикусила.

Боги наказывали смертных за куда меньшее, чем я успела сделать и наговорить за сегодняшний вечер.

Все мое тело сотрясает дрожь. Милосердные боги.

– Аид. – Я сглатываю. – Ты – Аид.

Бог смерти и сам царь Нижнего мира.

И он не выглядит довольным.

4

Прекрасная, дразнящая Смерть

Еле заметная улыбка Аида становится снисходительной:

– Это было так сложно?

Это слишком… нарочито. Как будто он должен вести себя по-другому. Только это бессмыслица какая-то.

Но, видимо, богам здравый смысл иметь не обязательно.

Привлекать внимание любого из них – плохая идея. Эти капризные создания могут проклясть, а могут благословить в зависимости от настроения и того, куда дует ветер. Особенно этот бог.

– А теперь давай поговорим о том, что ты тут затеяла, – говорит Аид.

Я хмурюсь в замешательстве:

– Я думала, ты уже…

– Еще и учитывая, что сегодня начинается Тигель, – продолжает он разочарованно, как будто я и не заговорила.

Я вздыхаю:

– Ты ждешь извинений перед тем, как меня покарать, или что?

– Почти все упали бы передо мной на колени. Молили бы о милосердии.

Сейчас он играет со мной. Я – мышь. Он – кот. И я его ужин.

Я сглатываю твердый комок, пытаясь заставить сердце вернуться в глотку и дальше.

– Я наверняка и так и этак покойница. – Ну разумеется. Не будем еще больше унижаться в процессе моей безвременной кончины. – А падание на колени поможет?

Его серебристые глаза – не темные, как я сперва подумала, а будто ртутные – искрятся холодным весельем. Я сказала что-то смешное?

– Ты поэтому здесь? – спрашиваю я. – Из-за Тигля?

Аид никогда не участвует, и Зевс – вряд ли его любимый брат, так почему он в принципе сейчас у храма?

– У меня свои причины оказаться здесь сегодня.

Иными словами: «Не задавай богам вопросов, безрассудная смертная».

– Почему ты остановил меня? – Я бросаю взгляд на храм, совершенно забивая на тон Аида.

Вместо ответа тот постукивает большим пальцем по подбородку:

– Вопрос в том, что мне теперь с тобой делать?

Он что, наслаждается моим затруднением? Я никогда особо не думала о боге смерти – мне бы сперва смертность пережить, – но он начинает мне серьезно не нравиться. Если бы Бун вел себя примерно так же, я бы сто лет как его разлюбила.

– Я так понимаю, ты сейчас пошлешь меня в Нижний мир.

«Серьезно, Лайра, хватит болтать».

Аид протяжно хмыкает:

– Я могу поступить и хуже.

Как и в случае с Шансом, отступить – не вариант.

– О? – Я наклоняю голову, как будто впервые об этом слышу. – А говорят, ты творчески относишься к наказаниям.

– Я польщен. – Он отвешивает легкий издевательский поклон. – Я бы мог заставить тебя остаток вечности катить камень на гору, и никогда не добираться до вершины, и повторять это каждый день.

Это уже было с Сизифом сотни лет назад.

– Я уверена, что это придумал Зевс.

Губы Аида сжимаются в линию:

– Ты была там?

Я пожимаю плечами:

– В любом случае это похоже на отпуск. Мирный, безмятежный труд. Когда начинать?

Рано или поздно мой язык доведет меня до смерти – без шанса на перерождение.

Я жду, что окажусь в Нижнем мире в любую секунду или, быть может, у Аида в руке появится его знаменитый двузубец, которым он меня проткнет.

Но вместо этого бог качает головой:

– Я не буду тебя убивать. Пока.

Серьезно? А я ему верю?

Видимо, он замечает опаску в моих глазах, поскольку его челюсть каменеет, как будто он раздражается из-за того, что я сомневаюсь в его словах:

– Расслабься, звезда моя.

Я колеблюсь, услышав ласковое обращение. Оно явно ничего для него не значит. Аид не продолжает разговор немедленно, и я как-то тоже умудряюсь промолчать, внимательнее разглядывая бога, стоящего передо мной.

Он не совсем такой, как я ожидала. Ну, помимо очевидного мрачно-задумчивого типажа.

Дело в его одежде. На нем поношенные ботинки и джинсы, Элизия ради! Джинсы низко сидят на узких бедрах, к ним в пару небесно-голубая рубашка с закатанными рукавами, и загар на его предплечьях темнее, чем я ожидала от жителя Нижнего мира. Кто бы знал, что предплечья могут быть сексуальными?

Поверх рубашки Аид носит винтажные кожаные подтяжки, которые, наверное, пересекаются над лопатками, типа как ремни кобуры. Металлические кольца на подтяжках явно предназначены для чего-то, для чего он сейчас их просто не использует. Они для оружия? Или у него спина болит?

– Я прошел проверку? – лениво спрашивает Аид.

Я резко перевожу взгляд на его лицо:

– Ты выглядишь иначе, чем я думала.

Обе брови вздергиваются.

– А что ты ожидала? Сплошь черную одежду? Возможно, кожаный прикид?

Жар проносится вверх по моей шее. Вообще-то что-то вроде того.

– Не забудь про рога. И, возможно, хвост.

– Это другой бог смерти. – Он раздраженно фыркает, а потом бормочет что-то про отвратительные ожидания.

Видимо, имеется в виду соответствие этим ожиданиям. Странно, что у меня есть нечто общее с богом. Пусть я проклята, но хрена с два я позволю проклятью диктовать, кем мне надо быть.

– Твой дом в Нижнем мире – Эреб, – подчеркиваю я.

– И?

– Он называется… Погоди. – Я поднимаю руку. – Земля теней.

Кто-нибудь, заклейте мне рот скотчем.

Аид сует руки в карманы, небрежно расслабляясь, как будто хищник на поводке:

– Я всегда считал это название неоригинальным. Это же Нижний мир. Разумеется, там есть тени.

Похоже, этот разговор немножечко сходит с рельс.

– Наверное. – А потом я действительно обдумываю его слова, потому что мой мозг не может иначе. – Ну, фактически ты не бог теней и даже не богиня ночи. – Вот теперь меня понесло. – А если фигня про огонь и серу – правда, то, похоже, там должно быть неплохое освещение.

Его глаза вспыхивают, словно блики на отточенном лезвии.

Не могу понять, оскорбляет или удивляет его мое наблюдение.

К несчастью для нас обоих, у меня хорошее воображение – и куча бесценных комментариев:

– Если так подумать, у тебя проблема с восприятием.

– У меня проблема с восприятием, – повторяет Аид.

– Да, естественно. Смертные поверят тому, что им говорят, если не увидят это собственными глазами. Мне всегда говорили, что Аид окутан тьмой, пахнет огнем и покрыт татуировками, которые оживают по его воле.

Его взгляд скользит вниз по моему телу с такой взвешенной медлительностью, что давешний жар ползет выше по моей шее и переходит на щеки.

– Но все же это ты одета во все черное и носишь татуировки, звезда моя, – указывает Аид.

Я следую за его взглядом на мою облегающую черную водолазку и джинсы: я не во всем черном. Один рукав слегка задрался и обнажает бледную кожу запястья, откуда выглядывает чернильная татуировка. Две звезды. Третья звезда на втором запястье, а когда я свожу руки вместе, получается Пояс Ориона.

Одно из немногих моих воспоминаний до того, как меня забрали в Орден: я смотрела из окна спальни на то, как по небу движется Орион. Это созвездие – неизменная, закрепленная навеки отметина в ночи.

Так вот почему он уже дважды назвал меня звездой? Я натягиваю рукав пониже.

– Что ж…

Аид подходит ближе, оставив небрежность позы. Настолько близко, что я чувствую его запах – и именно тогда понимаю, что бог смерти пахнет самым темным, грешным и горьким шоколадом.

– Как тебя зовут? – спрашивает он.

Я определенно не хочу, чтобы бог знал мое имя.

– Феликс Аргос.

Аид не ловит меня на лжи. Просто смотрит оценивающим взглядом, как будто что-то обдумывает. Возможно – новое креативное наказание для меня.

– Что ж… – Я попугайничаю, повторяя его фразу, и бросаю взгляд на стену храма и спуск с горы. Выход так близко. Только до него не дотянуться: это как открытая дверца в птичьей клетке, снаружи которой сидит кошка. – Что теперь будет?

– Что ты имела в виду, говоря, что ты проклята?

Ох. Я не хочу говорить об этом. И пытаюсь юлить:

– А ты не знаешь?

– Расскажи, как будто не знаю.

– А если я не хочу?

Аид поднимает бровь, и я улавливаю смысл послания. Пытаясь не стискивать зубы, я отказываюсь думать о том, что Аид – второе существо, с которым я когда-либо делилась этой историей.

Сделав глубокий вдох, я торопливо говорю:

– Двадцать три года назад, когда я была у матери в утробе, они с моим отцом пришли сюда принести жертву и помолиться о благословении для родов. У нее отошли воды, а твой брат, похоже, оскорбился, ведь она осквернила его святилище. В качестве наказания он проклял ее ребенка – получается, меня, – чтобы никто никогда его не полюбил. Всё. Вот и сказке конец.

Взгляд Аида холодеет и становится таким расчетливым, что я делаю шаг назад.

– Он сделал тебя недостойной любви? – спрашивает бог, как будто не до конца верит мне.

Я резко киваю.

Это из-за проклятья родители отказались от меня. Они говорили, что из-за долга, но я-то знаю. Из-за него я оказалась в Ордене воров в три годика. Из-за него у меня нет преданных друзей. Из-за него Бун…

До сегодняшнего вечера я пыталась убедить себя в том, что могло быть и хуже. Я ведь могла пойти на корм кракену или получить змей вместо волос и каменные статуи в качестве друзей.

Но проклятье привело меня к этому моменту. К другому богу. А он еще хуже.

Этот бог явно считает мое проклятье интересным. Почему? Потому что меня проклял Зевс? Нынешний царь богов – козел. В этом мы с Аидом тоже согласны. Вопрос в другом: что он теперь будет со мной делать?

Аид машет мне рукой почти апатично:

– Можешь идти.

Могу…

Стоп… Что?!

5

Не спрашивай бога о причине

– Я могу… идти? Серьезно…

Аид медленно поднимает брови:

– Желаешь поспорить?

– Нет. – Никогда не смотри в зубы дареному коню… или дареной лазейке.

– Сюда, – говорит бог.

Он поворачивается к тропинке, которая ведет нас к другому спуску с горы. Видимо, мне стоит следовать за ним? Аид идет легким стелющимся шагом. Я сосредоточиваюсь на его ботинках, потому что таращиться на его спину – те кожаные полоски встречаются у него между лопаток – или на его идеальную задницу, если уж на то пошло, просто не вариант.

Я задерживаю дыхание; каждый сантиметр моей кожи пощипывает от неуютного ощущения, которое лишь растет, пока я тороплюсь за Аидом. Это вся эта тема с «сырой силой богов». Я говорю себе, что пощипывание только из-за этого.

Я не уверена, что верю самой себе.

Мы молчим, пока не показывается тротуар, идущий параллельно центральной улице. Вместе с толпами. Я останавливаюсь. Аид тоже – и оборачивается.

– Проблемы?

– Э-э… – Я таращусь за его спину, и он прослеживает мой взгляд. Еще метр – и все смогут увидеть нас вместе. Увидят меня… с богом гребаной смерти.

– Не волнуйся из-за них, – говорит Аид, как будто прочитав мои мысли. – Только ты видишь, кто я на самом деле такой. Все остальные видят обычного смертного мужчину.

Ясно. Шикарно. Разве что заложники, которые еще крутятся рядом, могут заметить меня со странным мужиком и начать задавать вопросы. Я смогу выкрутиться?

– Идем.

Кажется, не смогу.

Мы выходим на многолюдный тротуар, и я приостанавливаюсь. Мне попрощаться, прежде чем мы разойдемся… или еще что?

Я коротко салютую:

– Спасибо, что не покарал меня.

Я думаю, что все проблемы позади, когда поворачиваюсь, чтобы уйти, но Аид разворачивает меня к себе, крепко схватив за плечи. Внезапно я смотрю в глаза цвета расплавленного металла. Они мерцают, словно горящий уголь.

– Будь осторожнее со словами, звезда моя, – говорит он уже не таким ровным голосом, как раньше: сейчас это уже шелк-сырец. – Тебе не угадать, когда боги могут поднять брошенную тобой перчатку… В любой другой день я мог бы сделать это.

Струны нервов натягиваются так туго, что я могу лопнуть в любую секунду; адреналин в жилах такой горячий, что сжимается кожа. Но проблема не в этом. В этот момент я чувствую себя более… живой. Как будто каждая оставшаяся мне секунда бесценна, потому что секунды эти сочтены.

– Кара – это быстрая смерть, – шепчу я. – Есть вещи и похуже.

Глаза Аида вспыхивают, когда он исследует выражение моего лица, и я задерживаю дыхание в ожидании вспышки боли перед пустотой смерти. Так я себе это представляю.

Она не приходит.

Вместо этого его лицо меняется. Эта перемена настолько тонкая, настолько медленная, что сперва я даже не уверена, что вижу ее, но предупреждающее пламя становится… мягче. Совсем другим видом жара.

Аид поднимает руку, чтобы провести кончиком пальца от моего виска к челюсти; прикосновение к коже совсем легкое, опьяняющее меня. Бог смотрит на меня, а я таращусь на него и знаю, что должна отвести взгляд. Из нас двоих смертная я, так что это я должна ломаться, сдаваться, признавать поражение.

Не могу. Не буду.

– Ты права, звезда моя, – тихо рокочет он. Его взгляд спускается ниже и задерживается на моих губах. – Есть вещи и похуже.

Потом его взгляд в мгновение ока становится из пламенного ледяным. Аид внезапно выпрямляется, разворачивает меня и слегка подталкивает в толпу, как будто выпуская слишком мелкую рыбешку обратно в океан.

Каким-то образом, хотя все остальное во мне полностью отключилось, ноги умудряются унести меня прочь. Я отхожу на десяток метров, прежде чем он окликает меня:

– Не нарывайся на неприятности, Лайра Керес.

Я столбенею, но не оборачиваюсь. Это не то имя, которое я ему назвала.

Я бы с удовольствием поинтересовалась, откуда он его знает или зачем спрашивал, поскольку очевидно, что знал его заранее, но наконец во мне включается инстинкт самосохранения – хоть и поздновато, – а я уже почти ушла.

Так что я поднимаю руку в знак того, что слышала… и иду дальше, считая шаги так, будто они могут быть последними.

6

Горстка избранных

Присутствовать на ритуале открытия Тигля – хуже, чем скататься на прогулку по реке Стикс.

У Феликса срывает крышу. Я это знаю, потому что каждый раз, когда замечаю его в толпе, он скрежещет зубами и дико оглядывается. Как мило, что он появился наконец-то. У меня хотя бы получилось воссоединиться с остальными на городском конце моста, не попавшись ему на глаза.

Это простое крохотное чудо.

Бун и Шанс меня тоже не заметили. Я планирую продолжать в том же духе. Как только тут все начнется, я тихой сапой вернусь в логово. Не только затем, чтобы избежать различных столкновений, но и чтобы переварить все, что я пережила сегодня. Особенно встречу с конкретным богом.

Феликс кидает взгляд в моем направлении, и я пригибаюсь, пытаясь стать как можно меньше. Может, он и не знает, что я бросила свои обязанности, но сейчас не время выяснять. Когда он отворачивается, не заметив меня, я испускаю тихий вздох облегчения – и не могу слегка не улыбнуться про себя. Раздражение не очень-то идет неровным чертам лица Феликса.

Не то чтобы я могла его винить. Это рай для воров. Карманы так и просятся быть обчищенными, а у всех его заложников связаны руки, поскольку полночь уже миновала и празднество официально началось. Собравшиеся люди сбились в плотную толпу.

Такое ощущение, что сюда пришли все до одной живые души в радиусе полутора тысяч километров от Сан-Франциско – даже те, кто не поклоняется этому пантеону богов.

Если подумать, все логично.

Большинство смертных лично заинтересованы в назначении следующего царственного правителя олимпийских богов по нескольким причинам: это может быть бог или богиня, которых больше всех любят, ненавидят или боятся, – или определенный бог-покровитель (это мой случай). На других же избрание одного из богов оказывает более сильное влияние. Я так понимаю, многие фермеры хотят, чтобы победила Деметра, благословила их посевы и урожай. Солдаты предпочитают Ареса. Ученым и учителям нужна Афина. И так далее.

Любопытно даже смертным, которые поклоняются другим богам, ведь зрелище красочное. Или, возможно, им не нравится собственный бог с похожими или противоборствующими силами. Или, что куда проще, они элементарно не хотят оскорбить упомянутых богов.

Но как ни посмотри, а мир наблюдает с интересом.

И несмотря на это, все до единой ценности в безопасности.

Неудивительно, что мой старый наставник так издерган. Ни единого свиста. По крайней мере, из тех, какими общаются наши заложники, обсуждая потенциальную цель.

И так будет целый месяц.

Я покачиваюсь на носочках, разглядывая храм Зевса, а там не видно ничего, кроме обычных молний.

В этом храме смертные служители богов сжигают приношения, шепчут молитвы и проводят ритуалы, которые считают необходимыми. Поскольку это случается всего лишь раз в сотню лет, держу пари, что их выдумывают на ходу.

Не то чтобы отсюда я могла хоть что-нибудь разглядеть. В храмах запрещены записывающие устройства (еще один эдикт богов). Но это значит, что я застряла вместе с миллионами людей, пялящихся на здание с белыми колоннами на вершине горы на той стороне моста так, как будто оно может внезапно превратиться в дракона и извергнуть пламя.

Пока все, что было, – это одинокое облако белого дыма, вознесшегося к небу, возможно, от жертвоприношения.

Люди заполонили улицу вдоль залива до границ самого города, задним рядам приходится втискиваться между домами. Там стою и я.

Остальные заложники разбились по группкам, обсуждая, выберет ли Гермес вора. Такое случалось и раньше. После первого круга усмешек и взглядов в мою сторону меня снова игнорируют, и это хорошо для моего плана побега.

Несколько человек вокруг пялятся в телефоны, смотря разные варианты «прямых трансляций», где еще больше людей по всему земному шару стоят на улицах в других городах, глядя на различные храмы этих богов. Там и сям я ловлю пару комментариев, но пока никто не сообщает ничего нового.

– Легенды гласят, что боги и богини так устали от Зевса в качестве царя, что стали сражаться меж собой за право его свергнуть, что привело к Анаксианским войнам, – говорит ведущий новостей из девайса рядом со мной. – Все стало настолько скверно, что они изуродовали чудеса, сбив с ног Колосса Родосского и превратив сотни воинов в терракоту.

Я фыркаю от смеха. Очевидно, это разозлило совершенно другой пантеон богов.

Ведущий продолжает:

– Они уничтожали города вроде Атлантиды и Помпей, а в итоге обрушили собственный дом, Олимп, который позже восстановили.

Все знают эту историю. После этого боги заключили пакт о том, что больше никогда не будут сражаться друг с другом, и тогда создан был Тигель – состязание, в котором они позволяли нам, смертным, выяснять отношения от их имени.

По толпе вокруг меня проносится аханье.

– Зевс! – кричит кто-то. – Зевс выбирает!

– Где? – громко спрашивает еще пара человек.

После этого голоса поднимаются пестрой звуковой волной. Я подбираюсь ближе к мужчине слева от меня, который с жадным интересом смотрит в свой телефон.

И мне видно, как у простого храма, который я не опознаю, расположенного непонятно где, с ясного синего неба срывается огромная молния и поражает его с таким грохотом, что кажется, будто содрогается сама земля. И раздается оглушительный глубокий голос – возможно, из самого строения, потому что я нигде не вижу бога:

– Я Зевс, первый царь богов, бог небес, грома и молнии, бог погоды, закона и порядка, правления, судьбы и предназначения.

Я закатываю глаза. Судьба и предназначение – это одно и то же. Разве нет? Напыщенный болван.

И кстати, надо говорить «царь олимпийских богов». Но все боги в моем пантеоне настолько эгоистичны, что претендуют на все целиком. Ну что же, пусть будет царь богов.

– И ныне, в первый день Тигля, я буду выбирать первым.

Бог делает паузу, как будто ждет аплодисментов. Учитывая, что мы все толком не знаем, как это работает и что означает, и, я так понимаю, толпам, собравшимся вокруг того храма, сейчас плохо слышно из-за звона в ушах после грома, все они хранят молчание и внимают.

– Я выбираю…

7

Прочь с дороги

Тишина как будто выползает из видео и повисает над нами, пока мы вместе стоим и смотрим, затаив дыхание от любопытства, и никто не смеет даже кашлянуть. Кого он выберет?

Бьет еще один разряд молнии, на этот раз возле храма, на самом верху лестницы, между двумя колоннами главного входа. Несколько человек вскрикивает от грохота. И там, где ударила молния, из ниоткуда появляется явно ничего не понимающий человек.

Голос Зевса гремит вновь:

– Сэмюэл Себина.

Я таращусь в телефон. Избранный Зевсом смертный оказался еще выше и мускулистее Буна, с черной как смоль кожей и короткими черными волосами. Он явно оглушен и может только озираться вокруг. И пропадает так же быстро, как появился. Кто знает куда?

Снова поднимается крик.

– Гера! – орет кто-то. – Гера выбирает!

Люди смотрят, не поднимая головы от телефонов.

– Я Гера, богиня брака, женщин и звезд на небесах. – Из ближайшего телефона я слышу сладострастный женский голос, скорее подходящий Афродите: он раздается из одного из храмов Геры, тоже находящегося непонятно где. – Я выбираю…

Остального я не слышу, потому что справа ко мне проталкивается Шанс. Внутри зудящей волной поднимается тревога. Опять позорище, наказание или привлечение внимания Феликса к тому, что я оставила свой пост, – все это вполне может случиться, если он меня найдет. Пора убираться отсюда.

Я ныряю вбок, в узкий переулок между зданиями. Когда я оглядываюсь, Шанс тянет шею. Да. Он определенно ищет меня. Я провожу пару маневров уклонения, но наконец сворачиваю за угол и почти врезаюсь в широкую мужскую грудь.

– Эй, эй, эй! – восклицает Бун преувеличенно веселым голосом. – Помедленнее, Лайра-Лу… – Он так внезапно обрывает прозвище, которое сам дал мне в детстве, что оно режет уши.

«О боги. Он знает. Про Шанса. Про мою влюбленность. Про все».

Не то чтобы я удивлена.

– Ты снова напевала, – замечает он с ухмылкой. – Я думал, Феликс вытравил это из тебя.

Я прижимаю руку к губам, как будто могу загнать звуки обратно. Эта привычка появилась у меня, когда я была еще маленькой заложницей. Я даже не заметила, как снова начала мычать что-то. Но дни моего обучения давно закончились, так что, видимо, привычка вернулась.

– Прости, – бормочу я и протискиваюсь мимо него.

Бун сдвигается, перекрывая мне путь:

– Куда это ты так торопишься?

Я абсолютно уверена, что за всю историю нашего знакомства он никогда не удосуживался спрашивать меня о подобном. Я сдаю назад и заставляю себя посмотреть ему в глаза. Темно-карие глаза. Мне они всегда нравились.

Тут остается только истерически хихикать. Столько лет ожидания, что он обратит на меня внимание, – и он выбрал сегодняшний вечер. Единственный раз, когда я этого не хочу. Я бросаю взгляд назад, но не вижу Шанса. Пока.