Частный детектив

– Итак, в анкете вы упомянули о «голосах» и визуальных артефактах, – начал он, перебирая записи. Голос – бархатный, но с металлическим отзвуком, очевидно заученные фразы повторялись им тысячу раз. – Расскажите подробнее. Когда это началось?

Я сглотнул, пытаясь ухватить нить мысли сквозь шепот, который тут же отозвался в висках, будто малеак услышал свое имя.

– После того, как начал копаться в архивах… – принялся говорить я, но врач поднял ладонь, останавливая.

– В архивах? Не спешите. Давайте всё по порядку. Первый случай. Конкретные обстоятельства.

– Лазил по старым архивным файлам. Громкие щелчки клавиатуры. Сначала думал – помехи в наушниках. Потом слова. Неразборчивые. Как эхо из пустоты. А потом – тени. Не люди, нет. Сгустки, которые тают, если повернуть голову. А ещё сны. Сюжетные, с продолжениями, с цветными картинками. Я будто попадал в иную реальность и жил там. Бывало со мной такое: ложусь спать, и снится полный бред, но во сне никаких вопросов – это моя реальность. А потом начинал просыпаться и не помнил в первый момент, где я, и буквально хватал ртом воздух, будто только что вылез из Матрицы. Вот вчера тоже был сон: я жил в городе, где у каждого человека, и у меня в том числе, в организм вживлены разные технические устройства. Чипы, местами – проводочки вместо нервов. У многих электронные глаза и уши. Искусственные части тела – руки, ноги. При необходимости – подключение мозга в глобальной информационной сети и хранилищам данных. Но изготовлены так, что лучше естественных. Как у роботов, только к живым людям приделаны. Кошмар, одним словом.

Психиатр что-то записывал в блокнот, время от времени кивая. Его ручка скрипела в такт маятнику. Интересно, почему он не использует диктофон? Или использует, только незаметно, а это так, показуха для меня. Зачем?

– Алкоголь? Препараты для концентрации? Какие-нибудь вещества употребляли? – спросил врач.

– Кофе, Ярослав Евгеньевич. Только кофе. Не больше одного стакана в день. Иногда на ночь немного виски.

– Фильмы? Книги? Чем увлекаетесь?

– Нонфикшен, детективы, фантастика, – кратко пояснил я.

– Голова часто болит?

– Временами, – признался я. – Бывает, болит так, что мир перед глазами плывёт.

– Сон?

– Прерывистый. Часа по три-четыре. Просыпаюсь, потом опять засыпаю. И так пару-тройку раз за ночь. В общей сложности часов восемь сна.

Он хмыкнул, будто услышал ожидаемое, и откинулся на спинку кресла, сложив пальцы домиком.

– Видите ли… Галлюцинации, псевдогаллюцинации иногда бывают из-за плохого сна. Добавьте стресс от вашей работы. – Он подчеркнул последнее слово. – Вы упомянули расследование. Навазчивые идеи могут быть проекцией внутреннего конфликта. Страх обрести то, что ищете.

– Ярослав Евгеньевич, это у меня что… психический сбой? Расстройство? – я сжал подлокотники, чувствуя, как подушечки пальцев впиваются в кожу. Шепот нарастал, сливаясь со скрипом пера в блокноте.

– Возможно не всё так запущенно. – Неопредёленно согласился врач и достал карманный фонарик. – Но давайте проверим. – Следите за светом. Не двигайте головой.

Луч метнулся влево и вправо, выжигая пятна в глазах. Врач следил за зрачками, его лицо превратилось в безликую маску на тёмном фоне.

– Реакция в норме, – пробормотал он, убирая фонарь. – Но я всё-таки рекомендую МРТ, чтобы исключить органические поражения. И… – он сделал паузу, выбирая слова, – временно отстраниться от триггеров. Перестать рыть там, где земля шевелится.

Я замер. Его совет звучал слишком уж в унисон с тем, что твердила Кристина. Слишком… удобно, что ли.

– Ярослав Евгеньевич, а если это не галлюцинации? – вырвалось у меня. – Если где-то там оно всё настоящее?

Психиатр медленно снял очки и протер линзы кусочком замши. Его глаза, теперь без увеличительных стекол, показались чужими – плоскими, как у куклы и какими-то маленькими.

– Видите ли, реальность – концепция гибкая, – глубокомысленно произнес доктор, и уголки его губ дрогнули в подобии улыбки. – Но для вашего же блага: то, что вы слышите, не существует вне вашей головы. Когда вы последний раз мечтали или просто что-то себе представляли? Вероятно, совсем недавно. Мы проводим в грёзах значительную часть жизни, и это не праздное занятие. Воображение – это не просто способность придумывать сказки. Это сложный когнитивный инструмент, который, как выясняется, имеет несколько специализаций. Примите это – и симптомы отступят. Поменьше смотрите фантастических фильмов и старайтесь отпускать своё воображение. Иначе… – Он развел руками, и тень от жеста скользнула по «Крику» на стене, будто картина вобрала в себя угрозу. – Иначе мы будем чаще встречаться.

Я далеко не всё понял из объяснений врача. Что значит – «отпускать воображение»? Он выписал рецепт на легкие седативное лекарство, посоветовал больше ходить пешком, чаще бывать на свежем воздухе, пить теплое молоко и слушать Моцарта перед сном, но когда я вышел в коридор, шепот не стих. Напротив – он звенел в такт шагам, будто смеялся. Или торжествовал.

А может, врач и солгал. Может, он и сам что-то такое слышал и видел.

Я пришёл домой уже поздно. Слегка поужинал, привел себя в порядок и бросился на квадратную кушетку, которую называл кроватью. Почти сразу провалился в сон.

Глава 4

Кристна пришла на другой день только к обеду. Она была на удивление бодра, весела и неприятно оптимистична. Зато я был вялый и невыспавшийся.

– Я что-нибудь пропустила?

– Да как тебе сказать. Утром приходила молодая девушка. Одета как готическая принцесса, с виду – неформалка. Просила тайно выяснить, не изменяет ли ей её парень. Это она так его назвала – парень.

– А он изменяет? – без особого интереса спросила Кристина. Она ела мороженое, такое, как продавали у нас внизу.

– Понятия не имею.

– Она что, сильно его старше?

– Нет. Не похоже. Скорее – наоборот.

– Оба совершеннолетние?

– Вполне.

– И что ты?

– Ну как что, договор с ней заключил. Она даже задаток перевела. Я уже кое-что узнал. Проверил в соцсетях контакты того парня, ничего подозрительного не заметил. Завтра буду знать больше. Надеюсь, всё выяснится с достаточной определённостью. На вид дело стандартное, ничего особенного. Но вообще…

– Но тебя что-то там смущает?

– Понимаешь, она же неформалка. А существуют две главные категории неформалов. Первая – это те, кто выглядит строго и по-офисному, в рамках дресс-кода, но при этом увлекаются чем-то неожиданным и странным. Представьте себе офисного парня из отдела закупок, который на выходных организует ролевую встречу с элементами фурсьюта1 и всегда готов обсудить новую главу очередной манги. Вторая категория – те, кто выглядят экстравагантно и альтернативно, но на самом деле живут самой обычной жизнью. Например, девушка со старославянским именем Благослава, одетая как ведьма Моргана, спрашивает, смотрел ли я свежий выпуск «Модного приговора» и не хочу ли сходить на бадминтон.

– И какое тебе до них дело? Пусть живут, как хотят. У тебя что, – усмехнулась Кристина, – были на примете такие «готические принцессы»?

– Встречались. Иногда их называли – «готёлками», то бишь – «готическими тёлками». Вообще-то я одиночка по натуре. Люблю быть один.

– Одиночество часто вредно и опасно. Оно увлекает. Развивается зависимость. Стоит только однажды увидеть, насколько это спокойно, и ты больше никогда не захочешь иметь дело с людьми. А тебе с ними работать, не забывай.

– Я и не забываю. Но мне с ними работать, а не сближаться, – парировал я, поправляя волосы. – Это как изучать пингвинов в Антарктике. Можно восхищаться их харизмой и наблюдать за повадками, но совсем необязательно нырять в ледяную воду и ковылять в их колонию.

– Иногда в Антарктике приходится и нырять, и ковылять. Но пингвины не спрашивают, почему ты в чёрном, если не собираешься на похороны. – Кристина приподняла бровь, крутя в пальцах бумажную салфетку. – А люди поинтересоваться твоей личностью могут заинтересоваться. Особенно те, что в косплейных костюмах.

– Вот поэтому-то, – усмехнулся я, доставая из кармана смартфон с закладками, – я и записываю их мотивации. Страхи, увлечения, маршруты от офиса до клубов. Круг знакомых. Знаешь, что объединяет всех неформалов?

– Жажда стать замеченными? – Кристина доела своё мороженое и тщательно вытирала рот и руки бумажными салфетками.

– Не только. Боязнь быть настоящими. Офисный киберпанк боится, что коллеги догадаются о его косплее. Готическая принцесса опасается, что кто-то узнает, как она ревёт над мелодрамами в пятницу вечером. Все играют роли и прячутся. И чем ярче костюм – тем толще броня.

– А ты? – она наклонилась, и в её взгляде мелькнул тот самый опасный интерес, из-за которого мы с ней вообще разговаривали. – Ты в какой роли? Наблюдателя?

– Ну, я. Я вне системы. Как вирус в компьютерном коде. Не персонаж, а пробел, который все обычно пропускают.

– Пробелы, – заметила Кристина, – тоже нужны, чтобы предложение читалось. Без них – никак. Но однажды кто-то захочет тебя заменить. Или дописать. Скажи, когда надоест быть пробелом.

Она встала, оставив на столе мятые салфетки, которыми вытерла рот.

На следующий день с самого утра и до позднего вечера я следил за парнем той девушки, с которой накануне заключил договор.

Проснулся в шесть от звука будильника. Кофеварка хрипела, как старый паровоз, а я листал досье: Заказчик – девушка, подозревает, что её парень, готический неформал с погремухой «Корникс», вроде бы связан с чем-то тёмным. Договор подписан вчера, сумма солидная. В графе «Особые приметы»: черные волосы до плеч, кожаная куртка с заклёпками, серебряный крест на шее, цепь на джинсах. И главное – «следите, куда он ходит, когда я не вижу».

08:00 – уже сидел в машине напротив его дома – старой кирпичной пятиэтажки с граффити «Цой жив!» на стене. Дождь стучал по крыше, радио бубнило что-то о штормовом предупреждении. В семь сорок пять объект вышел: высокий, худой, шагал так, будто тротуар ему лично должен деньги. Куртка, крест, чёрные ногти – всё совпало. В руках – потрёпанный портфель.

10:00 – Первая остановка – кладбище. Неожиданно, но логично. Шёл за ним, притворяясь скорбящим родственником с букетом цветов (купил у входа за двойную цену). Объект остановился у могилы с надписью «Кожухова Агния Тарасовна 1998—2020», положил на камень чёрную розу, простоял минут пять, при этом что-то шептал. Вынул блокнот, что-то записал или нарисовал. Может, шифр? Или стихи?

11:00 – Потом объект направился в кафе «Чёрный Котёнок». Там заказал эспрессо и пирожки. У окна рисовал в блокноте. Через стекло удалось разглядеть: эскизы крыльев, черепов, лицо девушки… Заказщицы? Нет, другая. Хорошо рисует, кстати. Профессионально. На руке у него свежий шрам, будто от ожога.

12:00 – В полдень объект зашёл в антикварный магазин. Я прикинулся любителем старых книг, слышал, как он торгуется за кинжал XVII века. Продавец отказал: «Это фиксированная цена, дешевле не продам». На этом «Корникс» ушёл.

13:00 – Самое необычное – визит в офис «Новой стражи», местного частного охранного предприятия. Туда вход только по пропускам. Объект показал что-то охраннику – и прошёл. Я остался снаружи, гадая: то ли он свой среди стражей, то ли шпион. А может, он там работает?

22:00 – К вечеру объект вернулся домой.

Я отправил заказчице такой отчёт: «С 8 до 22 следил за объектом. Подозрений в измене нет. Посещал могилу некоей Кожуховой Агнии Тарасовны. Большую часть дня провёл в офисе „Новой стражи“. Возможны связи с полулегальными группами. Рекомендую осторожность».

Ответ пришёл через несколько минут:

«Спасибо. Кожухова Агния Тарасовна – его сестра. Она умерла от лейкоза. В офисе „Новой стражи“ он работает системным администратором и вообще – айтишником. Постарайтесь как-то подсмотреть, что он делает в этом офисе и кто приходит к нему домой».

Дождь перестал. Я допил разогретый кофе, думая, что готические неформалы тоже носят в себе не только тайны, но и боль. А мне, как всегда, платят за то, чтобы я в это не верил.

Ночью удалось поставить микрокамеру на лестнице, напротив квартиры «Корникса». Вторую камеру я умудрился закрепить в коре дерева напротив входа в офис. Уже утром напросился внутрь, где сказал, что мои знакомые говорили, что здесь ищут компьютерщика. В «Новой страже» очень удивились, сказали, что у них и так есть прекрасный айтишник. Потом долго расспрашивали, кто такие эти мои знакомые, и вообще, какое им до них дело. Удалось раздобыть список работников этого офиса.

Через сутки просмотрел записи с камер. Тоже ничего особенного.

Так или почти так я следил в течение недели. Парень жил один, к нему никто не приходил, кроме той самой девушки, что сделала мне заказ. В офис тоже никто посторонний не появлялся. Только сотрудники.

Обо всём об этом я подробно написал заказчице. Та перевела недостающую сумму и, по-моему, осталась довольна, даже видеозаписи смотреть отказалась. Ну, что, нормально. Я тоже вполне удовлетворен, а этот договор – закрыл.

Зато после всего этого пришлось сходил на рекомендованную врачом МРТ, куда записался ещё раньше. Когда мне предложили сделать магнитно-резонансную томографию головы, я представил себе всё: от опухоли до загадочных аномалий, о которых читал в статьях. Я уже почти убедил себя, что за моим случаем стоит что-то серьёзное.

Но реальность оказалась куда прозаичнее, хотя и не лишенной странного напряжения.

Медсестра встретила меня у дверей кабинета с улыбкой, которая, казалось, говорила: «Не ты первый». Я сложил в шкафчик ремень и забытые в кармане скрепки, будто готовился к ритуалу очищения.

– А телефон? – спросил я, но медсестра покачала головой:

– Всё равно он там сдохнет.

Я кивнул, хотя внутри что-то зашевелилось – остаться на полчаса без контакта с миром вдруг показалось пугающим.

– Раздевайтесь полностью, бельё тоже снимайте, – велела медсестра.

Сама процедура оказалась довольно забавной. Стол аппарата напомнил узкую лавку из старого поезда.

– Ложитесь головой к кольцу, – скомандовал врач из-за перегородки.

Когда я устроился, ко лбу прижали мягкие валики, а сверху положили что-то вроде пластиковой решетки. «Главное – не двигаться», – повторяли мне, как мантру. Потом стол въехал в тоннель, и я оказался в тесной трубе, словно в животе механического кита.

Первые минуты тишины я разглядывал какую-то черную точку напротив лица. Но внезапно аппарат ожил – и всё пошло по-другому. Звуки напоминали то ритмичный стук отбойного молотка, то визг тормозов метро, то сигналы инопланетного разума. Каждая серия начиналась с предупреждающего «тиканья», как будто аппарат заводил мотор. Я пытался угадать ритм: вот сейчас будет как в треке Daft Punk, а вот это – саундтрек к «Матрице». Иногда шум стихал, и тогда я слышал собственное дыхание.

Мысли лезли как назойливые мухи: «А если чихну?», «А что, если аппарат сломается?», «А вдруг у меня что-то найдут?». Но потом включился рациональный режим: «Ты же взрослый человек, это всего лишь магнит, хоть и сильный». Я начал считать удары аппарата, представляя, как волны рисуют карту моего мозга. В какой-то момент тело онемело от неподвижности, но двигаться было нельзя – пришлось медитировать на точку над переносицей.

Когда стол выехал наружу, я глубоко вздохнул.

– Всё. Готово, – объявила медсестра, помогая встать.

Ноги затекли, в висках стучали воспоминания звуков аппарата. Зато где-то внутри горела странная гордость: выдержал, не подвел. На прощание я посмотрел на аппарат – огромный и белый, но уже не такой пугающий.

– Спасибо, – пробормотал я медсестре.

Через пару дней мне сообщили, что патологий нет. Ничего для себя интересного врач не обнаружил. Снимки чистые, мозг в норме, никаких опухолей, кист или следов инсульта. Казалось бы, надо радоваться, но первым чувством стала растерянность. Всё это время я искал причину, а её просто не оказалось. Как будто моё тело подшутило надо мной, заставив пройти через ад сомнений.

Теперь, оглядываясь назад, понимаю: МРТ стала не столько медицинской процедурой, сколько зеркалом для моих страхов. Я так боялся услышать что-то плохое, что не заметил, как стал накручивать себя.

Потом всё это ушло, и можно было плотнее заняться работой.

Работа… Никогда не устану повторять, что работа частного сыщика увлекательна только в фильмах, сериалах и в детективных романах. На самом деле она скучна, нудна и жутко утомительна. Временами тяжела и опасна своей малоподвижностью. Затекает спина, устаёт поясница, плющится задница. Большинство дней я провожу, сидя в машине с холодным кофе в руках, наблюдая за окнами чужих квартир или отсчитывая часы на парковке у офиса, где муж-изменник якобы «задерживается на работе». Клиенты хотят доказательств, а не романтики погонь и разгадывания шифров.

Вот и сейчас – пятый час торчал в этой прокуренной «Ниве», которую брал в аренду, чтобы не светить свой номер. Под сиденьем крошки от чьих-то бутербродов, кондиционер хрипел, как астматик, а кофе в стаканчике уже напоминало помои. Но зато видел третье окно слева – кабинет моего «объекта», Николай Михалыча. По заказчице, он там должен был вкалывать до ночи, а по факту уже трижды выходил курить с рыжей из бухгалтерии. И оба смеялись так, будто ловили невидимые купюры из воздуха.

Снимал их на телефон – заказчицы любят видео, – а сам думал: вот оно, счастье. Не погоня по крышам, а тупое слипание глаз от яркого экрана и желание выругаться, когда спина начинает ныть. Через полчаса они, конечно, уедут в её квартиру на другом конце города, а мне придётся тащиться за ними, рискуя попасть в пробку. Потом ещё час сидеть под её окнами, ждать, пока погаснет свет, и фиксировать время. Потом провожать объект до дома, где он примется рассказывать своей жене всякие небылицы.

Романтика? Да ну. Завтра утром заказчица расплачется у меня в кабинете и спросит: «А может, это просто коллега?», а я покажу ей видео, где её Николай Михалыч целует рыжую в шею за углом. И всё. Никаких вам злодеев с пистолетами, никаких расшифрованных писем кровью. Просто есть люди, которые обманывают, и другие люди, которые платят за разоблачение.

А я между ними – тот самый холодный кофе. Необходимый, но невкусный. И да, кстати, если вдруг решите стать сыщиком – купите себе подушку под поясницу. Или два термоса. Второй – для нервов.

Но иногда случаются исключения.

Никогда не забуду ту историю. Мне в тот раз предстояло отработать по затянувшемуся делу опять-таки о супружеской измене – главной хлебной ниве нашего бизнеса. Обычная ситуация: жена подозревала надоевшего мужа и собирала доказательный материал для развода. Требовала всё новых и новых фактов. Только вот фактов-то как раз и не было. Этот муж вёл удручающе однообразную жизнь верного унылого семьянина, и никакими весёлыми похождениями не радовал.

В тот день я три часа кряду смотрел, как старушка из подъезда подозреваемого кормила голубей и уличных кошек, а какой-то пенсионер на балконе методично переставлял горшки с цветами. Временами приезжали курьеры и разносчики продуктов. Ничего подозрительного, только скука, пробирающая до костей. Ветер за окном машины внезапно показался холоднее, чем я рассчитывал. Собирался уже сворачивать наблюдение, когда телефон задрожал в кармане. Звонила Кристина. Взглянул на часы: «20:47». Где-то в городе зажигались огни, а мне предстояло говорить со своей партнёршей по бизнесу.

– Привет. Ты сейчас где?

– Сижу в наблюдении. По делу о неверном муже.

– Не буду мешать. Позвони, когда освободишься.

Потом оказалось, что Кристина куда-то задевала свои ключи от офиса и никак не могла запереть дверь. Думала, я помогу. В результате сама нашла, в собственном кармане.

А тогда дни сливались в монотонную череду наблюдений. Каждый вечер некто Алексей Лопатин, подозреваемый муж, аккуратно покидал офис в 18:00, заезжал в магазин за продуктами и возвращался домой. Ни баров, ни подозрительных звонков, ни встреч на стороне. Даже его переписка светилась скукой: обсуждение штор для гостиной и выбор сорта кофе.

Но чем чище казалось досье, тем сильнее зудело под лопаткой: слишком всё идеально. В нашем деле безупречность – первый симптом опасности и вранья.

Решил копнуть глубже. Взялся за прошлое этого Лопатина. Оказалось, он не так давно работал в полузакрытом учреждении, связанном с криптографией. Уволился тихо, без скандалов. Любопытно.

Потом я заметил интересную деталь: каждую среду он заходил в старый букинистический на Арбате. Магазин, походил на лабиринт из пыльных стеллажей забитых книжками. Зашел следом. Лопатин исчез в подсобке, а через минуту вышел с потрепанным томиком Бродского в руке. Но когда я позже заглянул в ту же комнату, там не нашлось ни одной книги. Там стоял стол с компьютером и сидел старик со шрамом на виске, похожий на пенсионера-бухгалтера. Пришлось пробормотать извинения и свалить.

К следующей среде я уже подготовился. Спрятал камеру в пряжке ремня. Обмен без слов. Продавец, тот самый седой мужчина со шрамом, даже не поднял глаз. Лопатин на этот раз не взял, а оставил Бродского, но сейчас я успел заметить: под обложкой – открытка.

Продавца из книжного я выследил до обшарпанной хрущёвки на окраине. Седой мужчина с шрамом – бывший инженер-электронщик, уволенный из того же НИИ, что и Лопатин, после «несчастного случая» с утечкой данных. Его электронная почта взломалась удивительно легко для человека с такой биографией: переписка с номерами-призраками, координаты заброшенных ангаров и… регулярные переводы на счёт в арабском банке.

Но главной находкой стала маленькая деталь. В книгах, которые Лопатин забирал каждую среду, оказались открытка со столбиками восьмизначных чисел. «Как у Штирлица» – подумал я тогда. Сначала меня удивило – двадцать первый век, интернет, разные телекоммуникации, а у этих шпионов связь бумажкой через букиниста. Как в тридцатых годах прошлого века. Но потом подумалось: наверное, кому-то так спокойнее и выглядит вернее. Интернет штука ненадёжная, вечно его взламывают и сообщения перехватывают. А тут – никаких следов, если бумажки вовремя уничтожать.

Тем временем Лопатин что-то заметил и стал нервничать. В его скучной рутине появились сбои: как-то он трижды объехал квартал, прежде чем зайти домой, в другой раз наорал, разговаривая с женой. Она звонила всё чаще, голос метался между яростью и страхом:

– Он принёс вчера розы. Не красные, а чёрные. Чёрные! Говорит, новый сорт. Вы что-нибудь нашли? Чёрные розы!

В очередную среду я пришёл в магазин пораньше. Спрятался в промежутке между стеллажей с какими-то коробками, камера записывала каждое движение. Продавец, как всегда, копался в ящике под кассой. Когда Лопатин протянул руку за Бродским, я нажал тревожную кнопку в кармане – сигнал для Кристины, с которой мы договорились. Снаружи завыла сирена. Сама Кристина в это время должна была бегать вокруг машины, голосить и размахивать руками. Продавец дёрнулся, книга упала, конверт выскользнул между страниц.

Пока продавец вместе с Лопатиным смотрел в окно и проверял, что там за шум, я быстро сфоткал содержимое открытки. Потом уже в своем кабинете разглядывал изображение. Фото крупным планом: четвертушка листа, покрытая столбиками восьмизначных чисел распечатанных на лазерном принтере. Шифр? Сердце застучало чаще – это явно не супружеская измена. Похоже на шпионаж, где ставки будут повыше бракоразводных войн.

Звонок. Жена Лопатина, её голос дрожал:

– Вы что-нибудь нашли?

– Пока нет, – солгал я, глядя на изображение с шифром. – Ответы скоро будут. Но знаете, по-моему, он не виноват в супружеской измене.

– Ведите наблюдение. Ваше время оплачивается.

Так. На подобные случаи у меня имелись вполне конкретные инструкции. Как-то раз со мной встретился вежливый господин с обычным незапоминающимся лицом. Он доходчиво объяснил, что и как устроено в это жизни, после чего рекомендовал сотрудничать, если на то возникнет необходимость. Этот гражданин оставил свою визитку (номер телефона и имя-отчество) и убедительно попросил в случае подозрения на какие-то особенные обстоятельства позвонить. Если ничего не путаю, сейчас именно такой случай.

Закон есть закон. Позвонил.

– Добрый день, – сказал я в трубку. – Александра Николаевича будьте любезны. Александр Николаевич? Здравствуйте. Это, частный детектив… да, он самый. Тут что-то странное обнаружилось, но вы разберётесь… Есть факты, да. Фото документа… Столбики цифр.

На другой день я из рук в руки передал фотку самому «Александру Николаевичу» или кто он там. За то время, что мы не виделись, он совершенно не изменился. Он велел стереть все материалы по Лопатину, от дела отказаться, больше туда не лезть и никому об этом не говорить. Ну, что. Баба с возу, кобыле легче.

Через пару дней утром в дверь офиса постучали. На пороге стояла жена Лопатина в плаще цвета мокрого асфальта. Со времён нашей последней встречи она вся как-то похудела, осунулась и даже постарела.