Биоробот. Пьесы

ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Мне нравится Малахов.

ДЯДЯ СЛАВА: А у меня на него не стоит.

ТАНЯ: Считать! Считать не забывай!

ВОЛОДЯ: Семьдесят восемь. Девяносто шесть.

ТАНЯ: Десять тысяч девятьсот двадцать один. Пятнадцать тысяч восемьсот семьдесят семь.

ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА (нарочито громко): Чёрт побери, и куда же закатилась эта проклятая серёжка!?

ДЯДЯ СЛАВА: Ты в образе? А-а, понятно… (Тоже громко) Да уж, не вовремя она потерялась. Я как раз хотел сфотографировать тебя в этих серьгах.

ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Им цена – три копейки. Но они дороги мне как память. Я купила их в путешествии по «Золотому кольцу».

ДЯДЯ СЛАВА: «Золотое кольцо» – как здорово, как патриотично! А не съездить ли нам туда снова? Всей семьёй! В смысле – ты, я и дети.

ТАНЯ: Ты уже? Ты внутри? А знаешь, совсем не больно…

ВОЛОДЯ: Я не понимаю. Ничего не видно.

ТАНЯ: Нет, ты промахнулся. Давай ещё раз. Я задаю направление.

ТАНЯ и ВОЛОДЯ: Ой!

ДЯДЯ СЛАВА: Я надеюсь, ты предохраняешься?

ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Нет, а зачем? Ты же всегда успеваешь вытащить.

ДЯДЯ СЛАВА: Ну, сейчас немного другие обстоятельства.

ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Да плевать! Я уже вряд ли рожу.

ДЯДЯ СЛАВА: Ну нет, мало ли. Я приготовлю носовой платок. Не марать же пол.

Голоса замолкают. Слышна только музыка Шопена. Две влюблённые пары отдаются страсти.

Первыми, что неудивительно, заканчивает молодёжь. Из-под простыни вылезает Володя со скомканным платком в кулаке. Он криво-косо, в основном одной рукой надевает на себя трусы и брюки. Затем на цыпочках выбирается в коридор.

ВОЛОДЯ: Мужик! Настоящий мужик!

Он скрывается за дверью ванной комнаты. Таня одевается. Володя выходит из ванной и так же, на цыпочках, возвращается в комнату.

Из-за дивана поднимается дядя Слава. Он держит в кулаке скомканный платок, а свободной рукой пытается застегнуть ширинку и ремень. На цыпочках он выбирается в коридор.

ДЯДЯ ВОЛОДЯ: Пацан! Прямо как пацан!

Из-за дивана встаёт Ольга Кирилловна. Она поправляет на себе платье и задвигает диван к стене. Вскоре из ванной возвращается дядя Слава.

ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА (повышая голос): Таня! Володя! Может, наконец, покушаем торт?

Молодые люди торопливо закидывают матрас на кровать, поправляют на себе одежду и перемещаются в зал. Все выглядят немного смущёнными, но чрезвычайно довольными. Дядя Слава нарезает торт и раскладывает кусочки по тарелкам.

ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Так закончился этот необычный… а, впрочем, совершенно обыкновенный вечер. Умная мама ничего не заподозрила. Умная дочка – тоже. Вскоре Таня с Володей окончили школу и вместе поступили в институт. Они собираются пожениться. Дядя Слава сделал предложение Ольге Кирилловне, но она ещё раздумывает. Психолог, как-никак, и очень умная женщина.

Редакция еженедельника «Сдобные булки». Писатель дочитал рассказ и, убирая листы в папку, напряжённо ждёт реакцию редактора. Та продолжает покачиваться на кресле из стороны в сторону.

ПИСАТЕЛЬ: Ну как? Вам понравилось?

РЕДАКТОР: Значит, мужики сходили в ванную, а женщины даже не подмылись?

ПИСАТЕЛЬ (озадаченно): Ну, им как бы не требуется. Там же были носовые платки.

РЕДАКТОР: Не знаю, что там требуется вашим героиням, а я всегда после мужчины принимаю душ.

ПИСАТЕЛЬ: Они тоже приняли. Потом.

РЕДАКТОР: Но у вас про это не написано.

ПИСАТЕЛЬ: Ну, просто ритм повествования потеряется. Придётся описывать, как женщины пошли в душ. Причём одна за другой – не одновременно же. Концовка получится распухшая, краткость исчезнет, юмористический эффект пропадёт.

РЕДАКТОР: Так это юмористический рассказ?

ПИСАТЕЛЬ: Ну, как бы да.

РЕДАКТОР (машет на него ладошкой): Да я поняла, не грузитесь. Просто мне за женщин обидно. Неизвестно за что руками хватались – и сразу за стол.

ПИСАТЕЛЬ (кивая): Да-да, моё упущение. Я обязательно добавлю фразу про душ.

РЕДАКТОР: Уж постарайтесь! Просто мы очень ценим нашу женскую аудиторию.

ПИСАТЕЛЬ: Очень правильное замечание! Спасибо!.. Ну а в целом что скажете? О сюжете, об идее.

РЕДАКТОР: Сюжет мне понятен – маму и дочку одновременно поимели. В этом есть определённая изюминка. Наша мужская аудитория наверняка оценит вашу фантазию. Но что касается идеи… Она как-то ускользает от меня. Что вы хотели сказать этим рассказом?

ПИСАТЕЛЬ: Я хотел показать радость любви. Физической любви. Её красоту и естественность.

РЕДАКТОР: Вот как!

ПИСАТЕЛЬ: Да, я хотел воспеть любовь! Любовь, которая никогда не бывает порочной, никогда не бывает безобразной. Любовь, которой всегда найдётся место в жизни любого человека. Даже в самых неожиданных обстоятельствах.

РЕДАКТОР: Молодой человек, вы девственник?

ПИСАТЕЛЬ: Нет… А при чём здесь это?

РЕДАКТОР: Просто так возвышенно о физической любви рассуждают только девственники.

ПИСАТЕЛЬ: У меня жена и ребёнок.

РЕДАКТОР: Да, не только… Рискну предположить, что это автобиографический рассказ. Володя – это как бы вы. А Таня стала вашей женой!

ПИСАТЕЛЬ: Вряд ли. Мы с женой учились в разных школах.

РЕДАКТОР: А девственности лишились вместе?

ПИСАТЕЛЬ (смущённо): Я не думаю, что это стоит обсуждать сейчас… Полагаю, что вместе.

РЕДАКТОР: Как это мило!.. И действительно похоже на правду. Мне говорили, что сейчас такое поколение молодёжи. Как при советской власти. Один раз – и на всю жизнь. То ли нравственность снова в моде, то ли просто ума не хватает.

ПИСАТЕЛЬ: Ну так что же насчёт рассказа? Будете его печатать?

РЕДАКТОР: Что-то в нём есть. Забавное. Непосредственное. Но пока я не уверена, что вы именно тот автор, с которым нам стоит сотрудничать.

ПИСАТЕЛЬ: Я его переработаю. Внесу изменения, на которые вы так чутко обратили внимание.

РЕДАКТОР: Видите ли, мне не хотелось бы заваривать кашу из-за одного-единственного рассказа. Наши авторы большие профессионалы. Они умеют вживаться в самые различные социальные слои, умеют придумывать самые необыкновенные ситуации. Вот и мне хочется понять, годитесь ли вы на эту роль. На роль нашего постоянного автора.

ПИСАТЕЛЬ: Да-да, я понимаю. У меня ещё есть рассказы.

РЕДАКТОР: Тоже юмористические?

ПИСАТЕЛЬ: Нет. Самые разнообразные.

РЕДАКТОР: Хорошо, давайте ещё один. Но без юмора. Это не означает, что я его не ценю, просто юмор – слишком удобная вещь. Отпустил пару шуток – и уже на коне. А мне хочется увидеть в вас многоплановость, профессионализм.

ПИСАТЕЛЬ (роясь в своей папке): Значит, что-нибудь серьёзное?

РЕДАКТОР: Да, желательно.

ПИСАТЕЛЬ: Чтобы с нагнетанием, с интригой?

РЕДАКТОР: Было бы замечательно.

ПИСАТЕЛЬ: И с этаким твистом?

РЕДАКТОР: Можно обойтись и без танцев!

ПИСАТЕЛЬ: А, ну да… Я имел в виду, с неожиданным сюжетным поворотом.

РЕДАКТОР: Ну, возможно.

ПИСАТЕЛЬ (доставая из папки стопку листов): Есть такой! Современный психоделический триллер. Разумеется, с сексуальной начинкой.

РЕДАКТОР: Триллер с начинкой и психами… Ну, попробуйте.

ПИСАТЕЛЬ: «Психоанализ как он есть». Рассказ.

РЕДАКТОР: Название напрягает.

ПИСАТЕЛЬ: Я подумаю, что с этим можно сделать.

Рассказ «Психоанализ как он есть»

Кабинет врача-психоаналитика. Кушетка с мягким пуфиком-подголовником, стол с подставкой для ручек, метрономом, семейной фотографией и аккуратно разложенными бумагами, за ним – рабочее кресло. В углу стоит зелёный торшер, свет от которого делает обстановку интимной и загадочной. У стены – платяной шкаф.

ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Кабинет психоаналитика оказался ровно таким, каким и ожидают увидеть его состоятельные граждане с «тараканами» в головах. Стиль его убранства можно было определить двумя словами: «завораживающий минимализм».

В кабинет в сопровождении секретаря заходит пациент. Он одет в хороший, дорогой пиджак и джинсы. На ногах – стильные кроссовки. Пациент здесь впервые: он всматривается в обстановку кабинета с любопытством и некоторым смущением. Он нервничает.

СЕКРЕТАРЬ: Проходите, присаживайтесь. Доктор через минуту появится.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Ещё раз, как его имя? Герман Алек…

СЕКРЕТАРЬ: Генрих Альбертович.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Ах, да! Генрих Альбертович… Повторял-повторял, так и не запомнил. Сразу видно, что не зря к доктору пришёл.

СЕКРЕТАРЬ: Ничего, это бывает. Я и сама не сразу запомнила.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Спасибо, что поддержали. Однако же мы по разные стороны баррикад.

СЕКРЕТАРЬ: Расслабьтесь, нет никаких баррикад. Визит к доктору – это ещё не повод посыпать голову пеплом.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Мне рекомендовал его один хороший знакомый. Говорит, очень сильный специалист. Буквально за пару сеансов вылечил его от депрессии… и прочих душевных расстройств.

СЕКРЕТАРЬ: Охотно верю! Генрих Альбертович действительно способен творить чудеса. Без преувеличений могу сказать, что сейчас это самый популярный психоаналитик в Москве. Не сомневаюсь, что он поможет и вам.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Вашими бы устами… Дальше не продолжаю, ибо чувствую, что могу произнести пошлость. А мне ужасно этого не хочется.

СЕКРЕТАРЬ: Вы не похожи на человека, который произносит пошлости. Вполне респектабельный мужчина.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: А-а, вся эта респектабельность гроша ломанного не стоит! Деньги, положение в обществе, влиятельные друзья – всё тлен, когда теряешь душевное равновесие. Вот по вам видно, что вы его ещё не потеряли.

СЕКРЕТАРЬ: Как знать. Почему вы так уверены?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: И, вероятно, не потеряете никогда.

СЕКРЕТАРЬ: Спасибо. Я выгляжу как классическая глупая секретарша?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: О, нет, что вы!.. Э-э, да вы действительно умнее, чем кажетесь. Скажите, я могу пригласить вас на обед? Или даже на ужин?

СЕКРЕТАРЬ: Можете. Но только после сеанса.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Вы думаете, я его не переживу? Забавно! Честно говоря, меня самого посещают подобные ощущения. Вот смеху-то будет, если я откину сейчас копыта.

СЕКРЕТАРЬ: Ещё никто не умирал на сеансе психоанализа. Разве только становился другим…

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК (приближаясь к ней плотнее): Ну так как насчёт обеда?

СЕКРЕТАРЬ: По-моему, вы упоминали про ужин.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Просто я думаю, что нам стоит начать с обеда. Ужин – это уже как бы вторая стадия.

СЕКРЕТАРЬ (отстраняясь от него): После сеанса. Генрих Альбертович сейчас появится.

Секретарь оставляет на столе карточку пациента и направляется к выходу.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК (показывая на торшер): Скажите, а вот этот зелёный свет так и будет терзать меня всё время?

СЕКРЕТАРЬ: Да. Зелёное успокаивает.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Видимо, не меня. Я, знаете ли, не поклонник зелени.

СЕКРЕТАРЬ: Всего хорошего! Главное – по-настоящему расслабиться.

Она покидает кабинет. Ковальчук рассеянно оглядывается по сторонам, подходит к столу, берёт в руки фотографию в рамке – на ней психоаналитик запечатлён с женой и детьми. Входит Генрих Альбертович.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ (улыбаясь и протягивая руку): Валентин Тимофеевич!

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Герман Алек… Чёрт, опять забыл ваше имя!

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Генрих Альбертович. Очень приятно!

Врач без малейших эмоций забирает у Ковальчука фотографию и ставит её на место.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: И мне!..

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Присаживайтесь!

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: На кушетку?

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Совершенно верно.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Вы хотели сказать, прилечь?

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ (усаживаясь на своё рабочее место): Прилечь вы успеете. Пока просто присядьте.

Ковальчук садится на кушетку и некоторое время не может выбрать позу. Закидывает ногу на ногу, вытягивает ноги вперёд. Наконец он находит решение: скрещивает пальцы в замок и, чуть наклонившись, опирается руками о колени.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Прежде чем начать, я уточню ваши данные. Вам тридцать четыре, правильно?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Бинго!

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Образование высшее.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Совершенно верно!

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Кем работаете?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: От названия этой профессии у всех сводит скулы. Я – менеджер.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: В какой сфере?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Да-а, это и сферой-то не назовёшь!.. Торговля автомобилями.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Семейное положение?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Холост. Точнее сказать, в разводе.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Как давно развелись?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Три месяца. Я – молодожён. Только наоборот.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Раньше обращались к психоаналитикам?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Вы первый, кто лишит меня девственности.

Доктор не реагирует и делает в личном деле пациента заметки шариковой ручкой. Закончив, он удовлетворённо кивает головой и откидывается на спинку кресла.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Итак, Валентин Тимофеевич, на что жалуетесь?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Депрессия. Тяжёлая депрессия. А ещё… некоторые проблемы в сексуальной сфере.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Какие именно?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК (подбирая слова): Неприязнь к сексу. Не получаю от него никакого удовольствия, но при этом постоянно о нём думаю. Когда оказываюсь рядом с женщиной, испытываю тошнотворное чувство отторжения. При этом пытаюсь затащить в постель любое существо женского пола.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Мы поступим так. Сегодня я постараюсь выявить причину вашего состояния и наметить пути для его преодоления. Затем сообщу, какое лечение намерен предпринять. Конечно, если оно понадобится.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Как скажете.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ну а теперь я прошу вас прилечь на кушетку и расслабиться. И мы немного побеседуем.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: О, наконец-то момент истины!

Он охотно перемещается в лежачее положение. Генрих Альбертович поднимается из кресла, запускает стоящий на столе метроном и начинает неторопливо прогуливаться по кабинету.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК (несколько раздражаясь от звука метронома): Это что, гипноз?

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Нет, просто для плавности беседы. Равномерные звуки успокаивают.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Меня – нисколько!.. И ещё этот неприятный зелёный свет! Нельзя ли его выключить?

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Забудьте про свет. Самое главное сейчас – успокоиться.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Ну хорошо. Давайте попробуем.

Доктор неторопливо прохаживается по кабинету. Ковальчук настороженно следит за ним взглядом. Звуки метронома усиливаются. Напряжение растёт.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Почему вы развелись с женой?

В это мгновение стена кабинета освещается и превращается в экран. Это – визуализация потока сознания Ковальчука. На протяжении сеанса на ней будут появляться эротически-психоделические сюжеты.

ГОЛОС ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУКА (сам он в это время лежит неподвижно и молча): Развод. Я так и знал, что он начнёт с этого… Что развод, он не имел ко всему этому никакого отношения! Депрессия и сексуальная неудовлетворённость преследовали меня и раньше. Задолго до того, как я познакомился с Оксаной.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Мы не любили друг друга. Были совершенно разными. Даже трудно сказать, почему мы решили пожениться.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вот как! Опишите её.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Она высокая черноволосая девушка. Симпатичная, но вряд ли её можно назвать красавицей. Спортивное телосложение, карие глаза. Улыбчивая.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Это был ваш первый брак?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Официальный – да.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Были неофициальные?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Да, в студенческие годы я жил с одной девушкой. Это была в большей степени юношеская дружба.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Как звали ту девушку?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Её звали Алёна.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Как она выглядела?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Рыжая, веснушчатая, хрупкого телосложения.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы лишились девственности с ней?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Нет, девственности я лишился в школьные годы.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Каким образом?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: С двумя друзьями заплатил деньги женщине.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Взрослой женщине?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Да, ей было за тридцать.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вам понравился ваш первый секс?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Нет, не очень. Я практически ничего не почувствовал.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы или кто-то из ваших друзей бил эту женщину?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Нет, что вы! Она была гораздо старше нас, мы относились к ней с уважением.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы встречались с ней один раз?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Нет, раза четыре.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: И каждый раз платили?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Да.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы всегда были с ней с друзьями?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Да, с друзьями.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Как её звали?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Не помню.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Опишите её.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Я плохо помню, как она выглядела.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: И, тем не менее, постарайтесь вспомнить.

Сцена погружается в полутьму. Доктора не видно. Ковальчук освещён плохо – его силуэт на кушетке едва угадывается.

ГОЛОС ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУКА: Женщина. Голая женщина стоит посреди комнаты на коленях. Чья-то нога вытягивается и прикасается к её щеке. Женщина ластится к ней и пытается поцеловать. Это моя нога… Я сижу на женщине верхом и отчаянно смеюсь. Мы в поле, мы скачем по нему. У женщины длинные ноги и копыта, я подковал её на днях… В моих руках сабля, вокруг всадники, я отрубаю головы, и кровь, густая кровь хлещет фонтанами из ран. Уставшая женщина хрипит подо мной и бормочет: «Как я хотела бы сестрёнку…» Почему, почему так отчаянно болит голова?..

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ (слышен лишь его голос): Вы занимались с Алёной анальным сексом?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: С Алёной? Какой Алёной?

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Алёна – это девушка, с которой вы жили, будучи студентом.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Ах, с Алёной… А разве я уже рассказал вам о той женщине из детства?

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Да, не волнуйтесь. Вы всё рассказали. Итак, Алёна…

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Алёна… Да, кажется, мы занимались анальным сексом.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы не уверены?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Просто я плохо помню. В любом случае мы не особенно увлекались этим. Ей не нравился анальный секс.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ей было больно, неприятно?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Да. Кажется, да. Ей было неприятно.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: А Оксана? Она любила анальный секс?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Оксана? Кто это?

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Оксана – ваша жена. Вы развелись с ней три месяца назад.

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Оксана, да-да, Оксана… Да, мы занимались анальным сексом.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Как часто?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Нечасто. Всего несколько раз.

ГОЛОС ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУКА: Две девушки… Беседка, море. Смеются и манят меня к себе… Бежим. Ветер и дождь. Звери сзади, их целая стая. Я слышу вой, а ноги вязнут. Глина, месиво. Меня сбивают с ног, и зубы вгрызаются в горло… Мне отдохнуть бы, забыться…

ГЕНРИХ АЛЬБЕТОВИЧ: Ваша мать кормила вас грудью?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Не помню.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: В каком возрасте она родила вас?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: В двадцать один. Кажется.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы видите ползущую по дереву змею. Ваши действия?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Змею?.. Какую змею?

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ядовитую змею. Она шипит и высовывает язык. Что вы будете делать?

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Не знаю… Понятия не имею!

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы должны ответить!

ВАЛЕНТИН КОВАЛЬЧУК: Я отрываю ей голову.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Два ребёнка. Мальчик и девочка. Девочка отнимает у мальчика игрушечный пароход. Кто из них ваш ребёнок?

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Отнимает девочка?.. Забавно. У меня нет детей.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Один из них – ваш ребёнок!

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Мой ребёнок – внутри! Он внутри меня!

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Он один из них.

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Он ещё не родился!

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы держите в руке мужской член. Вы хотели бы его погладить?

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Мужской член? Да, конечно!

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы гладите его. Что ещё?

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Я плачу.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы плачете?

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Я плачу неистово. Я ласкаю его и плачу.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Хорошо. Вы бреете волосы.

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Волосы? На спине?

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Разве я сказал на спине? Вы бреете их на спине? Это спина?

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Спина? О, чёрт, неужели он вернулся?

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Кто он?

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Мой мужчина. Мой бывший мужчина.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Сколько лет вы встречались?

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Три года. Три ужасных года. Знали бы вы, как он неприятен мне!

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вы венчались в церкви?

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Мне трудно вспомнить. Церковь…

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Вспомните церковь. Нечто очень важное связано с церковью.

ГОЛОС ВАЛЕНТИНЫ КОВАЛЬЧУК: Я в белой фате, я венчаюсь. Над моей головой держат венец, я смеюсь и жду мужа… Два бокала, в обоих – вино. Руки смыкаются, слышен звон хрусталя… Солнце? Плотность туч разрывается и сквозь густые покровы пробивается луч… Ласка, нега, расслабленность. Ориентир вдали, курс прочерчен, колонны движутся. Прочерки, воздействия… За приходом искры и разносятся во всю безбрежность. Сеют, жнут. Люди со сжатыми кулаками – за ними правда… Порой в забытье, порой отчаянием. Рухни, сойди! Ответишь двумя длинными и коротким… Отчётлив, разумен, скор. Приходит тишина, девушки молчат и жалостливо смотрят вдаль… Вечер. Ты возьмёшь меня с собой? Ну конечно, конечно… И сквозь покровы, сквозь тьму – будет нестись и звать. Где же ты? Где?

Сцена освещается. На кушетке лежит женщина. Она в кроссовках, джинсах и стильном светлом пиджаке. Чуть поодаль стоит доктор. Экран на стене затухает.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Ваш бывший муж часто оказывался не способным выполнить супружеский долг?

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Да, частенько. И всегда винил в этом меня.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Что он говорил?

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: «Ты холодная, равнодушная. Ты не возбуждаешь меня». Наверное, он был прав.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Он не мог быть прав.

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Мне ужасно хочется построить наконец-то нормальные отношения.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ (глядя на наручные часы): Ну что же, Валентина Тимофеевна, на сегодня закончим.

Валентина Ковальчук неторопливо поднимается с кушетки и вращает затёкшей головой.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Покорно прошу меня извинить, но я должен немедленно вас покинуть. Прямо сейчас вылетаю в Барселону.

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Отпуск?

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Нет, работа. Конгресс психоаналитиков Европы. Жуткая скукотища, но не посетить его нельзя. Статус обязывает. (Нажимает одну из кнопок стационарного телефона на столе). Лида, зайдите…

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Что скажете о моих бзиках? Безнадёжно?

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ (доставая из платяного шкафа плащ, шляпу и портфель): Отнюдь. Выводы положительные. Случай ваш интересный и далеко не безнадёжный.. Думаю, что смогу вам помочь. Цикл из десяти сеансов должен снять все противоречия в вашей психике. Вы согласны на лечение?

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Да, конечно!

Входит секретарь доктора. У неё в руках планшет с графиком приёмов.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: В таком случае, Лида назначит вам время следующего сеанса. Боюсь, что это будет не раньше чем через неделю.

СЕКРЕТАРЬ: Ближайшее окно двадцать первого в пятнадцать часов. Вас устроит?

ВАЛЕНТИНА КОВАЛЬЧУК: Да, вполне.

ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: До следующих встреч!

Доктор покидает кабинет. Секретарь делает отметку в графике приёмов.

Кабинет главного редактора еженедельника «Сдобные булки». Писатель убирает листы в папку. Редактор недоумённо морщится.

РЕДАКТОР: Так это что получается: во время сеанса мужик превратился в бабу? Так что ли?

ПИСАТЕЛЬ: Не совсем… Он изначально был женщиной. Просто у него… у неё… дезориентация.

РЕДАКТОР: Блин, как мудрёно!

ПИСАТЕЛЬ: Ну, просто она человек с детскими травмами. Но вообще-то рассказ может пониматься по-разному. Всё зависит от уровня интерпретации. Так что версия с превращением тоже имеет место быть.

РЕДАКТОР: Ну не знаю, не знаю. Без пол-литра не разберёшься… А ещё там у вас какой-то бред то и дело бормочут! Это вы специально придумали, чтобы вводить людей в транс?