Дневник Таи. Туда, где ты дома

– Смешно, – сказал он, улыбнувшись краем губ. – А сейчас – не рушится. Круто!

Вечером я зашла домой переодеться. Тося – моя кошка, пушистая и строгая, сидела на подоконнике, как всегда царственно игнорируя меня. Я быстро переоделась, глянула на дневник и записала:

Сегодня был день маленьких откровений. Не про других. Про себя. Быть взрослым – это не забывать про чувства в угоду другим или обстоятельствам. Это чувствовать и идти дальше. А в бар я пойду. Потому что проводы не всегда конец. Иногда – это просто вечер, где пахнет пивом, жареным сыром и памятью.

Я поставила точку. Но не закрыла дневник. В голову вернулся утренний сон.

Та девочка на краю обрыва. С этим тигром. С её тишиной. Я вдруг поняла: может, она не ждала спасения? Может, ей просто нужно было знать – кто—то рядом? Кто—то видит. Кто—то не уходит.

Может, это и есть взрослая смелость – не спасать, не кричать, а быть?

Я улыбнулась и вышла из комнаты. И в этот раз – закрыла дверь чуть мягче, чем обычно.

А жизнь снова продолжалась.

Глава 5

Я дописывала третий вариант тоста. Первый был слишком сдержанный, второй – слишком душевный, третий… вроде бы держал баланс, но фраза «вы оставили след» всё равно звучала как надпись на камне. Я положила ручку, вздохнула и пошла собираться.

Из зеркала на меня смотрела молодая женщина лет тридцати. Светлая кожа с лёгким румянцем, как будто она только что вернулась с улицы, где пахнет дождём. Волосы цвета тёплого мёда, мягко собранные в хвост, с прядью, которая всегда выскальзывает и живёт своей жизнью.

Глаза – серо—зелёные, как разбавленный шалфей, чуть усталые, но ещё не потерявшие искру. Те самые, которые не терпят лжи – ни от других, ни от себя.

– Ну что, Тая, – сказала я своему отражению. – Идём провожать. Наденем серьги, улыбку и чувство, что ты держишься. Даже если не совсем.

Катя ещё утром выслала напоминание с многозначительным смайликом и уточнением: «Ты говоришь тост одной из первых, не опаздывай. И не забудь про серьги. И про храбрость».

В баре «Третий тайм» пахло жареным сыром, солёным арахисом и голосами. Много голосов. Знакомых. Тех, с кем я делила кофе, бессонные разборы, и моменты, когда всё висело на одном решении.

Дядя Коля уже стоял у стойки – в своём бежевом пиджаке, с термокружкой в руке, будто бы это был не бар, а его кабинет. Вокруг него – ребята из отдела, шум, смех, кто—то пытался настроить гитару (надеюсь, безуспешно).

Он заметил меня, кивнул, подошёл:

– Ну, звезда, ты готова?

– Как бы сказать… я переписывала тост трижды. Так что или идеально, или никак.

– Главное – от души. Остальное забудут.

Он обнял меня. Просто и крепко. Как всегда.

Тост был коротким. Я не люблю говорить долго. И не люблю, когда дрожит голос.

– Мы часто думаем, что всё можно заменить. Что на место одного человека придёт другой – и всё продолжится. Но бывают люди, которые не заменяются. Они не занимают место – они создают пространство.

Я сделала паузу.

– Когда я впервые попала в ваш отдел – я была студенткой. Практика, тяжёлая сумка с книгами, папка под мышкой. Я боялась сказать слово не по протоколу. И тогда вы – дядя Коля – просто сказали: «Забудь протокол. Посмотри на ребёнка. Он всё скажет – даже если молчит».

Я посмотрела на него. Он улыбался. Но взгляд был тёплый и очень внимательный.

– Спасибо за то, что были тем, кто не просто работал. А жил эту работу. И дал шанс жить её нам.

Когда аплодисменты утихли, я отошла в сторону. Кто—то протягивал бокал, кто—то смеялся, кто—то вспоминал старую историю про кофе, который дядя Коля варил в турке прямо на подоконнике. Кто—то сказал, что теперь у нас не будет человека, который всегда носил с собой запасной фонарик, аспирин и терпение. Мы все смеялись. Но смех был будто надломлен посередине – как если бы улыбка не решилась дойти до глаз.

Я сидела чуть в стороне, смотрела на дядю Колю, и в голове уже крутилась лента воспоминаний.

Я пришла в их отдел несколько лет назад по распределению на практику. Не знала, куда иду. Просто дали адрес и сказали: «Работа с детьми, особые случаи, плюс ПДН – но не бойся, там хороший человек».

Он встретил меня в коридоре.

– Ты к нам? Ну, не бойся, мы не кусаем. Почти.

Он показал мне свой стол, провёл по кабинетам, объяснил, что можно, а чего – лучше не надо. Но главное, он сказал:

– Здесь всё не по учебнику. Потому что дети не по учебнику. Учись смотреть.

И я осталась. Потом закончилась практика, а через полгода он сам мне позвонил.

– У нас сложный случай. Не хочешь подключиться? Просто послушать. Если не твоё – не настаиваю.

Я пришла. Послушала. Потом ещё раз. А потом он сказал:

– Тая, если согласишься, могу включить тебя в нашу команду приглашенным специалистом. Нам нужен кто—то, кто не боится видеть больше, чем написано в протоколе. И я буду рад, если это будешь ты.

И так всё началось. Без ставок, но официально. Без галочек, но по—настоящему.

Поздним вечером я вернулась домой.

Тося посмотрела с укором, но без обиды. Я села в кресло, укрылась пледом и взяла дневник:

Сегодня я говорила тост. Впервые вслух сказала, как всё началось.

Я не знаю, останусь ли в отделе. Или уйду. Я не знаю, получится ли с Иваном. Или нет. Но я знаю, что именно здесь я научилась быть. Без защит, без правильности. Просто быть.

Это не прощание. Это как в книгах – когда ты переворачиваешь страницу и ещё не знаешь, какой будет следующая. Но точно хочешь читать дальше.

Я улыбнулась. Тихо. Почти про себя.

А жизнь снова продолжалась. И завтра будет новый день.

Глава 6

Утро после проводов было вязким – как будто внутри остался кусочек непрожёванной грусти. Не печаль, не тоска – просто осадок от чего—то важного, что закончилось.

Я встала рано, но медленно. Делала чай дольше обычного, смотрела в окно, долго выбирала между серыми и бежевыми брюками – в итоге надела джинсы.

Тося устроилась на подоконнике и, не мигая, наблюдала за утками на лужайке, как за драмой с продолжением.

На кухне пахло лемонграссом и лёгким сомнением.

В кабинет я пришла немного раньше. Привычно разложила ручки, блокнот, поставила чашку. Открыла окно – и тут же закрыла: воздух был не по—весеннему зябкий.

День обещал быть плотным. Пациенты были – как на перекрёстке в час пик.

Первой пришла Мила, 7 лет. Папа уехал «в командировку», но Мила знает, что это не так.

Она протянула мне открытку, нарисованную мелками.

– Это не вам. Это ему. Но я не знаю, куда отправлять.

На рисунке – две палочки: она и папа. Между ними – большая радуга.

– Я боюсь, что он меня забудет. Потому что я иногда забываю, как он пахнет.

Я ничего не сказала. Просто обняла. Иногда никакая фраза не может победить запах, который уходит.

Следом был подросток. У него – ощущение, что у него нет будущего.

Мы говорили о музыке, страхе и бабушке, которая каждый раз молчит, когда он входит в комнату.

Я не давала советов. Просто слушала. Иногда это больше, чем кажется.

В окно между приёмами я налила себе чай. Сделала пару заметок в блокноте – и в этот момент в дверь мягко постучали.

– Таисия Александровна? Это Иван. Я договаривался с Катей – на пару минут.

– Заходите.

Он вошёл спокойно. Без нажима. В руках – папка и блокнот.

Сел, кивнув, и сразу перешёл к делу:

– Я бы хотел обсудить мальчика, которого вы видели на прошлой неделе. Луку. Там непростая ситуация, и мне важно сверить наши наблюдения.

Я молча кивнула.

Лука.

Он появился на приёме всего неделю назад. Передали как «сложный, но вроде без признаков насилия». Нашли по жалобам соседей – он искал еду, бродил по подъездам, пару раз ночевал в подвале.

Когда его привели, он держал в руках потрёпанную тетрадь. Не просил помощи. Не плакал.

Просто молчал.

– Я не потерялся. Я просто вышел на улицу. Иногда улица – добрее, чем дома.

Мать живёт с мужчиной, который «не лезет, но смотрит».

Отец – неизвестно где.

Лука сам ходит в школу, сам себе готовит еду. Его никто не бьёт.

Но и не ждёт.

– Он молчит, – сказал Иван. – Не потому, что не может. Потому что не хочет. Но он внимательный. Я видел, как он дорисовывал схему улиц за другим мальчиком – тихо, но точно.

Будто в голове у него – карта. Или маршрут. Или способ выжить.

Я почувствовала, как у меня внутри что—то дрогнуло.

И – неожиданно для себя – заговорила.

– Он зашёл с опекуном. Тёмно—русые волосы, глаза… такие, как озёра в пасмурную осень. Глубокие. И одинокие. Он не говорит о себе. Только о погоде. Или об автобусах.

Я тогда подумала – он как трамвай: всё видит, всё слышит, но не сходит с пути.

Иван слушал. По—настоящему.

– Его можно вернуть. Но только если не торопить. Это не просто ребёнок, которого нужно защищать. Это ребёнок, которого надо признать. Просто – признать, что он есть.

Я впервые посмотрела на Ивана не как на представителя отдела.

А как на человека.

– Что вы от меня хотите?

– Чтобы вы поработали с ним. Если согласитесь. Я знаю, вы вольны выбирать.

Я кивнула. Медленно.

– Хорошо. Только не надо приходить без предупреждения. У меня расписание.

Он поднялся.

– Больше не повторится. Спасибо.

Уже на пороге он задержался на секунду.

– Кстати. Чай с лемонграссом – звучит тепло. Почти как доверие.

Я не ответила. Только закрыла дверь чуть мягче, чем могла бы.

Позже вечером.

Я вернулась домой, скинула пальто, подошла к плите, поставила чайник.

Тося сидела на кухонном стуле, наблюдая за мной как за странным поведением – мол «опять с этим своим человечьим».

Я села. Открыла дневник и написала:

Он ведёт себя правильно. Не навязывается. А я злюсь – не на него, на себя. Потому что мне хочется, чтобы он подошёл ближе. Но не сразу. И не явно. Просто… оказался рядом. А потом – отступил.

Парадокс, да? Быть взрослой – это ещё не значит быть понятной.

А Лука…

Этот мальчишка с глазами, как осенние озёра.

Я не знаю, почему он остался внутри. Может, потому что он ничего не просил. Просто был.

И кажется, я впервые хочу остаться – не потому, что надо.

А потому что кто—то действительно ждёт.

Я закрыла дневник. Чай остыл, но всё равно пах теплом.

А за окном снова горел вечер. И завтра – будет новый день.

Глава 7

Утро началось с небольшого потопа. Не на улице – на столе. Тося, в лучших традициях независимых кошек, решила проверить, устоит ли чашка с водой ребром на дневнике. Чашка не устояла.

Я нашла их обе – и чашку, и дневник – в объятиях лужицы. Тося, не чувствуя вины, дремала рядом, как будто именно я всё разлила, а она тут вообще ни при чём.

– Ну что, дорогая, день обещает быть ярким? – пробормотала я, собирая салфетками последствия.

Долго искала гольф, подходящий по цвету к настроению, но так и не определившись, взяла последний из примеренных. Завязав хвост, я выскочила, запивая завтрак лавандовым чаем прямо на ходу. Тося провожала меня взглядом королевы, которой сегодня отменили важный бал.

Первой на приём сегодня была Лиана, 13 лет. Высокая, с прямой осанкой и взглядом, который будто всё уже понял – и выбрал молчать.

– Я пришла, потому что мама сказала, что если я не приду, она запишет меня к "психиатру в белом халате", – сказала она с порога.

– А ты к кому бы пошла, если бы могла выбрать?

– К тренеру по фехтованию, точно. Или к кошке. Они хотя бы не смотрят, как будто знают, что ты врёшь.

– Я не знаю, врёшь ты или нет. Но я могу послушать. Даже если ты молчишь.

Она посмотрела на меня неожиданно мягко. Потом достала блокнот и начала рисовать. Мы молчали вместе двадцать минут. В конце она сказала:

– В следующий раз, может, поговорю. Но не обещаю.

Я кивнула. – А я и не жду. Просто приходи.

В обед я могла бы пойти в кофейню, взять что—нибудь горячее и обмануть организм, что день почти несложный. Но вместо этого я поехала в отдел. Не знаю точно зачем – просто не могла выбросить из головы Луку. Было ощущение, что в его истории я что—то упустила. Или наоборот – почувствовала то, что надо было подтвердить.

На входе в отдел пахло старым деревом, кофе и чуть—чуть тревогой. Иван был в переговорке, сидел, уткнувшись в бумаги. Увидел меня – и слегка удивился.

– Таисия Александровна? Всё в порядке?

– Да. Просто…это дело никак не выходит у меня из головы. Хотела уточнить кое—что. По поводу Луки.

Он кивнул, отодвинул бумаги.

Мы снова говорили о Луке.

– На втором приёме он рисовал свою комнату, – сказала я. – Только вместо кровати – картонная коробка. Я спросила, почему.

Пауза. Воздух будто стал плотнее. Иван чуть наклонился вперёд, но не перебивал.

– Он ответил: «Там можно спрятаться. Там никто не тронет».

Иван отвёл взгляд, будто эти слова ударили сильнее, чем он ожидал. Сжал ручку блокнота, но не записал. Только сказал:

– Он не просто один. Он защищается. Молча. Ежедневно.

– Я думаю, – медленно произнесла я, – что там не только безразличие. Там есть страх. Причём не случайный. Регулярный. Выживание в коробке – это не фантазия. Это опыт. Возможно, не от матери. Но она точно не защищает его.

Он кивнул, взгляд стал напряжённым:

– Пока всё на уровне догадок. Он не говорит. Не жалуется. Не просит. Мы наблюдаем. Но… основания для действий пока слабые.

Я чуть выдохнула, и, не поднимая глаз, сказала:

– Я бы хотела с ним поработать. Без давления. Без вопросов «кто виноват». Просто – быть рядом. Понять. Вытащить не жалостью, а уважением и вниманием. И когда он приоткроется и сделает шаг мне навстречу, мы сможем знать точно, что происходит с Лукой в этом доме, из которого он так бежит.

Он молчал пару секунд. Но в этом молчании не было отстранённости. Был выбор. И уважение к моим словам.

– Именно поэтому мы и обратились к вам, – наконец сказал он. – Спасибо, что нашли время и приехали. И спасибо, что вам не все равно.

Я поднялась, взяла шарф с кресла. Он встал тоже, но не к выходу – просто в знак вежливости.

– Я не лезу, Таисия, – спокойно сказал он. – Но, если нужно – я рядом.

Я кивнула. Чуть тише, чем могла бы. Но внутри – что—то отозвалось.

– До встречи, – сказала я.

– Берегите себя, – ответил он.

Я вышла на улицу с ощущением, что это было не зря. Даже если ничего не решилось. Иногда – достаточно просто появиться.

В офисе пахло яблочным лосьоном и мятной жвачкой, Катюша раскладывала на полках новые папки.

– Таюша, у тебя лицо, как у человека, который либо влюбился, либо ел что—то очень вкусное.

– Я просто гуляла, – отмахнулась я, снимая пальто.

– Ага. И что—то ты после прогулки какая—то вся… цветущая. Как кактус с сюрпризом. Ну—ну. Просто знай: я с пониманием отнесусь к любому повороту сюжета. Даже если ты мне его не расскажешь.

– Спасибо за щедрое разрешение, – усмехнулась я. – Кто у меня сейчас?

– Девочка с цветочками и брат с сестрой про великую битву за жвачку. Запасайся сочувствием.

Ясна, 9 лет, вошла с деловым видом. На запястье – две резинки, за ухом – красивая заколка с искусственным цветком.

– Сегодня я кактус с цветами. Кому не нравится – пусть не смотрит, – заявила она.

– Ты кактус?

– Только если кто—то давит. А вообще – я мягкая. Если знать как со мной обращаться.

– А кто—то знает?

– Бабушка – точно нет. Ей кактусы с цветами странными кажутся. А я вот думаю: странно – это когда кактус без цветка. Потому что он может, но не хочет.

Мы рисовали её кактус – с сердцем посередине и маленькой пчёлкой на лепестке. Вроде бы игра. А на самом деле – очень про неё.

Следом – Яна и Макар. 11 и 9. Сели аккуратно, с обидами, как чемоданами между ними.

– Он съел мою жвачку, которую бабушка мне купила! – сразу заявила Яна.

– Она всё время думает, что я у неё всё краду! – взорвался Макар.

– А ты не крадёшь?

– Я просто… хотел, чтобы она сама мне предложила. Хоть раз.