Полная версия
Тихий Вой
Инна Персик
Тихий Вой
Глава 1: Первый След
Холод. Он впивался в щеки острыми иглами, несмотря на капюшон и шарф, натянутый до самых глаз. Воздух был таким густым и морозным, что каждый вдох обжигал легкие, оставляя на ресницах иней. Лера Волкова остановилась, оперлась на лыжную палку и огляделась. Глубокая сибирская тайга в конце ноября – это не просто лес. Это отдельный, древний и безжалостный мир, где бело-серое безмолвие лишь подчеркивало скрытую в нем мощь.
Ее заимка «Рассвет» – покосившийся сруб с печкой-буржуйкой – осталась позади, скрытая снежными холмами и вековыми кедрами. Цель сегодня – разведка. Найти следы. Их следы. Редкой, почти мифической стаи серых волков, которая, по слухам, обходила все капканы и ловушки местных охотников десятилетиями. Данные спутникового ошейника одного из самцов, сработавшего пару недель назад, привели ее сюда, на самый край цивилизации. Диссертация о внутристайной динамике волков в условиях антропогенного прессинга – звучало сухо, но для Леры это было биением сердца. Живого, дикого, свободного.
Она двинулась дальше, лыжи мягко шуршали по насту. Тишина была абсолютной. Ни ветра, ни птиц. Только скрип снега под лыжами и собственное учащенное дыхание. Солнце, бледное и холодное, висело низко над черными пихтами, отбрасывая длинные синие тени. Лера проверяла GPS, сверялась с картой. Район был дикий, буреломный.
И тут она его увидела. На краю небольшой полянки, у самого края темного ельника. След. Не оленя, не зайца. Волчий. Но какой…
Она присела на корточки, смахнула снег рукавицей. Отпечаток был огромным, четким, с глубокими вмятинами от когтей. Взрослый матерый самец, альфа, без сомнения. Но не это заставило ее сердце екнуться. Снег вокруг следа был чуть подтаявшим, будто от тепла. Лера осторожно прикоснулась пальцем к отпечатку. Да, он был ощутимо теплее, чем окружающий снег! Как будто зверь прошел здесь не минуту назад, а только что. Но вокруг – ни звука, ни движения. Лишь мертвая тишина.
Она подняла голову, инстинктивно вглядываясь в черную чащу ельника напротив. Сумерки сгущались быстро. Ветви, облепленные снегом, напоминали скрюченные руки. И вдруг… ощущение. Острое, леденящее. Чей-то взгляд. Тяжелый, изучающий, полный первобытной мощи. Он буквально сверлил ее из глубины леса. Лера замерла. Шевельнуться, дышать стало страшно. Это не было любопытством оленя или настороженностью лисы. Это был взгляд Хозяина. Взгляд того, кто знает тебя здесь чужой.
Волосы на затылке встали дыбом. Она медленно, очень медленно, встала во весь рост, не отрывая глаз от темного провала между деревьями. Ничего. Только тени и тишина, ставшая еще гнетущей. Но ощущение взгляда не исчезало. Оно висело в воздухе, невидимое и неумолимое.
Сердце колотилось, как барабан. Лера сделала первый шаг назад. Потом второй. Взгляд, казалось, следил за каждым ее движением. Она развернулась и, стараясь не показывать паники, пошла обратно по своим следам, чувствуя, как холодный пот стекает по спине под слоями одежды. Только отойдя на сотню метров, когда заимка показалась между деревьями, она рискнула обернуться. Лес стоял неподвижным, безмолвным стражем. Но ощущение, что ее видели, что лес запомнил ее запах и след, не покидало.
У крыльца заимки ее ждал человек. Пожилой, коренастый, в потертой телогрейке и ушанке, с двустволкой за плечом. Лицо, изборожденное морщинами, как старая кора, смотрело на нее без особой радости. Дедушка Семеныч, местный егерь, которого ей «прислали» в помощь – или в контролеры.
– Нашла следы-то своих красавцев? – спросил он хрипло, плюнув желтой слюной на снег. Глаза, маленькие и колючие, как бусинки, изучали ее лицо.
– Один след. Крупный самец, – ответила Лера, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Недалеко отсюда.
– Альфа, значит. Задира ихний. – Он помолчал. – Теплый след оставил, говоришь? Бывает. Зверь горячий. – Но в его тоне не было веры. Была настороженность. – Ты, барышня, не обольщайся их мирным видом. Волк он и есть волк. Хищник. Без жалости. Наши стада режут, собак давят. Мирных тут нет. Запомни.Семеныч хмыкнул, подошел к ее лыжне, посмотрел в сторону леса, откуда она пришла.
Он повернулся и пошел к своей избушке на краю поселка, оставив Леру одну с холодом, быстро сгущавшимися сумерками и странным теплом волчьего следа, который теперь казался не просто отпечатком лапы, а печатью, поставленной на границе двух миров. И с леденящим душу чувством, что из темноты леса за ней все еще наблюдают. Желтые, не мигающие глаза.
Глава 2: Стая Теней
Холод в заимке «Рассвет» был другим. Не пронизывающим до костей, как в лесу, а вязким, сырым, пробирающимся сквозь щели бревен. Лера сидела за столом, кутаясь в поношенный плед, и пила горячий, обжигающий чай. Напротив, на стене, висела детальная карта района, испещренная ее пометками. Но взгляд ее снова и снова возвращался к распечатке. Крупный, четкий снимок следа на снегу. И рядом – ее зарисовка: примерный контур зверя, исходя из размера отпечатка. Огромный. И этот странный, необъяснимый теплый снег вокруг…
Воспоминание о том взгляде из чащи заставило ее вздрогнуть. Она натянула плед плотнее. «Разумный страх перед неизвестным хищником», – мысленно процитировала учебник. Но это не было просто страхом. Это было ощущение присутствия. Древнего, наблюдающего. И слова деда Семеныча: «Мирных тут нет». Они висели в воздухе заимки тяжелым предупреждением.
На следующий день, едва рассвело, Лера снова отправилась в лес. На этот раз – с тяжелым рюкзаком. Внутри – три камеры-ловушки с инфракрасными датчиками движения и ночной съемкой. Она выбрала места тщательно: возле того самого следа, у ручья, где часто пили копытные, и на узкой тропе, ведущей вглубь бурелома – туда, куда, по ее расчетам, могла вести GPS-метка с потерянного ошейника. Установка каждой камеры была нервной работой. Она постоянно оглядывалась, прислушивалась. Лес, залитый утренним солнцем, казался спокойным. Но ощущение наблюдения не покидало. Как будто невидимые глаза следили за каждым ее движением, за тем, как она крепит черные пластиковые коробочки к стволам деревьев.
«Пусть только попробуют меня напугать», – подумала она с внезапной дерзостью, затягивая последний ремешок. Наука. Данные. Вот ее оружие против суеверий и угрюмых егерей.
Прошло три дня. Три дня напряженного ожидания, заполненных разведкой окрестностей, записями в полевом дневнике и попытками не думать о желтых глазах, смотрящих из темноты. Лера проверяла камеры поочередно. Первая, у следа – пусто. Вторая, у ручья – несколько кадров с осторожной косулей. И вот третья, в буреломе. Аккумулятор показал, что камера срабатывала несколько раз.
Сердце заколотилось, когда она извлекла карту памяти. Вернувшись в заимку, вставила ее в ноутбук. Загрузились файлы. Первые видео – сумерки. Мелькание теней, ветка, качнувшаяся под тяжестью снега… Лера уже начала разочаровываться, как вдруг…
На экране, бесшумно и величественно, из чащи бурелома вышел он. Черный. Огромный. Мускулистый зверь, чья шкура в инфракрасном свете ночной съемки казалась угольно-серой. Он шел уверенно, властно, голова высоко поднята. Альфа-самец. Задира. Именно таким Лера и представляла себе хозяина того следа. Он остановился, обнюхал воздух, повернул голову прямо в сторону камеры. Глаза – два холодных изумруда – сверкнули в ИК-подсветке. Взгляд был оценивающим, полным безразличной силы. Затем он двинулся дальше, исчезнув в темноте.
Лера выдохнула, не осознавая, что задерживала дыхание. «Вот ты где…»
Следующее видео было дневным. И на нем… Лера ахнула. Из того же бурелома вышла волчица. Но не просто волчица. Она была крупнее многих самцов, которых видела Лера. Ее шкура не была серой – она переливалась редким, почти серебристым оттенком, контрастируя с темным лесом. Она двигалась с потрясающей грацией и уверенностью. И глаза… Ярко-желтые, как два кусочка янтаря. Они смотрели не просто в сторону камеры. Они смотрели прямо в объектив. С таким осознанным, пронзительным вниманием, что Лера инстинктивно отодвинулась от экрана. Волчица подошла ближе, обнюхала нижнюю часть дерева, где была закреплена камера. Казалось, она знала, что это такое. Или чувствовала. Затем она подняла голову, еще раз посмотрела в объектив – взгляд был не враждебным, а… изучающим – и мягко тронулась дальше, растворяясь среди деревьев.
«Серая…» – прошептала Лера, не отрывая глаз от замершего кадра с мордой волчицы. Никакой учебник, никакая диссертация не подготовили ее к этому. К этому интеллекту, к этой почти сверхъестественной осознанности во взгляде. И к странному ощущению признания, которое она испытала, глядя на желтые глаза через экран. Как будто их взгляды встретились не через стекло объектива и матрицу, а напрямую.
Эйфория открытия длилась недолго. На следующий день, когда Лера шла к заимке после проверки другой камеры (пустой), ее остановил гул голосов у избушки деда Семеныча. Несколько местных мужиков, краснолицых от мороза и, судя по всему, чего-то покрепче чая, окружили егеря. Их речь была громкой, злой.
«…прямо из-под ног увели!» – кричал один, размахивая рукой в сторону леса. «ГарькОй, мой лучший бык! Чистое мясо! А эти… твари!»
«Семеныч! Что ж ты смотришь?!» – вторил другой. «Стаю знаешь, логово ихнее! Пора бы уж…»
Дед Семеныч стоял, упершись руками в бока, лицо было как каменное. «Лес большой, мужики. Не указ я волкам, где пастись».
«Пастись?! Да они режут!» – первый мужик плюнул. «А эта новая, ученая… Слышал, камеры по лесу ставит? Волков сторожить? Может, она их и наводит на скотину?!»
Лера замерла, стараясь быть незамеченной. Сердце упало. Ее волки. Ее камеры. Теперь она – удобный козел отпущения. Она видела, как Семеныч бросил быстрый, колючий взгляд в ее сторону, но ничего не сказал мужикам. Его молчание было красноречивее слов.
«Щербатый» – подумала Лера, вспоминая молодого волка с поврежденным ухом, мелькнувшего на одном из вечерних кадров. – «И Серая… Они просто выживают».
Но рациональные доводы биолога разбивались о гнев людей, потерявших ценное животное. Конфликт, о котором предупреждал Семеныч, из туманной угрозы превратился в реальность. И Лера, с ее камерами и интересом к «красавцам», оказалась в самом его эпицентре. Она тихо свернула к своей заимке, чувствуя на спине тяжелые, враждебные взгляды мужиков. Радость от кадров с Серей померкла. Лес снова сгущался вокруг, полный не только дикой красоты, но и нарастающей человеческой злобы. И где-то в его глубине, среди теней, двигалась стая. Стая, которую она начала изучать, но которая, как и древний лес вокруг нее, уже втягивала ее в свою сложную, опасную жизнь.
На пороге заимки она остановилась. У самого крыльца, на чистом снегу, был отпечатан свежий след. Крупный, волчий. Совсем рядом с ее собственными следами, ведущими к двери. Как будто кто-то подошел, посмотрел на ее жилище… и ушел. Лера посмотрела в сторону леса. Сумерки сгущались. И снова, как в первую встречу, ей показалось, что из-под темных елей на нее смотрят. Не холодные изумрудные глаза Задиры. Два горячих, осознающих желтых угля. Серая.
Глава 3: Знак Духа
Волнение от кадров с Серей и тревога из-за враждебности местных смешались в Лере в странный, навязчивый коктейль. Лес, который сначала манил своей первозданной чистотой, теперь казался полем скрытых напряжений. Камеры она проверяла чаще, почти тайком, выбирая окольные пути, чтобы избежать встреч с мужиками у избушки Семеныча. Данные были бесценны: стая двигалась по сложному, но предсказуемому маршруту, центром которого была глухая, заваленная буреломом ложбина в нескольких километрах севернее заимки. Именно там чаще всего фиксировались Задира и Серая. Логика подсказывала: где-то там должно быть логово.
Сегодняшняя цель – обследовать подступы к этой ложбине. Лера шла по свежему снегу, оставленному ночным поземком, внимательно вглядываясь в переплетение следов. Вот парные отпечатки косули, вот аккуратная цепочка лисьих лап… и вот – волчьи. Несколько особей, двигавшихся компактно. Она наклонилась. Один след выделялся – крупнее, четче, с особым отпечатком пятого пальца на передней лапе. Серая. Лера почувствовала знакомый трепет. Она шла по следам стаи.
Лес здесь был особенным. Ели и пихты стояли плотной стеной, их ветви, перегруженные снегом, образовывали полумрак даже в ясный день. Воздух был тихим, почти священным, нарушаемым только хрустом снега под ее лыжами да редким стуком дятла. Следы вели вглубь бурелома, к скальному выходу, скрытому завалами. Лера двигалась осторожно, включая камеру на планшете, чтобы фиксировать местность.
Именно тогда она его увидела. Не сразу. Сначала показалось, что это просто еще один замшелый валун у подножия скалы, почти слившийся с корнями огромной поваленной лиственницы. Но форма… Она была слишком правильной. Слишком знакомой. Лера подошла ближе, отряхнула снег с верхушки.
Перед ней возвышался тотем. Вырезанный из темного, почти черного дерева, почерневшего от времени и влаги. Высота – чуть больше метра. Фигура волка. Но не просто животного. Это был дух, хранитель. Морда была стилизованной, но невероятно выразительной: острые уши торчком, мощная шея, глаза – глубокие выемки, в которых застыли крошечные льдинки, блестевшие, как слезы. Пасть была слегка приоткрыта в беззвучном вое. Резьба по бокам изображала спирали, волны, символы, напоминающие следы зверей и птиц. Мох покрывал его густым ковром, словно древняя шкура, но сама фигура чувствовалась невероятно живой, полной скрытой мощи. Она стояла здесь, в этой глуши, вероятно, столетия. Сторожевая башня невидимого мира.
Лера замерла, пораженная. Она слышала о подобных находках в Сибири, но видеть своими глазами… Это было другое. Воздух вокруг тотема казался плотнее, тишина – глубже. Она осторожно протянула руку, но не коснулась. Боялась нарушить что-то хрупкое. Следы стаи – в том числе и узнаваемый след Серой – вели прямо к тотему, огибали его и уходили дальше, вглубь ложбины. Они приходили сюда. Регулярно. Как к месту силы.
«Старый Хранитель…» – прошептала она про себя, вспомнив бормотание Семеныча при виде волчьих следов. Теперь это обрело смысл. Этот тотем был Хранителем. Для волков. Для леса. Возможно, для кого-то еще.
Она сделала десятки фотографий, зарисовала расположение, отметила координаты. Научная ценность находки была огромной. Но внутри бушевало не только ученое рвение. Было благоговение. Трепет. И смутная, глубокая уверенность, что ее присутствие здесь не случайно. Что Серая, с ее пронзительным взглядом, знала, что Лера найдет это место. Следы вели ее сюда так же явно, как дорожные указатели.
Возвращалась она в сумерках, с головой полной образов: серебристая шкура Серой на фоне черного дерева тотема, следы, уходящие в тайну, безмолвный вой, застывший в дереве. В заимке было холодно и пусто. Она затопила печь, приготовила скромный ужин, но есть не могла. Мысли крутились вокруг тотема. Она достала планшет, снова и снова просматривая фотографии. Глаза древнего волка, пустые и в то же время всевидящие, словно смотрели на нее сквозь экран.
Усталость сморила ее быстро, но сон был беспокойным. Ей снилось, что она бежит. Не на двух ногах, а на четырех. Лапы уверенно отталкиваются от упругого снега, тело гибкое, сильное. Она чувствует лес: запах хвои, влажной земли под снегом, сладковатую вонь гнилого пня. И еще – запах. Резкий, теплый, волнующий. Кровь. И страх. Густой, липкий страх, исходящий от чего-то большого, что мечется впереди. Олень! Инстинкт приказывает догнать! Ускорить! Мускулы напрягаются, снег летит из-под копыт… нет, из-под лап! Радость погони, азарт охоты, древний, чистый…
Лера проснулась резко, с криком, зажатым в горле. Она сидела на кровати, сердце колотилось, как бешеное. Во рту был металлический привкус крови. По щеке что-то жгло. Она провела рукой. На левой щеке, чуть ниже скулы, были две параллельные царапины. Неглубокие, но четкие, как от… когтей. Она вскочила, подбежала к маленькому зеркалу над умывальником. Да, царапины. Свежие. Совсем как в том сне, где ветка хлестнула ее по морде во время погони.
Она прислонилась лбом к холодному стеклу окна. За окном бушевала метель, завывая в трубе. Это был сон. Яркий, невероятно реальный, но сон. Откуда царапины? Она могла поцарапаться во сне? Возможно. Но совпадение было слишком жутким. Она чувствовала себя той, кто гнался за оленем. Чувствовала мощь тела, азарт, запахи. И пробудилась с физической отметиной.
На следующее утро, все еще потрясенная, Лера отправилась к деду Семенычу. Ей нужно было узнать больше о тотеме. Надо было рискнуть. Она показала ему фотографию на планшете, стараясь говорить спокойно, как ученый: «Дед Семеныч, я нашла вот это в ложбине за буреломом. Знаете, что это? Очень древнее, похоже».
Старый егерь взял планшет в корявые руки. Его глаза, обычно колючие и недоверчивые, расширились. Он побледнел так, что веснушки на его щеках стали казаться черными точками. Губы его беззвучно зашевелились. Он не сводил глаз с изображения тотема, его пальцы дрожали.
«Где?..» – выдохнул он хрипло, не отрывая взгляда от экрана. – «Где нашел?»
«Севернее, за буреломом у скал. Там следы стаи ведут», – ответила Лера, наблюдая за его реакцией.
Семеныч резко поднял на нее глаза. В них был не просто страх. Было суеверное ужас. «Туда… туда ходить не след, девка!» – прошипел он, отталкивая планшет, как горячий уголь. – «Это Его место! Старого Хранителя! Кто тронет – беду на себя накличет! Волки Его стерегут! И ты… ты совала свой нос…» Он замолчал, тяжело дыша, и перекрестился судорожным движением. «Уходи оттуда. Забудь. И камеры свои убери. Не буди лихо, пока тихо». Он отвернулся, всем видом показывая, что разговор окончен. Его спина, обычно прямая, сгорбилась.
Лера молча взяла планшет. Ледяной комок страха сдавил ей горло, но сквозь него пробивалось упрямое любопытство. Семеныч знал. И боялся. Боялся не просто волков, а Того, кого они "стерегут". То, что она приняла за легенду, для него было страшной реальностью. И ее сон… царапины… Связь между тотемом, стаей и тем странным, физическим переживанием во сне становилась все более явной, все более необъяснимой и пугающей. Она вышла на холод, и метель, кружащая снегом, показалась ей уже не просто погодой, а дыханием самого леса – древнего, живого и полного тайн, которые она, сама того не желая, начала тревожить. И где-то в глубине, за белой пеленой снега, ей снова почудился беззвучный вой.
Глава 4: Рана и Встреча
Царапины на щеке заживали медленно, напоминая о том странном сне каждым прикосновением шарфа или порывом ветра. Слова деда Семеныча о "Старом Хранителе" и запретном месте висели в сознании Леры тяжелым камнем. Она старалась сосредоточиться на работе: проверяла камеры (одну нашли сломанной – ветка или чья-то рука?), анализировала новые кадры стаи, избегала бурелома с тотемом. Но рациональное объяснение сна и царапин не находилось. Ощущение, что граница между ее миром и миром стаи, миром древнего духа, стала тоньше и проницаемее, не покидало.
Именно это ощущение, возможно, спасло ей жизнь в тот день. Она шла по старой звериной тропе, в стороне от места тотема, но все еще в пределах охотничьих угодий стаи. Лес был тих, лишь редкие птичьи голоса нарушали покой. И вдруг… не крик, не рык. Тихий, прерывистый звук. Стонущее повизгивание, полное боли и отчаяния. Знакомый звук для биолога, изучающего хищников. Звук раненого зверя.
Сердце Леры сжалось. Она замерла, прислушиваясь. Звук доносился из густого подлеска справа. Осторожно, шаг за шагом, стараясь не шуметь, она двинулась на звук. Колючие ветки малины царапали куртку. И вот она его увидела.
Молодой волк. Тот самый, с характерным надрывом на левом ухе, которого она прозвала Щербатым по кадрам с камер. Он лежал на боку, зарывшись в снег, отчаянно пытаясь освободиться. Его передняя правая лапа была сжата в стальных челюстях старого, ржавого капкана. Кровь, алая и яркая на белом снегу, сочилась из глубоких ран, нанесенных зубьями. Волк рванулся, заскулил от новой волны боли, потом затих, тяжело дыша. Его глаза, полные страха и муки, встретились с глазами Леры. В них не было злобы. Была животная мольба о прекращении боли.
Лера замерла. Правила безопасности кричали: Не подходить! Раненый хищник непредсказуем! Но вид страдающего существа, за которым она наблюдала неделями, чью жизнь только начинала узнавать, перевесил страх. И были эти глаза… В них было не просто животное страдание. Было осознание. Он видел ее, понимал, что она здесь, и его взгляд словно спрашивал: "Поможешь? Или убьешь?"
«Тихо, малыш, тихо…» – прошептала Лера, не ожидая, что сама заговорит. Ее голос дрожал. Она медленно опустила рюкзак на снег, не сводя глаз с волка. Он следил за каждым ее движением, напряженный, но не рычал. «Я помогу. Потерпи».
Она знала принцип этих старых капканов. Нужно было сжать пружины. Но для этого надо было подойти очень близко. Очень. Достаточно близко, чтобы волк мог дотянуться до ее горла одним прыжком, если боль или страх возьмут верх.
Лера достала из рюкзака крепкую палку, которую всегда носила для страховки на льду или для отгона зверей. Теперь она была инструментом спасения. И веревку. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно на весь лес. Она сделала шаг. Щербатый напрягся, зарычал – низко, предупреждающе.
«Тихо, дружок…» – Лера говорила мягко, монотонно, как можно спокойнее. Она протянула палку, не к волку, а к капкану. Медленно, очень медленно, уперла ее в одну из пружин. «Сейчас будет больно, я знаю… Потерпи еще чуть-чуть…»
Она нажала изо всех сил. Ржавый механизм скрипнул, но не поддался. Щербатый взвизгнул от боли. Лера почувствовала, как холодный пот стекает по спине. Она переставила палку, попробовала с другого угла. Снова нажала. Металл заскрипел, пружина чуть поддалась. Еще усилие! С треском и скрежетом челюсти капкана разжались на сантиметр. Этого было достаточно! Лера мгновенно просунула в щель конец веревки, сделала петлю и затянула ее на пружине, не давая капкану снова захлопнуться. Теперь можно было освободить лапу.
Щербатый рванулся, как только почувствовал ослабление хватки. Он выдернул окровавленную лапу, вскочил на трех ногах и отпрыгнул на несколько метров. Он стоял, тяжело дыша, прижимая раненую лапу к животу, и смотрел на Леру. В его глазах смешалось: боль, страх, недоверие и… что-то еще. Не благодарность – животные так не думают. Но понимание произошедшего. Он не убежал сразу. Он смотрел на нее, на капкан с затянутой веревкой, потом снова на нее. Потом, не сводя с нее глаз, он начал медленно отступать в чащу, хромая, но двигаясь удивительно проворно на трех лапах. Он скрылся за деревьями, оставив Леру сидеть на корточках перед зловещей железной ловушкой и пятном алой крови на снегу.
Она дрожала. От адреналина, от страха, от облегчения. Она сделала это. Она спасла его. Но капкан… Он был старый, не ее. Значит, кто-то другой ставил ловушки на волчьей территории. Охотники? Браконьеры? Василий Кожанов? Мысль о нем заставила ее сглотнуть комок тревоги.
Она собрала капкан – доказательство – в рюкзак, стараясь не касаться крови. Ей нужно было к воде. Очистить руки, прийти в себя. Ближайший ручей был в пяти минутах ходьбы.
Подойдя к замерзшему, но кое-где журчащему подо льдом ручью, Лера опустилась на колени. Она сняла окровавленные перчатки, сунула руки в ледяную воду. Холод обжег, но очистил. Она умыла лицо, стараясь стереть следы напряжения и страха. Потом просто сидела, слушая журчание воды, пытаясь успокоить бешеный ритм сердца.
Именно тогда она почувствовала это. Присутствие. Не как в первый раз – леденящее и угрожающее. И не как у камеры – изучающее. Это было… спокойное. Мощное. Знакомое.
Лера медленно подняла голову.
На противоположном берегу ручья, в тени огромной кедровой ветви, стояла Серая. Она смотрела на Леру. Неподвижно. Величественно. Ее серебристая шкура казалась еще ярче в пятнистом свете, пробивающемся сквозь хвою. Желтые глаза были прищурены, но в них не было ни агрессии, ни даже настороженности. Было… наблюдение. Глубокое, всепонимающее.
Лера замерла. Дыхание перехватило. Она ждала рычания, угрозы, бегства. Но Серая стояла неподвижно. Их взгляды встретились через узкую полоску воды и льда. И в этот миг Леру накрыла волна. Не страха. Не холода. Что-то теплое, густое, как мед. Это не было мыслью или образом. Это было ощущением. Чувством… принятия. Как будто невидимый барьер рухнул. Как будто стая – или сама сущность, которую олицетворяла Серая – вынесла вердикт: Ты не враг. Ты помогла одному из наших. Ты можешь быть здесь.
Это длилось мгновение. Вечность. Потом Серая плавно развернулась. Она не побежала. Она ушла, растворяясь в тайге с той же беззвучной грацией, с какой появилась. Не оглядываясь.
