Последний шанс

Алию моментально увезли в родовую палату и заставили рожать. Тогда девушка не знала, что роды мёртвого ребёнка проходят почти так же, как и живого. Только врачи общаются более грубо – торопятся, чтобы помочь живому малышу в соседней палате.

«Тридцать три». «Мне тридцать три года». «Я не смогла родить пять лет назад, почему я решила, что смогу сейчас?». «Искандер обещал приехать». Все эти мысли кружились в голове Алии, затмевая одна другую. Однако она всячески пыталась отогнать их от себя, гладила низ живота и пыталась утихомирить неутешительное предчувствие. Она молилась Аллаху, просила у него пощады за все грехи. Алия размышляла, почему Аллах распорядился её телом так, чтобы оно не смогло выносить ребёнка? Чем она это заслужила? Мысли прервал стук капель воды о деревянный пол.

Алия смотрела на вытекающую из её промежности кровь, на деревянный пол, покрывающийся густыми тёмными каплями. Она вдруг вспомнила об Искандере— за что ему это всё? А может быть, дело в нём? Это не она, а он не заслуживает их ребёнка! Алия стояла посреди комнаты и не знала, за что хвататься. У неё уже был план, но он был слишком рискованным. И, тем не менее, это был последний шанс.

Появись подобная мысль у любого другого человека, он бы моментально её отбросил и перекрестился. Слишком страшно, слишком жутко. Но Алия привыкла к жути за свою деревенскую жизнь. Всё пространство крохотной душонки в массивном теле занимала обида – на всевышнего, природу и человечество в целом. Кто-то уезжал жить свою красивую жизнь в город, а кто-то – подписал приговор горбатиться всю жизнь в деревне. Но жизнь и тех, и других всегда украшала семья. Детишки, праздники, столы, ломящиеся от угощений, соседские внимание и поддержка. У Искандера и Алии не было ни малейшего шанса стать частью этой идиллии. По крайней мере, так думала Алия, оправдывая свой план. Алия подсчитала, что муж должен был вернуться домой через два месяца. Не много и не мало – действовать надо было очень быстро. Она самостоятельно приняла у себя      роды,       достала маленький трупик между окровавленных и запотевших ног, пролежала так около часа. Потом заставила себя встать, переодеться и уложить маленькое тело в коробку из-под рыночной обуви. И чего она так боялась, плакала? Та же мёртвая собака. Алия      бешеными глазами осматривалась вокруг. Ей нужен был ребёнок. Иначе она наложит на себя руки – какой в ней толк, если она не может даже того, что остальным удавалось едва ли не по щелчку пальцев. Взять живого ребёнка можно было только в городе. Но как попасть в город? Обезумевшая, грязная, вспотевшая Алия обернула вокруг живота несколько тряпок, подложила небольшую подушку и с ноги открыла дверь. В руках она держала обшарпанную коробку. С ней же она обошла дом, схватила лопату, которая стояла здесь для расчистки снега и начала как сумасшедшая выкапывать небольшую яму под накрытой яблоней. Держите, яблочки, цветите, яблочки, приговаривала Алия. Её никто не видел – на улице темнело, соседи грелись по домам, распивали чай, кто-то даже смотрел телевизор. На расстоянии полутора метров под яблоней была похоронена Лайка – Алия увидела кости, её стошнило. Она попыталась взять себя в руки, но перед глазами всё плыло и мерцало. Она кинула коробку между костями и принялась неуклюже закапывать. Через час, раскрасневшаяся, она выбежала со двора и начала стучаться к соседям – Ниязовым. Соседская машина давала ей алиби – вот, мол, сами везли в больницу.

–Резеда Фахитовна, Резеда апай! – ворковала Алия перед окнами Ниязовых.

Шаркая, чавкая, разжёвывая булку, громоздкая Резеда Фахитовна открыла дверь, взглянула на соседку.

– Алиюшка, что такое? – спросила соседка и изо рта посыпались крошки.

– Резеда апай, попросите Айдара в город отвезти! Рожаю, кажись! – голос Алии не дрожал, но заискивал – такую манеру очень любят местные.

–Аллах! Айдар! Айдар! – Резеда Фахитовна хлопнула дверью, не предложив роженице пройти внутрь.

Через считанные секунды из дома выбежал Айдар, мужчина, который был раза в три меньше своей жены. Он запихивал руки в коричневую телогрейку прямо по пути к машине.

– Садись, кызым! Чего стоишь? Едем-едем!

Айдар ехал быстро. Их даже остановил сотрудник ДПС, но Айдар крикнул, что его дочь рожает. До ближайшего роддома в Кыште добрались минут за тридцать. Айдар помог выйти Алие из машины и хотел проводить соседку, но та его остановила.

– Спасибо, Айдар абый! Дальше я сама, – Алия придерживала рукой живот, выходя из машины, стонала, будто и правда рожает.

– Да как же сама? Ни в коем случае! Что я Искандеру скажу? Бросил его жену?

– Всё в порядке, в порядке. Что тут идти-то! А врачи позвонят Искандеру. Вы не волнуйтесь!

–А когда ж забирать тебя с дитём-то?

–Да не надо, я у Рустама с Гузелькой поживу. Помните их?

–Конечно, помню! Ну, смотри мне! Мне потом век не оправдаться. Алиюшка, ты только не волнуйся, слышишь… Алия прервала Айдара жалобными стонами, махнула рукой и медленно поплыла к роддому. Она прислушивалась к движениям за спиной – хлопнула дверь «Жигулей», завёлся мотор. Алия слушала, как Айдар разворачивается и уезжает. Звук двигателя растворился, Алия выпрямилась и направилась в противоположную от роддома сторону. Она старалась отвлечь себя, чтобы не вспоминать могилу для своего ребёнка. Очень скоро она нашла оправдание – это был не её ребёнок, а Искандера – второй испорченный, прямо как отравленные яблоки.

Какой хозяин, такой и урожай… Она найдёт своего малыша – чистенького, здоровенького, живого. Девочку. Искандер хотел мальчика, но его мальчик покоился под уродливым деревом. «А как бы я назвала малышку?, – думала Алия – может быть, Дилара? Диля. Нет, так звали бабкину корову. Очень скоро Дилю вспороли и пустили на шашлыки на чью-то деревенскую свадьбу. Не подходит…».

Глава 3

Марина гладила тонкие волосы двухмесячной Веры. Светленькая девчушка с большими глазами-блюдцами смотрела на маму и жадно жевала пустышку. Марина лежала напротив и старалась запомнить запах маленького ангела – она пахла как нежная молочная пенка. Девушка гладила кроху и на глаза наворачивались слёзы.

«Так вот оно, какое ты, счастье» – приговаривала девушка. Она нежно касалась гладкой кожи Веры, а в душе ей хотелось крепко-крепко прижать её к себе и никогда-никогда не отпускать. Вот так и носить всё время с собой. Каждое движение Марины было тонким и изящным, словно она боялась оставить след на этой белой кожице. Как только Вера начинала хныкать, Марина тут же при- кладывала её к полной, порозовевшей груди. Эти моменты были для неё большим, чем просто кормлением. Она чувствовала себя по-настоящему живой и счастливой. Мир замирал вокруг и обдувал тёплым воздухом эту вселенскую любовь мамы к дочери. Она услышала, как в прихожей щёлкнул замок.

«А вот и наш папочка…» – прошептала дочурке Марина. Она слышала, как Саша прошёл в уборную, вымыл руки и направлялся в спальню. В дверь сначала заглянула лохматая рыжая голова, а уже потом вошёл весь Саша – в белоснежной рубашке, выглаженных брюках и с широкой улыбкой на веснушчатом лице.

– Ну, как тут мои девочки? – спросил он шёпотом и подкрался к кормящей жене. Он поцеловал её в щеку, наклонился к Вере и тихонько коснулся губами её маленького лба.

– У нас всё хорошо, – прошептала Марина и улыбнулась.

– Я сейчас переоденусь и пойду приготовлю нам чего- нибудь, хорошо?

– А я уже всё приготовила. Макароны с томатами на плите, – Марина снова улыбнулась мужу, будто знала, что за этим последует.

– Ну, зачем ты так? У тебя Верка на руках, тебе вообще больше ничего не надо делать, – Саша любил пожурить Марину за такие «проступки». Когда только у них появилась Верочка, он как заботливый муж взял слово с жены, что она будет заниматься только ребёнком, а работу по дому он возьмёт на себя. Не хотел, чтобы Марина впала в послеродовую депрессию – он мельком слышал о таком и старался сделать всё, чтобы снять с её плеч груз домашней ответственности.

Для Саши семейная жизнь была островком спокойствия в огромном бушующем море. Он часто рассказывал Марине, как мечтал о крепкой семье с самого детства. Его отец ушёл от матери, когда маленькому Сане едва исполнился год, мама пахала на двух работах, а за Сашей следила бабушка, которая не испытывала особой нежности к шумному мальчишке. Уже в восемь лет Саша начал влюбляться в девчонок. Детская любовь угасала так же быстро, как вспыхивала. До тех пор, пока в двадцать он не встретил в институте белокурую Марину.

Они жили в одном общежитии, поэтому расставались только на ночь – с утра вместе шли на занятия, потом проводили время в уютной комнате Марины, пекли печенье и много разговаривали, изучая друг друга. Жить вместе они начали через год, когда Саша получил работу в местной киностудии – сначала он рисовал афиши, потом вырос до мультипликатора и создавал простые мультфильмы для детей. Ему выделили квартиру и предложили достойный по меркам молодого художника оклад. Марина тоже работала – после института пошла преподавать английский язык в местную школу. Их размеренная жизнь стала для Саши едва ли не пределом мечтаний. Через год Саша сделал Марине предложение. На пышную свадьбу в ресторане были приглашены институтские друзья, коллеги – учителя, художники и актёры озвучания – и редкие родственники.

Через год после свадьбы Марина забеременела желанным ребёнком. На рождение Веры родители Марины подарили семейству автомобиль. «Не гоже моей внучке на автобусах по врачам колесить!», самовольно ухмылялся офицер Геннадий Петрович. Марина автомобиль не водила, а Саша до работы добирался пешком, чтобы лишний раз не привлекать внимание коллег.

Вера родилась крепкой девочкой и хорошо спала – давала родителям время поужинать и поделиться событиями уходящего дня. Саша каждый вечер мыл посуду, а Марину просил рассказывать о новых достижениях их дочурки.

–Знаешь, мне показалось, что она мне улыбнулась, мечтательно проговорила Марина.

–Ты серьезно? – Саша обернулся, чтобы посмотреть на жену. Он расплылся в улыбке, как будто узнал, что выиграл в лотерею. Их глаза встретились, Марина легко кивнула. – Я не смогла это снять на твою видеокамеру. Если честно, даже не вспомнила про неё, – Марина виновато посмотрела на Сашу, но при этом словно дразнила его тем, что она видела чудо, а он всё пропустил.

– Да ничего страшного. Это ведь не последняя её улыбка. Думаю, и для меня там что-то останется, – он сделал шаг к Марине, держа в руках мокрую намыленную тарелку, и поцеловал жену в лоб. Капли воды падали на пол.

–Ай! Осторожно, ламинат вздуется… – Марина звонко рассмеялась и легко оттолкнула мужа.

Казалось, не было на этом свете ничего такого, что могло бы как-то пошатнуть эту идиллию. Даже мать Саши – Жанна Ефимовна – несмотря на долгие попытки уберечь сына от этого брака, оставила эту затею. Она убеждала себя, что сын ещё одумается и найдет кого получше. Ведь всегда есть тот, кто лучше. Когда Марина забеременела, а Жанна Ефимовна узнала об этом по телефону от довольного сына, первое, что она сказала, было: «Я вам не бабушка. Меня зовут Жанна». Саша не стал рассказывать об этом разговоре Марине, чтобы не огорчать, но Марина уже тогда всё понимала – на тёплые отношения со свекровью надеяться не приходилось. Когда она спросила у Жанны Ефимовны, каким был Саша в детстве, чтобы настроить диалог на дружелюбный лад, свекровь злобно буркнула: «Это был ад. Готовься, и тебя это ждёт». С тех пор Марина старалась всячески избегать встреч с Жанной Ефимовной. Да и сама она в гости к детям не стремилась – на приглашения сына отвечала, что у неё слишком много работы. Маленькую Веру она так и не увидела.

Утро Марины и Саши всегда начиналось в разное время – до рождения Веры Марина успевала отоспаться перед занятиями – уроки английского всегда ставили ближе к обеду. Саша же уже в половину восьмого выходил из дома, а перед этим всегда целовал спящую жену. Марина отшучивалась, что, конечно, не замечает этого, но она замечала всё. Она даже чувствовала по этому нежному поцелую, в каком настроении Саша уходит на работу. Если поцелуй был быстрым, она слышала в этом тревогу: «Опаздываю, надо бежать, сегодня надо закончить серию…». Если же Саша прикасался губами к щеке Марины и задерживал их на пару секунд, она понимала, что всё идёт ровно, спокойно, без нервов. Оба эти сигнала Марина принимала как вызов – если поцелуй-сигнал был тревожным, она непременно готовила на ужин что-то горячо любимое мужем. Например, макароны по-флотски с сыром и пекла блинчики на завтрак. Если же тревоги не было, Марина старалась удивить Сашу каким-нибудь новым очередным рецептом. На завтрак она пекла сырники. Саша всегда удивлялся, как это жене так удаётся угадывать, что ему нужно именно сегодня. На самом же деле, никаких догадок не было. Просто Марина любила Сашу так, как, казалось, не смогла полюбить никого другого. Кроме, конечно, их ребёнка.

В то утро Саша нежно поцеловал спящих Марину и Веру. Девочки спали крепко и проспят так ещё около часа. Потом Марина будет носить Верку на руках, осторожно придерживая её головку, сварит себе кофе в турке, придумает, что приготовить на ужин. Потом Вера снова уснёт, и Марина спокойно позавтракает, приберётся в квартире, дочитает ещё одну главу англоязычного детективного      романа. Вера      проснётся, Марина покормит её, ещё полчаса будет любоваться ей, петь песни и гладить по нежной головке. Затем она аккуратно натянет на агукающую Веру фланелевый костюмчик, сверху шерстяной комбинезон и укутает в одеяло. Сама соберется по-армейски – за полминуты. Коляска Веры стоит у двери в подъезде. В неё Марина положит дочку и пойдёт во двор – подышать воздухом и поболтать с соседкой, у которой тоже маленький ребёнок – годовалая Маруська. Осталось только преодолеть небольшой, но затруднительный для колясок лестничный пролёт между цоколем и первым этажом, на котором останавливался лифт.

Марина с Алёной встретились у подъезда. Соседка явно торопилась домой, придержала дверь Марине с коляской и быстро объяснилась:

–Дорогая, прости, пожалуйста, никак не могу выйти. Свекровь приехала с Маруськой посидеть, я вон за тортиком сбегала, – Алёна подняла вверх белый торт, щедро украшенный сливками.

–Да ничего, ничего… Мы тогда с Веркой в магазин сходим. А то у нас как-то неожиданно всё закончилось.

–Погоди! Давай я Пашку попрошу привезти? Он должен на обед заехать через часик.

–Алён, не нужно, ты чего. Верка всё равно сейчас уснёт, я с ней схожу. Спасибо вам. Свекрови привет!

–Аккуратно там, – Алёна улыбнулась и побежала к лифту, споткнувшись на ступеньке.

Вера уснула практически сразу, как только почувствовала морозный воздух. Марину охватила лёгкая паника – она поняла, что оставила кошелёк в прихожей. Ну, как же так? Что нам с тобой делать? Девушка оглядела пустой снежный двор. Всё веяло спокойствием… Марина даже не помнила, как эта мысль пришла ей в голову. Она подвинула коляску к дереву на углу дома, внимательно посмотрела на Веру, убеждаясь, что ребёнок спит сладким долгим сном. Она не могла разбудить это чудо! В конце концов, Марине не хотелось мучаться с подъездной дверью, придерживать её ногой, чтобы закатить тяжёлую коляску, а потом снова тащить её по ступенькам. Она решила быстро подняться в квартиру за кошельком и спуститься – вопрос одной, двух минут. Марина поправила шерстяное одеялко дочки и пулей вбежала в подъезд. Через две минуты она запыхалась и вернулась к коляске. Марина не поверила своим глазам. Всё было на месте. Коляска стояла в том же положении, в котором она оставила её. Но Веры не было. Марина огляделась вокруг. Верочка испарилась, исчезла. Так объясняла Марина милицейским в форме, приехавшим на место со служебными собаками, через пару минут, захлёбываясь слезами.

Глава 4

В понедельник Лиза без стука вошла в кабинет шеф-редактора, чтобы заявить о том, что она присоединяется к отделу с поисками. Дело было совсем не в том, что так сказала её мать – Лизе просто отчаянно хотелось сделать хоть что-то, что заставило бы чувствовать её нужной этому миру. В кабинете было пусто. Только блестящие статуэтки свысока оценивали обстановку. Лиза мечтательно разглядывала их: «Лучший сюжет», «Лучший выпуск», «Лучший сценарий»… Вот бы и ей однажды получить эту золотую безделушку.

«Компас» начал выходить, когда Лизе было всего лишь пять лет. Редакторы собирали письма о пропавших людях со всей страны, проверяли их, отсылали запросы волонтёрам, общались с полицией. Если редакторам попадалось письмо, в котором женщина просила найти мужа, они звонили на указанный номер и узнавали, что муж давно вернулся – помирились. С детьми была похожая история – они возвращались чаще, чем пропадали. Но ни одно письмо не было выброшено в помойку – проверялась каждая заявка. Шоу выходило раз в неделю и один выпуск охватывал две или три трогательные истории. К концу 2010-х, когда у людей появились социальные сети, новое руководство набирало более активных и молодых редакторов, поиски стали проходить резвее, а огласка у шоу стала выше – во многом благодаря спецвыпускам с героями, которые искали своих «потеряшек» – блогеров или артистов. Шоу стремительно превращалось в хорошо поставленную пьесу. Особенно остро это ощущалось тогда, когда за неимением громких сюжетов редакторам приходилось превращаться в сценаристов и выдумывать истории с нуля, находить актёров и оттачивать слезливые реплики.

Лиза взяла с полки одного из золотых человечков и мысленно проговаривала благодарственную речь, представляя себя в шикарном платье у микрофона в огромном зале премии, где ей вручат самую большую, самую блестящую статуэтку за невероятный прорыв. Ну, или хотя бы за лучший сюжет. Дверная ручка щёлкнула и вернула Лизу на землю. Она вздрогнула и быстро вернула статуэтку на место – лицом к стене. В кабинет вошёл высокий, худощавый шеф с тёмными блестящими волосами – прямая осанка, ровные белоснежные зубы выдавали в нём школьного задиру-троечника, который умудрился подняться вверх по карьерной лестнице и плюнуть из своего ментолового рта на всех отличниц, которые когда-то смотрели на него как на последнего придурка. Они просто недооценивали связи его семьи.

–Привет! Ты же Лиза?

–Угу, здравствуйте, – Лиза протянула руку новому шефу. Его ладонь была мягкой – словно этот человек не делал руками ничего кроме того, что раздавал свои увлажнённые кремом рукопожатия вышестоящим лицам.

–А я Денис…Сергеевич, если помните, – молодой шеф самодовольно улыбнулся. Кажется, он впервые на том месте, где к нему следовало обращаться по имени-отчеству.

–Угу, – снова промычала Лиза. Шеф улыбнулся и Лиза невольно подумала: «Да прекрати ты уже, ослепну».

– Какие-то вопросы?

–Вообще-то да, – Лиза скрестила руки на груди, вцепившись пальцами в розовое худи, – я не успела обговорить это с прошлым шефом, но мне бы хотелось получить ещё какие-то задачи для шоу, ну и… увеличить гонорар.

–Ого! Зайти не успел, а уже прибавки требуют, – Денис Сергеевич усмехнулся, – Ладно, ладно. Я тут пока освоиться не очень успел… Чем бы ты хотела заниматься?

–Находить людей и продюсировать сюжеты, – уверенно ответила Лиза.

–А, ну так находи. Кто мешает?

–Никто, – Лиза опустила глаза и почувствовала себя очень глупо. Она уставилась на свои кроссовки и ссутулилась сильнее, чем обычно.

–Тогда вперёд, – Денис Сергеевич посмотрел на свои отполированные до блеска часы, затем снова перевёл взгляд на забавную сотрудницу, – кстати, скажи там всем, что летучка в четыре. К съёмкам всё готово?

–Да, готово, но летучки мы обычно проводим в три.

–Значит, в три. Спасибо, – Денис Сергеевич выпроводил Лизу, бросив взгляд на стеклянную дверь.

Лиза вышла из кабинета и направилась в другой конец коридора – в светлый и просторный опенспейс с десятками ноутбуков, за которыми работали редакторы. Рабочее место Лизы не отличалось особым уютом. На кресло был накинут старый бежевый кардиган, на столе перед ноутбуком стояла кружка с незатейливым узором (та, которую не жалко было забрать из дома и если что потерять на работе). И всё же было кое-что, что делало уголок редактора особенным – подарок мамы – обложка журнала The New Yorker пятьдесят второго года в тонкой серебристой раме оттеняла уродство кардигана и кружки. На обложке девушка-репортер в розовом платье курила сигарету и выстукивала длинными пальцами клавиши на печатной машинке. Такой себя иногда видела Лиза, и всегда – её мама. Она была уверена в том, что у Лизы просто не могло быть проблем на работе. Сидит себе и пишет тексты в своём замызганном кардигане. Мечта бездельника.

Лиза плюхнулась в узкое кресло из кожзама. Смартфон издал короткий писк – «Поешь нормально». Почти каждый день Елена Андреевна присылала Лизе это напутствие, в котором крылась не то, чтобы забота, а скорее напоминание о себе. Вот, мол, поешь нормально там, раз к нам не заходишь. Следом пришло другое сообщение: «Позвонишь как сможешь?». Лиза открыла чат и написала в диалоговом окне: «Поела салат с курицей, позвоню после работы». Вообще-то единственной её едой на сегодня были крекеры с кофе.

В детстве Лизу от других детей отличало умение фантазировать. Или просто врать. Она обманывала родителей по самым странным и нелепым поводам. Например, в третьем классе пришла со школы и сказала маме, что к ним приходил Дима Билан и похвалил её голос. В пятом отпросилась покататься на велосипеде вокруг дома, а сама укатила с «плохой подружкой» в другой район на два часа. За это, кстати, получила поучительную оплеуху. В шестнадцать лет несколько раз оправдывалась, что во время урока разболелся живот и она просидела два часа у кабинета врача, а на самом деле сбежала в кино. Родители беспокоились, что эта бесконтрольная ложь может обернуться чем-то опасным для самой Лизы. На самом же деле, страсть к фантазиям помогала Лизе жить свою лучшую жизнь. Ей казалось, что она суперпопулярный писатель, как какая-нибудь Жаклин Уилсон, которая рассказывает классные истории о девочках-подростках. Ничего такого Лиза не писала, зато мастерски сочиняла небылицы в рифмованных строчках. Назвать это стихами язык не поворачивался. В них она тоже врала – про несчастную любовь, какой у неё никогда не было, про суицидальные мысли, которых не было тем более, про жизнь в Арктике, которой, конечно, тоже не было. Любовь к небылицам и начитанность помогли Лизе пару раз придумать увлекательные сюжеты для «Компаса». И хотя дальше идеи дело не пошло, Лиза чувствовала, что она могла бы этим заниматься. Вот бы найти крутую историю и самой её спродюсировать – круто же? Без всех этих блогеров-пустышек и милых старушек. Лиза направилась к уголку редакторов, которые разбирали электронную почту.