Ирина Догонович

Альберто Васкес-Фигероа

Ирина Догонович

Глава 1

В ту ночь, когда она появилась на свет, неподалёку грохотали пушки. Двоюродная сестра её матери, исполнявшая обязанности повитухи, вдруг решила назвать её Ириной – что-то вроде «мира». Присутствующие сочли это весьма уместным: все ждали, когда прекратятся бомбёжки и гибель людей.

По понятным причинам ей ничего не оставалось, как унаследовать фамилию Догонович – так поступали поколения её предков, несмотря на то что основатель рода был повешен как предатель в одной из бесконечных братских войн, терзавших кровавый Балканский полуостров.

Ко всему прочему, ей вздумалось появиться на свет в мае сорок первого года – как раз в тот момент, когда Югославия снова переживала один из бесчисленных перерывов в своей истории как признанного государства. А значит, Ирину Догонович можно было считать почти что лицом без гражданства.

Немцы, итальянцы, венгры, болгары и румыны в те злополучные дни делили между собой то, что ещё не успели разрушить. Поэтому её крепкий, храбрый и упрямый отец решил уйти в горы, чтобы присоединиться к сопротивлению и сражаться с захватчиками – ведь в семье Догоновичей борьба с захватчиками давно стала чем-то вроде мании. Не было, кажется, ни одного поколения, которое бы не вступало в схватку с «очередным захватчиком» – с камнями, палками, луками, мечами, ружьями, танками или пушками – по ходу бурной и запутанной истории.

Понимая, что такие нашествия столь же предсказуемы, как времена года, и происходят с той же унылой регулярностью, что и менструации, её прекрасная мать – Алексия Серифович Ризи, в жилах которой текла итальянская кровь, – решила уложить худенькую, голодную крошку в корзину и отправиться в долгий и опасный путь в Рим – город, где в то время соседствовали одна Святость и миллионы демонов. Скитаясь на коленях по длинным коридорам и клуатрам, она в итоге оказалась у ног дона Валерио Кавальканти – влиятельного архиепископа генуэзского происхождения. Хотя она преклонялась перед ним много раз, голову склоняла не слишком низко – скорее наоборот, ей приходилось держать её прямо, ведь дон Валерио был очень высоким.

Как известно, итальянцы – будь то дети, мужчины, женщины или старики – считают своих матерей безупречными наследницами добродетелей «Пресвятой Девы Марии». Однако, несмотря на то что почти вся её жизнь прошла в Италии, Ирина никогда не считала себя настоящей итальянкой, ведь знала: её мать, женщина красивая и весьма здравомыслящая, пришла к выводу, что в страшной и беспощадной бойне, в которой никто не знал, кто победит, а кто проиграет, наилучшей защитой будет та часть святой Католической церкви, которая non est santa.

По коридорам Ватикана день и ночь бегали толпы сутан, но почти не было юбок. Позднее Ирина вспоминала, что в гардеробе её матери часто висело несколько сутан и даже монашеских ряс – правда, так и не удалось выяснить, к каким орденам они относились.

Когда война закончилась, архиепископ, навещавший их пару раз в неделю, устроил Ирину в монастырскую школу всего в трёх кварталах от их дома. Изначально девочку расстроило то, что по понедельникам и средам мать-настоятельница заставляла её учиться до восьми вечера, хотя Ирина обладала почти невероятной памятью: она могла дословно повторить любую книгу, прочитав её дважды, и получала лучшие оценки почти по всем предметам.

– Вот именно поэтому ты их и получаешь, дитя, – с лукавой усмешкой говорила монашка, похожая на хорька. – Потому что, как попугай, можешь повторить всё прочитанное. И потому что я оставляю тебя тут ещё на два дня в неделю.

Вскоре она смирилась с тем, что благодаря этим дополнительным часам у неё не только были лучшие оценки, но и лучшая еда, прохладный дом летом, тёплый зимой, а ещё красивые платья и туфли.

Кроме этих «сверхурочных», её обязанности сводились лишь к тому, чтобы вежливо приветствовать дона Валерио и не задавать лишних вопросов.

Но природа, как известно, всегда идёт своим путём: дети растут, архиепископы становятся кардиналами, а женщины, спящие с мужчиной два раза в неделю, неизбежно беременеют – независимо от того, носит ли мужчина пурпурную сутану или военную форму цвета хаки.

Мать и будущий брат (всего у неё их стало трое) вскоре переселились в прекрасный особняк на Виа Аппия, а Ирину отправили учиться в языковую школу в Цюрих. Благодаря прекрасной памяти и хорошему слуху она овладевала языками без особого труда.

Её братья сохранили фамилию, доставшуюся им от предполагаемого отца – некоего Джино ди Конти, который, как она позже узнала, был напыщенным и известным флорентийским сплетником, больше склонным «забеременеть» от грубого магрибинского сержанта, чем сам сделать беременной прекрасную югославку. Девочка так его и не увидела – даже во время каникул, которые проходили в роскошном доме у озера Альбано, прямо напротив летней резиденции Пап. Ирина всегда подозревала, что её мать, возможно, и вовсе никогда не встречалась с этим человеком лично.

Зато по окрестностям Кастельгандольфо нередко прогуливались элегантные кардиналы, которые с искренним уважением приветствовали их и замечали, что четверо очаровательных детей очень похожи на свою прекрасную и элегантную мать. Это было явным проявлением лицемерия, старческого слабоумия или близорукости, ведь сравнивать нескладную Ирину Догонович с статной Алексией Серифович – всё равно что сравнивать артритную жирафу с грациозной газелью.

Её братьев не решались облачать в облачения служек, чтобы их случайно не приняли за миниатюрные копии щедрого монсеньора Кавальканти, которому Ирина всегда будет благодарна. Он, среди прочего, подарил ей комфортное детство, отличное образование и пример морали, который стал её зеркалом и путеводителем в бурной жизни.

Дон Валерио, которого позже даже называли папабиле, то есть возможным Папой, доказал своим примером, что можно взобраться на вершину церковной пирамиды, преодолев любые препятствия. А ведь трое внебрачных детей от одной женщины – это серьёзное препятствие для человека, давшего обет целомудрия.

Иногда Ирина Догонович задавалась вопросом: как бы сложилась её судьба, если бы её «почти-отчим» стал Папой Римским? Но жалеть было не о чем – взамен неудобной sedia gestatoria монсеньору Кавальканти позволили занять мягкое кресло в роскошном кабинете, откуда он управлял большей частью финансов Ватикана.

Будучи честной с собой, девушка без труда признавала: ей бы хотелось, чтобы он был её отцом – хотя бы потому, что её сводные братья обладали неоспоримой благородной осанкой и природной элегантностью, тогда как в её венах текла кровь, больше подходящая искривлённой оливе, чем стройной пальме.

Но природа продолжала свой неумолимый путь: Ирина всё продолжала расти, а её мать, родившая уже четырёх детей, начала терять прежнюю потрясающую фигуру. И дон Валерио решил частично заменить Алексию молодой неаполитанской танцовщицей с большими чёрными глазами и угольно-чёрными волосами, которую вскоре, как он полагал, забеременел. Однако через девять месяцев на свет появилась голубоглазая блондинка – в тот день кардинал почти потерял веру в генетику и верность неаполитанок.

Он попытался найти утешение в своих настоящих детях, и это утешение обошлось ему в покупку старинной, знаменитой траттории на площади Навона. Благодаря ей братья ди Конти и их потомки жили без материальных проблем, готовя лучшие феттуччини с шафраном во всей Италии.

Когда Ирине Догонович исполнилось восемнадцать, она столкнулась с очевидностью: пора решать свою судьбу самостоятельно. Щедрая стипендия от Христианской ассоциации помощи сиротам войны, оплачивавшая её обучение, закончилась. Теперь, с этого злополучного дня, она была вынуждена рассчитывать только на себя.

Она отлично осознавала, что у неё нос, как картошка, кожа в прыщах и фигура скорее подростка в период бурного роста, чем взрослой женщины. Но в компенсацию за это она развила до почти невероятного уровня свои выдающиеся способности, что позволило ей получить блестящее образование, выучить в совершенстве семь языков и достичь высокого уровня ещё в четырёх.

Ещё в юности она заметила, что рядом со спальней её матери был маленький кабинет, где стоял огромный кантерон из настоящего чёрного дерева с инкрустацией из перламутра. В ящиках этого письменного стола монсеньор Кавалканти хранил личные документы, которые девушка иногда читала снова и снова, пока не запоминала их наизусть. Там же хранились пять чековых книжек с банковскими счетами за границей – и хотя Ирина никогда не трогала их, со временем она незаметно присвоила себе несколько листов фирменной бумаги с рельефным кардинальским гербом.

Она научилась подражать почерку и подписи дон Валерио, что означало, что несмотря на отсутствие собственных средств, у неё был бесценный капитал на будущее: великолепная база знаний по вопросам национальной политики и экономики, а также шесть возможных рекомендательных писем от одного из самых влиятельных людей в римской курии.

Она знала, что в самых высоких кругах итальянской политики и экономики не было секретом то, что она – дочь Алексии Серифович, матери детей монсеньора Кавалканти, и поэтому никого бы не удивило, если бы она в любой момент появилась с одной из его знаменитых, ласковых кардинальских записок. Так же она понимала, что наступившие шестидесятые годы были переломным моментом, который определит её будущее: времени на получение университетского образования не было, ведь пока она бы училась, монсеньор мог утратить своё привилегированное положение или даже умереть – а странно ведь приходить с рекомендацией от покойного.

Это был подходящий момент для первого шага, даже если для этого придётся слегка переступить границы закона, подделав подпись. И первой персоной, которой она направила кардинальскую записку, стал человек, которым она искренне восхищалась, уважала и мечтала познакомиться лично.

После войны правительство Италии поручило инженеру Энрико Маттеи непростую задачу – ликвидировать AGIP, нефтяную компанию, ассоциировавшуюся с ненавистным фашистским режимом. Но вопреки чётким политическим распоряжениям, Маттеи решил не уничтожать её, а, напротив, укрепить и создать Национальное агентство по углеводородам (ENI), расширяя геологоразведку и заключая выгодные соглашения с Россией и странами Ближнего Востока. Это нанесло ущерб интересам семи могущественных международных нефтяных корпораций, контролировавших мировой рынок нефти. Он даже осмелился заявить, что странам-производителям следует получать 75% прибыли от своей нефти, а не 50%, как было в лучшем случае, так что неудивительно, что никто не дал бы ни лиры за жизнь человека, столь дерзко угрожавшего интересам тех, кого он с презрением называл «Семь шлюх-сестёр».

Сын унтер-офицера карабинеров, Маттеи, несмотря на прозвище «Инженер», никогда не получал высшего образования. Но благодаря своей исключительной проницательности в экономических и технических вопросах страны, он заслужил его: университет Камерино, в который он когда-то не смог поступить из-за отсутствия средств, и Болонский университет присвоили ему почётные степени доктора экономических наук и инженера.

В холодное утро, когда он принял Ирину в своём римском кабинете, он уже знал всё о её семье, поэтому отложил в сторону рекомендательное письмо и взглянул на кандидатку, как ястреб на беззащитную добычу.

– Прочтите этот текст на пяти из одиннадцати языков, которыми, как вы утверждаете, владеете, – приказал он без предисловий, протягивая ей лист бумаги со стола.

Девушка выполнила задание так уверенно, что ей хватило пары минут, чтобы изучить текст и воспроизвести его наизусть на английском, французском, немецком, испанском и сербском языках, после чего впечатлённый инженер задал лишь один вопрос, забирая документ обратно:

– Вы считаете, это хороший доклад?

– Я бы поменяла две запятые в четвёртом абзаце, – ответила она.

– Сколько там абзацев и строк? – уточнил он.

– Шесть абзацев, тридцать четыре строки, – точно указала она.

– Отлично, – пробормотал довольный Энрико Маттеи, меняя запятые и указывая на дверь. – Ваши рекомендации верны, произношение – безупречное, память исключительная, и внимание к деталям у вас, несомненно, есть. – Он сделал паузу и добавил: – Обратитесь к Паоле Акарди, она объяснит, что делать. Хотя, зная её, можете быть уверены, что зарплата покажется вам слишком низкой, а работа – чересчур тяжёлой.

Паола Акарди была привлекательной сорокалетней женщиной с суровым выражением лица и резкими манерами. Она одевалась сдержанно, но со вкусом, обладала редкой способностью либо полностью раствориться в толпе, либо моментально стать центром любого обсуждения. Вполне могла бы сойти за надсмотрщицу на римской галере – именно так ощущали себя её подчинённые, с облегчением вздыхая лишь в дни, когда у неё начинались менструации, так как она страдала от эндометриоза, вызывавшего настолько сильные боли, что ей приходилось лежать в постели под действием обезболивающих.

Когда начальница сопровождала Энрико Маттеи в его многочисленных деловых поездках, Ирина Догонович имела возможность заглядывать в её бумаги и поражалась: несмотря на очевидные богатства, о которых говорили банковские выписки, Паола жила в скромной квартире в пяти минутах от офиса, не имела ни машины, ни достойного жилья. Из принципа она не сближалась с офисным персоналом, а её редкими возлюбленными были крупные и застенчивые мужчины простого происхождения – дальнобойщики, плотники, каменщики. И рядом с ними она не вела себя как влиятельная руководительница одной из крупнейших компаний страны, почти правая рука легендарного Инженера, а как простая уборщица, счастливая быть любимой и защищённой этими гигантами, пахнущими потом – не глянцевым потом сауны и фитнес-клуба, а настоящим трудовым потом.

Когда Ирина встречала кого-то из ухажёров начальницы в близлежащих кафе или у входа в офис, те обычно почтительно называли её «доктор», склоняя голову в знак уважения, и девушка не могла не задуматься: о чём же, Паола Акарди с ними говорит? Но они выглядели счастливыми, и потому необычные отношения такой утончённой женщины с полуграмотными рабочими, как и история простой Алексии Серифович с учёным кардиналом, навели Ирину на немного горький вывод: в вопросах любви ей, похоже, никогда не разобраться.

Работать на Энрико Маттеи означало трудиться без передышки, быть всё время начеку и не допускать ни малейшей ошибки. Взамен же – огромное количество знаний, особенно о том, чего делать нельзя, если хочешь остаться в живых. Трудно было представить, что хоть кто-то на земле успел нажить столько врагов за столь короткий срок.

Ирина Догонович пришла в компанию в тот момент, когда AGIP настолько укрепилась, что осмеливалась конкурировать с Shell, Exxon и BP, отбирая у них контракты во многих странах. Преимуществом было то, что если разведка скважины не приносила результата, расходы покрывала итальянская сторона, не вычитая их из прибыли с других успешных месторождений. Естественно, это бесило «Семь шлюх-сестёр».

Параллельно ENI поглощала множество национальных компаний в различных отраслях, связанных с энергетикой, что вредило огромному количеству инвесторов, многие из которых имели связи с сицилийской мафией или неаполитанской каморрой. Вдобавок политические взгляды и стиль управления Энрико Маттеи всегда оставались левыми, и он не изменил им даже тогда, когда его главный враг – хитрый, коварный и мрачный Джулио Андреотти стал всемогущим министром обороны.

Мало того, что это и без того было похоже на борьбу одинокого Давида против легиона Голиафов, Инженеру пришла в голову еще и "блестящая" идея – публично заявить, что он не станет инвестировать в нефтяные месторождения Алжира до тех пор, пока страна не станет независимой. При этом всем было известно, что он тайно финансировал Национальную освободительную армию. Разумеется, после такого он немедленно стал приоритетной мишенью для французской ультраправой организации OAS, которая заявляла, что останется в Алжире, даже если придется перерезать глотки всем его аборигенам.

Работать в одном здании с Маттеи или находиться рядом с ним на приеме было слишком опасно, и некоторые люди предпочитали этого избегать. Поэтому для молодой сотрудницы, решившей пробиться наверх, было весьма кстати, что кто-то из начальства освобождал ей дорогу, и со стороны это могло выглядеть так, будто Догонович продвигалась не столько благодаря собственным достоинствам, сколько из-за чужих страхов.

Однажды утром Паола Аккарди позвонила ей и сообщила, что у неё началась менструация, и поэтому она не может сопровождать Большого Босса в поездке на Сицилию и в Милан, попросив занять её место. Это было проявление доверия и отличная возможность для карьерного роста. Однако девушка всего за пару минут вспомнила, что Паола отсутствовала на работе ровно четырнадцать дней назад – это означало, что "приход месячных" был грубой выдумкой. Поездка в Сицилию, колыбель мафии, в тот момент была не просто рискованной – это было почти самоубийством. И даже если мысль о том, что начальница могла иметь достоверную информацию о грядущем несчастье, не пришла ей в голову, сам факт лжи про менструацию насторожил её. Это побудило вспомнить старую истину: «Если в разгар боя тот, кто впереди, пригибается – падай на землю». Она пошла в туалет, нашла кусочек ваты, вложила его между щекой и десной и вернулась с выражением лица, будто страдает от адской зубной боли, заявив, что впервые в жизни идёт к стоматологу.

27 октября 1962 года президент ИНИ отправился на Сицилию на борту Morane-Saulnier 760 и успешно решил свои дела, но во время перелёта в Милан небольшой самолёт взорвался в воздухе, и все трое пассажиров погибли на месте.

Приборы управления были растворены в кислоте, а министр обороны Джулио Андреотти, ответственный за расследование, поспешил заявить, что произошёл несчастный случай. Это объяснение позволило остановить любые попытки родственников погибших добиваться правды.

Похоже, пока самолёт находился в одном из сицилийских ангаров, в него были внесены такие изменения, что при выпуске шасси был замкнут контакт, вызвавший взрыв – уже в момент захода на посадку. Двадцать лет спустя эксгумация тел показала, что в костях погибших были осколки металла с остатками взрывчатки.

В день похорон Паола Аккарди ни словом не обмолвилась о внезапной зубной боли Ирины, так же как и та не стала говорить о неуместной и не вовремя начавшейся менструации. Обе отлично понимали: их дни в компании сочтены – как и у большинства, кто когда-либо сотрудничал с Инженером.

Мечта Энрико Маттеи лопнула, как мыльный пузырь, и те, кто не захотел это признать, рисковали повторить его судьбу.

Глава 2

Прошла всего неделя с момента той злополучной авиакатастрофы, когда мать позвонила Ирине и пригласила пообедать в маленькой траттории, куда они ходили много лет. Однако к удивлению Ирины, за самым удалённым столиком её ожидал не кто иной, как сам кардинал, в своём знаменитом «гражданском» наряде. Как и было ему свойственно, он сразу перешёл к делу, едва они сделали заказ:

– Прежде всего хочу, чтобы ты ясно понимала: я всегда знал о письме с моей подписью, которое ты отправила Маттеи, – бросил он, словно подавая закуску. – Хотя знают об этом немногие, Энрико был одним из моих лучших и самых уважаемых друзей. – Он поднял руку, чтобы не дать ей возразить. – Не нужно извиняться, – добавил. – Если бы ты попросила, я сам дал бы тебе это письмо. Но понимаю, почему ты предпочла действовать самостоятельно. Если я допустил ошибку и оставил бумаги не там, где следовало, – я не вправе тебя упрекать. К тому же я знаю, что ты использовала моё имя достойно: Энрико очень тебя ценил.

– Мне приятно это слышать… – ответила растерянная и, по правде говоря, слегка смущённая девушка. – Я тоже его очень уважала.

– Насколько сильно?

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего предосудительного, дочь моя, ничего такого… – успокоил её дон Валерио с доброй улыбкой. – Просто вопрос.

– Я восхищалась им, уважала, он удивлял меня, и, думаю, в какой-то степени я ему завидовала – за ум, за отвагу и невероятную работоспособность.

– Ты знала, что его убьют в этой поездке?

– Подозревала.

– Но ничего не сделала…

– А что я могла сделать? – её тихий ответ был полон подлинного бессилия. – Каждый раз, когда Инженер входил в дверь, мы облегчённо вздыхали, потому что, как только он уходил, у нас возникало ощущение, что он уже не вернётся. Все в офисе, все в Риме, вся Италия – да и весь мир – знали, что Энрико Маттеи был приговорён. Каждый прожитый им день был подарком от его палачей. В конце концов случилось то, что должно было случиться, и никто – ни я, ни кто-либо ещё – не мог этому помешать.

– Тут ты абсолютно права. Даже он сам был убеждён, что, несмотря на свою огромную власть, его в конце концов убьют, – с грустью признал монсеньор Кавальканти. Подождав, пока пожилой, дрожащими руками официант поставит на стол огромное блюдо антипасто и уйдёт, он спросил: – У тебя есть какие-то догадки, кто это сделал?

– Это всё равно что спросить, какой номер выиграет завтра в лотерее, – спокойно ответила девушка. – Среди стольких кандидатов шансы угадать примерно такие же.

– Верно! – согласился собеседник. – Очень верно.

Он без особого интереса попробовал острый пармезан и превосходную мортаделлу, хотя был человеком с хорошим аппетитом и ценителем еды. После долгой паузы, пока Ирина Догонович просто смотрела на него, теряясь в догадках, зачем всё это, он наконец спросил:

– А хочешь узнать, кто был виновен?

– А зачем? – немедленно парировала она, и было ясно, что говорит совершенно искренне. – Чтобы был кто-то конкретный, кого можно ненавидеть и бояться?

– Ненависть и страх никогда не приносили пользы… – признал отец её братьев. – Но, полагаю, тебе хотелось бы знать настоящую причину, по которой его убили.

– Это мне совершенно ясно, – ответила девушка без тени сомнений. – Из-за денег. Из-за баснословных денег.

– Ошибаешься… – возразил священник, и тон его был полон уверенности. – Хотя, конечно, деньги всегда на заднем плане, но, по моему мнению – а поверь, я знал Энрико Маттеи лучше всех – его убили не из-за денег, не из-за политики, не из-за зависти, не из-за профессиональной ревности и не из-за религии. Его убили из страха.

– Страха перед чем?

– Перед тем, на что он был способен.

Ирина Догонович делала вид, что ест, но на самом деле вновь задавалась вопросом, зачем нужна была эта странная, по её мнению, совершенно бессмысленная беседа. Почти все правительства, спецслужбы и СМИ мира ломали головы над тем, кто, как и зачем устроил взрыв, уничтоживший троих человек. И ей совсем не казалось логичным, что ответ может скрываться за последним столиком в углу старой траттории.

– Я работала с Маттеи почти четыре года… – наконец сказала она. – И могу без ошибки повторить всё, что он говорил за это время, так же, как могу переписать слово в слово каждое его письмо или документ, проходившие через мои руки. Потому-то я и знаю, что он был способен на всё – каким бы абсурдным, нелепым или рискованным это ни казалось. Что именно вы имеете в виду?

– Ты когда-нибудь слышала от него про проект под названием Hungriegerwolfe?

– От него лично – нет, – искренне ответила она. – Но три месяца назад я увидела это странное слово – причём с орфографической ошибкой – в записке без подписи, которую ему передал «Его Преосвященство».

– Кого ты называешь «Его Преосвященством»? – встревожился дон Валерио.

Девушка просто посмотрела на него, прищурившись с ироничной улыбкой, и с абсолютной дерзостью сказала:

– Учитывая, монсеньор, что я много лет тренировалась подделывать ваш почерк, уверяю вас: даже лучший графолог не отличит настоящее ваше письмо от подделки. А вот я – отличу.

– Меня поражает твоя наглость.

– Дон Валерио! – строго воскликнула она. – Только не говорите мне о наглости. Напомнить вам, кто мои братья?

– Ну, это…

– Что – «это»? Я ещё стул подставляла, чтобы глядеть в замочную скважину своей комнаты и видеть, как вы, разговаривая по телефону, расхаживаете по салону в одних трусах.

– Да поможет мне Господь!

– И да простит. Кстати! Где вы покупаете нижнее бельё?

– Не знаю. Этим занимается мой секретарь.

– Вам бы его уволить.

Обычно словоохотливый и уверенный в себе священник растерялся, тяжело вздохнул – почти как с проклятием – и, отодвинув немного тарелку, признал:

– Думаю, мы отклонились от темы. Хотя ты права как минимум в двух вещах: во‑первых, действительно, Господу придётся быть особенно милосердным ко мне – я слишком уж много грешил, а во‑вторых, да, я действительно написал ту записку. Помнишь, что в ней было?

– Вы умоляли Инженера не подвергать себя стольким опасностям, снизить давление в нефтяной сфере, прекратить поддержку алжирцев и сосредоточиться на том, что действительно важно – на этом загадочном Hungriegerwolfe, который мог бы принести огромные экономические ресурсы, способные вытащить Италию и добрую часть мира из нищеты, в которую их ввергла война.