Злые сказки Неизведанного

И не заметил никто в избе, да и сама баба не заметила, как последний кусочек доброты в ней угас и душа потемнела. К вечеру она, уложив детей спать, подошла к зеркалу и прошептала:

– Я согласна, – краем глаза заметив тень у себя за спиной.

Проснулась старшая дочь тогда особенно рано, и показалось ей, что в избе как-то темновато, хоть солнце пробралось уже в окно. И запах какой-то странный был, неприятный, то ли пыли, то ли гари, удушливый. Увидела она мать, которая, загадочно улыбаясь, водила кочергой по тлеющим уголькам в печи. Что-то в ее выражении лица, в ее взгляде задумчивом, далеком, показалось ей недобрым.

– С добрым утром, матушка, – промолвила она. – Я сейчас схожу к колодцу за водой.

Мать посмотрела на нее взглядом, чем-то на хищника смахивающим. Такой взгляд она видала лишь однажды, когда лиса за зайцем в лесу по осени охотилась.

– Не надо, доченька, – ласково сказала она. – Буди братьев и сестер, пойдем с вами в лес.

– Зачем, маменька?

– Поиграть с вами хочу, дети мои. Так давно мы с вами не играли. Собирай всех и пойдем.

Спорить с мамой дочь не посмела, разбудила всех братьев и сестер, помогла умыться-одеться, пока мать с улыбкой мрачной смотрела в окно. Чуяла дочь кожей, что что-то не то, да только понять никак не могла – что.

Отвела их мать глубоко в лес, куда не ходили даже охотничьи тропы, да молчала всю дорогу. Дети сначала спрашивали капризно, почему так далеко бредут, да когда придут, да во что будут играть. Да только мать с улыбкой томной, широкой от уха до уха, шикала на них. Спорить никто не посмел и следовали за ней дальше.

Выйдя на лесную поляну, где росла высокая трава, а деревья покрывала такая густая листва, что солнечный свет едва просачивался, мать заговорила наконец:

– Детки мои. Хочу я с вами поиграть в одну игру, вы же любите игры.

Детвора неуверенно кивнула.

– Хорошо, – улыбнулась мать. – Правила игры просты. Я сейчас закрою глаза и буду считать до сотни. Вы должны будете спрятаться так, чтобы я вас не могла найти и схватить. Победит тот, кто доберется из леса обратно так и не попавшись мне, а как выйдет, должен крикнуть: «Из леса вон, до дома бегом!» А кого поймаю – выбывает. Кто выиграет, получит подарок от меня особенный. Поняли правила?

– А какой подарок мы получим?

– Узнаете, когда доиграем, – подмигнула женщина.

Младшие дети заулыбались, ведь похожа была эта игра на «убеги от дракона», в которую они так любили играть. А вот старшая почувствовала, что что-то не так, и это чувство продолжало нарастать. Движения матери стали более плавными, кожа, казалось, разгладилась, лицо излучало неземной покой, какого нет у человека приземленного, мирского. Старшая никогда такого не видела ни у матушки своей, ни у иного человека. Не видели его и младшие, но только не обратили они на это внимания. Маменька была спокойна и хотела с ними поиграть – это ли не счастье.

– Ну что, готовы, дети? Я начинаю! Один, два, три… – она закрыла глаза и начала считать.

Дети со смехом разбежались кто куда, побежала и старшая. А в лесу стояла гробовая тишина, даже птицы не пели в тот день. Бежала старшая и слышала, как мать считает, уже до пятидесяти досчитала, как отдаляется и приближается смех ее братишек и сестричек, как топают их ножки по сухим веткам и листьям. Так увлеклась старшая поиском укрытия, что не заметила, как голос мамы, которая досчитала уже до восьмидесяти, как-то поменялся, стал не человечьим вовсе и ледяным, будто и не мама это вовсе. Спряталась она в густом кусте смородины, затаилась и глядит по сторонам. Видит она, как по соседству спрятался ее младшой братик за деревом. Увидав ее, улыбнулся он и помахал рукой. Вздохнула старшая – братишка маленький, не умеет еще прятаться. Так его быстро найдут.

Досчитала мать, и слышен крик:

– А я иду искать!

И снова затихло все в лесу, не слышно больше топота ножек детей, только тяжелые приближающиеся шаги. Вжалась в куст старшая, да на братика из-под листьев смотрит. Чует ее сердце недоброе, а пошевелиться не может, будто все тело онемело, ни за что нельзя двинуться, даже дух перехватило. А шаги хищные, крадущиеся, все приближаются и приближаются и остановились где-то совсем близко. И тут видит сестра, как из-за дерева, за которым прятался братик, высовывается рука – длинная, костлявая, да с когтями на пальцах, острыми, синими, как у мертвеца. И хвать брата ее за голову, и за дерево куда-то унесла с такой силой, что хруст косточек оглушил старшую дочь. Братик взвизгнул только, и снова тишина. Это один.

Обомлела сестра, от страха не дышала, едва в сознании держалась. И видит, как выходит что-то из-за дерева. Высокое, костлявое, синее нечто с чертами лица как у мамы, только не мама это совсем, а что-то жуткое, потустороннее. Вместо носа две дырочки, зубы острые, глаза черные, кожа обвисшая. Стоит, оглядывается. Ужаснулась старшая от мысли, что сейчас подойдет это чудище к ее укрытию, что же с ней тогда будет. До чего же колотилось сердечко девочки, а вдруг монстр услышит?

И тут послышался где-то хруст вдали и смешок. Существо мигом зашагало в ту сторону и скрылось в чаще. Где-то послышался вскрик. Это два. Сидела так старшая, слушала, как это чудище ходит по лесу и ищет ее и ее братьев и сестер. Боится пошевелиться, да только если не выйти из леса, оно рано или поздно и ее найдет.

Собрала всю волю в кулачки крохотные старшая и тихо, не издавая ни звука, вылезла из кустов и осторожно, но быстро поползла к следующему кусту. Так и ползла из леса она прочь, слыша то тут, то там вскрики ужаса своих родных. Это три. Когда шаги приближались, она, затаив дыхание, ждала, боясь шелохнуться и выдать себя. Когда шаги отдалялись, она выползала и продолжала выбираться. Сердце колотилось как безумное. Каждый раз, когда она слышала очередной вскрик, все тело загоралось, хотелось вскочить и побежать как можно быстрее. Да только понимала она, что если начнет бежать, то услышит ее чудище и непременно догонит. Не знала она, как там ее сестры и братья, поняли ли они, что нужно прятаться хорошо и двигаться тихо; наверное, поняли, потому что крики стали реже слышны. Но каждый сам за себя, не найдет она сама никого из них и не спасет. У каждого есть только он и чудище.

Вскоре и правда осталась только она, потому что крики смолкли, а насчитала она их шесть. Шестерых забрало чудище, и теперь идет за ней и только за ней. Вжималась девочка в каждое дерево, в каждый корень и куст, пряталась в высокой траве и сквозь звон в ушах слушала, не отошло ли достаточно неизведанное. Вот уже и опушка видна. Собралась с последними силами девочка, набрала в грудь воздуха и как даст деру, только пятки сверкали. Бежала она так быстро, как никто и никогда не бежал, умоляя всех богов помочь ей добраться.

Как только нога ее пересекла лес, вырвался из груди ее крик:

– Из леса вон, домой бегом! – и упала на землю, тяжело дыша.

Тут и птицы запели, и где-то в поле рядом зазвучал смех людей. Поняла девочка, что в безопасности теперь, и оглянулась. Увидала она, как на опушке леса стоит ее мать и улыбается.

– Ты пряталась хорошо, девочка, – сказала она своим обычным голосом, да только холодным. – А вот братья и сестры твои не очень. Себе их забираю, а твой подарок – твоя жизнь. Дарю тебе за хорошую игру.

И удалилась в чащу. Больше девочка никогда не видела свою мать и братьев с сестрами. В слезах рассказала она в деревне, что приключилось с ней. Мужики собрались искать детей, да вернулись только не все и рассказали, что в лесной чаще стоит теперь дом странный и живет там колдунья, и злые вещи делала с ними, а кого-то себе забрала. Плюнули всей деревней искать семью девочки. С той поры детишки в ту игру играют, а как зовется – не помнят, только прячутся пуще прежнего.

Сказка о том, как призрак злым стал

Было это давным-давно, когда сказки были не сказками еще, а былью. Люди жили в те времена, чуяли, что силы Неизведанные, потаённые, их окружают. Видели они и понимали, что мир вокруг куда страшнее да хитрее, куда сложнее и опаснее. Всюду их окружала загадка, за которой смерть таилась. Но не умели они еще обращаться с этим Неизведанным, не понимали его, боялись. А может, и правильно делали, ведь Неизведанное только-только начинало касаться мира людей, проявляться в виде предметов, материй, образов и невероятных сил. Кто-то уже умел общаться с Неизведанным, призывать его, видеть и понимать. А иногда это происходило и совершенно случайно, по воле худого али доброго случая.

История эта – об одной прекрасной девице. Память не сохранила её имени, но сохранила её невероятную красоту. Кожа – белая, как у голубки, шея – лебединая, станом высока, статью стройна. Губы – что бутон розы, глаза – что лазурное озеро, искрящиеся, как лунная дорожка на водной глади. А волосы – чёрные, словно смола, блестящие, заплетены всегда были в тугую косу. Душой-телом прекрасна была та Чернявка. Любили её женщины за доброту и весёлый нрав, родители – за трудолюбие, а мужчины – за кротость и невероятную красоту.

Жила Чернявка мирно, зла никому не чинила, по дому помогала всегда. И до того была мила и чиста её душа, что и представить себе не могла, будто в мире кто-то живёт с недобрыми намерениями. Переживала мать за дочку, хотела уберечь её от всего и просила никогда не ходить в соседнюю деревню через лес одну. Чернявка слушала мать поначалу, но однажды с отцом приехала она на рынок в ту деревню и встретила там юношу, в него и влюбилась. Все мужчины ему завидовали – такую красу заполучить! Был он кузнецом, много работал; как дело спорилось, заканчивал работу раньше и тут же мчался к ней в деревню. Днём по дому помогал родителям, а вечером влюблённые гуляли, держась за руки и мечтая о свадьбе. Родители выбор одобрили и ждали уже, когда выдадут замуж свою любимую дочь.

Но однажды не приехал жених Чернявки в назначенный день. Не было его день, два, три. Забеспокоилась красна-девица и твердо положила на сердце, что нужно сходить его проведать. Отец на охоте был который день, братьев старших у неё не было – некому было её проводить. Да и холодно было в ту пору в соседнюю деревню ехать. Мать наотрез отказалась пускать девушку одну, да разве можно сердцу приказать перестать волноваться за любимого?

Твёрдо решила Чернявка, что сходит и узнает, какая напасть на суженого её нашла. Собрала узелок с едой да и направилась ночью в лес по протоптанной тропинке. Ту дорогу, что хорошо знала и помнила она днём, ночью совершенно не узнавала. Была в ту пору то ли поздняя осень, и дорогу смыло дождём, то ли зима, и замело её. Вот и девушка потерялась в тёмном лесу. Страшно ей стало, сердце колотилось. Кругом вороны летали да каркали, и казалось ей, что чьи-то глаза за ней наблюдают не переставая.

Замерзла, перепугалась девушка и увидела вдали два огонька. То была одинокая лесная изба. В окошках горел тусклый свет лучины, а из трубы шёл дым. Постучалась девушка, с ужасом ожидая, уж не ведьма ли лесная её встретит. Но то оказался Дровосек-затворник. Он удивился гостье.

– Что такая краса делает в лесу ночью одна, когда волки да нечисть хозяйничают?

– Пустите меня, дяденька, – взмолилась девушка. – Я шла в деревню да заблудилась.

– Проходи, проходи, краса. Сейчас накормлю и напою тебя, совсем продрогла.

Мужчина достал девушке баранок, варенья, блинов напёк, на стол поставил, самовар заправил, одеялом укутал, даже сарафан чистый откуда-то из-под полы достал.

– Надень, красавица, авось впору.

Сарафан был чудный, хоть и старый, пришёлся как раз. Расцвела девушка.

– Спасибо вам, дяденька! Мир полон добрых людей.

– Ну, расскажи, откуда путь-дорогу держишь да куда?

И рассказала девушка ему о том, как живёт она с родными, влюбилась в прекрасного кузнеца из другой деревни, как они видятся каждую неделю, но в этот раз он не пришёл, и нет от него вестей. И так расчувствовалась чернявая красавица, что не заметила, как из полумрака одинокой избушки на неё смотрит дикий зверь, да глазами блестит недобрыми.

– Сердце моё болит, не случилось ли с ним чего, – взволнованно сказала она.

– Хорошая ты девушка, – причмокнул Дровосек, оглядывая её с ног до головы. – Добрая, чистая. Повезло твоему жениху с такой красавицей. Небось все парнишки за тобой бегают?

Девушка скромно опустила голову.

– Но любишь ты одного, я понимаю, – улыбнулся Дровосек. – Я тоже жил когда-то в деревне, в которой была такая же красавица, как ты. Бегал за ней повсюду, да только не смотрела она на меня. Выбрала другого – прекрасного, статного, могучего воина и опытного охотника. Живут они, наверное, сейчас счастливо, а я перебрался сюда.

Не услышала Чернявка железных ноток в голосе Дровосека, не заметила, как блестят его глаза, как напряжён каждый мускул его тела. Да и как она могла заметить? Сердце её было таким чистым, а душа такой юной, что не видела она никогда людей, в которых прячется опасный зверь.

– Здесь нет никого, целыми днями я один. Думал сначала, что так хочу, а сейчас понимаю, что тоже хочу любить, хочу, чтобы меня любили. Чтобы меня полюбила такая же красавица-умница, была бы мне верной женой.

– Уверена, что вы найдёте такую! – улыбнулась девушка, желая приободрить своего нового друга.

Он пристально заглянул ей в глаза, и только сейчас увидела она два чёрных омута, которые поглотили её.

– Может, ты меня полюбишь? – спросил он с улыбкой хищника.

Что происходило той ночью, история не захотела сохранять. Осталось только воспоминание, что в самом воздухе повис ужас и боль. Ночь была особенно тёмной, жуткой; даже Неизведанное содрогнулось от того, что творилось в одинокой лесной избушке в тот миг, в которой не гас свет до зари.

И когда открылась дверь избы и высокий, сильный Дровосек потащил что-то тяжёлое в мешке, Неизведанное проникло в дом и поползло по залитому кровью полу. Его привлекли страх и боль, что вибрировали в воздухе до сих пор, хоть и было невероятно тихо вокруг. И тут Неизведанное почувствовало что-то – какой-то маленький блестящий кружок, закатившийся под половицу. Оно просочилось между досками и увидело крошечную окровавленную пуговицу с сарафана Чернявки. Оно почувствовало, как боль, ужас, отвращение пульсируют в ней, услышало, как крик отчаяния разрывает её изнутри, и прикоснулось к ней.

И в этот момент Чернявка снова открыла глаза. Она понимала, что не жива и не мертва, но ничего поделать с этим не могла. Она подошла к зеркалу и увидела себя: бледная, взъерошенная, одежда вся разорвана, обнажая тело всё в царапинах, будто от ногтей, да в синяках. Тело её болело, хоть его и не было; из ран не лилась больше кровь, но она чувствовала их. Горько плакала она, понимая, что больше не жива, что больше не увидит своих родителей, друзей, своего жениха. Поняла она, что права была её мама, когда пускать её не хотела в лес, как должно быть, переживают они сейчас. А когда она увидела, как в дом заходит Дровосек, и с криком попыталась убежать, поняла, что и убежать-то не получится. Что-то держало её словно на невидимой цепи рядом с домом.

Кричала, сопротивлялась она, не понимала, что происходит, но поделать ничего не могла. Так и стала она жить в доме с Дровосеком. Наблюдала за ним целыми днями. Не могла докричаться, когда приходили её соседи, искали её: «Мол, потерялась, не видел ли он черноволосую красавицу?»

– Если бы увидел, запомнил, – смеялся он. – Надеюсь, найдётся.

Сквозь боль кричала Чернявка, рыдала, но не услышал её тогда никто. Так и стала она наблюдать за своим убийцей днями и ночами, без сна и отдыха смотрела, как он живёт. Хоть и говорил он, что одиночка, да только друзей своих часто в гости звал, веселились они до утра. Девушек водил самых разных: рыжих, белокурых, низких, смуглых. И сначала переживала Чернявка, ежели погубит он ещё кого, да только не спешил он. И постепенно начала она злиться, что он других женщин отпускает, а её сгубил. Не понимала она, в чём разница. Нет, не думайте, она не хотела, чтобы это случилось, но всё равно несправедливо это как-то было с ней. За что ей такая жестокая и дикая смерть была уготована?

А время шло, дни сменяли года, и Дровосек однажды привёл домой жену. Пухлую, светловолосую, розовощекую, со смуглой кожей и озорными веснушками. И жили они счастливо, муж души не чаял в жене, о детях начали толковать.

А всё это время рядом с ними старилась Чернявка. Не узнавала она своё лицо, когда подходила к зеркалу на себя посмотреть. Губы её почернели, а уголки их сползли до самого обвисшего подбородка, искажаясь в уродливую дугу. Глаза её выпучились и выкатились, от век почти не осталось ничего, только стёртые огрызки кожи; чёрные, как смоль, волосы спутались и выпали, обнажая посиневший скальп. Кожа была зеленовато-синего оттенка, вся в пятнах, тело осунулось, что только кожа да кости и остались. От прежней красавицы не осталось и следа.

А жена Дровосека, наоборот, пахла жизнью и счастьем рядом с любимым мужем. И, подойдя к зеркалу, она с улыбкой расчёсывала свои густые белокурые локоны. И такая злоба взяла Чернявку, так погано ей стало от боли, от немой ярости, таким взглядом смерила она жену, стоящую к ней спиной, что та внезапно побелела да как закричит!

– Что такое, жена? – обеспокоенно прибежал Дровосек.

– Я… я увидела рожу в зеркале, – прошептала в ужасе женщина.

– Какую рожу?

– Страшную. Словно мертвец, да такой уродливый… Кожа синяя, худой, глаза выпучены, как у рыбы…

– Ах, жена, показалось тебе. Идём, подышишь свежим воздухом.

Но не показалось жене. Увидела она Чернявку, которая с любопытством слушала их разговор. Смекнула Чернявка, что от злости может что-то делать с реальным миром людей. А значит, и со своим мучителем.

И с тех пор начали жаловаться Дровосек и его жена на какую-то нечисть в их доме. То словно кто-то ночью ходит, то шорох слышен, то зеркало треснет. И кажется всё время в отражении, что кто-то страшный смотрит на них. И сладу никакого не было. Пробовали они нечисть изгнать, затем задобрить, но пуще прежнего начинал буянить нечистый. Больше всех доставалось Дровосеку. Порой просыпался он от того, что кто-то душит его. Жаловались они своим родным и друзьям, кто посещал их, но сделать ничего не могли. Так и жили они, не зная, как быть.

Однажды решила жена, что так больше не может продолжаться. Сказала она мужу, что пойдёт в город за колдуном, который изгонит нечисть. Собрала пожитки и ушла под зловещее хихиканье кого-то невидимого под печкой.

И постучалась на следующий день к ним в дом девушка. Замерла Чернявка, когда увидела её. Кожа – белая, как у голубки, шея – лебединая, станом высока, статью стройна. Губы – что бутон розы, глаза – что лазурное озеро, искрящиеся, как лунная дорожка на водной глади. А волосы – чёрные, словно смола, блестящие, заплетены в тугую косу.

– Пустите меня переночевать, добрый человек, – робко сказала девушка.

– Чего ж не пустить такую красавицу? Проходи, конечно! – воскликнул Дровосек.

И увидела Чернявка, как его глаза стали снова двумя чёрными омутами, на дне которых мрак и беда.

Поняла Чернявка, что случится сегодня что-то очень страшное, но что она может сделать? Страх её обуял, как в ту самую ночь. Слушала она разговор их, смотрела, как он поил девушку чаем и спрашивал, куда путь-дорогу она держит.

– В соседнюю деревню, к жениху, – улыбнулась скромно девушка. – Да только заблудилась я.

– Тогда я тебя утром выведу на дорогу, тут рукой подать.

Видела Чернявка, как зверь в нём просыпается, из клетки просится, как напряжён каждый его мускул, как трясёт его, когда он смотрит на девушку. А глаза такие голодные, бегают туда-сюда по ней, пожирают. Но держится он в этот раз, на вещи жены поглядывает, хотя видно, что вот-вот сорвётся.

А красавица молодая щебечет о своём, не замечая, что она в логове хищника сейчас. Дровосек постелил ей в сенях, сам лёг на печь, задули они лучину и лежали в темноте. Смотрела Чернявка, как блестят во мраке его глаза, как наблюдает он за спящей красавицей, как рвётся что-то страшное из него. И ломала голову Чернявка, что же делать ей, как можно помочь красавице, как уберечь её. Смотрела она на её лицо и видела себя когда-то, молодую и прекрасную. Как бы хотела она, чтобы её кто-то защитил тогда.

Дёрнула она за волосы девушку. Та вздрогнула, оглянулась, но ничего не увидела и снова легла спать. Дотронулась до её пятки Чернявка, та снова вздрогнула, задрожала, то ли от страха, то ли от холода. Разозлилась Чернявка. Что нужно сделать, чтобы эта неразумная испугалась и убежала отсюда?! Али ей, дуре-девке, совсем жить не хочется?!

Заметила она, что тихо начал подниматься с печи Дровосек и осторожно красться к девушке, едва слышно, а глазки так же масляно блестят, как тогда, когда он рвал на ней одежду. И облизывает губы так же, как облизывал, когда грудь её сжимал, да так больно, что след его руки на ней отпечатан был по сей день. И дышит тяжело так. Она помнит это дыхание. На своей коже, когда он водил по ней ножом острым. Столько лет прошло, а она не переставала чувствовать его прикосновения ни на секунду. Они болели, мучили её. И сейчас так же будут мучить другую невинную душу, слишком добрую и наивную, чтобы увидеть монстра.

А он всё ближе и ближе. И такая злоба накатила на Чернявку, такая ненависть – чистая, необузданная, могучая.

– УБЬЮ! – завизжала Чернявка так громко, что треснули зеркала и окна в доме.

Закричала девица, закричал и Дровосек. Увидели они посреди комнаты существо жуткое, злое, которое тянуло руки к Дровосеку.

Завопила девушка и так и выбежала из избы в одной рубахе, побежав куда глаза глядят. А наутро её нашли грибники, почти потерявшую рассудок от страха. Когда пришла она в себя, рассказала про жуткого монстра, который был в избе в лесу, и что он её чуть не убил.

А ещё через день вернулась в избу жена, приведя с собой колдуна. Увидели они распахнутые двери, листья и ветки уже занёс ветер в дом. Все вещи были перевёрнуты, окна выбиты, а в центре избы лежал мёртвый иссохший Дровосек с поседевшими волосами. Лицо его было перекошено от ужаса, а рядом качалась лавка, словно кто-то сидел на ней.

Сказка о том, почему детям ночью спать надо

Было это давным-давно, когда сказки были не сказками, а былью. Жили люди в старину далекую и чувствовали, что нечто тайное, Неизведанное их окружает. Видели они: мир полон опасностей, не счесть загадок в нём, а за каждой гибель подстерегает. Не ведали люди, как с силой той справиться, – боялись её, сторонкой обходили. А может, и правильно делали, ведь Неизведанное только-только начинало касаться мира людей, проявляться. Происходили вещи, на которые у людей ответов не было. Задавали тогда люди вопросы свои, ожидая, что Неизведанное им ответит, но не всегда ответ этот по нраву человеку приходился… Нынче история эта как сказка не сказывается, давным-давно позабыта, а все, кто её знал, – уже в загробном царстве.

Когда-то давным-давно в одном далёком царстве-государстве стояла маленькая деревня в густом лесу. Жили люди там мирно, тихо и счастливо. В каждом доме – семья с кучей ребятишек, чей задорный, чистый смех звучал с утра до вечера, взмывая сквозь листву деревьев ввысь. Целый день детушки на улице резвились. С утра, чуть солнышко взойдёт, сбегались они на улицу, в игрушки свои играли, в «убеги от дракона» – где один из детей был хищным драконом, таким, каких иногда видели высоко-высоко в небе. Знали дети от родителей, что драконы страшные и опасные, и ежели старших не слушаться, то непременно тебя съедят. Конечно, байка это была, чтобы малышня слушалась. Драконы-то в небесах парят, до людей им дела нет. Но отчего-то притворяться одним таким могучим существом было невероятно весело и смешно, и стала эта забава у них излюбленной.

Деткам запрещалось строго-настрого уходить далеко в лес – ведь там могли поймать их злые духи, Лесные, что служат силам тьмы, и их противные маленькие слуги, леснушки. Детям никогда не доводилось видеть этих существ, хотя они порой и замечали странные тени, мелькающие где-то в лесной чаще. А некоторые и вовсе утверждали, что видели, как сверкали красные глаза, прежде чем лик скрывался за деревом. Было в тех тенях что-то странное, чужое и опасное. Они были ближе, куда ближе, чем те драконы в небе. Боялись их дети и прятались каждый раз, когда их видели.

А когда на улицах темнеть начинало и родители домой звали, игра не заканчивалась, а продолжалась в доме, с игрушками. Дети доставали своих деревянных лошадок, мечи и щиты, мячики и самых любимых кукол – и играли, играли, играли. Куклы всегда особенной игрушкой были. Делали дети кукол сами: тельце из холстины сошьют, сухой травой либо пухом птичьим набьют. А уж наряжали их во что душа пожелает – ткань, кожа да шерсть. И каждая кукла наряд свой уникальный, праздничный имела. Иногда дети делали одежду, похожую на их собственную, представляя, что это они, только ещё более маленькие.