Тени наследника. Игра в обожание

Зинькевич Альберт

Тени наследника. Игра в обожание

Глава 1: Обычная жизнь с трещиной

Дождь стучал по крыше автобуса неровным, нервным ритмом. Капли, сползая по запотевшему стеклу, искажали огни ночного города, превращая их в расплывчатые, дрожащие сгустки цвета. Алиса прижала лоб к холодному стеклу, пытаясь унять легкую тошноту, подкатывающую к горлу. Не от тряски автобуса – от ожидания. Завтра.

Завтра должны были прийти результаты вступительных экзаменов в Государственный Университет. Тот самый университет, куда она мечтала поступить с десятого класса. Факультет журналистики. Ее билет в нормальную жизнь. Жизнь без постоянных переживаний о том, хватит ли денег до зарплаты, без шепота соседей за спиной, без этого вечного, гнетущего чувства, что ты едешь в переполненном автобусе, а все вокруг давно пересели на личные вертолеты.

Она закрыла глаза, представляя себе кампус: старые кирпичные здания, увитые плющом, шумные аудитории, запах книг и свежего кофе из студенческой столовой. Представляла себя с блокнотом и диктофоном, берущей интервью у интересных людей, пишущей репортажи о важных событиях. Это был ее якорь, ее свет в конце туннеля школьной рутины и домашних проблем.

Автобус резко затормозил на остановке "Центральный рынок", и Алису качнуло вперед. Она открыла глаза, машинально проверив, цел ли рюкзак с ноутбуком – ее главное сокровище, купленное на все скопленные с подработок репетиторством деньги. Рюкзак был на месте. Вздохнув, она поднялась и протиснулась к выходу сквозь толпу усталых, мокрых людей.

Холодный сентябрьский ветер со свистом ворвался в салон, когда двери распахнулись. Алиса втянула голову в плечи, застегивая куртку на все пуговицы. Дождь тут же принялся назойливо стучать по капюшону. Она спрыгнула на тротуар, покрытый маслянистыми лужами, отражающими неоновые вывески многочисленных ларьков и кафе. Рынок уже закрылся, но вечерняя жизнь этого района только начинала набирать обороты. Где-то играла музыка, смеялись люди, выходящие из бара на углу, пахло жареными колбасками и мокрым асфальтом.

Обычный вечер. Обычная дорога домой. Но сегодня что-то висело в воздухе. Тревога? Или просто предэкзаменационный мандраж, усиленный дождем? Алиса постаралась отогнать неприятные мысли, ускорив шаг. Ей нужно было домой, к папе. Поддержать его, как он всегда поддерживал ее, даже когда было совсем туго.

Их квартира находилась в старом пятиэтажном доме на окраине этого вечно шумного района. В подъезде пахло сыростью, кошачьим кормом и чем-то еще, не поддающимся определению. Алиса привыкла. Она поднялась на третий этаж, ключ со скрипом повернулся в замке.

– Пап, я дома! – крикнула она, сбрасывая мокрую куртку на вешалку в прихожей.

В ответ – тишина. Нехорошая тишина. Обычно папа либо возился на кухне, готовя их скромный ужин, либо сидел в гостиной с книгой, включая телевизор только для фона. Алиса насторожилась.

– Пап?

Она прошла в крохотную гостиную. Свет был выключен. Единственным источником освещения служил тусклый фонарь за окном, отбрасывающий длинные, зловещие тени на облезлые обои. Отец сидел в своем стареньком кресле, лицо было обращено к окну, но Алиса поняла – он не видит дождя или огней. Он смотрел куда-то внутрь себя. В его позе читалась такая безысходность, такая сломленность, что у Алисы похолодело внутри.

– Пап? Что случилось? – Она подошла ближе, опустившись на корточки рядом с креслом. Ее рука осторожно легла на его холодную, дрожащую руку.

Он вздрогнул, словно очнувшись, и медленно повернул к ней лицо. В полумраке она увидела его глаза – запавшие, красные от бессонницы или слез, полные животного страха. Страха, который она видела в последний раз много лет назад, когда мама ушла от них навсегда.

– Алисонька… – его голос был хриплым, прерывистым, словно он давно не говорил. – Пропало все… Все…

– Что пропало? Пап, говори! – Сердце Алисы забилось с бешеной скоростью. Она инстинктивно сжала его руку. – Результаты? Я же говорила, даже если не поступлю с первого раза, подработаю, подготовлюсь лучше…

Отец безнадежно махнул рукой, отмахиваясь от ее слов, как от назойливой мухи.

– Не в результатах дело, дочка… – Он глубоко, судорожно вдохнул. – Я… я все продул. Все, что отложил на твою учебу… И даже больше. Гораздо больше.

Ледяная волна прокатилась по спине Алисы. "Продул". Это слово в их семье звучало как приговор. Папа был хорошим человеком, добрым, работящим слесарем на заводе, но у него была ахиллесова пята – карты. Не азартные игры в казино, нет. Просто игры в гараже с такими же, как он, мужиками после смены. Обычно проигрывал копейки, которые тут же отыгрывал. Но иногда… Иногда срывался. И тогда в доме наступали черные дни. Последний крупный проигрыш был два года назад, они еле-еле выбрались, папа клялся, что завязал. Оказалось – нет.

– Сколько? – спросила Алиса, и ее собственный голос показался ей чужим, плоским.

Отец опустил голову, не в силах смотреть ей в глаза.

– Пятьсот… – прошептал он.

– Пятьсот тысяч? – Алиса ахнула. Это была астрономическая сумма. Половина стоимости их ветхой "однушки". Год ее возможной учебы на платном, если не пройдет на бюджет. Несколько лет папиной зарплаты без расходов на жизнь. – Папа! Как?! Где?!

– У Орловых, – выдохнул он, и это имя прозвучало в полутемной комнате как удар грома. Как падение тяжелого замка на дверь их прежней жизни.

Алиса замерла. Воздух словно выкачали из комнаты. Даже дождь за окном перестал существовать. Орловы. Это не просто соседи или знакомые. Это имя в городе знали все. И все знали, что оно значит. Клан. Криминал. Власть, построенная на страхе и деньгах. Их "бизнес" окутывал город, как ядовитый туман – от полулегальных казино и ночных клубов до стройки и перевозок. Говорили, что перечить Орловым – все равно что плевать против ветра. Или подписывать себе смертный приговор.

– Ты играл… с Орловыми? – Алиса не узнавала свой голос. Он звучал шепотом, полным ужаса. – Папа, ты с ума сошел?!

– Я не знал! – вскрикнул отец, впервые подняв на нее взгляд, полный отчаяния. – Это был новый парень в нашем гараже… Веселый, щедрый. Угощал, рассказывал байки. Предложил сыграть по-крупному, мол, скучно по мелочи… Я… я сорвался. Думал, отыграюсь. А когда понял, что влип… Он рассмеялся. Сказал, что работает на Орловых. Что долг – дело чести. И что у них… свои методы взыскания. – Папа сглотнул ком в горле, его глаза снова забегали. – Сегодня… сегодня утром пришли двое. Вежливые, в дорогих костюмах. Сказали, что у меня есть неделя. До следующей пятницы. Иначе… – Он не договорил, но Алиса все поняла. Иначе – расправа. Или что-то еще более страшное и унизительное.

Отец снова спрятал лицо в ладонях, его плечи тряслись от беззвучных рыданий. Алиса сидела на корточках, окаменев. Мир, который еще час назад казался таким понятным, пусть и хрупким – школа, экзамены, университет, надежда на лучшее будущее – рухнул в одно мгновение. Его раздавил каток имени "Орловы". Пятьсот тысяч. Неделя. Иначе – смерть. Или искалечат. Или что-то невообразимое.

Мысли метались в голове, как испуганные птицы. Продать квартиру? Но кто купит эту развалюху быстро и за такие деньги? Взять кредит? С их-то кредитной историей? Ни один банк не даст. Обратиться в полицию? Смешно. Орловы и были власть в этом городе. Менты либо их боялись, либо были у них на содержании. Побег? Но куда? И на что?

Безысходность, холодная и липкая, обволакивала ее, проникая в каждую клеточку. Она смотрела на согбенную фигуру отца, на его седеющие виски, на руки, исколотые и поцарапанные за годы тяжелой работы. Он был не идеальным, да. Глупым и слабым в этот раз. Но он был ее отцом. Единственным человеком, который всегда был рядом. Кто ночами сидел у ее постели, когда она болела. Кто отдавал последние деньги на ее учебники. Кто верил в ее мечту о журналистике, даже когда сам не понимал, зачем это нужно.

Он не заслуживал того, что с ним сделают Орловы. Никто не заслуживал их "методов".

Внезапно в голове Алисы, сквозь панику и леденящий страх, прорезалась мысль. Острая, безумная, как осколок стекла. Она вспомнила разговоры в школе, сплетни, которые передавались шепотом на переменах. Вспомнила название того самого места, куда соваться обычным людям было смерти подобно. Логово Орловых в этом районе. Место, где вершились их дела, где собиралась их "элита". Место, куда она, Алиса Миронова, отличница и будущая студентка, и подумать не могла зайти.

Клуб "Черная Роза".

Говорили, что там бывал сам наследник, Никита Орлов. Холодный, красивый и смертельно опасный. Призрак, о котором ходили легенды. Человек, чье слово значило больше, чем закон.

Мысль была безумием. Чистой воды самоубийством. Прийти туда? Просить аудиенции? Уговаривать? Смешно. Ее там даже к порогу не подпустят. Или подпустят, но назад она уже не вернется.

Но что было альтернативой? Смотреть, как отца ломают? Или ломают их обоих?

Алиса медленно поднялась с корточек. Ноги были ватными, но она заставила их держать себя. Она подошла к окну, отодвинула занавеску. Дождь все лил. Город сиял мокрыми, равнодушными огнями. Где-то там, среди этих огней, горела неоновая вывеска "Черная Роза".

"Обычная жизнь с трещиной…" – пронеслось в голове. Трещина превратилась в пропасть. И она стояла на самом краю.

– Пап, – сказала она тихо, но твердо, не оборачиваясь. – Не плачь. Ложись спать. Все будет хорошо.

Она не знала, откуда взялась эта уверенность в голосе. Наверное, из той же глубины отчаяния, что толкает людей на немыслимые поступки.

– Как… как может быть хорошо? – простонал отец.

– Я что-нибудь придумаю, – солгала Алиса. Она не придумала. У нее был только один, безумный план. Один шанс из миллиона. Или из нуля. – Ложись. Пожалуйста.

Она услышала, как он с трудом поднялся из кресла, пошатываясь, пошел в свою комнату. Дверь закрылась.

Алиса осталась одна в полумраке гостиной. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Страх сковывал тело ледяными цепями. Каждая клеточка кричала: "Не делай этого! Это смерть!".

Но образ отца, сломленного, плачущего, пересилил страх. Любовь оказалась сильнее инстинкта самосохранения. Или это была не любовь, а просто отчаяние?

Она подошла к зеркалу в прихожей. Бледное лицо, огромные глаза, полные ужаса, мокрые от дождя пряди темных волос. Она выглядела как жертва. Такой она и была. Но войти в "Черную Розу" жертвой – значило подписать смертный приговор сразу на двоих.

Алиса глубоко вдохнула. И еще раз. Она распрямила плечи, подняла подбородок. Попыталась сделать взгляд твердым, бесстрастным. Как у тех людей из фильмов, которые идут на верную смерть, но не показывают страха. У нее не очень получалось. Глаза все равно выдавали панику. Но она должна была попробовать. Попробовать стать не Алисой-дочерью, не Алисой-абитуриенткой, а Алисой, которая идет на переговоры с дьяволом. Пусть даже этот дьявол сожрет ее с потрохами.

Она взглянула на часы. Было почти десять. "Черная Роза" только открывалась для ночной жизни.

"Обычная жизнь закончилась", – подумала она, глядя на свое отражение, которое уже не казалось ей своим. – "Начинается что-то другое. Что-то очень страшное".

Не думая больше, не давая страху парализовать себя снова, Алиса накинула ту же мокрую куртку, сунула в карман старый складной нож – подарок отца на шестнадцатилетие, больше похожий на игрушку, но это было хоть что-то. И вышла из квартиры, тихо прикрыв дверь.

Ей предстояло найти "Черную Розу". И войти в логово льва.

Дождь хлестал ей в лицо, словно пытаясь отговорить, смыть эту безумную идею. Но Алиса уже шла. Шла навстречу самой большой опасности в своей жизни. Шла, потому что трещина в ее обычной жизни оказалась слишком глубокой, и за ней зияла бездна. И в этой бездне светились холодные, хищные глаза Никиты Орлова.

Глава 2: В логове льва

Дождь превратился в сплошную, хлещущую стену. Он заливал тротуары, стекал потоками по асфальту, бил в лицо ледяными иглами. Алиса шла, почти не видя дороги перед собой. Фонари расплывались в мокром мареве, превращаясь в призрачные световые столбы. Ее кроссовки промокли насквозь уже через пять минут, но холод от ног был ничто по сравнению с ледяным комом страха, сжимавшим горло и сковывавшим легкие. Каждый шаг давался с невероятным усилием, словно она шла не по мокрому асфальту, а по дну глубокого, темного омута.

Черная Роза. Название крутилось в голове, сливаясь со стуком дождя по капюшону. Она знала, где это. Не потому, что бывала там – боже упаси! – а потому что это место было городской легендой, предостерегающей сказкой для непослушных детей и наивных взрослых. Старинное здание бывшего банка на самой границе старого промышленного района и начинающегося центра. Массивное, мрачное, с колоннами, которые в солнечный день казались просто грязно-серыми, а в такую погоду выглядели как стражи преисподней. Говорили, Орловы выкупили его за бесценок у города лет десять назад и превратили в свою неприступную крепость и главную точку сбора "элиты" их мира.

Алиса свернула с относительно оживленной улицы в переулок. Здесь было темнее, грязнее. Запах мокрого мусора и чего-то прогорклого смешивался с запахом дождя. Высокие, обшарпанные стены складов нависали по обе стороны, словно грозя обрушиться. Где-то в темноте заскулила собака. Алиса инстинктивно сжала в кармане куртки рукоять маленького ножа. Он казался смехотворно беспомощным. Игрушкой против того, что ее ждало.

Зачем я иду? Это безумие. Они меня даже не пустят. Или пустят и… Мысль оборвалась, сменившись ярким, болезненным воспоминанием: отец в кресле, его сломленная поза, глаза, полные животного ужаса. Не перед бедностью, не перед позором. Перед ними. Перед Орловыми и их "методами". Этот страх был сильнее ее собственного. Любовь? Да. Но еще и чувство долга. Он остался, когда ушла мать. Он не сдал ее в интернат, не спился окончательно, несмотря на карты, тянул из последних сил. Он был ее якорем в этом хрупком мире. Теперь якорь тонул, и она должна была бросить ему веревку. Даже если это была веревка, сплетенная из ее собственного страха и безумия.

Мама… Мысль проскользнула, быстрая и колючая, как всегда. Она не умерла. Она просто… ушла. Когда Алисе было двенадцать. Ушла к другому мужчине, побогаче, посолиднее, подальше от вечных долгов и карточных проигрышей отца. Сказала: "Ты уже большая, поймешь". Алиса не поняла. Не простила. Одно письмо в год на день рождения – формальность. Никаких встреч. Отец никогда не говорил о ней плохо, но Алиса видела боль в его глазах, ту самую боль, которая, возможно, и гнала его за карточный стол, в поисках забытья или легкого выигрыша, способного все исправить. Алиса поклялась себе, что она не будет как мать. Она не бросит того, кто остался. Даже если он ошибся. Даже если это стоило ей всего.

Переулок вывел ее на небольшую площадь. И вот оно. Здание возвышалось перед ней, подавляющее своей мрачной монументальностью. Когда-то это был банк в стиле неоклассицизма, но теперь он выглядел как спящий хищник. Гранитные стены, потемневшие от времени и копоти, массивные дубовые двери, закрытые наглухо. Никаких кричащих вывесок, только одна неоновая, с названием. Над главным входом, почти незаметно, был выложен из черного металла стилизованный, колючий бутон розы. Его все знали.

Черная Роза.

Перед зданием, под узким козырьком, стояли двое. Не просто охранники – горы мышц в идеально сидящих черных костюмах, с белыми рубашками и галстуками. Головы были чисто выбриты, лица – каменные маски без эмоций. Они не прятались от дождя, стояли неподвижно, как изваяния, сканируя пустую площадь и переулки своими холодными, профессиональными взглядами. Один из них держал в руке неприметную рацию. Их вид кричал о силе, контроле и абсолютной недоступности этого места для таких, как Алиса.

Она замерла в тени склада, в двадцати метрах от них. Сердце бешено колотилось, кровь гудела в ушах громче дождя. Вернись. Пока не поздно. Придумай что-то другое. Но другого не было. Неделя. Всего неделя. Она сделала шаг вперед, выйдя из тени. Потом еще один. Ее промокшая фигурка в дешевой куртке и потертых джинсах должна была выглядеть на фоне этого мрачного величия как жалкая, заблудшая птичка.

Охранники заметили ее мгновенно. Их головы повернулись синхронно. Взгляды – острые, оценивающие, лишенные всякого интереса – уставились на нее. Алиса почувствовала, как под этим взглядом ноги становятся ватными. Она заставила себя идти. Прямо к ним. Шаги отдавались в тишине, заглушаемые только шумом дождя.

Она остановилась в паре метров. Капли дождя стекали по ее лицу, попадали в глаза. Она не стала их вытирать.

– Эй, девочка, – голос одного из охранников был низким, глухим, без интонации. – Ты откуда? Здесь не место для прогулок.

Алиса вдохнула полной грудью, пытаясь прогнать дрожь. Она расправила плечи, подняла подбородок. Не показывай страха. Не показывай страха. Но голос, когда она заговорила, все равно предательски дрогнул:

– Мне… мне нужно видеть Никиту Орлова.

Тишина, последовавшая за ее словами, была оглушительной. Даже дождь на секунду стих, будто прислушиваясь. Охранники переглянулись. В их каменных лицах мелькнуло что-то – не удивление, скорее холодное презрение, смешанное с легким недоумением. Как будто муравей потребовал аудиенции у короля.

– Кого? – переспросил второй охранник, нарочито медленно. В его голосе сквозила плохо скрытая насмешка.

– Никиту Орлова, – повторила Алиса, стараясь вложить в голос больше твердости. Она сжала кулаки в карманах, ногти впились в ладони. Боль помогла собраться. – Это… это очень важно. По поводу долга. Долга моего отца. Миронова.

Имя отца прозвучало как щелчок. На лицах охранников не дрогнул ни один мускул, но Алиса почувствовала, как атмосфера вокруг сгустилась, стала тяжелее. Первый охранник, тот, что с рацией, поднес ее ко рту, что-то негромко сказал. Ждал ответа. Его каменное лицо оставалось непроницаемым.

– Уходи, девочка, – сказал он наконец, опуская рацию. – Пока цела. Барин не принимает попрошаек.

Жгучая волна стыда и гнева подкатила к горлу Алисы. "Попрошайка". Да, именно так она и выглядела. Но отступать было поздно.

– Я не уйду, – выдохнула она. Голос все еще дрожал, но в нем появились металлические нотки отчаяния. – Я буду стоять здесь всю ночь. Пока он не согласится меня выслушать. Или пока вы не унесете меня отсюда ногами вперед. – Она вынула руки из карманов, показав, что они пусты. Жест капитуляции? Или вызов?

Охранники снова переглянулись. Насмешка в их глазах сменилась легким раздражением. Таких, наверное, было много – отчаявшихся, готовых на все. И все они кончали плохо.

– Последний шанс, – прорычал второй охранник, делая шаг вперед. Его массивная тень накрыла Алису. – Убирайся. Сейчас.

Алиса не двинулась с места. Она впилась взглядом в черную розу над дверью, стиснув зубы так, что челюсти свело судорогой. Страх был всепоглощающим, но где-то глубоко внутри, в самой сердцевине отчаяния, родилось что-то другое. Упрямство? Глупость? Или та самая отчаянная смелость, на которую способны только загнанные в угол?

Она видела, как рука охранника потянулась к наручникам на поясе. Сейчас. Сейчас начнется. Ее скрутят, отвезут куда-то темное, и отец… Отец останется один на один с их "методами".

– Подождите.

Голос прозвучал не громко, но с такой властной интонацией, что охранники замерли как вкопанные. Он раздался не изнутри, а слева, из темноты переулка, который Алиса только что прошла. Она резко повернула голову.

Из тени, отбрасываемой высокой аркой соседнего здания, вышел человек. Он не спешил, его шаги по мокрому асфальту были бесшумными, плавными, как у большого хищника. Он не прятался от дождя, казалось, он был его частью – темный силуэт в мокром от дождя длинном пальто цвета мокрого асфальта. Пальто было распахнуто, под ним – безупречно темный костюм, черная рубашка без галстука. Когда он вышел под свет фонаря, Алиса увидела его лицо.

Молодое. Удивительно красивое, но в этой красоте не было ничего теплого. Резкие, словно высеченные из мрамора скулы, прямой нос, тонкие губы, сжатые в едва уловимую холодную линию. Волосы, темные, почти черные, были слегка взъерошены ветром и намокли, падая на высокий лоб. Но главное – глаза. Они были светло-серыми, как зимнее небо перед бурей. И абсолютно пустыми. Лишенными всякой эмоции, всякого тепла. В них не было ни любопытства, ни злобы, ни даже презрения. Только ледяная, всепроникающая пустота и оценка. Он смотрел на Алису, как энтомолог на редкое, но не особо интересное насекомое.

Охранники вытянулись в струнку, их каменные лица внезапно оживились смесью уважения и неподдельного страха.

– Барин, – почти одновременно выдохнули они, кивнув.

Никита Орлов. Это мог быть только он. Наследник. Призрак, ставший явью. Он остановился в нескольких шагах от Алисы. Он был высоким, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться с его ледяным взглядом. Дождь стекал по его лицу, но он, казалось, не замечал этого. Запах – дорогого парфюма с нотками кожи, дыма и чего-то металлического, холодного – ударил ей в нос, смешавшись с запахом сырости и ее собственного страха.

– Миронова? – спросил он. Голос был низким, бархатистым, но в нем не было ни капли тепла. Он звучал как скольжение стали по льду. – Дочь того… картежника?

Алиса сглотнула. Казалось, ее горло сжалось до размеров игольного ушка. Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Его пустой взгляд, казалось, просвечивал ее насквозь, видел каждый ее нерв, каждую дрожащую мышцу, всю ее жалкую, мокрую немощь.

– Зачем пришла? – спросил он просто. Без угрозы в голосе, но сам факт вопроса, заданного им лично, был угрозой. – Просить за папочку? Милостыню? Или… – его тонкий рот тронуло что-то, отдаленно напоминающее усмешку, но лишенное всякого юмора, – …предложить что-то взамен?

Последние слова он произнес с едва уловимым, леденящим душу намеком. Алису бросило в жар, потом снова в холод. Она замотала головой, пытаясь собрать мысли в кучу.

– Нет! Я… я пришла поговорить. О долге. – Она выдохнула, заставив себя смотреть в его ледяные глаза. – Пожалуйста. Дайте мне пять минут. Всего пять минут.

Он молчал, изучая ее. Его взгляд скользнул по ее промокшей куртке, потертым джинсам, по лицу, на котором смешались вода, страх и отчаянная решимость. Казалось, он взвешивал ее. Как вещь. Как потенциальную проблему. Или как возможное развлечение.

– Пять минут, – наконец произнес он. Голос был все таким же ровным, пустым. – Ты их получишь. Но здесь не место для разговоров. Внутри. – Он кивнул в сторону массивных дверей.

Охранники мгновенно ожили. Один достал брелок, нажал кнопку. Раздался тихий щелчок мощных замков. Массивная дверь бесшумно отъехала в сторону, открывая темный проем.

Никита Орлов шагнул вперед, не оглядываясь, уверенный, что за ним последуют. Алиса замерла на пороге. Из темноты веяло теплом, дорогими ароматами, музыкой – приглушенным, ритмичным битом, который ощущался скорее вибрацией в полу, чем звуком. И чем-то еще. Опасностью. Неприступностью.

Охранник позади нее что-то негромко сказал в рацию. Его взгляд, устремленный ей в спину, был тяжелым, предостерегающим.

Алиса сделала шаг. Переступила порог. Из мира холодного дождя и страха – в мир роскоши, власти и смертельной неизвестности. Дверь бесшумно закрылась за ее спиной, отрезая путь назад.

Она очутилась в просторном холле. Высокие потолки, украшенные лепниной, но освещенные не люстрами, а скрытой подсветкой, создававшей приглушенный, интимный полумрак. Стены были обшиты темным деревом, на полу – толстый ковер, поглощающий шаги. Воздух был напоен сложным ароматом – дорогие духи, сигары, коньяк, кофе. И под всем этим – едва уловимый запах денег и власти. Никакой кричащей вульгарности, только подчеркнутая, сдержанная роскошь, которая говорила о хозяевах больше, чем золото и хрусталь.

Холл был пуст. Только у дальней стены, за массивной стойкой ресепшна из черного мрамора, сидела женщина. Невероятно красивая, холодная, как статуя, в облегающем черном платье. Ее глаза, подведенные темным, скользнули по Алисе с бесстрастной оценкой и тут же вернулись к монитору перед ней. Она даже не шевельнулась.

Никита Орлов сбросил мокрое пальто на ближайшую вешалку-стойку, сделанную из черного хромированного металла. Под ним оказался безупречный костюм, подчеркивавший его широкие плечи и узкую талию. Он не стал ждать Алису, двинулся вглубь холла, к широкой лестнице из темного дерева с коваными перилами, ведущей на второй этаж. Его шаги были бесшумными на мягком ковре.

Алиса пошла за ним, чувствуя себя полностью чужой в этом месте. Ее промокшие кроссовки оставляли темные следы на идеальном ковре. Куртка капала. Она была грязным пятном в этом безупречном, дорогом пространстве. Она ловила на себе взгляд женщины за стойкой – тот был быстрым, как удар кинжала, и таким же холодным. Стыд жег ей щеки, но отступать было поздно.