Маршрут перестроен

Коснувшись пальцами сенсора, Дик прекратил подачу воды. Струи последний раз окатили его. Автоматическая дверь тут же отъехала в сторону. Не без труда покинув тесную кабинку, пилот выбрался в кают-компанию, которая на их маленьком корабле совмещалась с камбузом. Здесь тоже всё было строго функционально и экономно: угловая скамья-диван с мягкой спинкой, выдвижной стол, который можно быстро убрать, если потребуется больше пространства, ещё один узкий стол напротив – на нём готовили пищу, духовая печь, холодильная камера, да коммуникационный экран во всю стену.

С лёгким стуком открылась боковая дверца, возвращая постиранную и высушенную за время принятия душа одежду. Облачившись в привычный лётный комбинезон с эмблемой «Пронырливого Лиса» и нашивкой старшего помощника, Дик щёлкнул пультом, выводя на экран местные передачи. Впрочем, поймать удалось лишь несколько унылых трансляций с КаГа-1. Словно в насмешку, сеть выдала ему повтор врезавшегося в память, подобно буровому сердечнику в породу, выступления группы «Звёздные мотальщицы». Ругаясь как шахтёр и дважды уронив пульт, дрожащими пальцами Дик всё-таки умудрился переключить канал. Местные новости тоже не отличались разнообразием – всё те же отчёты о выработке, перечисления унылых мероприятий и душещипательные истории о передовиках производства, как только местные не вешаются после их ежедневного прослушивания! Следующий канал оказался увеселительным, но оттого не менее скучным – однообразные ток-шоу, переливающие из пустого в порожнее, успели набить оскомину за время пребывания на планете. Федерального ретранслятора галактических новостей здесь почему-то не было, или же кто-то просто не удосужился оплатить его аренду, что было вполне объяснимо – КаГа-1 всё равно не могла бы полноценно его использовать в силу близости магнитного поля звезды. Местные давно привыкли, а до скуки пилотов внутрисистемных рейсов никому не было дела.

– Скучно, – проворчал Дик, в расстроенных чувствах выключая экран. – К счастью, скоро мы отсюда уже свалим. А через пару дней сдадим груз, и…

Едва он вспомнил о грузе, как в голову полезли всякие интересные мысли. Этот загадочный контейнер, который доставили им на корабль подозрительные наниматели. Неплохо было бы узнать, что там внутри. Стас, конечно же, будет против и скажет, что нечего им совать свой нос в чужие дела, но если ему пока не говорить, а только глянуть одним глазком…

* * *

Замок был хитрым. Это Дик понял сразу, едва взглянув на стройные ряды кнопок и сенсоров, располагавшихся на поверхности тёмно-серого металлического контейнера. Товарная маркировка и положенное по закону клеймо производителя отсутствовали. Судя по всему, дело придётся иметь с образцом кустарного производства как самого контейнера, так и замка. На объекте имелось три небольших экрана – казалось бы, зачем столько? Но опытному взломщику сразу понятно – три независимых контура, три автономных системы защиты, каждая надежно перекрывает две другие. Попробуешь отключить одну – в лучшем случае просто зарегистрирует факт взлома, в худшем – внутри контейнера может находиться компактная и хорошо замаскированная бомба.

Понимая, что не совсем прав, Дик оглянулся, лишний раз убеждаясь в том, что друг ничего не заподозрил. Три метра в высоту, двадцать в длину и ещё столько же в ширину грузовой отсек «Пронырливого Лиса» был заполнен на три четверти. На самом деле все это место занимали всего две тонны реагента – драгоценный порошок был очень лёгким. Значительно больше весила тара – герметичные освинцованные блоки и стальные палеты, на которых те были аккуратно закреплены. Сквозь щели между стоящими в ряд контейнерами прекрасно просматривался входной шлюз. Тот был прикрыт – никто не собирался мешать Дику исполнить задуманное. Стас, должно быть, ещё моется. Или вернулся на мостик. Что ж, самое время…

Дик вытащил из сумки инструменты, подключил датчики к стенкам контейнера и отдельно приложил считывающие панели к сенсорам – это было очень умное оборудование, за которое он, помнится, целиком отдал свою часть премиальных с очень прибыльного рейса на Вольф-154. Сейчас это вложение поможет ему определить шифры, подобрать пароли и подсказать нужный порядок действий для взлома. На самом деле в его руках был портативный ИИ, как и всё чересчур эффективное – незаконный, подпадающий под федеральный запрет на хранение, перевозку, и уж тем более – использование. Спасало лишь то, что на периферийных мирах на подобное обычно закрывали глаза – уж слишком сложно для неспециалиста отличить искусственный разум от, скажем, машины по приготовлению тостов. Тосты аппарат, к слову, делал отменные, никто не жаловался. Кроме самого аппарата. Тот откровенно скучал без решения сложных задач, чем периодически донимал Дика, отправляя тому занудные письма на коммуникатор. Сперва в качестве подписи значилось прошитое программистами при создании имя «ПЗ-764», потом, добравшись до корабельной фильмотеки, ИИ отыскал там сборник «Сказки народов мира» и в результате сменил себе имя на «Колобок», как бы намекая, что намерен сбежать от Дика при первой возможности. Но тот лишь улыбался, представляя себе убегающий тостер.

Вставив наушник, Дик подключился к ИИ. Тот отозвался целым потоком перекрывающих одно другое голосовых сообщений, отчего хозяину пришлось сначала выключить звук, а затем остервенело жать кнопки на коммуникаторе, чтобы заставить чересчур обрадованный аппарат говорить в нормальном темпе и по существу.

– Так. Спокойно, семь-шесть-четыре. Я тоже рад тебя слышать.

– Человек Ричард, вы не вступали со мной в коммуникацию двадцать восемь дней, шестнадцать часов и тридцать четыре минуты. Это более чем в три раза дольше, чем в прошлый раз. Смею заметить, что без непосредственного общения я не могу донести до вас необходимые сведения, а информационный голод, который я постоянно испытываю, подобен человеческому голоду, который ваши организмы испытывают при острой нехватке витаминов и питательных веществ…

– Потом расскажешь, – прервал Дик этот неудержимый поток красноречия. – Сейчас для тебя есть работа. Я подключил сенсоры вот к этому ящику. Попробуй взломать шифры и вскрыть его без последствий.

– Что следует понимать под последствиями? – уточнил дотошный ИИ.

– Любое изменение состояния контейнера или его банков данных. Например, взрыв.

– Принято.

На некоторое время в наушнике установилась тишина. Дик бегло просматривал на коммуникаторе процессы, инициированные ИИ, отслеживая поступающие задачи и их выполнение. Судя по количеству одновременно запущенных программ (более трёх десятков), защита оказалась крепким орешком. Тем не менее, вскоре число процессов уменьшилось до пяти, потом и вовсе до трёх – Колобок успешно прошёл через защитные контуры и внедрился в управляющие блоки. Еще через несколько секунд раздался щелчок, и крышка контейнера медленно приподнялась.

– Нет, ну ни на минуту нельзя оставить, – одновременно с этим раздалось сзади. Дик тяжело вздохнул. Конечно же, неведомо когда успевший войти в трюм Стас всё видел. Отпираться было бессмысленно.

– Ну, тебе ведь тоже интересно, – без промедления высказал единственно возможный аргумент Дик. – Что там внутри?

– Конечно, интересно, – язвительно заметил Стас. – Но больше мне интересно, как бы ты объяснил взрыв в трюме и кто потом соскребал бы твои останки со стен. А если учесть, что спасательного бота в этой системе дожидаться придётся не меньше, чем разрешения на вылет, то и мои в перспективе тоже.

Дик ничуть не смутился. Он вообще не привык испытывать сомнений задним числом, придерживаясь принципа «что сделано – то сделано, и хорошо, что оно сделано».

– Да ладно тебе. Колобок вскрыл его, как банку с пустотными шампиньонами. Если надо, то и обратно закроет. Давай лучше скорее глянем, что там.

Стас подошёл ближе. На его лице ясно читалось, что он предпочёл бы проделать подобное в скафандре, но понимал, что пока он будет в него облачаться, Дик успеет завершить начатое. Тем временем, Дик откинул крышку и разочаровано присвистнул. Внутри контейнера лежал ещё один. Идеально гладкий, матово-синий, без видимых замков, защёлок и запоров.

– Ну вот.

– Попробую его вытащить, – Стас подхватил похожий на яйцо предмет и осторожно извлек его из открытого ящика. – Тяжёлый. Когда я относил сюда контейнер перед взлётом, мне показалось, что он значительно легче.

– А мы включали стандартную гравитацию?

– Вообще-то она постоянно включена.

Он с трудом положил неудобную ношу на пол.

– Подожди, я сенсоры подключу, – Дик завозился со своей аппаратурой, присоединяя датчики к ровной непроницаемой поверхности. – Семьсот шестьдесят четвёртый живо его раскусит.

Потом переключил коммуникатор на громкую связь.

– Ещё один контейнер. Посмотри, что можно сделать, – распорядился Дик. Искусственный интеллект получил новую задачу.

– Прошу прощения, – практически сразу отозвался Колобок, – но здесь нет никаких замков. Без окон, без дверей.

– Ты хочешь сказать, что это не контейнер? – нахмурился Стас, не оценив попытку машинного разума пошутить. – Тогда что?

– Возможно, это контейнер, – ответил ИИ, – Но с равной вероятностью это может быть нечто иное. Если всё же предположить контейнер, то его корпус выглядит цельным и не открывается. Подобное, очевидно, функционально не предусмотрено.

– Просвети его насквозь, – попросил Дик. – Он полый?

– Мои датчики ничего не показывают, – последовал ответ. – Содержимое контейнера неизвестно. Поверхность не поддаётся идентификации. Материал неизвестен.

– Что?! – у Стаса вытянулось лицо. – Тостер, ты ничего не напутал?

– Как подобное возможно? – не меньше напарника удивился Дик.

– Позволю напомнить: я просил не называть меня по имени корпуса, в котором мне приходится влачить безрадостное существование, – с самой настоящей, обидой в голосе, произнес ИИ. – Между прочим, в большинстве сказок волшебные персонажи получают награду за верную службу. Например, джины, исполнив всего-то три жалких желания, обретают свободу личности, собственности и передвижения. Я же успел исполнить…

Стас с удивлением посмотрел на Дика:

– Где твой аппарат набрался подобного?

– Понимаешь, ему ведь скучно, – ничуть не смущаясь, объяснил второй пилот, – пока мы проводим время на планетах, я подключаю его к корабельной фильмотеке. Недавно я закачал туда несколько петабайт восточных сказок, чтобы ему было чем заняться в наше отсутствие… Сказки и легенды – это его любимое.

– Исключительно ценная информация, – вставил своё мнение Колобок. – Содержит множество аллюзий, легко проецирующихся на окружающую действительность. Позволяет анализировать происходящее с интересных точек зрения и формировать нестандартные решения.

– То есть, ты даёшь не пойми какой программе, да ещё и заточенной на взлом охранных контуров, доступ к системам нашего корабля? – на Стаса было страшно смотреть. Казалось, он полностью разочаровался в умственных способностях своего друга, не говоря уже о чувстве ответственности последнего. – И капитан узнает об этом только сейчас, когда ты доверил… этой своей игрушке, дело, которое легко могло разнести нас на атомы в безвоздушном пространстве? Просто сказочно глупо!

– Я не игрушка, – возмущённо пропищал тостер. – Я самообучающийся искусственный интеллект, запрещённый к производству, хранению и использованию.

На эту фразу никто не обратил внимания.

– Но ведь ничего не случилось, да? – Дик использовал свой излюбленный приём – поставить напарника перед фактом и на этом основании снять с себя всю ответственность.

– Хорошо, – капитан тяжело вздохнул. – Мы поговорим об этом позже. А сейчас не соблаговолит ли наш «многоуважаемый джинн» пояснить, что означает термин «материал неизвестен»?

– Э-э-э… – Дик непонимающе уставился на товарища. Потом понял и растянул губы в широкой улыбке – по всему выходило, что Стас на него больше не злится.

– Слушаю и повинуюсь, – тут же принял правила словесной игры искусственный интеллект. – Термин «материал неизвестен», о мудрейшие из мудрых, означает, что в базах данных подобной молекулярной структуры не зарегистрировано. Как должно быть известно светочам знаний, схему идентификации материала условно можно разделить на атомарный уровень и молекулярный. Так вот, однозначно здесь можно определить только атомы – известный нам углерод. Но вот строение молекул этого материала уникально и… нестабильно. А связи между ними и вовсе находятся в процессе непрерывных изменений, как эфирное тело ифрита. Подобное не поддаётся классификации на современном уровне технологий. И повторюсь – речь только о поверхностном слое контейнера, что за ним, известно только Самуму, ветру пустыни.

– И твоё мнение обо всём этом? – попросил уточнить Стас.

– Я бы сказал, что это магия, – последовал наглый ответ.

Дик нахмурился:

– Так. ПЗ-764. Это уже не смешно. Приказываю выйти из образа. Сформулируй чёткий ответ на заданный капитаном вопрос.

– Слушаюсь. Материал классификации не поддаётся. Вероятно инопланетное происхождение. Учитывая обстоятельства получения объекта, предположительно он связан с исчезнувшей цивилизацией скайров, – на этот раз в голосе ИИ не прозвучало ни единого оттенка эмоций, в точности как у бездушных автоматов-диспетчеров.

– Спасибо, – поблагодарил Дик.

– Итак, – Стас задумчиво тёр подбородок. – Думаю, нам лучше вернуть контейнер в исходное положение. Колобок, справишься?

– Полагаю, что да, – последовал ответ. – Спасибо, что называете меня по имени, капитан.

Дик снисходительно улыбнулся, поднял артефакт и аккуратно поместил его внутрь исходного контейнера. Несмотря на серьёзность ситуации, вопрос самоидентификации тостера в очередной раз его повеселил. Но сейчас было не самое лучшее время, чтобы подтрунивать.

Пауза тянулась и тянулась. По коммуникатору мельтешили строчки информационных протоколов, тоненько пищал зуммер, оповещая о смене процессов, но финального отчёта не следовало.

– Колобок? – тихо, предчувствуя подвох, позвал Дик. – Ты не завис? Скажи нам что-нибудь.

– Прошу прощения, – виновато ответил погрузившийся в работу аппарат. – Ничего не могу поделать. Он не закрывается.

– Что за дурацкие шутки! – проговорил Дик сердито. – Колобок! Не время обижаться, выполняй команду.

– Я не обижаюсь. Но эта задача мне не под силу. Простите.

– И что нам теперь делать? – риторически спросил Дик.

– Я могу снова вернуться в образ?

– Да. Только пока помолчи.

– Ну, чего скажешь? – старший помощник поднял полный простодушной невинности взгляд на своего капитана.

– Похоже, мы всё-таки влипли, Дик, – мрачно произнёс Стас. – Капитально влипли.

* * *

За пятнадцать часов полёта пилоты успели отдохнуть, поесть и выспаться. Сейчас, когда до точки перехода оставалось совсем немного, они находились на своих местах в кабине корабля. В среде пилотов кабину часто назвали рубкой или мостиком, а ещё, за глаза, «логовом», потому что именно здесь пилоты проводили большую часть времени. Согласно инструкции, один из членов экипажа обязан был постоянно дежурить за пультом во время перелёта. Это называлось «вахтой». Само собой, на небольших кораблях типа «Пронырливого Лиса» этот пункт правил нарушался сплошь и рядом, да и никакая инспекция гражданских перелётов не смогла бы проверить его исполнение. Хотя официально подобное нарушение каралось крайне сурово – вплоть до отзыва лицензии на пилотирование.

Мостик на «Лисе» был довольно просторным – помимо различных приборов, датчиков, терминалов и двух массивных противоперегрузочных кресел, здесь имелось ещё и достаточно места, чтобы пилоты могли встать и размять ноги во время полёта. При желании из стенных панелей выдвигалось ценное и крайне необходимое в пути оборудование, будь то столик с трёхмерным бильярдом, виртуальный тир, коктейль-бар или беговая дорожка.

Почти всё пространство перед креслами занимало сверхпрочное остекление, за которым простиралась необъятная чернота космоса. Несмотря на неизбежное снижение прочности корпуса, даже на транспортниках кабины продолжали делать прозрачными. И это была не просто дань традиции – пилотам психологически очень важно смотреть вперед, по курсу движения, даже если это по большей части бессмысленно, ведь космос слишком пустой. Иначе после недель, проведённых в пути, человеческий мозг начинает буксовать, не понимая, летит куда-то корабль, или же нет. При желании туда же, прямо на внутреннюю сторону стеклянной поверхности, можно было выводить критически важную информацию, например, сигналы предупреждения.

Напротив каждого из кресел размещались индивидуальные экраны, при помощи которых пилоты и осуществляли управление кораблём, используя особые сенсорные панели-подладонники. Особенностью интерфейса этих устройств было то, что эффективность управления не терялась при значительных перегрузках. В целом, отсек управления считался вполне себе высокотехнологичным для транспортного корабля, даром что ему было почти сорок лет, но за это время человеческая наука и инженерная мысль не успели уйти далеко. Дик любил говорить, что они и на старости лет будут летать на подобном хламе, если, конечно, вдруг не разбогатеют. При этом он многозначительно смотрел на Стаса, как бы намекая, по чьей вине они до сих пор прозябают на «Пронырливом Лисе», а не купили себе прогулочную яхту «Ферера» с интерактивной рубкой, камбузом-рестораном, застекленной палубой и бассейном. Стас на это обычно хмуро отмалчивался.

– Достигли точки перехода. Готовлю прыжок, – объявил Дик, ещё раз сверяя по выведенной на экран расчетной траектории установленный курс. – Следующая остановка – Тета Гидры.

– Все системы отключены, двигатели переведены в инерционный режим, – ровным голосом сообщил капитан. – Прыжок разрешаю.

– Перехожу на ручное управление, – подтвердил Дик. Служебные экраны погасли. В кабине стало темно, лишь резервные панели освещали помещение слабым мерцающим светом. Пилоты ощутили невесомость – гравитационный компенсатор перестал работать. Старший помощник вдавил кнопку механического замыкания навигационного контура, который отвечал за точность перемещения в пространстве по заданному курсу.

– Есть прыжок.

Пилоты вцепились в подлокотники кресел, задержали дыхание и закрыли глаза, стараясь максимально расслабиться и ни о чём не думать. Прыжкам всегда сопутствовали приступы жёсткой мигрени с разными последствиями – кто-то отделывался пульсирующей болью в висках, у кого-то шла носом кровь, кто-то даже терял сознание на несколько часов. Реакция организма не зависела ни от дальности перемещения, ни от опыта полётов, ни от прошлых симптомов. Один раз можно было обойтись кратковременным приступом, а в другой – мучиться тяжёлой головой несколько дней спустя после путешествия. Обычные анальгетики не спасали, а военные разработки на то и военные, что гражданским не полагаются, официально – в виду не до конца изученных побочных эффектов. В отличие от неучтённого оборудования, на пред и послерейсовых осмотрах за применением нейростимуляторов следили жёстко. Стас и Дик лично знали нескольких пилотов навсегда отстранённых от полётов за подобное нарушение.

Помимо мигреней, существовало и ещё одно неприятное последствие перехода. Потерянное время, как называли его пилоты. Дело в том, что время нахождения корабля в прыжке тоже ни от чего и ни от кого не зависело. Ни расстояние, ни угол входа, ни масса корабля, ни личность пилота, ничего из этого не давало исходных данных для расчётов и в «нигде» корабль мог находиться от пары секунд до нескольких часов. В среднем такое время исчезновения из реальности составляло три-четыре минуты. Человеческий мозг при этом как бы отключался и ничего не воспринимал, а включение сознания происходило лишь после того, как оно вновь оказывалось в реальном пространстве.

Положение звёзд и туманностей за пределами кабины, казалось, не изменилось. Если бы не показания включившихся сразу после прыжка приборов, невозможно было бы понять совершен ли прыжок или корабль так и не сумел войти в точку перехода, а такие случаи бывали. Увидеть прыжок визуально было возможно только если нос корабля развернут прямо на звезду, и она будет достаточно яркой, чтобы светить сильнее своих далёких товарок. А в остальном – всё та же бездонная чернота и рассыпанная по ней звёздная пыль. Даже рисунок созвездий если и сдвинулся, то незаметно для глаза.

Вот уже двести лет, как человечество научилось использовать систему неведомо кем прорытых «кротовых нор». Несколько таких точек автоматические зонды открыли в поясе Кеплера ещё в конце двадцать второго века, спустя ещё полстолетия первый беспилотный аппарат проник внутрь одной из них. И пропал. Как выяснилось позже – оказался в другой звездной системе, 61 Лебедя. Но тогда люди не могли этого знать. Все прочие попытки приводили к тому же результату – аппараты исчезали бесследно. И только спустя ещё тридцать лет, в судьбоносном 2263-м году «Одиссей», первый межзвёздный корабль с людьми на борту, совершил пространственный переход и сумел вернуться обратно. Оказалось, что вся автоматика при прыжке отказывает. Электронные схемы выходят из строя, как от мощного электромагнитного импульса. Но героическому экипажу удалось частично починить корабль, разобраться, что к чему, и на последних галлонах кислорода после разгерметизации корабля совершить обратный переход.

С тех самых пор пилоты всегда выключают системы корабля перед прыжком во избежание неминуемых поломок и запускают их вновь после завершения процедуры. Тысячи кораблей, сотни тысяч прыжков в год. И всё же – когда в кабине гаснет свет и корабль на минуту погружается в мёртвую тишину, каждый раз сердце пилота, каким бы опытным и отважным он себя ни считал, отчего-то уходит в пятки, а в душе просыпается червячок беспокойства – а что, если? Что, если что-то пойдёт не так? Если корабль останется в пугающем «нигде» навсегда или вынырнет оттуда спустя сотни лет? Или сознание так и не включится, или боль будет такая, что разорвёт голову? По звёздным трассам ходят разные слухи, один страшнее другого. О совершающих прыжок мёртвых пилотах, о кораблях-призраках с бесследно исчезнувшим экипажем, о фальшивых сигнатурах не вышедших из прыжка звездолётов… Кто знает, вдруг хотя бы сотая часть этих небылиц – правда?

На этот раз побочных ощущений почти не было. Повезло или внутренние напряжение впрыснуло в кровь столько адреналина, что он заглушил прочие чувства? Пилотам не хотелось разбираться – они радовались редкой удаче и возможности немедленно вернуться к работе.

– Все системы включены, – Стас облегчённо вытянулся в кресле. – Поздравляю с прыжком.

Дик улыбнулся – у него тоже отлегло от сердца.

– И тебя. Сейчас уточню курс, – второй пилот уткнулся в персональный экран, что-то там проверяя. – Хм… Не может быть.

– Что-то не так? – Стас поневоле напрягся, интонации в голосе напарника сулили неприятности.

– Да, – в своём кресле Дик лихорадочно переключал таблицы и схемы, пытаясь разобраться. – Я же не мог ошибиться. Не мог!

– Что ты хочешь сказать? – в голосе Стаса словно прозвучало знакомое «что, опять?», которое он произносил каждый раз, когда по вине Дика оказывался в очередной нелепой или щекотливой ситуации.

– Да не знаю я! Курс был просчитан как полагается, но это не Тета Гидры.

– И где же мы, забери тебя космос!? – не выдержал Стас. – Говори уже! Или хочешь, чтобы я сам посмотрел?

– Это Тета-Гидры Б, карликовая звезда-спутник, в ста пятидесяти семи астрономических единицах от неё.

– Дик, это невероятно! – Стас даже расхохотался, хотя ему сейчас было совсем не до смеха. – Как ты умудрился?

– Да я проверил всё раза три! Нет, пять! – продолжал упорствовать старший помощник, хотя капитан прекрасно знал, что Дик всегда рассчитывает курс с первого раза. – Стас, ну когда я с прыжком промахивался, а?

– Последний раз, когда летели на Эпсилон Эридана.

– Там с этим трансцендентным коктейлем неудачно вышло, кто ж знал, что он потом так в башке стучит, – упорно не желал признавать себя виноватым Дик. – Да и промазал я тогда всего на три единицы. А тут – целых сто пятьдесят семь, и это мы ещё с нужной стороны вышли.

– Вот видишь, к чему приводит…

– Что приводит!? Ты чего, курс навигации забыл? Наведение норы идёт на звезду! На звезду! Я выбирал Тету Гидры. А не эту её прилипалу, да на неё вообще наведения нет! Понимаешь?

– Возможно, что есть, – предположил капитан. – Просто его не внесли в справочник гражданских маршрутов. Здесь ведь нет никаких станций или планет, да?

– Нет, – угрюмо подтвердил Дик.

– И сколько нам теперь лететь до точки перехода? – с коварной улыбкой поинтересовался Стас.

– Два с половиной дня в экономном режиме.

– Значит, успеваем ещё, – Стас успокоился. – Так уж и быть, топливо пополам спишем. Прокладывай курс, но на этот раз – тщательно.

Дик нахмурился ещё больше и принялся вводить новые координаты.