Последний кайдан

Вторая девушка отличалась зрачками с оранжевым пламенем. Взгляд её был намного мягче и заботливее. Каждый раз, когда она собиралась произнести что-то, глядя на меня, чувство скромности не давало ей сделать это. Тонкие губы подрагивали. Длинные ресницы опускались. Вместо неё на меня глазели мыши, облепившие её стан, и пронзало чувство, что они пронзают мою душу рентгеном.

Не знаю почему, но я чувствовал себя спокойнее, когда видел во сне этих девушек, взрослеющих вместе со мной. Когда-то им было шесть, а сейчас – шестнадцать. Девушка со стрелами предупредила меня о нападении седовласых, но… видимо, помочь мне она не могла. Да и… существует ли она на самом деле?

Действительно, меня слишком часто били по голове. Я видел сны и персонажей из каких-нибудь комиксов. Помешанный на ногах, чулках и юбках (мне вообще-то шестнадцать!), грезящий о подружке с пятнами на коже (такими же, как отпечаток моей крови) – незримой свидетельнице моих мучений, обернувшихся для меня даром, – я быстро завоевал репутацию лучшего вора в Токио и привлёк внимание нужных людей из якудза.

* * *

Сначала меня заметили мелкие сошки, работающие на боссов. Их легко опознать по татуировкам. Якудза не скрываются ни от властей, ни от общества. У них свои кланы, эмблемы, офисы. Меня быстро взяли в оборот и дали первую работу.

Костыли и побитый вид сделали из меня человека, которого не поднимется рука заподозрить в дурном. Калекой притворялся я ловко. Если случалась погоня, то моё тело превращалось в пластилин, скрываясь под сливными решётками. Старые травмы и новые способности превратились в силу. Тело становилось похожим на желе, и я просачивался даже сквозь тюремные прутья. Я мог протиснуться и через жалюзи, не издав ни шороха. В домах, обставленных на европейский манер, я прятался под кроватями с щёлкой до пола менее десяти сантиметров, пока моя вытянутая рука длиной в полтора метра обшаривала тумбочку.

Теперь я был высококлассным домушником. Мы не воровали деньги. Якудза не бедствуют. Меня отправляли красть знания, бумаги, файлы, цифровые носители и флешки. Люди, которых я обворовывал, имеют отношение к политике и госструктурам.

Пользуясь случаем, я выискивал информацию и о себе – о мальчике Сато Киро. Всё, что мне оставили люди, бросившие меня на ступеньках приюта, – огарок свечи. Но никакая близость к властным структурам не приблизила меня к ответу на вопрос, кто я и откуда. Или что это за старая синяя свеча.

В первый год побега я обворовал офис приюта, а потом один из старших якудза пришёл туда с официальным требованием отдать мой файл. В нём не нашлось ничего нового. Только метрика с именем «Сато Киро», начирканным углём по куску пергамента, проткнутого булавкой.

* * *

Девушки из иного мира не снились мне год, пока однажды я не пробудился от крика.

– Киро! – выкрикнула девушка с луком, и в этот раз её стрела была направлена в меня, а кончик её горел синим пламенем.

Отпустив натянутую тетиву, она разлетелась синими лепестками, а стрела ударила меня в грудь. Чувствуя, как кольнуло сердце, я распахнул глаза и тут же дёрнул руку к шее. Верёвки с завязанным узлом вокруг огарка на шее не оказалось.

Мой сосед по комнате, который когда-то привёл меня в клан, сидел и крутил на пальце верёвку с моим огарком.

– Не расстаёшься с этой штукой. Что это за вещица? Дорогая? Старая, и воняет от неё!..

Ногти впились в простыни. Я выдернул суставы из плеча, локтя, запястья и нескольких пальцев и вырвал верёвку у него из рук.

– Никогда не прикасайся к ней! Никогда не бери то, что принадлежит мне!

Раздосадованный, он рухнул на футон[25] и закинул руки за голову.

– Нет здесь ничего твоего, парень. Всё, что у тебя есть, ты имеешь благодаря клану. А значит, всё твоё тоже принадлежит им… Так что, ценная вещичка? С первого трупа, да? Сохранил себе на память? Как его звали? Или… её?

– Я не убиваю людей, ты знаешь. Я ворую информацию.

Он стал изображать деревянными палочками мою походку, когда я применяю «в профессии» костыли.

– Ловко ты, сенсей Гэ Тоси оценил бы такой трюк.

– Сенсей? Кто он?

– Учит наших парней всем стилям боя сразу. Будо[26] преподаёт. Из его учеников лучшие телохранители получаются. Такие должности потом получают, у-у-у!.. Нам с тобой никогда так высоко не подняться.

– Боевые искусства? Где он учит?

Сосед надменно взглянул на меня.

– Ты что, собрался к нему в ученики? Ты, конечно, мешок с костями, но ты не воин. Радуйся, что хоть воровство тебе хлеб приносит.

– Адрес скажи, где найти сенсея.

– Не возьмёт он тебя. Никого не берёт.

– Почему?

– Тест какой-то пройти никто не может. Задание. А не пройдёшь – и учиться у него не сможешь.

– Задание? По нашей части?

– Я к нему не наведывался. И тебе не советую. Прогонит и палкой огреет вдобавок.

– Скажи адрес, я сам решу, что делать.

– Любишь боль?

Жуя митараси данго[27], громко чавкая, он продолжил:

– Подкину адресок… Мне до твоих оплеух нет дела, но и ты подкинь сплетен: кого грабишь следующим?

Сделка была честной, и я ответил:

– Я, Хидеро, граблю следователя Оду Нобутаку.

* * *

В тот же день я отправился в боевой зал искать Гэ Тоси. Как только Хидеро произнёс имя Тоси, свеча в моей руке стала мягкой, а кончики всех её четырёх фитилей метнулись синей искрой.

Нет… показалось…

А если нет, то почему синей? И огнива при мне нет. Не от воздуха же она чуть не зажглась…

Я выпил бокал пива в баре со «счастливыми кошками». Мне нравилось это место, потому что все кошки там не золотые, белые или красные, а чёрные, с озлобленными мордами, как постояльцы бара из якудза.

Бармен не позволил мне включить новости по телевизору и не дал сдачу, оставив себе на чай, а ведь в Японии это стыдно. Но он точно не японец, просто подрабатывает здесь как студент. Ещё и отобрал из рук статуэтку «счастливого» чёрного кота с двумя хвостами. Я дёргал его за лапу, а он двигал красными глазами и скалился на меня хитрым прищуром.

– Это не игрушка! И не продаётся! – добавил бармен, вырвав статуэтку, и я ушёл, решив, что всегда могу просто украсть всё, что пожелаю.

В зал к Тоси костыли я не взял. Нельзя показывать свои сильные стороны сразу, а моя слабость была моей силой.

Тоси вёл занятия в историческом районе, где каждое ремесло и торговая лавка передаются по наследству. Я терпеть не мог всю эту семейственность, потому отоваривался в супермаркетах, а питался в сетевых ресторанах. Глаза б мои не видели уважительные и благодарные жесты дочерей, кузенов и отцов за совместным приготовлением и подачей удона!

В зале было несколько площадок. Никаких железных тренажёров, только палки, набитые опилками кривые кожаные мячи и цепи, сплетённые, опять же, из кожи. Мальчишки лет семи упражнялись на деревянном манекене, старик-приживалка мыл пол. На татами работала пара хорошо сложённых молодых мужчин. Рельефные мышцы груди и торса, волосы заплетены в тугую длинную косу. Их удары были чёткими, ровными, казалось, что даже косы взлетают над их головами по единой для всех параболе, – этому их тоже обучил сенсей?

«Ну и кто из них Тоси?.. – думал я, разглядывая присутствующих – четвёрку, отрабатывающую удары, и пару мужчин в белых кэйкоги[28]. – Наверняка сенсей – один из них, но кто?»

Мне ответил старик, занимающийся уборкой, отжав тряпку в грязное ведро.

– Нету Тоси-сана. Что передать, когда вернётся?

– Я думал, он там… Кто-то из двух в кэйкоги.

Старик вытер пот со лба и улыбнулся ртом с парой золотых коронок.

– Там, да. Там будущие воины Тоси-сана, да. Лучшие воины, какие есть во всём Киото, во всей Ямато, – назвал он Японию словом из первого тысячелетия.

Небось и сам такой же древний. Убирается, смывает коричневые разводы с пола и тут же сыплет на вымытое свой дряхлый песок. Вон и руки дрожат, и пальцы синие на ногах, зубы в щербинах, а на мизинце не хватает двух фаланг…

«Якудза! Из бывших! – понял я. – Две фаланги отрубил – значит, совершил два проступка перед боссами, вот и стал поломойкой. Кто якудзе переходит дорогу, тому жизни нет».

– Передай сенсею, что я завтра вернусь. Учиться у него хочу.

Старик подвинул ведро, окатывая мои белые брюки, и я еле сдержал себя, чтобы на правах вора якудза не всадить ему оплеуху.

– Нет, нет! Не берёт Тоси новых! Смотри! Смотри, бойцы какие! Они готовы, а ты – нет! Ты бледный и сутулый! Позвоночник, как бонсай, кривой и короткий! Убогий ты, убогий и есть!..

– Со словами полегче, старик. Я якудза.

– Да все мы якудза, – пожал он плечами.

– Ты – нет! Ты мизинцы дважды резал! Значит, предал своего босса и якудзу!

– Ай, предал, не предал… Много ты знаешь, щенок подворотный? Проваливай!

Старик замахнулся на меня тряпкой, подняв её над головой на длинной палке. На белоснежную (брендовую и украденную) футболку закапала грязь, оставляя веснушки – чёрные пятнышки, точь-в-точь как моя застывшая кровь на стене спортзала в приюте. Точь-в-точь как пятна на ногах девушки с пылающим синим взглядом из сна. Точь-в-точь как в моих снах пятна застили свет, и я обрушился на старика с ответным ударом, переломив его швабру надвое. Он успел только схватить кусок тряпки и прикрыться ею.

– Поднял руку в первый раз – поднимай и во второй, щенок из подворотни!.. Ну, чего застыл? – расхохотался старик.

Он лыбился зубами и походил на сумасшедшего. Решив проучить его парой добрых пинков, я схватил палку из короба со снарядами и нанёс удар ему по коленям. Он прыгнул и даже изобразил неумелый старческий кувырок, похожий на падение, задел маты и начал растирать полученные ушибы, вереща и кряхтя:

– Ай, больно! Больно!

– Это только начало, дед.

Бойцы с косами, которые занимались на ринге, прекратили тренировку, а детвора и вовсе разинула рты, когда мы со стариком принялись носиться по залу. Он пытался пнуть меня, а я его. При том, что старик был вооружён только половой тряпкой, а я двумя палками, мне никак не удавалось хорошенько лупануть ему, хотя сам я получил уже более двадцати шлепков грязной тряпкой. Подобного унижения я не мог ему простить. Да ещё на глазах у лучших бойцов якудза.

Когда старик рванул к скамьям, я отпустил суставы из суставных сумок и на шпагате, какой и не снился ни одной гимнастке, проехал под лавкой, разметав по плоскости и череп, и позвоночник. Когда танцор или спортсмен тянет ноги в шпагате, он чувствует натяжение и применяет силу, выдержку, упорство. А я был желе. Ноги отстёгивались и пристёгивались, будто на конструкторе из человеческих кусков. Детвора визжала, поддерживая меня, а старик визжал от ужаса.

Он не ожидал, что я выкачусь из-под лавок и огрею его палкой по спине. Но и он не отставал в ударах. Теперь он знал секрет моей силы, и тряпка его превращалась то в нунчаки, то в кагинаву, верёвку с крюком. Его хлёсткие удары исполосовали мою фирменную футболку до дыр. Я чувствовал солоноватый вкус крови из надорванной губы и не мог поверить, что получаю эти травмы от соприкосновения с тряпкой. Волосы повисли сосульками, на вечно сухих висках проступил пот, поддерживаемый кипящей во мне ненавистью.

В конце концов я и вовсе перестал попадать по старику, и до моего озверевшего ума стало доходить, что он не такой уж и обычный поломойка. Он притворяется. Как я. Всё это время он притворялся, гонял меня по залу, как щенка, за половой тряпкой. У меня была лидирующая позиция, но, скорее всего, старик поддался, чтобы я быстрее сообразил, что за игру он устроил. Всё это время он меня тестировал.

Я сложил руки вдоль торса.

– Вы! Тоси! Это вы!

– Ну а кто же ещё, щенок подворотный!

Он ударил меня по ладоням тряпкой.

– Перестань! Не на параде! Заставил старика побегать – ишь! Выкрутасы устроил!.. Заниматься! – рявкнул он, и недавние зрители тут же вернулись к тренировке с удвоенной силой.

Придурковатость старика исчезла. Он больше не выглядел полоумным и внушал некий ужас своей скоростью и умением атаковать подручным хламом. В глазах его я рассмотрел красные кровоподтёки, которые быстро исчезли, пока он тряс седыми прядями и бородой, дотягивающейся ему до пояса.

– Кто выдернул их тебе? – ткнул он поочерёдно на все мои суставы.

– Трое парней из детского дома.

– Имена их помнишь?

– Да.

– Убить их хочешь?

– Д-да…

– Врёшь?

– Нет. Я хочу убить тех, кто сделал это.

– Хочешь убить тех, кто сделал тебя сильнее, чем ты был? Зачем же?

Я замешкался, боясь провалить тест.

– Зачем тебе мои знания, щенок?

– Потому что… мне мало.

– Мало быть лучшим вором якудзы?

Он уже знал, кто я. Всегда знал, с первой минуты, как я появился в зале.

– Мало быть калекой, мало быть вором… Я должен выяснить правду о себе. Откуда я взялся.

– Здесь, – кивнул он на зал, – ты собираешься искать своё прошлое?.. Уходи, щенок!

– Нет, не уйду!

Я склонился в самом низком почтительном поклоне, за что снова получил тряпкой по макушке.

– Опять? Я старик и мою полы, а ты лучший вор якудза! Не должен ты склоняться передо мной!

– Не важно, кто я, а кто вы. Важно, что вы умеете. Я кланяюсь вашим знаниям.

– Раз не важно, чего ж ты к прошлому так липнешь?

В моих глазах кольнуло. Нет, только не слёзы! Их никогда не будет!

Я рухнул на колени.

– Потому что чувствую, что мне мало. Знаний мало. Способностей мало. Я должен найти… что-то. И я не уйду. Я знаю, что должен быть здесь. Знаю, что должен учиться…

– Говори! – велел он не останавливаться. – Всё говори! Обо всём, что на сердце и на душе!

– Я вижу странные сны. Вижу двух девушек.

– Лучше бы их было три… Красивые? Ты любишь одну из них или обеих сразу?

– Я… я никого не люблю! Девушки снятся мне. Их окружает синий огонь.

– Синий огонь…

От меня не скрылись его интерес и дрожь в голосе.

– И что огонь?

– Он не обжигает. Я смотрю на него и испытываю грусть.

– Этого мало, – отвернулся Тоси. – Мало, чтобы стать моим учеником. Огонь, девушки… Скажи всё без утайки или убирайся, щенок!

У меня остался последний козырь правды, о которой не знал никто, кроме меня. Я достал огарок синей свечи с четырьмя фитилями на верёвке.

– Вот. Это всё, что было при мне. Родившись, к закату я уже был подброшен в приют. Когда Хидеро произнёс ваше имя, на фитиле вспыхнули синие искры. Поэтому я здесь. Я слушаю подсказки свечи.

– А подсказки девушек? Их ты слушаешь?

– Они… редко говорят со мной.

– Так заговори с ними первый… Тебе придётся сделать выбор, щенок.

– Заговорить или нет?

– Выбор между одной и второй.

– Их не существует, они просто сон… И глаза их в огне.

– А мы разве явь?

Я замер в ожидании очередного шлепка, но в последний момент сенсей увёл удар в сторону.

– Чтобы видеть, научись смотреть. Иди, возьми себе в учителя одного из моих учеников. Лучшего ты не найдёшь.

Я мотал головой, прокручивая то, что только что случилось. Каким я видел сенсея, и чем он был занят, когда я пришёл.

– Они не смогут научить меня, сенсей.

– И что же есть такое, что им не под силу?

Я посмотрел в его глаза и произнёс:

– Они не научат отмывать с пола разводы… крови.

Старик потрепал рукой бороду, смерил меня взглядом, чуть ли не носом поводил и кивнул.

– Пройдёшь медкомиссию – потом возвращайся. Я научу тебя.

– Научите меня айкидо, дзюдо, дзю-дзюцу, кэндо и карате?

– Научу тебя полы мыть, тупица! Сам же попросил!.. И выжить научу. – Он постучал кулаком мне по макушке: – Когда придётся умереть.

3. Киро

Хрустальные саркофаги и туалетные тапочки

Прошло два года моего обучения у сенсея Тоси. Он мало говорил, и мне это нравилось. Вместо слов он использовал боевые стили. Ими он выражал эмоции, настроение, и однажды я понял, что сенсей рассказывает мне истории, а не просто учит «выживать», как он это называл.

Сенсей передавал мне знания будо, для которого состояние души не менее важно, чем состояние тела. Будо – это путь, жизнь, в которой не обойтись без эмоций, без прощения и вины, без долга и подчинения, без наказания за проступок и похвалы за подвиг. Я предпочитал учиться будзюцу, боевой технике и боевому искусству бугэй. А ведь в Японии насчитываются тысячи боевых стилей и школ.

Сенсей Тоси учил меня Тэнсин Сёдэн Катори Синто-рю – одному из старейших боевых искусств, зародившемуся в 1447 году и ставшему образцом будзюцу, – показывал элементы баттодзюцу. Левое колено его стояло на татами и было направлено в сторону. Правая нога вытянута вперёд. Возле колена рукой сенсей прикасался к татами, голова его была опущена, а левая рука держалась за ножны. Описав правой рукой круг, сенсей опускал ладонь на рукоять и разрубал катаной воздух, опустившись на левое колено. Встав на ноги, он делал движение, словно протыкал незримого врага катаной, после чего поднимал меч до уровня плеча и снова опускался на колени и мыски пальцев ног.

Скорость движений сенсея возрастала. Вот он предо мной – и вот уже слева. И тут же справа и спиной ко мне. Я видел сразу четырёх Тоси. Он перестал быть человеком. Да, я тоже мог выдёргивать суставы, удлинять руки и ноги и проникать в щели, но эти умения были вызваны травмой и долгими тренировками.

Я покосился на поднос с чаем, выпитым перед уроком. Что он туда добавил? Почему у меня в глазах… четверится?

Четыре Тоси обвели вокруг себя катанами, и татами обдало холодным синим огнём. Вместо снопов искр из пламени рвались синие лепестки сакуры. Они образовали круг, достаточно широкий, чтобы в него мог пройти человек. Чувствуя, что моё «мало» получит чуть «больше» в этом круге, я встал с татами и шагнул внутрь вихря синих цветов. Озираясь по сторонам, я пытался понять, где оказался. Это мир духов? Мир больничной комы? Как понять разницу?

– Гробы!

Я отшатнулся, когда в полумраке помещения руки нащупали холодный саркофаг из стекла. В груди стало жарко, и я поскорее вытащил огарок синей свечи на верёвке. Четыре её фитиля самопроизвольно воспламенились. Воск не капал, но разве мог я думать сейчас, почему свеча не тает? Я мог думать только о том, что озарило синее пламя.

В помещении без окон вокруг меня стояли на высоких тонких ножках десятки, а то и сотни стеклянных саркофагов. Внутри них покоились тела девушек. На каждой – сложная, богато украшенная причёска. Некоторые саркофаги были подвешены на тонких золотых цепях к потолку. Днища их были прозрачными, и сквозь некоторые щели пробивались длинные чёрные пряди волос тех девушек, у которых они остались распущены. Многослойные кимоно покрывала накидка утикакэ, обшитая по подолу алой тканью.

– Невесты! – сразу понял я по одежде, кто лежит в этих прозрачных гробах.

Единственное, что мне никак не удавалось рассмотреть, – это лица девушек. Казалось, все они покрыты масками, вышитыми из ткани… Точно. Маски повторяли румянец, брови, ресницы и алый цвет губ.

Что это за обряд? Почему их… «забальзамировали» всех вместе в этой комнате?

Один из саркофагов был огорожен золотыми лентами, закреплёнными крест-накрест, и стоял поодаль от остальных. Но выяснить, кто в нём и почему саркофаг задвинут в угол, я не успел.

По залу разлетелось эхо голоса:

– Прошу! Прошу! Все, проходим сюда! Вот так! Никто не забыл надеть тапочки? Если в группе есть иностранцы, прошу вас поднять руку в знак того, что вы сменили обувь и смогли прочитать без затруднений объявление о правилах посещения!

Иностранцы… тапочки…

Я вжался в отдалённую часть зала, туда, где была ширма. Свечу погасить не получалось. Казалось, она сама решала, когда гореть, а когда гаснуть.

Женщина продолжала голосить про тапочки:

– Туалетные тапочки находятся слева и справа от кассы, а тапочки для сувенирной лавки – возле главного входа!

«Сувенирной лавки? Я что, в музее? И что это за выставка? Куда меня занесло?» И самый главный вопрос: как объяснить, кто я, когда меня обнаружат? Притвориться иностранцем? Я-то как раз, в отличие от них, не был в сменных тапочках, за что тут же испытал угрызения совести. Воровство нисколько не трогало струны моего стыда, став ремеслом, но нарушать правила музея мне было неловко.

– Сора! Иди сюда! Посмотри… Жуть, правда?

Недалеко от меня две старшеклассницы уставились на подвешенный на золотых цепях саркофаг, из которого свисали чёрные пряди волос длиной в метр.

– Ужас, – согласилась та, которую звали Сора. – Спорим, не допрыгнешь? Кто первый коснётся, тот покупает другой футболку в сувенирном! Давай, Сумико! Допрыгни! Коснись её волос!

Девушки начали скакать, пробуя дотянуться руками до локонов. Мне здесь до чёртиков жутко, а эти две резвятся? Может, я попал в музей подделок? Куда-то вроде комнаты страха?

– Прекратите! – раздался третий голос. – Вы беспокоите их! Самим понравится, если вас за косы будут дёргать?

– У кого это голос прорезался? Смотри, Сумико, наша серая мышка, оказывается, умеет говорить!

Девушка, вступившаяся за саркофаги, стояла ко мне спиной. Я видел два пучка волос, школьную форму с серой юбкой плиссе и сжатые в кулаки ладони. «Чёрт… Только бы девчонки начали рвать лохмы друг другу, а не… ну не знаю… манекенам… чем бы они ни были».

Но Сумико и Сора сразу потеряли интерес к однокласснице, и со второй попытки руки Соры дотянулись до цели и выдрали клок чёрных волос. Цепи саркофага издали звук, похожий на человеческий женский стон.

– Ай! За кольцо эти лохмы кукольные зацепились! – начала озираться Сора, пытаясь понять, не заметила ли экскурсовод её шалость.

Сумико схватила половину пряди.

– Всё равно они неживые! Дай мне сувенирчик!

«Это радует, что неживые… Пора отсюда выбираться. Интересно, как открыть цветочную воронку обратно в зал Тоси?.. Боги, что я несу!»

Когда я шагнул от стены, девушка с пучками на макушке обернулась.

– Симатта[29]…

Эта была девушка из моего сна. Та, на плечах которой сидели мыши. Глаза её полыхнули оранжевым, губы сжались от удивления, что я здесь. Как и у меня от удивления, что она здесь.

Что-то коротко лязгнуло за спиной школьницы, подошла учительница, и наш с девушкой зрительный контакт прервался.

– Мэй-сан, не отставай от группы. Ты не видела Хигу-сан и Сасаки-сан?

– Нет, не видела. Здесь их нет, – ответила девушка, чьё имя я теперь знал.

Её звали Мэй, и она не сводила с меня взгляд, отвечая учительнице. Женщина посмотрела в ту же точку, что и ученица, но для неё я был прозрачным и невидимым.

– Идём, Мэй-сан, – позвала её учительница, поёжившись. – Интересно в Окуре, но жутко, разве нет?

Девушка пожала плечами.

– Мне всегда недостаточно знаний. Теперь моё «мало» получило чуть больше, – озвучила она мою мысль в тот момент, когда я шагнул в круг из синих лепестков.

Она моргнула, прошептав: «Помоги мне!» – и меня впечатало в стену, ставшую воском, а потом синим вихрем лепестков.

* * *

Открыв глаза, я понял, что лежу щекой на дощатом полу. Голова прижата к ведру, в руке я сжимаю влажную тряпку. Вокруг никого. Ни учеников, ни сенсея. Только отпечатки босых ступней коричневого цвета, зашлёпавших весь пол. Зная, что нельзя оставлять ни пятнышка, мучаясь головной болью, я приступил к уборке.

Закончил на рассвете, когда из офиса, расположенного над лестницей, вышел сенсей и протянул на подносе небольшую чашку чая.

– Я выпью, и вчерашнее повторится снова?

– Упадёшь ли ты в обморок на тренировке? – пожал он плечами. – Всё это твой дух болезненный, – ткнул он пальцем мне в грудь. – Потому что нормальные люди не вырывают себе руки и ноги, когда им захочется.

– Сенсей, вчера я… провалился куда-то. И узнал имя девушки из сна.

– Куда же ты провалился? В кроличью нору? В дыру? В круг?

– В круг?

– Всё во вселенной состоит из кругов судеб и предназначений. Иной раз круги наслаиваются, соприкасаются, путаются между собой. Некоторые замыкаются сами. Другим нужна помощь.

– Я был в круге из синих лепестков сакуры, а потом… в Окуре. Так учительница назвала деревню. И там висели саркофаги с девушками – не то мумиями, не то манекенами… Её зовут Мэй.

– Мумию или манекен?

– Девушку из сна. Не ту, которая с луком и стрелами, а вторую, с мышами на плече. Она видела меня. Глаза у неё были… как огонь.

– Встретишь ты её! Всё равно встретишь! – смеялся учитель.

– Как мне её найти?

– Как все ищут. Как все…

– В интернете?

Я приготовился получить классический шлепок тряпкой по макушке. Тоси посмотрел на меня как на хикикомори[30].

– Как все – такие, как ты!

– Больные?

В этот раз шлепок достиг своей цели.

– А ещё владеешь синей свечой с четырьмя фитилями… – покачал он головой. – Кто-то рождён, чтобы на метровый пьедестал подняться, а кому-то и вершины Фудзи недостаточно.