113 параллель

Ксения Заирова

113 параллель

Особую благодарность хочу выразить Роману Т.,

человеку, который действительно человек

во всех смыслах этого слова: его помощь была бесценна.

А также спасибо за свежий взгляд на мою книгу Кириллу Ч.

На вершине холма двое медленно вдыхали дым из тлеющих трубок.

– Она решила остаться там? – поинтересовался первый.

– Да, она нашла себя в другом месте, мы бессильны ее переубедить, – ответил второй.

– Как же нам теперь быть? – потирая свой широкий лоб, спросил первый.

– Она родила сына, теперь он наше спасенье! Время не на нашей стороне, мы должны ждать…

Над огромным полем нависал свежий туман.

Глава 1. Исчезнувшая леди

Генри Моррал жил в небольшом городке и был самым обычным человеком, из тех, кого обычно называют среднестатистическими.

Он всегда знал, кем хочет стать. Поэтому его жизнь могла бы кому-то показаться легкой и непринужденной. Все у Генри получалось на отлично: окончить школу с золотой медалью, медицинский вуз с красным дипломом, получить престижное место педиатра в областной клинике с достойным заработком.

Но все свершения Генри только со стороны выглядели легкодостижимыми, на деле же он тщательно планировал каждую неделю, да что там – каждый день, который ему предстояло прожить. В том же месте, где проводилось это тщательное планирование, в однокомнатной квартире номер тридцать три всегда царил идеальный порядок: обувь, была начищена и расставлена пяточка к пяточке, носочек к носочку; несколько курток и зимнее пальто аккуратно висели на широких плечиках в шкафчике. В этой идеальной квартире даже ручки всегда лежали параллельно друг другу, кружки на кухне были расставлены по росту, от самой большой к самой маленькой, а тарелки распределены в том же порядке. Только среди такого порядка Генри чувствовал себя уютно и покойно.

Генри был высоким, кареглазым мужчиной средних лет и атлетической наружности, он всегда аккуратно одевался, носил черное пальто и коричневую шапку, прикрывающую его русые волосы. Лицо его неизменно было чисто выбрито, и даже если присмотреться, на подбородке нельзя было обнаружить не единого волоска.

Генри по складу своего характера был человеком, пожалуй, консервативным, даже скептиком, он не верил ни в какие сказки, не говоря уж о пресловутой фантастике, четко зная, что не существует никаких чудес, а любые кажущиеся несуразности логически объяснимы. Что же до сказок, которые ему рассказывала в детстве мама, то он их, увы, давно забыл, иногда вечерами вспоминая ее саму. Генри не был сентиментальным человеком, но воспоминания о женщине, давшей ему жизнь, вызывали у него слезы. В последний раз он видел мать в три года – после этого она покинула их с отцом, исчезнув без следа. Отец считал, что она ушла, не сообщая Генри о своих догадках, но через несколько лет ее тело обнаружили в небольшом озере.

Все эти годы отец рассказывал Генри, что мама путешествует по разным странам. С детским восторгом мальчик добивался от отца деталей:

– Пап, а где сейчас мама? В какой она стране?

И тот покорно отвечал, выдумывая на ходу:

– Она сейчас, наверное, в Австралии, знакомится с верблюдами. Возможно, она пришлет нам открытку…

Когда Генри вырос, отец больше не мог обманывать его, однажды за ужином признавшись:

– Генри, нужно было давно сказать тебе, но я никак не решался. Твоя мама… понимаешь… она не в путешествии… она, скорее всего, умерла… ушла в лучший мир… – на его глаза навернулись слезы.

Десятилетний Генри по-детски наивно посмотрел на отца, не понимая, о каком другом мире тот говорит, и выпалил:

– Нет другого мира! Планета у нас одна! – хотя где-то в глубине души он хотел верить в то, что мама действительно в другом, самом прекрасном мире, где цветут лилии и всегда светит солнце.

После разговора мальчик убежал в свою комнату, взял с книжной полки книгу «Планеты и системы» и стал перечитывать ее. Он искал там хоть что-нибудь о том самом другом мире, но не нашел. Наивный Генри тогда еще не знал о существовании Библии.

Когда Генри поступил в институт, он уже точно знал, что другой мир – это выдумка, как и вера в любого из придуманных людьми богов. Во взрослой жизни надеяться стоило только на себя.

В вузе Генри был лучшим учеником на факультете. Тут, в институте, он встретил и свою любовь. Элла училась на психолога на курс младше и была полной противоположностью Генри. Он любил наблюдать за ней издалека, восторгаясь ее белокурыми волосами и нежными чертами лица. Она часто читала книги на лавочке в кампусе и, заметив его однажды, помахала ему рукой, приглашая подойти. С тех пор они были всегда вместе.

После учебы Генри устроился в областную клинику, а его новоиспеченная невеста стала детским психологом в школе. 3 сентября 2003 года в их семье появился маленький человечек, которого они назвали в честь дедушки Эллы – Твин. У молодой семьи начались сложные времена, когда оба родителя не высыпались и все свободное время посвящали сыну. Элла ушла в декретный отпуск, а Генри продолжил работать.

Теперь у Генри раскладывать все по полочкам просто не хватало времени и сил. Его планирование приобрело новые горизонты: нынче он планировал за троих, не всегда успевая осуществлять все свои планы. Ночи он проводил вместе с младенцем, давая отдохнуть молодой матери, сам убирался в доме и готовил ужин. Элла при этом была натурой творческой, поэтому в квартире стоял легкий беспорядок, на который Генри реагировал легкой улыбкой.

На работе Генри в обед ложился на кушетку, чтобы хоть немного вздремнуть. К началу приема пациентов его будила сестра Кора, которая пережила тут уже трех врачей: она давно была на пенсии, но продолжала работать. Она была настолько стара, что Генри иногда боялся, что найдет ее мертвой в этом самом кабинете. Но даже через десять лет она продолжала принимать больных детишек, поила Генри чаем и угощала его изумительными кексами с изюмом.

* * *

Генри так и не понял, что имела в виду Элла, говоря, что они слишком разные: «Генри я просто устала…» От чего же она могла устать, спрашивал себя Генри после того, как Элла подала на развод и ушла, собрав вещи. Последующие три года они сохраняли дружеские отношения ради Твина.

Только через два года после развода Генри начал приходить в себя и обнаружил хоть какие-то реальные плюсы одиночества: теперь, например, он опять мог убирать квартиру так тщательно, как раньше, до свадьбы, мог раскладывать обувь и расставлять тарелки с кружками так, как нужно было ему. При этом, глядя на аккуратно разложенные вещи, он все равно вспоминал Эллу, которая хоть и сеяла беспорядок, все же приносила в дом тепло и уют.

Твин формально остался с матерью, но Генри старался все чаще приглашать его к себе, откровенно скучая по сыну. Мальчику только исполнилось 13 лет, не так давно он определился с тем, кем хочет стать, когда вырастет, – учителем. Генри не возражал, занимался с сыном уроками, отвечал на каверзные вопросы. Вместе они собирали корабли, играли в поезда и станции (эту игру купил Генри на день рождения Твина). Генри смущало только одно: сын читал слишком много фантастики, что отец считал бессмысленным времяпрепровождением, – разве можно повзрослеть, веря во всю эту чепуху.

Когда Твин оставался у матери, Генри задерживался на работе, чтобы позже вернуться в холостяцкую квартиру. Вечером он выпивал чашку горячего чая и ложился в холодную постель.

* * *

Сегодняшний день выдался холодным и туманным, дул пронизывающий ветер. Окна кабинета Генри выходили на проезжую часть, и когда туман рассеялся, стали видны верхушки деревьев, покрытые инеем, и сугробы. Задумчиво глядя в окно в обеденный перерыв, Генри заметил на улице человека в цветной шапке и с длинным, до колен, таким же цветастым шарфом, с легкостью перебиравшегося через эти сугробы. Наблюдая за ним, Генри увидел, как странный человечек слегка присел, а потом вдруг перепрыгнул через наледь, посыпанную снегом, а следом через другую. Он вел себя как школьник, радуясь жизни, хотя на вид ему было лет тридцать.

Вдруг прыгун за окном остановился и замер. Прошла минута-другая, а он все не двигался, и Генри сам замер, заинтересовавшись таким поведением, – кажется, даже перестал моргать, боясь пропустить смену картинки. Наконец, неподвижный человечек обернулся вдруг к окну – и увидел выглядывающего оттуда педиатра. Генри заворожено продолжал смотреть, ведь он сам затеял эту игру в гляделки.

Вдруг чудак в цветном шарфе оживился, его лицо озарила улыбка, а глаза стали желтеть. Удивленный Генри даже потер свои глаза, но он не ошибся – у нового знакомца и впрямь глаза пожелтели. Странный человек снял свою цветастую шапку, поклонился в пустоту, затем надел ее обратно на свои темные, как смоль, волосы и слегка вытянул руку, будто подзывая онемевшего Генри к себе.

Генри не мог понять, как чудак вообще обнаружил, что за ним наблюдают, ведь окна кабинета педиатра находились довольно далеко. При этом уличный знакомец продолжал «приглашать» Генри к себе, а следом педиатр услышал приятный женский голос. «Иди к нам, приходи к нам…» – звал его бархатистый щепот.

Прильнувшего к холодному от мороза окну Генри оторвала от завороженного просмотра ворвавшаяся в кабинет Кора, прекратившая бессмысленную игру в переглядывания. Только теперь Генри на несколько секунд отвлекся, а когда вновь посмотрел за окно, то обнаружил, что никого за ним нет.

Весь оставшийся день на работе он провел в некотором смятении, пытаясь рационально объяснить произошедшее, но не придумал этому никаких объяснений. Его раздумья прервал телефон: звонил Твин. По встревоженному голосу отца мальчик понял, что нужен ему, и сказал, что приедет с ночевкой. Волнение родителя, впрочем, он посчитал следствием очередного приступа сожалений о разрыве с Эллой. Твин любил проводить вечера с отцом, оставаясь с ним иногда на несколько недель. Элла была не против, так у нее появлялось свободное время для себя и своего хобби. «Хобби» – так называл Генри нового ухажера Эллы, не веря в серьезность этих отношений. При этом Генри никогда не расспрашивал Твина о новом поклоннике мамы и старался не высказывать своего мнение о нынешнем укладе жизни Эллы. Ну а Твин дорожил хорошими отношениями с отцом, которые были скорее дружескими, доверял Генри свои секреты и делился переживаниями.

Весь тот вечер после встречи Генри с чудаком они играли в паровозики, а после Твин предложил почитать вместе что-нибудь из фантастики. Хоть Генри и не любил это увлечение сына, он не стал протестовать, зная, что Твин любит, когда ему читает отец. Может, Твин при этом робко надеялся на то, что отцу, наконец, понравится фантастика.

Когда во время чтения глаза Твина начали закрываться, и он уснул, Генри отложил книгу и полюбовался отпрыском. Поцеловав его в лоб и подоткнув одеяло, отец оставил Твина наедине со снами и отправился на кухню.

Там, заварив чай, Генри посмотрел в окно. Город засыпал, в окнах домов по очереди гасли огни. Было совсем тихо, только изредка слышались моторы спортивных автомобилей, проносящихся по автомагистрали неподалеку. Допив чай, Генри отправился и сам в кровать, на время попытавшись позабыть о странном человеке в цветной шапке. Ночью он ворочался и часто просыпался, а в промежутках видел странные сны, где ему встречались бегающие люди в цветных шапках, прыгающие почему-то через канаты…

* * *

Утро выдалось теплым, свежевыпавший и так и не прекратившийся снег ложился на тротуары белым пушистым покрывалом. Пока не слышно было машин, в окнах потихоньку загорался свет, жители улицы пробуждались от зимнего сна и собирались на работу, собираясь завезти по пути детей в школу или в садик.

Генри, вопреки своему привычному неписанному распорядку, неспешно наблюдал за просыпающимся городом и падающим снегом, попивая горячий кофе. Только через час, когда проснулся Твин, они вдвоем, позавтракав, отправились каждый по своим делам.

В больнице на прием к Генри пришло больше всего матерей с детьми, отцы и бабушки среди взрослых попадались реже. Уже через пару часов у кабинета собралось множество очередников, день и после обеда обещал быть загруженным. При этом ближе к обеду Кора пригласила врача попить чай с испеченным пирогом, и Генри с радостью согласился присоединиться к чаепитию.

Для подобных чаепитий у врачей была устроена своеобразная зона психологической разгрузки. В уютном гнездышке была пара удобных диванов, на столе вместе с известными марками чая вроде Lipton, Nuri и Tess были коробочки и с неизвестными брендами, заказанными врачами отовсюду, даже из Китая. Генри предпочитал не рисковать с такими заказами, помня, что несколько коллег отравились заграничным напитком, выписанным из интернета, потому приносил свой излюбленный сорт, не доверяя чужим вкусам.

После обеда время пролетело быстро, и вечером, приняв последнего пациента, уставший Генри собрал свой потертый черный портфель, поставил его на серую кушетку и принялся раскладывать карты сегодняшних пациентов в каталожном ящичке. Когда карты оказались расставлены, он собрал небольшие квадратные листочки в аккуратную стопочку, поставил ручки в пластмассовую коробку, поправил на столе Коры наспех брошенные документы, выключил компьютер и расправил провода от клавиатуры и мыши. Кажется, теперь и тут наконец-то воцарился порядок.

Напоследок Генри решил зайти в комнату отдыха и попить чая в одиночестве. Заодно там можно было послушать новости, как внезапно даже для самого себя захотелось педиатру.

Радиоприемник был задвинут за большие медицинские тома справочников, сборников пыли. Смахнув пыль, Генри включил радио – оказалось, оно вполне прилично работает, хоть и не без шипения с кряхтением. Последние новости сообщали о взрыве в аэропорту и других происшествиях:

– Погибло двадцать пять человек, сорок получили травмы… предполагаемые виновники и организаторы задержаны… Молодой парень спас из огня двоих детей, президент наградил его медалью «Золотая звезда»… Пенсионное страхование… кредиты… ипотека стала намного легче…

Вдруг раздалось неожиданное:

– Генри, ты нужен нам… Генри, ты нужен нам… Генри, ты нужен нам… Генри, спаси… – но доктор уже задремал под монотонный речитатив дикторов.

Тем временем чай остыл, за окном медленно кружились хлопья снега. Небо потемнело, звезд совсем не было видно из-за городского освещения.

Радио вдруг громко зашипело, и Генри пробудился от тревожного сна. На часах было уже около полуночи, давно пора было отправляться домой. Помыв за собой кружку из-под чая, Генри вышел на улицу, и первые хлопья снега легли его коричневую шапку.

Генри вдруг пришла в голову странная идея… Не то что бы он был таким уж эксцентричным, нет, но он все же перешел через дорогу от клиники и остановился на том месте, где тот чудак прыгал через наледи. Генри приготовился – и неожиданно для себя прыгнул через ледовую дорожку, не почувствовав, впрочем, ничего, кроме… гмм… понимания собственного идиотизма. После он перепрыгнул следующую наледь, а потом и другую. При очередном прыжке он несколько промахнулся, начал скользить по льду и неуклюже завалился на спину. И вот тут, пока он лежал в обрамлении темноты – вокруг погасло несколько уличных фонарей, – он отчетливо увидел яркие звезды. Генри заворожено глядел на них, мучительно вспоминая названия созвездий, и представлял, как взлетает и дотрагивается до одной из самых ярких звездочек…

Генри вдруг ощутил легкость – и не только в теле, но и на душе. Глядя на усыпанное звездами небо, ему захотелось… немного помечтать. Лежа на холодном льду, Генри думал об Элле и Твине, вспомнил маму, которая читала сказки на ночь, отца, который обманывал его так долго, что и сам поверил в свое вранье, старую Кору.

Ощутив грусть, Генри поднялся, отряхнул свое черное пальто и пошел домой, так и не понимая, почему тот чудак в цветной шапке был так счастлив, прыгая через застывшие лужи.

* * *

Утром хлопья снега падали и кружились, накрыв белым ковром дорогу и тротуары. Хотелось ловить снежинки ртом, как он это делал в детстве. Генри наблюдал за снегопадом со своего балкона дома номер тринадцать тринадцатой квартиры. Там он обнаружил, что нынешние пластиковые окна не замерзают такими красивыми узорами, какие бывали на старых окнах в его детстве.

Выспавшись после ночной прогулки и ощутив прилив сил, Генри удивлялся тому, как же легко было вставать по утрам и бегать по парку в юности, как легко тогда переносились ночные посиделки с друзьями. Теперь же суставы ныли при перемене погоды, а ведь ему еще не так много лет. Что же тогда по утрам испытывает бедная Кора, ни разу, между прочим, не опоздавшая на работу, более того, всегда приходившая пораньше.

Наконец собравшись, Генри отправился в клинику, где его ждали дети и рецепты. А еще он вспоминал о том чудаке, где-то в глубине души желая увидеть его еще раз.

* * *

Прошло четыре часа, время близилось к обеду. Кора отправилась выпить чаю, а Генри сегодня решил поработать еще: вечер нужно было освободить – Твин обещал прийти в гости. Он сидел в ожидании, когда в кабинет постучались.

– Входите, – сказал Генри.

В педиатрический кабинет зашла девушка лет двадцати в ярко красной куртке, синих джинсах и с непонятного цвета сумкой – такие оттенки Генри называл «цветом бедра испуганной нимфы», увидев эту замечательную фразу во французской статье про моду: во Франции тысячи вычурных названий цветов.

Девушка с недоверием взглянула на Генри, сидящего за столом в своем белом халате, шагнула к нему навстречу, но резко остановилась. Она поклонилась и сказала:

– Приветствую вас, доктор… У меня есть несколько вопросов… если позволите.

Генри ответил:

– Позволю…

– Пожалуйста, выслушайте меня, я вас без дела отвлекать не буду. Я провела в вашем мире уже много солнц… теперь мне нужно вернуться… – она замолчала, подбирая новые слова.

– Милая, я вас не совсем понял… вы точно ко мне хотели попасть? – удивленно спросил Генри.

– Именно… именно… – сказала она, задумчиво кивая головой.

– Сколько же вам лет? – спросил Генри: девушка была слишком взрослой, ей явно нужен был не детский врач.

– Что значит… лет? – не поняла она.

– Ну… лет… – он увидел ее непонимающий взгляд. – Год… помните год, когда вы родились? – попытался объяснить Генри. Кажется, у этой странной девушки какое-то психическое отклонение, подумал он. И вычурная речь, и странная одежда не по размеру, и ее ни разу не моргнувшие глаза навыкате, уставившиеся на Генри. Ему стало слегка неуютно.

– Год? Ро-ди-лась?.. – еще больше округлив свои и без того огромные глаза, произнесла девушка.

Генри начал терять терпение:

– Вы слышите хорошо? Понимаете меня?

– О да, конечно, я слышу вас… только не совсем понимаю. Ответьте мне только на один вопрос… – настаивала она, следом замолчав. Генри глядел на девушку в ожидании вопроса. Наконец, не выдержав тишины, он предложил:

– Я так полагаю, вам больше восемнадцати, потому найдите двадцать седьмой кабинет, там врач осмотрит вас, – объяснил он, показывая рукой направление.

– Нет-нет-нет! – почти закричала она. – Я именно к вам! – она уверенно пошла к столу педиатра и присела на стул. Наклонившись, она начала шептать, заглядывая прямо в глаза Генри, и он даже немного отпрянул от стола: – Мне не нужно больше ничего… я стала уставать в этом мире… а вы точно знаете, что с этим делать… ведь я вас видела там… Покажите мне переход… понимаете, мне нужно вернуться в свой мир, я не отсюда, – она опять прожигала своими глазами Генри. Он же не мог понять ее и смотрел… будто на сумасшедшую, каковой, видимо, она и была.

– Милая, вам плохо? Я не совсем понял, о чем вы говорите, я ничего не знаю… – продолжал успокаивать ее Генри. – Давайте я вас провожу к врачу, который поговорит с вами, и вы вместе выясните, кто, откуда и как попал в этот мир или какой либо другой. Я не исключаю наличие вашего воображаемого мира, но, к сожалению, я не специалист по мирам…

– Вы, и правда, не понимаете? – удивилась она, будто это было не очевидно. Она резко выхватила из сумочки стопку аккуратно сложенных листков и протянула один Генри: – Просто нарисуй, где тут… пе-ре-ход… – потребовала она.

В дверях кабинета появилась вернувшаяся с обеда Кора. Не обращая внимания на странную девушку, она прошла к своему столу и принялась перебирать бланки с анализами и делать записи в картах. Генри удивился тому, что помощница не обратила внимания на посетительницу.

– О чем вы говорите? – наклонившись, прошептал Генри так, чтобы Кора не смогла услышать его. – Я не понимаю, о чем вы… правда… может, вам к психологу, он у нас в сорок четвертом кабинете прямо сейчас принимает, – Генри для убедительности поглядел на часы и кивнул сам себе.

Кора возмущенно повернулась к нему – наверное, недовольная тем, что он слишком мягок с непослушными клиентами. Но Кора задала вопрос, который Генри никак не ожидал услышать:

– Вы мне говорите? Скажите громче, я не слышу.

Генри чуть громче, обращаясь к Коре, произнес:

– Я говорю с пациентом. Думаете, ей нужно в кабинет двадцать семь или сорок четыре – с несвязной речью и… – не успев закончить, Генри увидел, что Кора разразилась смехом, глядя на него как-то сквозь девушку:

– Пациента-то нет, Генри. Вам точно нужно отдохнуть, сходите попейте чая… или лучше кофе, наш хирург привез отличный кофе из Италии. Кстати, он рассказал нам много удивительных историй, которые могли бы вам понравиться. Вам уже пора съездить и отдохнуть, после разрыва вы стали немного… ну, понимаете… чудить… – и она, еще раз хихикнув, отвернулась, продолжая перебирать бланки.

Генри смущенно посмотрел на сидевшую рядом девушку – ему было неудобно за поведение Коры, но делать помощнице замечание он не стал в присутствии постороннего. Генри потряс головой, не зная, что же теперь делать, но думать пришлось недолго. Еще раз взглянув на девушку, он понял, что ее глаза стали менять цвет. Внимательно присмотревшись, он с удивлением понял, что глаза ее зеленеют все сильнее и сильнее, зрачки сужаются, а радужка приобретает яркий оттенок зеленого цвета с блеском по краям. Генри зажмурил глаза и открыл их… но странности продолжались: теперь девушка на его глазах начала испаряться, становясь прозрачной.

Не в силах выдавить из себя ни единого звука, Генри пристально наблюдал за этим явлением. Тем временем синеватое облако приподнялось над стулом, а зеленые круги глаз стали бледнеть и сливаться с облаком. Генри вышел из оцепенения и начал, словно маленький ребенок, водить перед собой руками, пытаясь пощупать образовавшееся облако, но оно лишь клубочками разлеталось в разные стороны. Через минуту же от девушки не осталось ничего, кроме приторного аромата лука.

Дверь в кабинет вдруг сама по себе отворилась, и Генри выпалил:

– Кора, Кора, смотри, дверь сама открылась!

Кора недовольно взглянула на Генри:

– Дверь открылась от сквозняка, и что?.. Я сейчас закрою, не волнуйтесь, – Кора отодвинула свое старое сиденье, встала и прикрыла отворившуюся дверь. Следом она повернулась к оторопевшему Генри и добавила: – Может, все-таки кофе?

Генри не ответил, но, кажется, Кора была права – ему следует отдохнуть, ведь рационально объяснить произошедшее он не мог. Он сделал глубокий вдох, потом выдох… и решил, что не стоит говорить Коре ни о чем, ведь она сочтет его чокнутым.

Теперь можно было продолжить осмотр больных. Но в кабинет никто не заходил, и тогда Генри, прикусив губу, поинтересовался:

– Кора… что там… никого за дверью нет? – голос его был сдавленным и испуганным.

– Вы про своих духов или про пациентов? – усмехаясь, переспросила Кора, пряча усмешку за пухлой рукой, украшенной красным перстнем.

– Конечно, про пациентов! – недовольно отрезал Генри, почти обидевшись на ее бездушие.

Кора подошла к двери и заглянула за нее:

– Никого, отдыхайте, я позову вас, – предложила она, заметив, что Генри напряжен не на шутку.

Генри покинул кабинет и отправился прямиком на мягкий диван в комнате отдыха. Он лежал, и вопросы переполняли его: кто эта девушка, как она устроила все это? Может, он сходит с ума?.. Генри не планировал закончить свою жизнь в психиатрической клинике, да и каково было бы Твину, когда он узнал бы, что его отец псих.

Кора не тревожила Генри до самого вечера, давая отдохнуть доктору, измученному видениями духов, растворяющихся в воздухе. Да и сам Генри не был готов продолжать работать. Незаметно для коллег он вскоре покинул клинику. Кажется, теперь насмешки Коры ему предстояло слушать целый месяц.

На улице он старался не оглядываться по сторонам, инстинктивно опасаясь увидеть что-то еще более странное, чем уже ему довелось. Добравшись до квартиры с блестящими цифрами «33» на дверях, он провернул ключ, ввалился в дом и захлопнул дверь, держа ручку так, будто, кто-то ломился за ним следом. Отдышавшись и немного успокоившись, он отпустил ручку входной двери: ничего не произошло, а значит, он справился.