Дом, где спят по часам

Макс отпрянул, задев скинул кружку, но звук её удара не раздался. Всё вокруг стало словно приглушённым, неповоротливым, нереальным.

Старец медленно открыл рот, и его голос – хриплый, похожий на шорох сухих листьев – шевельнул воздух:

– Кто-то ушёл. Кто-то увидел. Остались семь…

Макс обхватил голову руками, стиснул виски так, будто мог выдавить из себя наваждение, и зло метнул взгляд на Севу:

– Ты где тут варишь своё зелье, урод? Где кухня?

Сева будто очнулся от дрёмы, медленно повернул голову, лицо его оставалось непроницаемым, бледным, как воск. Но он всё же пошёл вбок, не оглядываясь:

– Сюда. Кухня здесь.

Макс пошёл за ним, на ходу бросая фразы, как отстреливаясь от нарастающего безумия:

– Старинная печка… железная… дровяная. Но куда же выходит дым? – Он резко остановился, озираясь. – Как она вообще работает? Дымоходы здесь перекрыты лет сто назад. Это место заброшено!

Он заглянул в раскрытую топку. Там слабо тлело что-то чёрное, воняло не древесиной, а будто мокрой шерстью и горелыми травами.

Сева стоял рядом, будто не слыша.

– Чувак, я не знаю, – наконец сказал он, тускло. – Мне показали это место. Сказали, что продукты будут, дрова – будут. Заплатили вперёд. Я должен был просто готовить и развлекать гостей.

Макс глянул на него, и с каждой секундой лицо Севы казалось всё более размытым – будто свет вокруг стал зыбким, как рябь в дурном сне.

– Здесь есть вода? Канализация? – он перебарывал подступающее головокружение, ощущение, будто всё тело теряет опору, становится чужим.

– Есть. И то, и другое. Тут, похоже, когда-то жили. Может, комнаты для прислуги были, – мрачно отозвался Сева, будто сам себе.

На стене чернел старинный эмалированный умывальник с тонкой, треснутой трубой. Макс машинально повернул кран – вода пошла тонкой струёй, и он начал умываться, надеясь сбросить липкий страх. Лицо обжигал ледяной холод – но облегчения не приходило.

Он взглянул вниз и замер: пола больше не было. Под его ногами раскинулась пустота, в которую уходила вереница каменных ступеней – будто ведущих сквозь землю. Бесконечная лестница, чёрная, как уголь, уходящая в гулкую, всепоглощающую бездну.

Он отпрянул, хлопнулся спиной к стене, дыхание сбилось. И тут сверху донёсся приглушённый голос Полины.

– Там, наверху, никто не открывает! Мы стучали долго, даже кричали!

Макс закрыл глаза и снова открыл – пол вернулся, вода всё ещё текла в ржавую раковину, как ни в чём не бывало. Но он чувствовал – границы привычного мира дрожат, как плёнка, натянутая до предела.

– Мы заперты, или всё же есть здесь ещё какой-то выход?! – сорвался Макс, подступая к Севе. – Мебель ведь заносили когда-то! Люди входили и выходили – каким-то образом! – Он схватил его за грудки, встряхнул. – Давай, показывай! Ты держишься лучше других – значит, знаешь что-то!

Сева не сопротивлялся, лишь отступил на полшага, опустив глаза. Голос у него стал тихим, почти детским:

– У меня тоже был глюк… Я слышу мамин голос. Она зовёт меня. Тихо, ласково… как в детстве. – Голос Севы дрогнул. – Но она умерла. Пять лет назад. Я видел её. Стояла в дверях той комнаты, где вы переодевались. Смотрела и улыбалась… В том самом платье, в котором лежала в гробу.

Макс застыл. Словно кто-то вырубил звук в комнате – тишина ударила в уши.

– Что за место это… – пробормотал он.

За стеной что-то скреблось. Словно ногтями по штукатурке. Потом – еле уловимый скрип, как будто кто-то медленно отворяет тяжёлую деревянную дверь, которой здесь, казалось бы, не было вовсе.

– Короче! – скомандовал Макс, и голос его прозвучал почти чужим, будто говорил уже не он. – Мы должны осмотреть здесь всё. Как можно быстрее. Но сначала – воды. Много воды. Не из бутылок – из крана. Надо вымыть это дерьмо из себя. Пока оно не вымыло нас.

Он повернулся к умывальнику. Из крана сочилась тонкая струя. Вода пахла ржавчиной, но он пил жадно, шумно, как будто спасался от удушья. Остальные, не сговариваясь, потянулись за ним – по одному склонялись к мойке.

Наташа кашлянула, вытирая рот рукавом:

– Она такая неприятная…

– А теперь включите свет на телефонах! – скомандовал Макс снова. – Сейчас мы пройдёмся по всем углам.

Наташа не сводила взгляда с противня, на котором покоился тушёный кролик – томлёный в вине, с клюквой. Железная плита под ним всё ещё хранила остатки жара. Мясо испарялось терпким ароматом. И вдруг кролик вздрогнул.

Сначала – еле заметно. Потом начал подниматься, выгибаясь. По туше лоскутками стала проступать шерсть – белая, пушистая, как ватные облака на засаленном мясе. Он шевельнул лапой. Затем – второй. Наташа онемела.

Кролик подскочил. Щёлкнули суставы – будто кто-то рванул за ниточки. Он взвизгнул – высоким человеческим голосом – и с жутким звуком спрыгнул с плиты. Ударившись о пол, метнулся к коридору и исчез в темноте, оставляя за собой следы клюквенного соуса, как капли крови на пыльном паркете.

Наташа вскрикнула. Из соседней комнаты донёсся смех – истеричный, пронзительный. Все бросились туда. Света в отчаянии пыталась стянуть с себя белое платье, словно оно жгло её кожу, а Кирилл удерживал её, прижав к себе. Его накладные усы отклеились наполовину и грусно болтались, как лишняя кожа. Он медленно повернул голову к вошедшим. В тусклом свете телефонов группа казалась выцветшей фотографией: жалкая компания прошлых лет, затерянная в петле времени, где всё было чужим – лица, жесты, даже их собственные голоса.