Полная версия
Анна Гор
Дом, где спят по часам
Все события и персонажи этого романа являются вымышленными. Любые совпадения с реальными людьми или фактами случайны.
Ротонда на Гороховой улице – реально существующий архитектурный объект, однако описанное здесь не имеет отношения к действительности.
Это всего лишь история. Но ведь и сны порой кажутся реальнее, чем день.
Место – реально. События – нет. Но кто сказал, что вымысел не может быть опаснее истины?
Санкт-Петербург, Россия. Наши дни.
Макс держал телефон на громкой связи, пока остальные молча слушали, переглядываясь. Мужской голос на том конце линии звучал спокойно, почти равнодушно:
– Если до завтра вы не внесёте оставшуюся сумму, ваш депозит сгорит. Я предупреждал об этом заранее.
Макс поморщился:
– Я вообще впервые с вами общаюсь. Как я могу быть уверен, что это не банальное кидалово?
– Квитанция об оплате, – ровно ответил голос. – Перевод не поступит – в полночь дедлайн.
Раздался короткий щелчок – звонок оборвался.
– Макс, да это развод на бабки, – хмыкнул кто-то.
– Сейчас скинемся – и пиши пропало, – добавил Лёха.
– Что это вообще за "контора по развлечениям"? – Наташа сунула руки в карманы худи. – Где ты её откопал?
Макс покосился на экран телефона, где всё ещё висело название чата: «Чердак Впечатлений».
– Много положительных отзывов. Пишут, что не типично, присутствует интрига, острота, – сжал губы Макс.
– Может, для подростков это и подходящее по вкусу развлечение. Но мы-то уж вышли из этого возраста, – заметила Полина. – На последнем курсе универа, скоро дипломы получим. А занимаемся ерундой.
– А у тебя есть поинтереснее предложения, как провести ночь на Хэллоуин? В кино пойти? Может, в ресторан? Шаблонно. Тривиально. В духе "зрелых людей"! Я хоть идею даю – с азартом, с искрой. Боитесь рисковать – тогда я заплачу сам. И если не обдурят – вернёте деньги. Ну как? Такой расклад подходит? Всех устраивает? – Он окинул их взглядом и демонстративно при всех произвёл оплату. Через пару секунд ему пришло на электронную почту подтверждение. Он повернул экран телефона к друзьям.
Через минуту пришло ещё одно письмо от бюро «Чердак Впечатлений»:
Мы рады приветствовать вас! Осталось всего два дня до незабываемой ночи Всех Святых.
Обещаем: будет жутко интересно.
Все участники получат массу незабываемых впечатлений.
А пока ознакомьтесь с меню.
До встречи 31 октября в 11:00 ночи по адресу: Ротонда на Гороховой улице, дом номер 57.
– Ну да. То, что я и говорила, – поморщилась Полина. – Если не развод на деньги, то примитивная чушь за сто рублей, которую пытаются обставить как нечто элитное. Я слышала, блогеры водят в этот дом – один из пунктов программы "прогулки по таинственным местам Петербурга". Придумывают, будто там жил Распутин, и его душа бродит где-то по этажам. Только жил он, вообще-то, на Гороховой, 64.
– Расслабься, Полина. Тут никто никого не заставляет. Не хочешь – не иди, – резко выпалил Макс.
Лёша подошёл, обнял Полину за талию.
– Не понравится – уйдём, – сказал он, сопровождая слова успокаивающим движением руки.
Эмоции поутихли, скепсис сошёл на нет. Мобильный Макса зазвенел, и он ответил:
– Да, крошка. Я сейчас буду. Пятнадцать минут – решали вопрос с Хэллоуином.
Он махнул остальным рукой – «до встречи», не прерывая разговора, и направился к спортивному серебристому BMW с синими полосами.
– Кажется, у нашего мажора новая девушка, – изобразила полуулыбку Наташа. – Кто-нибудь в курсе, он идёт с ней?
– Её зовут Катя. Такая блондинка, с ярко выраженными формами. Конечно, с ней – раз уж про Хэллоуин ей рассказывает, – прояснил Лёша.
– Смотрю, ты как всегда в курсе событий, в отличие от других, – кинула на него короткий взгляд Полина.
– Кирилл и Димон её тоже видели. Макс как-то забирал её из ногтевого салона. Подтвердите, пацаны, чтобы Полина ничего лишнего не подумала, – добавил он. – Привёз как-то в боулинг. Только она не играла. Ногти у неё длинные, со стразами – с такими шары не зацепишь. Разве что… массаж сделать. Эротический. Лёгкий, – усмехнулся он.
Наташа подошла ближе к Диме:
– Прохладно становится.
Тот распахнул куртку, предлагая укрыться. Она устроилась.
– А ты кого берёшь, Кирилл? – спросила Наташа. – Макс, я слышала, делал резервацию на восемь человек.
– Свету беру. Вы её знаете, – отозвался он.
– А, точно! С пшеничными волосами. Помню, – кивнула Наташа.
На Английской набережной подул шквальный ветер. Сухие листья деревьев закружились на пешеходном тротуаре и скамейках. Старичок, читавший на лавке газету, скрутил её в трубочку и поднялся, раскрывая зонт. Небо потемнело, и посыпались первые, тяжёлые капли.
– Расходимся.
– Всё, всем пока.
– До четверга.
Компания быстро разошлась кто куда.
31 октября, 23:00.
Восемь друзей собрались возле входа в дом №57 на Гороховой улице. Дверь подъезда медленно распахнулась, и на пороге появился человек в чёрном плаще с капюшоном. В руке он держал трость с набалдашником в виде головы орла. Лицо его скрывала силиконовая маска глубокого старца, с впалыми щеками, острым носом и белёсой кожей.
– Сейчас точно скажет, что он Распутин, – шепнул Дима Наташе на ухо, и они тихо захихикали, стоя чуть в стороне от остальных.
– Катя эта… ну просто как с шеста стрип-клуба снята. Макс явно спятил, – проговорила Наташа, прикрывая рот ладонью.
– Ну уж получше, чем блеклая Света Кирилла.
– Сравнил! Макс – при бабках, уровень. А Кирилл – скромный веган. Макс мог бы найти и получше.
– Значит, его пока что устраивает Катя.
Тем временем старец произнёс глухим голосом:
– Итак. Вижу, все собрались. Тогда идёмте внутрь. Без суеты.
Он распахнул массивную дверь и жестом пригласил их войти.
Внутри царила тишина. Просторный полутёмный вестибюль уходил вверх, как колодец, освещённый слабым электрическим светом. В центре помещения – восьмигранный зал, окружённый шестью массивными колоннами коринфского ордера. Их покрытие – гладкий мрамор, потемневший от времени, – казалось, дышит холодом. Колонны стояли как часовые – глухие, неподвижные, но будто наблюдающие.
Где-то наверху, под куполом, угадывался свет, а ещё выше – небольшое круглое отверстие, словно око в потолке. Именно оно давало Ротонде то самое название и символизм – архитектура всевидящего ока, мистический центр силы.
– Не буду тратить время на легенды, которыми оброс этот необычный подъезд, – продолжил старец. – Но на одной немного остановлюсь. Говорят, что здесь собирались масоны. И, возможно, не зря. Это место с самого начала строилось как особое. Некоторые уверены, что в его геометрии зашифрованы ключи к переходу между мирами. Здесь, друзья мои, всё… немного иначе.
Он задержал взгляд на колоннах.
– Говорят, если долго стоять в центре зала и смотреть в купол, можно услышать голос, обращённый только к тебе.
Или увидеть отражение того, кто будет стоять у твоей могилы.
Ха-ха-ха… – раздался его приглушённый, потусторонний смех.
Полина надула губы, мысленно произнеся: Точь-в-точь то, о чём я и говорила. Дешёвый набор фраз. Вроде бы был разговор про ужин?.. Что-то не видно стола!
Старик театрально сделал выпад, облокотился тростью о колонну и извлёк из-за неё… лом.
– Настало время окунуться в дремлющую силу.
Спуститься туда, где она затаилась, ждёт, дышит глубоко…
С этими словами он поддел ломом круглый люк в полу и с глухим скрежетом сдвинул крышку в сторону. Из зияющей дыры пробивался тусклый свет. Где-то внизу послышались шаги, и кто-то приставил металлическую лестницу.
– Не боитесь спуститься вниз?
Не страшно испытать непознанное? – голос старца стал гулким, тянущимся, словно издалека.
– Боимся. Но уж раз заплатили – придётся глянуть, что там кроется внизу, – буркнул Лёха.
– Если ты смелый – иди первым, – предложил старик.
Лёха пожал плечами и начал спускаться по скользкой железной лестнице.
– Ну, что там? – спросила Наташа, склонившись над краем люка.
Все замерли, прислушиваясь.
– Тут парень… в средневековом костюме. Держит лестницу.
– Что за парень? Красивый? – крикнул Дима.
– Спускайся – сам увидишь.
Один за другим все начали спускаться вниз.
Старик остался стоять на краю люка, освещённый светом, льющимся из круглого отверстия в потолке. Его фигура казалась теперь высеченной из тени.
– Всем хорошей ночи, – произнёс он вкрадчиво.
– Вас ждёт полуночный пир… и гости, что давно вышли за пределы плоти.
Когда захотите вернуться – постучите в крышку люка.
– Её придётся сейчас закрыть – в целях техники безопасности, – добавил он почти буднично.
С этими словами он, не торопясь, вернул тяжёлую крышку на место. Раздался звонкий глухой металлический щелчок.
И наверху снова воцарилась тишина.
Парень в средневековом костюме поднял с пола стеклянную масляную лампу, взявшись за ручку сверху.
– Прошу гостей пройти к ночному столу, – произнёс он и двинулся вперёд по коридору. Все последовали за ним.
Он распахнул дверь, и гостей на мгновение ослепило сияние десятков свечей. Они горели повсюду – на узких настенных полках, на редких предметах мебели вроде этажерок и, конечно, на длинном столе, ломившемся от угощений.
– А я тебя знаю! – воскликнула Наташа. – Ты ведёшь блог «Необычная еда», по-моему? Ты же – повар-виртуоз Сева?
– Так и есть, – улыбнулся парень. – Но сейчас я не на своём канале, ни стримов, ни лайвов. Сегодня я работаю с бюро «Чердак Впечатлений». Мы с моей подругой Викой – ведущие этого вечера. Вот, кстати, и она.
В комнату вошла кареглазая девушка в платье с передником и чепце – её образ дополнял костюм Севы, как будто они вышли из одной эпохи.
– Сегодня мы будем угощать вас необычными блюдами и пугать до мурашек. В программе – спиритическая доска и вызов духов. Надеемся, вам понравится.
– Кроме нас и вас двоих, здесь ещё кто-нибудь есть? – поинтересовался Макс.
– Нет. Только вы, мы – и история этого места, – таинственно ответила Вика.
– А что это за помещение? Почему оно было замуровано? Люк был залит цементом – явно вскрыт совсем недавно. И стол сюда разумеется не протащить через люк… Есть другой вход? – спросил Кирилл, оглядываясь.
– Подробностей не знаю, – ответил Сева. – Хотите – обследуйте сами. А пока предлагаю всем переодеться.
В соседней комнате стояли два рейла с костюмами – мужскими и женскими. Свет здесь был тусклее, атмосфера – интимнее.
Комната напоминала реквизитную из старого театра или квеста: кресло с высокой спинкой, напольное зеркало с мутной поверхностью, криво висящая картина, и изящный стол-секретер.
– Прямо как в квесте: всё разложено, будто ждёт, чтобы кто-то начал искать, – заметила Катя – яркая блондинка с вызывающим макияжем и нарядом. Она тут же выхватила алое бархатное платье, приложила к себе и направилась к зеркалу.
– Ну надо же, стерва! Я как раз на это платье глаз положила, – фыркнула Наташа.
– Бери болотное, тебе подойдёт, – шепнула Полина, останавливая свой выбор на чёрном велюре.
Свете, досталось белое платье.
– Будет невестой, – усмехнулась Наташа, наблюдая, как та отошла с платьем в руках. – Если Кириллу достанется смокинг, сыграем сегодня их свадьбу понарошку.
Костюмы были стилизованы под конец XIX – начало XX века. К женским нарядам прилагались парики, к мужским – усы и бороды. Из комнаты вела ещё одна дверь в другие проходы, но они были неосвещены.
– Надо бы тут осмотреться, – предложил Макс, освещая тьму фонариком телефона.
Наконец, все переоделись и собрались в комнате у накрытого стола.
В комнату вошла Вика с подносом. На нём – круглый, словно солнце, пирог, с потрескавшейся золотистой коркой. Следом появился Сева, неся в руках большую оранжевую тыкву. Сквозь зловещие прорези вырезанного лица изнутри струился огонь – тёплый, но будто наблюдающий. Пламя отражалось в его глазах.
– Что ж, господа, настал час. Добро пожаловать на Тыквенный Спас, – проговорил он негромко, но так, что все обернулись. – Прошу к столу. Сегодня вы гости, но, возможно, не только…
– Это ещё что за Тыквенный Спас? – Кирилл изобразил на лице гримассу с недоверчивым удивлением. – В жизни о таком не слышал.
– Есть же Медовый Спас, – вставил Дима. – А этот, похоже, выдумка.
Сева неспешно обошёл стол, поставил тыкву в его центр – так, чтобы она смотрела прямо на гостей.
– В народе действительно их три, – начал он. – Медовый Спас – начало поста. Яблочный – зрелость, дары сада. Хлебный – завершение жатвы, освящают хлеб, орехи и воду, конец лета. Всё по кругу. Всё по порядку. А Тыквенный… – он наклонился чуть ближе, – …Тыквенный Спас – четвёртый. Заброшенный. Забытый. Запретный. Его боялись – потому и не вспоминают. Последний пир перед ночью, когда время замирает, а тени оживают.
Он вытащил из-за спины календарный лист и старинным ножом с заострённым наконечником вонзил его в заднюю стенку тыквы – с хрустом, прямо в мякоть. На листе дата: 31 октября, обведена красным карандашом. Ниже – надпись, выведенная чуть растёкшимися чернилами: «Тыквенный Спас. Гостей не отпускать».
– Итак, давайте начнём ужин перед ночью без времени, – произнёс Сева.
На мгновение в комнате повисла тишина. Кто-то хихикнул, нервно.
– Знаете что, господа хорошие… – Макс оглядел угощение и перевёл взгляд на Севу с Викой. – Возьмите два стула и садитесь с нами. Я как-то не привык есть в неизвестных местах. Начнём с вас. Снимите пробу – и мы за вами. А то вроде Хэллоуин хотели праздновать, а нам тут неизвестный праздник предлагают.
Сева усмехнулся – не зло, но с оттенком глумления.
– Мы не против, – спокойно ответил Сева. – Но вы пришли за атмосферой мистики, тайны – а в ответ настроены на разоблачение. Зачем тогда соглашались? Смысл в том, чтобы участвовать, поверить, быть внутри. А вы – сплошной скепсис.
– Мы участвуем. Просто хотим знать, что в пище и напитках нет ничего… неопределённого.
– Без проблем, – кивнул Сева.
Он скоро вернулся с двумя стульями и сел рядом с Викой за общий стол.
– Тыквенный Спас – это анти-праздник. В народе верили: есть дни, когда всё переворачивается. Нельзя спать, нельзя работать, нельзя звать по имени. Нарушишь – станешь частью обряда.
С этими словами он взял глиняную кружку, налил в неё напиток тёплого янтарного цвета из пузатого кувшина.
– Домашнее тыквенное вино, – пояснил он. – По старинному рецепту. Его готовят только один раз в году – и только для тех, кто готов перейти грань.
Он демонстративно сделал несколько глотков – медленно, с каким-то древним жестом, похожим на тост.
– Чтобы ночь не тревожила. Чтобы нечто другое не пригласило вас за другой стол.
Полина оторвала календарный лист с обгоревшими краями от светильника Джека.
– Настоящий… Не реплика. 1899 год. Хмм…
Она перевернула лист. На обороте, всё теми же растёкшимися чернилами, выводилось:
«Сегодня – последний Тыквенный Спас до новой эры.
Это делает ночь по-настоящему важной».
Она отбросила лист в сторону.
– Мне это начинает не нравиться. Я не поклонница игр на нервах с нарастающим напряжением и зловещей атмосферой. – Полина повернулась к Лёше. – Ну зачем нам слушать эти дурацкие байки?
– Ты что, испугалась от вида старого календарного листа и пары строчек чернил? Вот уж трусиха, – усмехнулся Дима.
Он налил себе в кружку тыквенное вино, сделал глоток и кивнул.
– Неплохо! Квас с градусом. Или пиво, только по-деревенски.
– А что, этот человек, который нас сюда привёл, всё это время будет стоять рядом с люком наверху, дожидаясь, пока мы постучим, чтобы он нас выпустил? – продолжила Полина, глядя прямо на Севу.
– Да, – спокойно ответил он, не отводя взгляда. – Можешь проверить.
– А какой план программы? Я хочу услышать. Озвучи. Ужин… что потом? Спиритическая доска?
– Что-то в этом роде. Будем вызывать призраков. А я продолжу рассказывать вам страшилки, – Сева начал неспешно накладывать себе еду.
– И всё? – Полина всё ещё не отводила от него взгляда.
– А что ещё? Вкусный званый ужин в атмосферном месте. Истории, которые я рассказываю, – это саундтрек к вечеру. Ты хочешь играть в прятки? Догонялки? Можем и такое устроить, если будет желание, – сказал он, спокойно начав есть. – Кушай, Вика. Похоже, мы сегодня готовили для себя.
Полина подошла ближе к Лёше и прошептала:
– Этот календарный лист… он был на удивление холодным. Словно его только что достали из морозилки.
– А может, и достали. Сева тебе об этом точно не скажет, – ответил Лёша тихо. – В его сценарии он должен нас пугать. Успокойся.
Присутствующие начали неспешно тянуться к еде.
Скатерть – алый велюр с золотой бахромой. На столе – экибаны из высушенных трав и мха. В небольших, настоящих тыквах с крышечками-хвостиками – пряная тыквенная похлёбка. На самих тыквах вырезаны символы: солнце, глаз, трилистник и руна альгиз.
Пирог с кровяной колбасой – нарезан в форме полумесяца; сверху узор из зёрен мака и колечек лука – напоминает глаз. Подаётся на грубой деревянной доске.
Маринованные яйца в свекольном рассоле – в тёмной миске, на подложке из фальшивых вороньих перьев, с пучком полыни.
Соленья – в старинных стеклянных банках, крышки заменены восковыми печатями с оттисками старой эмблемы. Внутри некоторых банок плавают «талисманы»: колечко, ключ, монета.
Мясные рулетики с пряными травами и грибами. Печёные корнеплоды – пастернак, брюква, морковь – с мёдом и тмином.
Фрукты – сушёные груши и яблоки с воткнутыми в них гвоздиками в виде глаз; выложены на тарелке в форме черепа.
Пряники – в виде черепов и крестов, покрыты сахарной глазурью.
– На горячее ещё будет кролик в вине с клюквой. Тушёный, – произнесла Вика.
И вдруг Сева ухватился за край стола. Зашатался, подался вперёд, обхватил горло рукой – будто задыхался.
Все оторопели. Кто-то вскочил, другие замерли… Но Сева резко выпрямился и, тяжело переводя дыхание, заговорил:
– Хочу рассказать вам легенду о Тыквенном Спасе.
Все облегчённо выдохнули и вновь опустились на свои места.
– Его звали – Тыквенный, – начал Сева глухим голосом. – Его не в церкви справляли, не по звонарю – по луне мёртвой. Там, где день с ночью не договариваются. Где петух не поёт. Где собака не лает.
На Тыквенный Спас ворота становятся тонкими – между этим светом и тем. Вот поэтому его отмечали в последнюю ночь октября. Перед тем как листья лягут лицом вниз, и вода замрёт в колодце.
В ту ночь ставили пир на стол: пирогов – три, кувшин настоя, резные тыквы – по числу гостей. Чтобы каждому – своя голова.
Главное – не спать. Не зевать.
А то Белая Баба заглянет в рот и скажет: «О, этот – мой».
Её не видно. Но слышно, как на крыше хрустит. Как половицы сами себя топчут. Как имя твоё тебе чужим кажется.
Кто выстоит – того год смерть обходить будет.
А кто ляжет – того к утру и нет. Только тыква с его лицом остаётся… да имя, выцарапанное под скатертью.
А потом – тишина. До следующего Тыквенного.
Пауза. Молчание. Стук посуды и сердца.
– Выпьем, господа, чтобы не спать и выстоять!
Пусть тыква будет полной.
Пусть имя твоё будет крепким.
Что выпито – то забыто.
Что вспомнится – не твоё.
Кто сидит за этим столом —
пусть останется собой…
Все наполнили кружки. Дружно чокнулись. В этот миг настенные часы начали бить – полночь.
Вика затянула мелодичным голосом, почти шёпотом:
Не спи. Не дыши. Не зови никого.
Тень по подоконнику села давно.
Пир накрыт – на десятерых.
С девятой тыквы глядит чужой стих.
Кто уснёт – тот не проснётся.
Кто вздохнёт – с меня начнётся.
Дима смотрел на Вику, завороженно, но в её голосе ему чудился второй – глухой, старческий, сиплый. Он будто перебивал её, словно нашёптывал поверх слов, заглушая, замещая.
Кто уснёт – не очнётся с зарёю,
Кто вздохнёт – заберу за собою.
Имя забудь и лицо не ищи —
Тыква твоя на рассвете в тиши…
Дима вздрогнул. Песня закончилась, а эхо ещё дрожало в воздухе. Он быстро осмотрел лица – никто, похоже, не услышал ничего странного.
– А ты, Света, тоже веган, как и Кирилл? – с ленивой улыбкой спросила Наташа, скользнув взглядом по их тарелкам. У Кирилла – пусто, у Светы – аккуратная порция корнеплодов.
– Я вегетарианка, – спокойно ответила та.
– А это не одно и то же? – Наташа изогнула бровь и поднесла кружку ко рту.
– Нет, – вмешался Кирилл, отодвигая свою тарелку. – Я не ем ничего животного происхождения. Ни мяса, ни молочного, ни яиц, ни мёда. Здесь, по сути, мне подходят только соленья. Света ест всё, кроме мяса.
Наташа слегка сощурилась:
– Значит, ты всё-таки пожестче, Кирилл. Интересно, как ты вообще живёшь.
– Напиток у тебя, Сева, дурманящий, – вставил Дима, глядя в свою кружку. – Мне от пива так никогда не вставляло.
– Хмельной, веселящий, горячит, – отозвался Сева с кривой ухмылкой. – Оттого и эффект, Дим. Главное – не уснуть.
При этом он накрыл ладонью свою тыкву.
Все продолжали есть и пить. Лёха поднял кружку, усмехнулся и рассказал анекдот:
– Мам, под моей кроватью кто-то дышит!
– Не паникуй, это просто скелет с прошлого Хэллоуина… Мы ж не всех гостей проводили.
– У меня тоже есть один, – сказал Макс:
– Папа, под моей кроватью кто-то стонет!
– Это твоя бабушка. Она не умерла, просто устала от жизни.
Смех прошёл по столу, но Дима вдруг резко замолк. Он уставился перед собой: стена, которая всегда была напротив него, словно исчезла, и две комнаты слились в одну. Высокое напольное зеркало в углу – покрылось инеем.
Он вскочил.
– Ты что-то подмешал, чтоб вызвать у всех глюки? – бросил он Севе.
– Я ничего не подмешивал. Что с тобой? – нахмурился тот.
– Стена! – Дима ткнул пальцем в пустоту. – Она ведь должна быть здесь! Есть она сейчас или нет?
– Есть, конечно, – спокойно ответила Полина.
– Да, я знаю, что она должна быть… Только я её сейчас не вижу, – пробормотал он, озираясь.
– Ребята, я же ем и пью с вами, – Сева поднял брови. – Дима, ты нас разыгрываешь?
Полина, ещё секунду назад говорившая спокойным тоном, внезапно вздрогнула.
– На стене… – прошептала она, – появляются иконы… Разных размеров. Но на них не святые. Кто-то другой – в чёрных одеждах, с серыми лицами. А нимбы у них чёрные…
Она резко отпрянула и посмотрела на Севу:
– Я не пила твоё вино! Что это такое?!
Лёша мгновенно оказался рядом, обнял её.
– Закрой глаза. Успокойся. Ты с самого начала была на взводе. – Он аккуратно взял её за талию, подталкивая к выходу. – Мы, пожалуй, пойдём.
Он поднял с пола стоявшую в углу керосиновую лампу, и они вдвоём скрылись за дверью.
Катя вдруг медленно подняла руку и вытянутым пальцем обвела всех, кто остался за столом. В её лице что-то изменилось.
– В зрачках… – проговорила она глухо. – Отражаются тени, которых нет в комнате. Вот что вижу я. Галлюцинации… у каждого – свои.
Повисла тишина, напряжённая, вязкая.
– Мне кажется… – Наташа вздрогнула, обхватила себя за плечи, – я слышу звуки из стен… Они нарастают. Какие-то… неприятные. Не стук. Что-то другое. Словно стены… дышат.
Кто-то тихо вскрикнул. Воздух в комнате словно стал сжатым, насыщенным, а свечи вздрогнули – их пламя качнулось, будто в ответ на нечто невидимое, приблизившееся к самому порогу.
Макс застыл. Его рука с ложкой так и осталась в воздухе. Он смотрел, как на поверхности самой большой тыквы – той самой, что стояла по центру стола и отливала янтарным блеском – начинает что-то меняться. Сначала это казалось игрой света, но потом… плоть тыквы словно зашевелилась. Изнутри её кожицы медленно выступал сгусток – не дым и не мясо, нечто тягучее, будто живое, скользкое. Оно разрасталось, тянулось вперёд, и вскоре из оранжевой сердцевины вылезло лицо.
Старческое, иссохшее, будто вытесанное из гнили. Глаза – жёлтые, блестящие, в них дрожала хищная злоба. Рот – полон тонких, острых, зубов, как у крысиного черепа. Он скалился, вытягиваясь всё дальше, как будто рождался заново из тыквенной плоти.
