Девяностые приближаются

Беру на заметку, как будут деньги, году так в девяностом, заставить его обследоваться по полной.

А вот новый год прошёл у меня скучно, во-первых, бабуля приболела, вроде насморк, а старый человек, и я переживал, и во-вторых, отец накирялся ещё с утра. Сижу, смотрю телевизор в одиночку. Батя спит на диване, бабушка в своей комнате, тоже спит. Никому я не мешаю. Днём посмотрел фильм «Два гусара», потом были про международные соревнования «Дружба-84», подводились итоги, какая-то передача про цирк, далее – «С новым годом, товарищи!», поздравление советскому народу, сейчас идёт новогодний огонёк по первому каналу и классическая музыка по второму! Ничего против неё не имею, но слушать буду только под дулом пистолета. Никаких «Ироний судьбы» чего-то нет в программе! Смотрю программу на понедельник, то есть уже на сегодня: кубинский фильм «Учитель», разве что посмотреть. Венгерские фильмы мне не понравились, может кубинский зайдёт? Мысль ворочается в голове, – «Лучше старенький ТТ, чем дзюдо и каратэ». Стоп! Пистолет ТТ. Тульский Токарев. В моей взрослой памяти всплыло событие о том, как в следующем году летом пацанва найдёт пистолет.

В конце нашей улицы, ближе к спуску к реке есть разобранный грузовичок, без колёс, но с рулём и кабиной. Это привлекало внимание детворы, да я и сам по-малолетству лазил по этой машине сто раз, воображая себя шофёром. Короче, детворе он нравился, и в то, что в нём нашли пистолет, не верилось, ведь более худшее место для клада не найти, дети там всё излазили! Однако пистолет нашли уже в восемьдесят пятом, летом. Нашли под сиденьем, которое хоть и разодрали и изрезали, как хотели, но не поднимали. Чей-то пытливый детский ум решил снять сидушку для своих надобностей. Восторги были такие громкие, что две женщины, идущие к реке, сразу поняли, что нашли что-то очень ценное.

Глава 11

Глава 11

Быстро одеваюсь и, взяв фонарь отца и инструмент, иду в конец улицы. Машина стоит, слегка припорошённая снегом, он выпал под вечер, и, скорее всего, уже завтра растает под солнцем. Пытаюсь понять, как открутить болты сиденья, жалея, что не прихватил ломик. Можно и утром этим заняться, но палевно, кругом дома. С трудом откручиваю два болта и отгибаю сиденье вверх, не откручивая ещё два. Дури хватает. Подсвечиваю фонарём и вижу сверток из брезента! Вытащил его с трудом, примёрз он. Разворачивать не стал, сунул в сумку с инструментом. Захотелось отлить, не стал себя сдерживать.

– Пацан, ты что там делаешь? – раздался грубый, хриплый голос за спиной.

Не оборачиваясь, поведал на удивление трезвому в новогоднюю ночь дяде Коле, соседу, что я делаю в данный момент.

– А что дома не сидишь? Новый Год же? – продолжал пытать он меня.

– Так Новый Год же! – говорю я, – Сейчас к друзьям иду.

Иду мимо за каким-то лешим вышедшего во двор соседа по улице. Хотя знамо за каким, сейчас пойдёт через дорогу к замужней шалаве лет сорока, у той видно муж сегодня на смене.

«А не его ли ствол»? – размышляю я.

И решаю, что вряд ли, ведь ненадёжное насквозь место, а вот если кто будет искать пропажу, то дядь Коля про меня может и вспомнить. Но эту проблему откладываю в дальний сектор мозга. А потом и вовсе решаю, что нет хозяина. Пистолет старый, хоть и в хорошем состоянии, в смазке, разобранный до винтика. Патронов всего семь, но, вроде, столько там, в обойме, и было. Я собрать не могу, не умею, да и не стал пытаться. Завернул всё в тряпку и засунул в свой тайник под полом. Понятно, что если будут обыск делать, тайник вскроют, но случайно на него не наткнуться. От возбуждения проснулся аппетит, а мне ещё идти к Кондрату в гости. Я обещал. Набираю еды, в основном мясо, и иду к другу.

– О, с Новым Годом! Наливай! – радушно предлагает он, завидев меня.

А я понимаю, что пришёл не вовремя – рядом с ним сидит девчонка с параллельного класса, она сейчас в девятом учится. Тоже хорошо выпившая. Не стал я другу секс обламывать. Так перебросился парой слов с Дашкой по поводу общих знакомых, и пошёл на выход.

– Толя, а тобой и Фаранова интересовалась, и Архарова, – догнала меня в спину информация от Дашки.

Ну конечно! Делать им больше нечего, так, поди, спросили, мимоходом, узнав, что она идёт к Кондрату. А может в гости сходить завтра? Подарки есть, шишки те же, например.

«Шишки, шишки, на полшишки», – напевая себе под нос, пошёл домой я.

Утром меня разбудила бабуля – корову подоить, я сам попросил. Соскучился, оказывается! Я дома буду целую неделю, мне девятого надо быть в Москве, а точнее в Долгопрудном. Там три дня сборы и тринадцатого вылет в Венгрию. Билеты взял пораньше, и в Москве буду восьмого января. Полечу на самолёте. Валяюсь на кровати и читаю выданную инструкцию о поведении за границей. Она, явно, общая, и не учитывает возрастные характеристики выезжающего. Судя по дате правила недавно обновили, стоит год 1979. Подготовлена «Центральной Комиссией по выездам», это головная организация, так как меня выпускала краевая Комиссия.

Перечень правил поведения для выезжающих за границу:

не посещать районы проживания эмигрантов и других категорий населения, враждебно настроенных по отношению к СССР;

не приобретать и не ввозить в СССР литературу, фильмы, магнитофонные записи, открытки и другую печатную продукцию антисоветского или порнографического содержания;

не участвовать в публичных выступлениях, если это не предусмотрено командировочным заданием;

не производить без разрешения обмен советских денег на иностранную валюту;

не заключать устные или письменные соглашения на производство работ и не осуществлять любую платную или бесплатную деятельность;

не увлекаться приобретением вещей и ценностей;

не продавать и не обменивать вывезенные за границу и приобретенные там личные ценности.

Какая работа? Какая порнография? Мне шестнадцать лет! А что за районы с эмигрантами? Халтура, а не инструкция. А вот, про запрет продавать личные вещи – это неприятно. Я точно знаю, все так делали, другое дело надо ли это мне? Да и что везти? Хотя икра же! Водку – сразу мимо. И вообще, я ничего не подписывал. У меня на руках паспорт с вкладышем для выезда за границу, и якобы будущее решение комсомольской конференции о том, направлять меня куда или нет – формальность. Загранпаспорта для соц. стран не требуется, оказывается, можно по внутреннему паспорту выехать. Стало скучно, решаю сходить в гости к Фарановой. Собираюсь тщательно, попутно выясняется проблема. Я заметно подрос, и многое из одежды мне просто мало. Костюмы, спортивный и классика, футболки, одна рубашка, это всё, что на меня налазит сейчас. Надеваю брюки от костюма и эту рубашку и накидываю куртку болоньевую, хоть и не холодно у нас, около нуля всего, а простывать не хочу, и так бабуля приболела. По родным улицам пройтись было радостно, встретил пару знакомых парней со школы, поздоровались как взрослые – за руку. Подрастает шантропа! Вроде лет им четырнадцать, а уже повадки копируют взрослых – курят, ни фразы без мата. Да я им не папа с мамой. Вот и нужная пятиэтажка, поднимаюсь на третий этаж и звоню в дверь. Открывает дверь Алёнка, и я понимаю – ждала она не меня. На ней короткая маечка, даже попу не прикрывает, наверное. Стоит она лицом ко мне.

– Ой! Я думала это мама вернулась, она ключ забыла, – пискнула девушка и умчалась одеваться, оставив дверь открытой.

Захожу, выходит Алёнка в халате, не больно-то и длиннее майки, но халат плотный и соски не торчат.

– Я одна дома, братья и отец в гараже машину чинят, завтра нужна будет, а мама дежурит сегодня в поликлинике, – выдала весь расклад бывшая одноклассница.

Сидим, пьём чай, я пытаюсь из спортивного интереса углядеть что-нибудь запретное под халатом, а Аленка рассказывает мне последние новости. И не последние тоже.

– Вера Николаевна в аварию попала, сейчас дома лечится, вместо неё сначала Игорь Александрович вёл уроки, а потом прислали молодую училку из района. Подстанция сгорела в деревне, и три дня по осени без света сидели, – перечисляла события Алёнка.

«Не успела она лифчик одеть», – окончательно решил я про себя, завершив процесс разглядывания нимфетки.

– Что с Верой Николаевной? – до меня дошёл смысл сказанного только что.

– Да не знаю, – отмахнулась Алёнка. – Так вот, пока подстанция горела, народ собрался смотреть, а она как взорвётся! Искры, огонь!

– Алён. А где математичка живёт? – спрашиваю я, твёрдо решив её проведать.

Вот же дети! Учительница заболела, а её и не навестил, поди, никто! А ведь у неё, судя по всему что-то серьёзное, раз надолго выбыла!

– Тебе зачем? – не поняла Фаранова.

– Навещу, Новый Год же! Заодно узнаю, может, чем помочь ей? – серьёзно отвечаю я.

– А мы не ходили, она классная в седьмом «А», те, вроде, были у неё. Сейчас узнаю, – полезла она к телефону, собираясь кому-то звонить.

«Нет лифчика! Так я и думал!» – удовлетворённо заключил я, увидев холмики грудей в немного распахнувшемся халате.

Алёнка мой взгляд поймала, но ничего не сказала, только улыбнулась удовлетворённо. Девки! Как у них получается?

– Алё! Наташ? С Новым Годом! Скажи, а где ваша классуха живёт? Нет. Старая. Которая раньше была – математичка. А! Спасибо! – быстро уточнила нужное Алёнка.

– Сиди тут! Я пойду переодеваться! И чтобы не лез в мою комнату! Понял? – грозно предупредила Фаранова.

– Ты тоже, что ли, хочешь пойти? Да я один могу проведать, потом расскажу, – предлагаю я.

– Нет, ты прав, праздник должен быть у всех! – заявила девчонка, выходя уже одетой. Только с пустыми рукам идти нехорошо.

Я хлопаю себя по голове и достаю кедровые шишки.Аленка даже повизжала немного от радости. Вера Николаевна жила, оказывается, в бараке, и жила одна. Странно, такая интересная ещё женщина и – одна. Алена взяла шоколадку, тоже «Алёнка», апельсины, конфеты и одну мою шишку. Оделись и идём в гости, но по пути нам нужно ещё занести ключ в поликлинику, где дежурит её мама.

– Ох, я растяпа, – всплеснула руками Фаранова-старшая. – Привет, Толя! А вырос-то как! А куда это вы? – спросила мама.

Мы поясняем, лицо мамы светлеет. Она, улыбаясь, смотрит на дочку так, как смотреть только мамы могут на любимого ребёнка.

– Правильно, что идёте проведать её! Взрослые совсем уже! У неё и телевизора нет, наши раз в неделю к ней заглядывают, – говорит Фаранова-старшая.

– А что с ней? – интересуюсь я.

– Сложный перелом ноги, ещё месяца три срастаться будет, – ответила мама, подтвердив мои убеждения о том, что никакой врачебной тайны нет в деревне.

– Может тортик ей купить? – размышляю вслух я.

– Лучше уж колбасы, бедно она живёт, – удивляет меня мама.

– Ей больничный, что ли, не платят? – спрашивает Аленка.

– Платят, как не платить, но надбавки за классное руководство уже нет, дополнительных часов нет, премий – тоже, – поясняет её мать. – У неё нет непрерывного стажа в восемь лет, да и пяти нет, был перерыв два года назад, а это значит – 60% от заработка всего оплатят. Травма бытовая, больничный с шестого дня, но это мелочи.

Идём к бараку, он далековато от поликлиники, и ветер задувает так, что мы насквозь продрогли.

– Давай ко мне зайдём? Погреемся? – предлагаю Фарановой.

– Приставать будешь? – в лоб спросила подружка.

– Не знаю, что и ответить.Сейчас скажу «нет», а ты и не пойдёшь, – шучу я.

– Толя, ты дурак? – смеется Аленка.

Блин, как хорошо молодым быть!

Дома уже встал отец, но настроение не похмельное злое, а похмельное предвкушающее. Отцу на работу четвёртого, и все это время он намерен пить. Всем остальным на работу второго, вроде. А у отца санобработка в начале года в цеху.

– Бать, а можно я возьму колбасы, что в маленьком холодильнике, – приходит вдруг мысль мне накормить математичку.

– Зачем тебе? Боишься, что на улице оголодаешь и подружку покусаешь? – шутит батя и сам смеётся своей шутке.

– Учительницу проведать хотим, а у неё зарплата небольшая, вернее на больничном она, – говорю я и вываливаю подробности под взором отца.

– Так! Я с вами пойду, может, у неё и холодильника нет, а может она и обидится, как за подачки. Не спорь! – жестко говорит батя, в принципе, здравые вещи.

– Нет, я сам разберусь. Если хочешь, завтра её навестим вдвоём. Холодильник зимой не особо нужен, а подарить правильно я смогу, – спорю я, жалея, что не могу объяснить, что я сам взрослый человек и уж косяков не напорю детских.

К процессу подготовки подарка подключается бабуля, греющая уши из кухни, и наш визит начинает меняться с визита вежливости на какой-то гуманитарный конвой.

Выкидываю половину банок! Оставляю палку колбасы копчёной, бабушкиных фирменных котлет, пяток уже готовых и десятка полтора замороженных. Бабуля выделила бутылку шампанского из своих запасов, а отец коробку конфет! Откуда она у него? И врёт, мол, забыл мне вчера отдать. Из банок в моей спортивной сумке разные соленья, литров пять. Короче, нагрузился я прилично. Фаранова смотрит на всё это большими глазами, и иногда одаривает меня таким ласковым взглядом, что дыхание перехватывает. Чувствуется, произвели мы на неё впечатление! А то всё – двоечник, хулиган, неряха!

Глава 12

Глава 12

Идём по ветру к бараку, что у нас вместо общаги был раньше. Сейчас это вроде дома престарелых. Одноэтажная постройка довольно старая, хотя и крепкая. Строили ещё пленные немцы. В самом бараке двенадцать комнат и живут там, в основном, старушки. Но и у школы есть пара комнат, в одной и живёт который год Вера Николаевна. Иду и думаю, что ничего в школе не поменяется в будущем, если захочешь немного больше денег получать – бери лишнюю нагрузку. Вход в барак мне тоже не понравился – наледь кругом, неприбрано.

Заходим в коридор, здесь тепло, стучимся в нужную дверь, открывает учительница.

– Ох, ничего себе сюрприз! – с деланым весельем говорит она, а может и не с деланым, а бахнула по случаю праздника? – Заходите! Толя вырос как! А что с сумкой, из дома выгнали, решил у меня пожить?

Мы смеемся все втроём. Комната большая, метров восемнадцать, туалет и душ в бараке общие, в конце коридора, там же находится умывальник на четыре раковины, а кухни общей нет. Поэтому в комнате у учительницы имеется и газовая плитка, и стол для приготовления пищи.

– Сейчас чайник поставлю, – заторопилась математичка.

Ходит она с помощью костыля, но на ногу, вроде, наступает.

– А у нас и шампанское есть! – выпалила Фаранова.

– Шампанское! Детям? А вы уже взрослые что ли? – говорит учительница, а у самой чертенята в глазах.

– Это папа передал, – говорю я и достаю шампанское и конфеты. – А это от моей бабули!

На столе появляются банки с соленьями.

– Это ещё зачем? – взгляд Веры Николаевны строжеет.

– Бабушка сказала, а я ей не смог отказать, не хочу расстраивать, болеет она, – говорю правду я.

При слове «болеет», математичка оттаивает, представляя себе больную бабушку, которой нельзя отказать. Ей и невдомёк что у бабушки насморк всего, который почти и не заметен, но я не соврал… почти. Так, военная хитрость.

– А я из дома взяла шоколадку и конфетки! – так радостно восклицает Фаранова, доставая лакомства, что не взять их нельзя!

Это как ластящегося маленького котёнка пнуть. А вот колбаска ещё, и я запихиваю палку среди банок, для малозаметности. Вера Николаевна опять набирает воздух, очевидно для отказа, как Алёнка опять кричит дурным детским голоском:

– И шишка!!!!! Толя мне подарил, а я вам принесла! Сказал, сам лазил за ней! А давайте её на ёлку повесим!

Фаранова засуетилась, ища нитку, потом пыталась прицепить шишку к нескольким веткам в банке на окне, такая вот у учительницы ёлка была. Создала столько шума и гама. Короче, отказать ребёнку было никак нельзя, и вот уже больная послушно чистит апельсинку с толстой кожей. Я достаю котлеты и даю Фарановой, чтобы та разложила по тарелкам. Котлетки свежепожаренные и пахнут одуряюще. Замороженные котлетки идут в сетку, я верно предположил о наличии таковой за окном.

Сидим, пьём чай, кушаем котлетки. Я рассказываю, как попал на краевую олимпиаду по математике.

– Толя, откуда в тебе это взялось? Дур.. ээ…, неуч же неучем был, – с трудом находит слова учительница.

Фаранова перебивает меня своим рассказом про районную олимпиаду по физике, где её засудили.

Потом мы болтаем про всё подряд, и Вера Николаевна, наступив на горло своему педагогическому образованию, наливает нам шампанского на донышке. Я иду мыть посуду, под протесты женщины. В конце коридора рядом с умывальником стоит любопытная пенсионерка, солидных форм женщина.

– Родственники, что ли, приехали? – задаёт мне вопрос она.

– Ученики, а есть у вас у кого ломик? Надо перед входом сбить наледь на ступеньках, – говорю я.

– Инструмент около входа стоит, – с готовностью отзывается пенсионерка. – Надо же, ученики. То неходЮт, то приходЮт.

Я отнёс посуду, накинул куртку и вышел на улицу. И веник и совок, и что-то вроде багра, стояли около входа, я не заметил их, когда заходил. Начинаю работу, сбиваю наледь, подметаю. Жаль, золы нет посыпать, или песка. За этим занятием меня застаёт Алёнка.

– Тебя Вера Николаевна потеряла! Говорит, ушёл! Я ей сказала, ты без меня не уйдёшь, – смеётся Аленка.

– Всё, уже заканчиваю, не стой тут раздетая, – командую я и выпроваживаю Алёнку в барак.

Сам размышляю. То, что я увидел, мне не понравилось – в комнате неприбрано, вода только в чайнике, да есть бачок для воды в комнате, но он пустой, я проверил. Я, конечно, его заполню, а в будущем кто будет это делать? Не представляю как на костылях прыгать с чайником из конца коридора в комнату. Отца познакомить с ней? Да нет, алкоголик не подарок как жених. В школу надо идти, и там строить и коллег-педагогов и учеников? Но там каникулы. Хотя каникулы у детей, а у взрослых, вроде, рабочие дни. Пусть берут шефство! С легким сердцем возвращаюсь назад.

– Толя, ты зря там убирался, у нас дворник есть, приходит из ЖЭКа, – выговаривает Вера Николаевна, хотя видно, что ей приятна моя забота.

– Пустяки, мне всё равно тренироваться надо, я же спортсмен, – отмахиваюсь я и понимаю, что про бокс они и не в курсе.

Пришлось рассказывать и про спорт, и, похоже, мне не поверили! Решили, мол, привирает парень, хочет перед девочкой похвастаться.

– Вера Николаевна, а правда, что вам платят всего 60% от зарплаты? – вдруг в лоб спросила Алёна.

– И это ещё хорошо, в этом году закон изменили, могли бы 50% как раньше платить. Да и скоро меня уволят со школы, я ставку занимаю, а больше четырех месяцев на больничном нельзя находиться, – удивляет меня женщина.

Не знал я таких подробностей в нашем светлом прошлом! Пытаюсь возражать, и мне дают кодекс о труде РСФРС. И точно!

Не допускается увольнение работника по инициативе администрации в период временной нетрудоспособности (кроме увольнения по пункту 5 настоящей статьи).

А этот пятый пункт гласит:

5. Неявки на работу в течение более четырех месяцев подряд вследствие временной нетрудоспособности, не считая отпуска по беременности и родам, если законодательством Союза ССР не установлен более длительный срок сохранения места работы (должности) при определенном заболевании. За рабочими и служащими, утратившими трудоспособность в связи с трудовым увечьем или профессиональным заболеванием, место работы (должность) сохраняется до восстановления трудоспособности или установления инвалидности.

– Ну, потом обязаны обратно взять, вот только, сколько выздоравливать буду – неясно, у нас в поликлинике нет рентгена, даже проверить не могу, как заживает нога, а в район ехать не на чем, – говорит как есть учительница.

– Есть на чём! Сегодня поговорю с папой, он вас отвезёт, – влезает в разговор вдруг Алёнка с перемазанными шоколадом губами.

Вера Николаевна смотрит на неё и неуверенно говорит:

– Да неудобно, что вы будете со мной возиться!

– Ерунда, папа в отпуске, Олег, младший брат, поможет тоже! Завтра едем в район! – довольно восклицает девчонка.

Единственную дочку в семье, где пять пацанов, любят, и ей не откажут, я в этом уверен. Так что одной проблемой меньше. А вот со школой я поспешил, надо другой путь искать. Собираемся домой, я, взяв бачок в комнате учительницы, заполнил его водой, вынес мусор, и мы тепло попрощались. Проводив Аленку до дома, получил заслуженный поцелуй в щёку и довольный пошёл домой.

Дома батя устроил допрос, что и как. Я рассказал как есть. Мол, по хозяйству ей тяжело, денег мало, но я что-нибудь придумаю. Завтра, вон, её Фарановы повезут на машине в больницу, например.

– Эх, хорошая девка, – вздохнул отец. – Помню, в прошлом году двойка за год у тебя выходила, я ей мясо принёс, так не взяла! Забесплатно с тобой занималась.

Нихрена себе. А я думаю, чего она меня весь май оставляла после уроков в прошлом году, и вдалбливала всякую муть в голову!

Ложусь спать, на завтра у меня куча дел – хочу к Галинке зайти, зайти к родителям Зины, она просила передать им письмо и свёрток, Кондрату обещал дров помочь наколоть. Топим мы в деревне все углём, но в баню, сами понимаете, лучше дрова. Ну и поход в универмаг, за одеждой к бабе Свете, директору магазина, по старой схеме, короче. Бабуля уже договорилась, сняв с меня мерки по приезду, мне только примерить надо будет и решить – брать или не брать. Утром я вношу ещё один пункт в свою повестку – сходить в школу. Да, я ничего своим взрослым мозгом не придумал, мои дружки Кондрат и Похаб не сильно любят математичку и это взаимно, они мне помогать не будут, отца не хочу привлекать по причине его пьянства, а бабуля – старая. Фаранова? Не уверен, хотя мама у неё верующая.

Подоив корову, иду по холодку, и, замерзнув, решаю заскочить к родителям Зины. Дома мама и младший брат, сразу уйти не получилось, пока рассказал, всё, что знал про дочку, пока чай попили, время прошло. Пока пили чай, мама считала деньги! Да, в свертке были деньги, переложенные по краям дощечками, так, что не прощупать, и замотаны, заклеены бумагой. Я, оказывается, вез с собой чужих семьсот рублей, уж не знаю, за что да на что. Нормально, да? Я сумку бросал, как хотел, а в аэропорту вообще уснул! Могли ограбить.

Дохожу до школы, и ещё на вахте выясняю, что Николай Николаевич только что уехал в район и будет после обеда. Делать нечего, иду к Кондрату колоть дрова.

– Эта куча с лета лежит, что наколоть не мог? – ворчу я на кореша, но беззлобно, сам такой же ленивец, и без батиного подзатыльника не работал.

Пока работаем, закидываю удочку про математичку – облом как я и думал. Кондрат помогать не рвётся. У него воспоминания о математике сугубо отрицательные.

К двенадцати мы с бабулей в магазине. Я с утра уже и чаю в гостях напился и поработал. Кто рано встаёт тому бог подаёт. Бабуля хвастается мной напропалую, и про поездку в Венгрию, хотя формально меня туда ещё не отправили, и про мои успехи в школе и в спорте. Баба Света, директор магазина слушает её с сомнением, но, зная бабушку как честного человека много лет, не спорит. Купили ботинки, на «рыбьем меху», самое-то для нашего климата и Венгрии, ещё три рубашки, брюки и свитер. От свитера с оленями я отказывался как мог, уж такое убожество, но обижать бабушку не хотел и примерил, про себя решив, что носить его всё равно не стану. Кому охота с рогами ходить?

Заскочив домой, быстро иду в школу, желая не упустить директора. Он на месте и даже принял и выслушал меня. Я эмоционально выдал речь про то, что нельзя человека выкидывать из коллектива, мол, не по-советски это.

– Тут не всё так просто, она, когда сломала там своё бедро, была выпившая, и мы имели право вообще ей в больничном отказать, – удивляет меня директор.

Глава 13

Глава 13

– Не похоже она на пьющую, – с уверенностью произнёс я.

– Так это, праздник был, день седьмое ноября – красный день календаря! – кряхтя, признался директор. – Выпили немного в школе.

– То есть пили все, а ей просто не повезло? – подытожил я.

– Ты пойми, у нас и так проблемы с английским, да ты знаешь, а тут ещё математика выпадает. А без неё никак. Не можем мы её ждать. Потом, когда выздоровеет, возьмём её обратно.

Я задумался, логика директора мне понятна, с него и спрос основной, да и есть такой закон – если пьяный был, могут и больничный не дать. Но Вера Николаевна мне и как учитель и как человек нравится. Что я за мужик буду, если женщину в беде брошу? Поэтому, извини, Николай Николаевич, буду тебя маленько прессовать. Мужик ты хороший, сам бы так поступил на моём месте.

– Николай Николаевич, я буду вынужден просить помощи у комсомольцев, а если это не поможет, обращусь к Виктору Семеновичу, он сейчас второй секретарь обкома, – делая вид обиженного паренька, говорю я.