Дневник Анны Франк. Впервые в России полная версия и рассказы

С этими словами я вышел из дома. Большинство ваших друзей уже знают об этом, потому что я слышал это уже несколько раз от разных людей». Нас очень позабавила эта история, и тогда господин В. П. сообщил нам дополнительные подробности и снова посмеялся над тем, как люди могут дать волю своему воображению.

Одна семья с Мерведеплейн [6] видела, как мы вчетвером проезжали на велосипедах очень рано утром, а другая леди совершенно точно знала, что нас забрала военная машина посреди ночи.

Твоя Анна

Пятница, 21 августа 1942 года

Дорогая-предорогая Китти!

Теперь вход в наше убежище надежно замаскирован. Господин Кюглер решил, что лучше поставить шкаф перед нашей дверью (потому что во многих домах ищут спрятанные велосипеды), но, конечно же, это должен быть передвижной шкаф, который может открываться, как дверь.

Господин Воскуйл все это сделал; но сначала стены коридора нужно было оклеить обоями. (Мы уже посвятили господина Воскуйла в нашу тайну, тут уж ничего не поделать.) Если мы хотим спуститься вниз по лестнице, то сначала мы должны наклониться, а затем прыгнуть. Первые 3 дня мы все ходили с шишками на лбу, потому что мы бились о низкий дверной проем. Так вот, Петер сделал его как можно мягче, прибив к верхней части двери ткань, набитую древесными стружками. Что ж, посмотрим, поможет ли это! Я сейчас мало занимаюсь, устроила себе каникулы до сентября. Потом папа собирается давать мне уроки, но сначала нам нужно снова купить все учебники.

Мип и Ян заходили к Г., чтобы принести еще немного нашей одежды, но все платяные шкафы оказались пустыми. Г. сказал, что не может понять, как мы ухитрялись поесть напоследок, так как в доме осталась только одна тарелка и одна чашка. Разве это не ужасно? Черт знает что он сделал с нашими вещами, с его стороны было подло ничего не дать Мип. Нельзя представить, что он боялся передать наши вещи незнакомому человеку, потому что он очень хорошо знает Мип. Мы были очень возмущены, но ничего не могли с этим поделать.

Погода прекрасная, и, несмотря ни на что, мы максимально пользуемся этим, лежа на раскладушке на чердаке.

Петер все равно мне не очень нравится, он такой скучный, что половину времени лениво валяется на кровати, немного столярничает, а затем возвращается, чтобы еще раз вздремнуть. Какой дурак!

Твоя Анна

Среда, 2 сентября 1942 года

Дорогая Китти!

Между господином и госпожой В. П. произошла потрясающая ссора, никогда раньше я не видела ничего подобного. Маме с папой и в голову не придет кричать друг на друга. Причина была настолько незначительной, что все стало пустой тратой времени, но это уж как кому нравится.

Конечно, Петеру очень неприятно, он должен стоять в стороне, ведь его никто не воспринимает всерьез, но он такой ужасно обидчивый и ленивый. Вчера он сильно расстроился, когда обнаружил, что у него язык синий, а не красный; это необычное явление природы исчезло так же быстро, как и появилось. Сегодня он ходит в толстом шарфе, так как у него не гнется шея, к тому же «милорд» жалуется на люмбаго. Боли в сердце, в почках и легких для него тоже не редкость, он настоящий ипохондрик (так называют подобных людей, правда?).

Между мамой и госпожой В. П. не все гладко, причин для неприятностей предостаточно, приведу один пример, расскажу тебе, что госпожа В. П. взяла себе три простыни из общего бельевого шкафа, она считает само собой разумеющимся, что мамины простыни для всех нас. И каково же будет ее удивление, когда она обнаружит, что мама последовала ее хорошему примеру.

Кроме того, она очень волнуется насчет того, что используется ее обеденный сервиз, а не наш. Она всегда пытается узнать, куда мы положили наши тарелки; они в картонной коробке за кучами рекламного хлама «Опекты» на чердаке. Пока мы здесь, с наших тарелок не едят, и это замечательно!

Мне всегда не везет; вчера я разбила одну из суповых тарелок госпожи В. П. на тысячу осколков. «О, – сердито сказала она, – не могла ли ты быть хоть как-то поосторожнее, это единственное, что у меня осталось». Пожалуйста, имей в виду, дорогая Китти, что две здешние леди ужасно говорят по-голландски. (Ничего не смею сказать о джентльменах, потому что они бы очень обиделись.) Если бы ты могла слышать их пререкания, то лопнула бы от смеха; мы уже не обращаем на это внимания, поправлять их тоже бесполезно, когда я буду писать о маме или госпоже В. П., я не буду повторять их настоящие слова, а переведу их на правильный голландский язык. На прошлой неделе у нас был небольшой перерыв в нашей однообразной жизни, это случилось из-за книги о женщинах и Петера. Во-первых, я должна тебе сказать, что Марго и Петеру разрешено читать почти все книги, которые господин Клейман приносит нам, но взрослые придержали эту конкретную книгу о женщинах. И у Петера тут же вспыхнуло любопытство. Что там такого было в этой книге, что им двоим не разрешали ее читать? Он схватил книгу, пока его мать разговаривала внизу, и исчез с ней на чердаке. Все шло хорошо в течение двух дней, его мать знала, что он делает, но никому не говорила, пока это не выяснил господин В. П. Он очень рассердился, отобрал книгу и решил, что дело с концом. Однако он не учел любопытства сына, которое скорее усиливалось, чем угасало из-за отношения отца.

Петер, полный решимости дочитать, придумал, как заполучить эту захватывающую книгу. Тем временем госпожа В. П. спросила маму, что она думает обо всем этом, мама считала, что книга не подходит для Марго, но она не видела ничего плохого в том, чтобы дать ее прочитать ей. «Существует большая разница, госпожа В. П., – сказала мама, – между Марго и Петером. Во-первых, Марго девочка, а девочки всегда взрослее мальчиков, во‑вторых, Марго прочитала довольно много серьезных книг и не отправляется на поиски вещей, которые ей уже не запрещают, и, в‑третьих, Марго намного более развитая и умная, о чем свидетельствует тот факт, что она учится в четвертом классе школы». Госпожа В. П. согласилась, но все же считала принципиально неправильным давать детям читать книги, написанные для взрослых.

Тем временем Петер выбрал время, когда никто не беспокоился ни о нем, ни о книге: семь тридцать вечера – тогда все были в личном кабинете и слушали радио. В этот момент он снова отнес свое сокровище на чердак. Ему следовало снова спуститься вниз к половине восьмого, но книга была настолько захватывающей, что он забыл о времени и только начал спускаться вниз, когда его отец пришел в комнату. Можешь представить последствия – со шлепками и хлопаньем книги о стол, а Петер-то был на чердаке. Вот как обстояли дела, когда мы сели за стол. Петер остался наверху – о нем никто не беспокоился, и ему пришлось лечь спать без ужина. Мы продолжали есть, весело болтая, как вдруг услышали пронзительный свист; мы все перестали есть и, побледнев, начали переглядываться. Затем мы услышали голос Петера, который доносился вниз через дымоход: «Говорю же, я все равно не спущусь».

Господин В. П. вскочил на ноги, салфетка упала на пол, лицо побагровело, и он закричал: «С меня хватит».

Папа взял его под руку, боясь, что что-то может случиться, и они вдвоем пошли на чердак; после большого сопротивления и топания Петер оказался в своей комнате с закрытой дверью, и мы продолжили есть. Госпожа В. П. хотела оставить кусок хлеба для милого мальчика, но его отец твердо стоял на своем: «Если он не извинится в ближайшее время, ему придется спать на чердаке». Раздались громкие протесты со стороны остальных, потому что мы думали, что отсутствие ужина было вполне достаточным наказанием, к тому же Петер мог простудиться, а мы не могли вызвать врача.

Петер не извинился; он опять был на чердаке, В. П. больше ничего не предпринимал по этому поводу, но я заметила на следующее утро, что кровать Петера смята, Петер вернулся на чердак в семь часов, но папе удалось с помощью нескольких дружеских слов уговорить его спуститься еще раз. Кислые лица и упорное молчание в течение трех дней, и все снова пошло гладко.

Твоя Анна

Понедельник, 21 сентября 1942 года

Дорогая Китти!

Сегодня я расскажу тебе наши основные новости. Над моим диваном повесили небольшой светильник с веревочкой, за которую я смогу дернуть, когда начнется стрельба. Сейчас я им не пользуюсь, потому что наше окно всегда слегка приоткрыто.

Мужская часть семьи В. П. сделала очень удобный лакированный шкаф с настоящими москитными сетками. Этот великолепный предмет раньше стоял в комнате Петера, но для лучшей вентиляции его перенесли на чердак. Госпожа В. П. невыносима. Я только и слышу, как она «взрывается» в ответ на мою непрерывную болтовню. Но я не обращаю внимания на то, что она говорит! Время от времени мы получаем новости о других евреях, к сожалению, дела у них идут плохо. Например, девочку, которую я знаю, из моего класса, увезли вместе с семьей. Господин Клейман каждую неделю приносит мне несколько специальных книг, я в восторге от серии «Йооп тер Хойл» [7]. Мне очень нравится все у Сисси ван Марксвельдт, и я прочитала «Летнее безумие» (een Zomerzotheid) четыре раза и до сих пор смеюсь над некоторыми нелепыми ситуациями, которые там описаны.

Снова начался семестр, я усердно работаю над своим французским и успеваю учить по пять неправильных глаголов в день, Петер вздыхает и стонет над своим английским. Мы только что достали некоторые школьные учебники, у нас хороший запас тетрадей, карандашей, резинок и наклеек, так как я взяла их с собой. Иногда я слушаю голландские новости из Лондона, недавно слушала принца Бернхарда, он сказал, что они ожидают ребенка примерно в январе следующего года [8]. Я думаю, что это прекрасно; другие не понимают, почему я так увлечена королевской семьей.

Меня обсуждали и решили, что я все еще довольно глупенькая, и это заставило меня на следующий день работать очень усердно, я, конечно, не хочу сидеть в первом классе, когда мне будет четырнадцать или пятнадцать.

Также упоминался тот факт, что мне почти не разрешают что-либо читать; мама читает «Джентльмены, слуги и женщины» (Heren, knechten en vrouwen), а мне нельзя (Марго разрешено!). Сначала мне нужно стать более развитой, как моя талантливая сестра. Потом мы говорили о моем невежестве в философии, психологии и физиологии, о которых я, по общему признанию, ничего не знаю, может быть, к следующему году я буду мудрее! (Я быстро отыскала эти трудные слова в «Коэнене» [9]!) Я только что проснулась от беспокойства о том, что у меня есть одно платье с длинными рукавами и 3 кардигана на зиму; папа разрешил мне связать джемпер из белой овечьей шерсти, она не очень хорошая, но хотя бы дает тепло, вот и все. У нас есть кое-какая одежда, сданная на хранение друзьям (в том числе Броксам), но, к сожалению, мы увидим их только после войны, если они еще там будут.

Я как раз писала кое-что о госпоже В. П., когда она вошла, хлопок, я закрыла дневник.

– Привет, Анна, можно мне просто посмотреть?

– Боюсь, что нет.

– Ну, только последнюю страницу?

– Нет, извините меня.

Естественно, это вызвало у меня ужасный шок, потому что именно на этой странице содержится нелестное описание ее самой.

Твоя Анна

Пятница, 25 сентября 1942 года

Дорогая Китти!

У папы есть старый знакомый, господин Дреер, мужчина лет семидесяти, очень слабослышащий, больной, бедный, и к тому же у него проблемное приложение – женщина на 27 лет моложе его, тоже бедная, у нее все руки и ноги обвешаны настоящими и искусственными браслетами и кольцами, оставшимися со старых добрых времен. Этот господин Дреер доставлял папе немало хлопот, и я всегда восхищалась папой за ангельское терпение, с которым он разговаривал с этим жалким стариком по телефону. Когда мы еще жили дома, мама велела папе поставить рядом с телефоном патефон, который будет говорить каждые 3 минуты: «Да, господин Дреер… нет, господин Дреер», так как старик в любом случае не понимал длинных папиных ответов. Сегодня господин Дреер позвонил в офис и спросил господина Кюглера, не хочет ли тот приехать и повидаться с ним, господин Кюглер не хотел и сказал, что пришлет Мип. Мип не брала телефон. Затем госпожа Дреер звонила три раза, но, поскольку Мип как бы отсутствовала, ей весь день приходилось говорить голосом Беп по телефону. Внизу (в офисе), как и наверху, все ужасно веселились, и теперь каждый раз, когда звонит телефон, Беп говорит: «Госпожа Дреер!» Мип снова разражается хохотом и очень невежливо хихикает, когда она должна отвечать людям. Знаешь, таких шуток, как у нас, не услышишь больше нигде во всем мире, директора и девушки из офиса получают огромное удовольствие!

По вечерам я иногда захожу к В. П. поболтать. И тогда мы достаем печенье для моли с сиропом (коробка для печенья хранится в шкафу, полном нафталина) и получаем удовольствие. Только что речь шла о Петере. Я сказала им, что Петер часто гладит меня по щеке и что мне это не нравится. Как все обычные родители, они спросили, не могу ли я полюбить Петера, потому что я ему, конечно, очень нравлюсь, я подумала: «О боже», – и сказала: «О нет», – представляешь! Пим (это прозвище папы) хочет брать уроки голландского, и я думаю, что это очень хороший способ отплатить ему за помощь с французским и другими предметами. Но ошибки, которые он делает, просто невероятны, вот одна из них: de kikker klotst met zijn ogen [лягушка плещет глазами] вместо de golven klotsten tegen de pier [волны плескались о мол], то есть чистейшее германство.

Должна сказать, что комитет по убежищу «Секретная пристройка» (его мужская часть) очень изобретателен. Я тебе сейчас скажу, что они сделали, чтобы сообщать о нас господину Броксу, представителю «Опекты» и другу, который тайком спрятал для нас кое-что из наших вещей! Они печатают письмо владельцу магазина в Южной Зеландии, который косвенно ведет дела с «Опектой» таким образом, что ему приходится заполнять прилагаемый ответ и отправлять его обратно в прилагаемом конверте. Папа адресует конверт в офис. Когда этот конверт прибывает из Зеландии, вложенное письмо вынимается и заменяется посланием, написанным папиным почерком – это знак, что он жив. Так Брокс не вызывает подозрений, когда читает записку. Они специально выбрали Зеландию, потому что она очень близко к Бельгии и [письмо] можно легко провезти контрабандой через границу и, кроме того, в Зеландию никого не пускают без специального разрешения. Рядовому представителю вроде Брокса такого разрешения точно не достать.

Твоя Анна

Воскресенье, 27 сентября 1942 года

Дорогая Китти!

Только что поругались с мамой в сотый раз, сейчас мы совершенно не ладим друг с другом, и с Марго мы тоже не очень хорошо ладим. Как правило, серьезных ссор у нас в семье не бывает. Тем не менее все далеко не всегда приятно для меня. Характеры Марго и мамы мне совершенно чужды. Я друзей лучше понимаю, чем свою собственную мать – правда, правда!

Мы часто обсуждаем послевоенные проблемы, например, что не следует говорить пренебрежительно о слугах, но я не нахожу это столь же плохим, как проводить различие между мефрау (mevrouw) и юффрау (juffrouw) у замужних женщин.

Госпожа В. П. в сотый раз закатила очередную истерику, она правда ужасно капризная. Она продолжает прятать свои личные вещи. Маме приходится на каждое «исчезновение» чего-то у В. П. отвечать «исчезновением» вещей у Франков. Как же некоторые люди обожают воспитывать чужих детей, вдобавок к своим собственным, к примеру, В. П. С Марго этого не требуется, она такая паинька, само совершенство, но, кажется, во мне достаточно озорства на нас двоих, вместе взятых. Слышала бы ты нас во время еды – выговоры и дерзкие ответы, летящие туда-сюда. Мама и папа всегда очень сильно меня защищают. Мне пришлось бы сдаться, если бы не они. Хотя они все равно говорят мне, что я не должна так много разговаривать, что надо побольше молчать и не совать свой нос во все, но я, похоже, обречена на провал, и если бы папа не был таким терпеливым, то, боюсь, я стала бы потрясающим разочарованием для родителей, а они довольно снисходительны ко мне.

Если я возьму небольшую порцию какого-нибудь овоща, который ненавижу, и восполню его картошкой, В. П. и его мефрау (mevrouw) [10], в частности, не может смириться с тем, что какой-то ребенок такой избалованный.

– А ну-ка, Анна, возьми еще овощей, – тут же говорит она.

– Нет, спасибо, госпожа В. П., – отвечаю я. – У меня много картошки.

– Овощи полезны, так говорит и твоя мама. Возьми еще, – говорит она, все нажимая и нажимая на меня, пока папа не приходит на помощь.

Затем мы получаем от госпожи В. П.: «Тебе следовало жить у нас дома, мы бы тебя воспитали должным образом. Абсурд какой-то, что Анна так ужасно избалована. Я бы не стала мириться с этим, если бы Анна была моей дочерью».

Это всегда ее первые и последние слова: «Если бы Анна была моей дочерью», слава богу, что нет! Но вернемся к «воспитанию», после того как госпожа В. П. закончила так красноречиво говорить вчера. Тогда папа сказал: «Я думаю, что Анна очень хорошо воспитана; она все же усвоила одну вещь: не отвечать на ваши длинные проповеди. Что касается овощей, то посмотрите на свою тарелку». Итак, госпожу В. П. разбили, ну, по-настоящему разбили, она сама-то взяла крошечную порцию овощей. Но она не испорчена! О нет, слишком много овощей вечером плохо для ее кишечника. С какой стати она не держит рот на замке обо мне, тогда не нужно было бы придумывать эти жалкие оправдания. Великолепно, что госпожа В. П. краснеет, а я нет, и это как раз то, что она ненавидит.

Твоя Анна

Понедельник, 28 сентября 1942 года

Дорогая Китти!

Письмо, которое я написала вчера, было далеко не закончено, когда мне пришлось прерваться, потому я продолжаю и сразу же расскажу еще об одной ссоре.

Понедельник, 28 сентября 1942 года

Дорогая Китти!

Вчера мне пришлось прерваться задолго до конца. Я просто обязана рассказать тебе об очередной ссоре, но прежде чем я начну, вот еще кое-что. Почему взрослые ссорятся так легко, так много и из-за самых идиотских вещей? До сих пор я думала, что ссорятся только дети, и это проходит по мере взросления. Конечно, иногда для ссоры есть реальная причина, но здесь обычная перебранка. Думаю, мне надо привыкнуть к этому. Но я не могу и не думаю, что смогу, пока я являюсь предметом почти каждой дискуссии (вместо ссоры употребляют слово «дискуссия», конечно, совершенно неправильно, но эти немцы лучше не могут!). Ничего из того, что я делаю, ничего не верно; моя внешность, мой характер, мои манеры обсуждаются от А до Я. От меня ожидают (по приказу) просто проглотить все резкие слова и крики молча, а я к такому не привыкла. Я на самом деле не могу! Я не собираюсь молча принимать все эти оскорбления, я покажу им, что Анна Франк не вчера родилась. Вот тогда они удивятся и, возможно, будут держать рот на замке, если я покажу им, что я сама начну их обучение. Как мне принять такое отношение? Обыкновенное варварство! Я просто снова в шоке и снова потрясена их ужасными манерами и особенно… глупостью (госпожа В. П.!), но как только я привыкну к этому и это будет ненадолго, тогда я верну им все обратно и никаких полумер. Тогда они изменят свой тон! Неужели я такая невоспитанная, тщеславная, упрямая, напористая, глупая, ленивая и т. д. и т. п., как все говорят? О, конечно нет. У меня есть недостатки, как и у всех, я знаю какие, но они так сильно все преувеличивают! Китти, если бы ты знала, как я иногда вскипаю от стольких шуточек и насмешек, и я не знаю, как долго я смогу сдерживать свою ярость. Однажды я просто взорвусь.

Впрочем, хватит об этом, я уже достаточно утомила тебя всеми этими ссорами. Но я просто обязана рассказать и еще об одной очень интересной дискуссии за столом: так или иначе мы подошли к теме экстремальной скромности поведения Пима. Даже самые глупые люди не могут не признать эту скромность в отношении папы. Внезапно госпожа В. П. говорит: «У меня тоже непритязательный характер, больше, чем у моего мужа!»

Да неужели! Сама по себе эта фраза ясно показывает, насколько она решительная и напористая! Господин В. П. решил, что должен дать объяснение относительно ссылки на себя: «Я не хочу быть скромнее – по моему опыту, это не окупается». Затем мне: «Послушайся моего совета, Анна, не будь слишком непритязательной, это никуда не приведет»; мама согласилась и с этим.

Но госпожа ван Пельс, как всегда, должна была добавить свои соображения по этому поводу. Ее следующее замечание было адресовано маме и папе: «У вас странный взгляд на жизнь. Странно говорить такое Анне; когда я была молодой, все было совсем по-другому, но и сейчас все должно быть таким, в том числе и в вашем современном доме!» Это был прямой удар по тому, как мама воспитывает своих дочерей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Желтая звезда – отличительный знак, который должны были носить евреи на территориях, подконтрольных Третьему рейху.

2

Juffrouw – так в Нидерландах называли замужних и незамужних женщин из «благородных» классов.

3

В субботу, 4 июля 1942 года, Центральное управление еврейской эмиграции (Zentralstelle für jüdische Auswanderung) выписало евреям первые несколько тысяч повесток. Большинство призванных были немецкими евреями, и в их число входило множество юношей и девушек в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет, которые уехали без родителей. Извещения о вызове отправлялись заказным письмом и доставлялись почтой через день.

4

Организация «Джудси Инвалид» (Joodse Invalide) предоставляла приют нуждающимся и престарелым евреям.

5

Город в Нидерландах недалеко от бельгийской границы.

6

Мерведеплейн – площадь в Амстердаме, где с декабря 1933 по июль 1942 года жила Анна Франк и ее семья, прежде чем укрыться от нацистов в «Секретной пристройке». Сейчас в центре площади установлена бронзовая статуя Анны, а в бывшей квартире семьи Франк по адресу: Merwedeplein, 37–2, полностью воссоздан интерьер их дома.

7

Joop ter Heul – серия книг для девочек голландской писательницы Сецке де Хаан (1889–1948), писавшей под псевдонимом Сисси ван Марксвельдт.

8

Принцесса Маргарет родилась в Оттаве (Канада) 19 января 1943 года.

9

Голландский словарь Koenen, Endepols, Bezoen.

10

Замужняя женщина в Нидерландах.