Петино лето

Павел Федорищев

Петино лето

От автора

Дорогие ребята!

Эта книга – про мальчика Петю, который только вчера окончил детский сад. Через три месяца ему предстоит пойти в первый класс, и он с нетерпением ждёт этого момента. Хотя и не знает толком, что такое школа.

Короче, Петя – самый обыкновенный мальчик, похожий на других обыкновенных мальчиков и даже девочек. Только он был маленьким тридцать с лишним лет назад. Это значит, что сейчас Петя – уже взрослый дядька, такой же как ваш папа!

Но в этой книжке ему только шесть лет, у него пшеничные волосы и большие глаза, а впереди – солнечное лето в компании друзей, день рождения и множество разных приключений!

Вы не думайте, что раз дело было в седую старину, когда не было интернета и мобильных телефонов, то не было и приключений. Ещё как были! Ведь будущие первоклассники были почти (а может, и точно) такими же, как сейчас.

Смотрите сами: у них тоже были папы и мамы, милые (и надоедливые) младшие братья и сёстры, умные и глупые взрослые вокруг. Они так же хотели завести собаку, стать знаменитыми, когда вырастут, найти клад и ещё много всего!

Так что смело переворачивайте эту страницу! Там вас ждёт целое лето Петиных приключений, рассказанных им самим!

Дядька-писатель

Рекс

Вы бы знали, какая у нас получилась каша! Во! Просто обалденная! Только представьте себе: лето, солнце, костёр дымит, как сумасшедший. И каша в чёрном закопчённом котелке. Походная каша, как у солдат и искателей приключений. Рецепт простой: вода и песок из кучи, которую рабочие навалили в нашем дворе.

Борис Василич, наш старший по дому, почему-то по этой куче нам лазить запретил. «Вы, – говорит, – всю кучу развалите, а её не для вас здесь навалили».

А для кого, если не для нас? Пустырь-то наш! Взрослым тут делать нечего, разве только Славик сюда забродит. Он взрослый, но всё равно что ребёнок: всё время улыбается и пускает слюни.

Короче, кучу Борис Василича мы не трогали и не разваливали. Только поскатывались с неё наперегонки немножко и одолжили полведёрка песка для нашей каши.

И теперь эта наша песочная каша булькает в котелке, и такой аромат разносится, что пальчики оближешь! Хотя у нас такие пальчики, что оближешь, а потом будешь по больницам кататься, как Вовчик в прошлом году. Ну сейчас-то он ничего, в порядке: сидит, палкой кашу мешает.

Вовчик, если кто не знает, – мой лучший друг. Ему скоро семь. Мы с ним такие крепкие друзья – как братья. Я даже хотел его фамилию взять, но мама почему-то не разрешила.

«Пусть, – говорит, – Вовка твой сам нашу фамилию возьмёт. Да и брат у тебя уже есть!»

Что правда, то правда. Брат у меня есть. Митька. Я его раньше любил, но потом он стал не брат, а какое-то сплошное недоразумение. Вот, например, мама мне велит, чтобы я за ним следил. А он: «Я сам за Петькой следить буду!» И ходит за мной круглые сутки. Да ещё и наперекор мне всё делает, представляете?

Вот пошёл я гулять, а мама сразу: «Митю с собой возьми!» Я говорю, нельзя ему, вид у него нездоровый, лучше дома поберечься. Так бабушка всегда говорит. А Митька, сто пудов нарочно, прыгает по комнате здоровей некуда. Ну и увязался опять за мной.

Я так увлёкся нашей с Вовчиком кашей, что забыл о Митьке. А теперь смотрю, а его нет нигде. Только что тут был, палку в костёр тыкал, а теперь пропал!

Ну всё, теперь мне конец! Мама меня убьёт! У меня даже живот скрутило от беспокойства.

Посмотрел я по сторонам: пустырь как пустырь. Травка зеленеет, солнышко блестит, одуванчики желтеют. Всё как обычно. А Митьки нету. Куда он запропастился? Вдоль пятого дома (где магазин) идёт тропинка, заросшая со всех сторон кустами и другими деревьями. По ней кроме пьяниц никто не ходит, потому что она сзади дома и страшная.

Повернулся я туда, и мне совсем неприятно стало. Даже температура подскочила, наверное. Митьке деться-то больше некуда, только на эту жуткую дорожку. Серёжка со второго этажа рассказывал, что на таких вот тропинках и встречаются маньяки, которые едят людей и делают другие страшные вещи.

И надо же мне было вспомнить про маньяков сейчас, когда Митька пропал! Дедушка говорит, что у меня очень живое воображение, поэтому я всё на свете могу нарисовать. Вот и нарисовалась у меня в голове такая картина: Митька идёт себе, палкой своей машет и ворон считает.

Тут, конечно, прямо из кустов выскакивает маньяк в плаще и с горящими кроваво-красными глазами. Митька орёт, надрывается, но никто его не слышит. Найдут потом милицейские собаки в подвале его обглоданные косточки. Мама будет рыдать, станет вся седая, а я всю оставшуюся жизнь буду виноват. Вовчиков дед и бабки у подъезда каждый раз будут показывать на меня пальцем и говорить что-то вроде «Эх, Петька, что ж ты брата не уберёг!»

Я так себе всё хорошо представил, что даже услышал жалобный Митькин крик. «Помогите!» – даже не кричал, а как будто пищал он.

А нет, Митька и правда кричал. Как раз оттуда, из тёмных зарослей вдалеке. Я посмотрел на Вовчика и понял, что он тоже думает про маньяка. Повезло ему – у него брата нет, никого спасать не надо. А вот я должен идти на верную смерть. Ну а что поделать? Я огляделся в поисках хоть какого-нибудь взрослого: как назло, никого. Даже бабки по домам попрятались. Сериал какой-нибудь смотрят, и не знают, что тут такая беда приключилась.

Делать было нечего. Без Митьки мне всё равно жизни не будет. Схватил я самую толстую палку, покрестился, сказав, как меня дедушка научил «Во имя отца, и сына, и святого духа аминь» и побежал по тропинке.

Приблизился я к кустам, а Митьку уже и не слышно. Гляжу – ветки поломаны, а на тропинке палочка его обгоревшая лежит. «Ну всё – думаю, – пропал братец!» Отодвинул я ветки, сам уже не дышу даже. И что вы думаете?

Стоит Митька, прижался к дереву спиной белый от испуга. Глаза по пять копеек. Круглые и большие, значит. А напротив него – здоровенный пёс. Тоже стоит, на него смотрит и хвостом, как веником, пыль туда-сюда раздувает. Пёс огромадный просто! Как в сказке «Огниво», где солдат клад под землёй нашёл.

Я остановился, чтобы оценить обстановку. Всё-таки собака собаке рознь. Митька, известно, собак боится. Папа говорит, это мама его запугала, мол, как темнеет, на улицы все злые псы выходят и воют на луну.

А я собак не боюсь. Только если диких, которые в гаражах живут и охотятся на велосипедистов. Но они обычно чёрные, тощие и злые.

А этот пёс белый и лохматый. Хвостом виляет. Сразу видно, что не злой. Вышел я из кустов, и он ко мне голову повернул. Я палку свою из рук на всякий случай выпустил, чтобы он видел, что меня бояться нечего, и не беспокоился.

– Митька, ты чего стоишь? – я говорю, – Пошли, нам уже домой пора!

– Не могу! – кряхтит он, даже рта раскрыть не может.

А собака не рычит, не лает. Только хвостом машет из стороны в сторону. Подошёл я ближе. Собака на меня посмотрела, пасть приоткрыла и язык высунула. Улыбнулась, значит. Собаки когда улыбаются, это сразу видно. Тогда я прямо к Митьке подошёл и взял его за руку.

– Не бойся! – говорю, – Эта собака не опасная. Она просто с тобой подружиться хочет.

Он недоверчиво так посмотрел на меня, потом на собаку, и головой покачал. Не поверил. Я ж говорю, упрямый, как я не знаю, кто! Я тогда совсем осмелел и к собаке прямо руку протянул. Ну, чтобы погладить.

Она и рада: голову свою лобастую прямо под ладонь сунула и смотрит. Глаза у неё карие, как у мамы. Только на выкате, почти круглые. Я погладил собаку между рыжеватыми ушами. Шерсть у неё была немножко клочками, жёсткая, но лоб такой приятно-тёплый, что мне прямо на сердце хорошо стало.

– Видишь, – говорю Митьке, – гладиться хочет. Давай, погладь её, не бойся!

А Митька опять головой качает. Я тогда взял его ладонь и его рукой собаку погладил. А сам на Митьку смотрю. И вижу, что глаза у него сначала от страха сделались большие-пребольшие, а потом ничего, загорелись радостью какой-то!

– Нос такой мокрый! – он посмотрел на меня. Я свою руку убрал, а Митька дальше собаку гладит.

– Это хорошо! Это значит, не болеет! – кивнул я. Я вообще в животных разбираюсь! Больше в динозаврах, конечно, но про собак тоже читал.

Митька всё наглаживал пса, а я уже, честно говоря, притомился.

– Пошли уже, Митька! Нам домой идти нужно!

– Сейчас, дай ещё чуть-чуть поглажу! – он даже не посмотрел на меня, присел на корточки перед псом, – Как же тебя зовут? А?

Вот чудак! Будто пёс ему сейчас скажет: «Меня зовут Мухтар Петрович, приятно познакомиться»!

– Это же ничейный пёс, его никак не зовут! – говорю, – Пошли!

– Ничейный?

– Ну да. Ничейный. Свой собственный. Дикий.

Митька задумался и даже замер. Пёс боднул его ладонь: давай, значит, гладь дальше!

– Раз ничейный, значит мы его домой можем взять?

– Чего? – у меня даже глаза на лоб полезли.

– Петечка, давай его с собой возьмём!

– Домой? Да ты что! Мама нам не разрешит!

Митька закусил губу.

– Как же нам его приручить тогда?

– Да ну тебя, Митька! Пошли уже домой!

Я повернулся и пошёл обратно через пустырь. Митька всё-таки не хотел оставаться один на один со своим новым другом, и поплёлся следом. Идёт и носом хлюпает, вроде как плачет. Но знаю я этих малышей: только вид делают!

– Ого! – сказал Вовчик, – Это что за собака?

Я оглянулся, и правда: пёс за Митькой увязался и теперь встал рядом с ним. Смешно так почесал задней лапой за ухом и улыбается во всю свою пасть.

– Это наш пёс! – гордо заявил Митька.

– Ваш? – Вовчик удивлённо посмотрел на меня. Я хмыкнул так, будто впервые этого пса вообще вижу.

– Да это ничейный пёс! – говорю, – Митька его повстречал там, в кустах.

Пёс принялся ласкаться к брату. Тот уже осмелел совсем, стал его трепать и почёсывать.

– Был, – говорит, – ничейным, а теперь мой.

Вовчик подошёл к собаке и тоже принялся её наглаживать. Смотри-ка, деловой, словно это его пёс!

– А зовут как? – говорит.

– Его зовут Рекс! – говорит Митька, а сам прямо светится.

Я подошёл и немножко отодвинул Вовчика, чтобы знал, что это всё-таки мой брат и его собака.

– Он, наверное, голодный! – сказал Вовчик, – может, нашей кашей его покормим?

Вот чудак человек! Кашей из песка собрался собаку кормить!

– Ты чего? – говорю, – Нашу кашу ему нельзя. Она ж горячая! Давайте из дома ему еды лучше вынесем!

Все согласно закивали, но тут из подъезда вышла Вовчикова бабушка Тамара Захаровна. Она строго так посмотрела на нас, потом на Рекса и стала махать руками и голосить:

– А ну кыш, кыш отсюда! Вы чего удумали? Отошли от собаки немедленно!

Мы все чуток обалдели от такой атаки. Даже Рекс испугался: голову опустил и хвост поджал. Улыбаться перестал и грустно так на нас посмотрел. Тогда я загородил его от Вовкиной бабки и говорю:

– Тамара Захаровна, вы не кричите, вы нашего Рекса пугаете.

Теперь уже бабка обалдела от такого выступления. Лицо у неё стало такое же розовое, как волосы на голове.

– Это что же, ваша собака, Петя?

– Наша! – Митька отвечает. А сам тоже Рекса загораживает и вперёд выступает. Молодец!

Вовчикова бабка нахмурилась, пожевала губами, сделалась снова обычного цвета и переключилась на своего внучка.

– Вова! Я тебя по всему двору должна искать что ли? А ну быстро домой! Обед стынет!

Видно было, что Вовчику уходить неохота, но с его бабкой лучше не спорить – это я вам точно говорю. Понурился он, как старик из «Золотой рыбки», и поплёлся домой.

Мы подождали, пока они совсем скроются в подъезде, а потом повернулись к Рексу. Он ничего, снова повеселел.

– Митька, нам тоже домой надо идти! – сказал я, – А то мама выйдет нас загонять, и тогда уже до завтрашнего дня гулять не пустит.

Оставлять Рекса одного во дворе не хотелось, но делать было нечего! Даже Митьке это было ясно. Он присел на корточки прямо перед собачьей мордой.

– Ты только никуда не уходи! Я тебе покушать вынесу! – сказал он, и мне показалось, что пёс кивнул. Я тоже присел рядом.

– Рексик! – сказал я, – Ты пока поиграй со своими собачьими друзьями, а мы скоро-скоро вернёмся!

Рекс – представляете себе, какой смышлёный! – посмотрел прямо на меня и улыбнулся. Я почесал его за ухом и улыбнулся тоже.

Рекс проводил нас до самых дверей подъезда, и когда мы поднимались по лестнице, я оглянулся на него. Он сидел и смотрел нам вслед, раскрыв пасть и высунув язык. Он будет нас ждать, это точно!

У меня внутри стало так хорошо и тепло, и я взял Митьку за руку. Ладошка у него такая маленькая, вы себе не представляете! Хороший у меня брат, хоть и бывает иногда сплошным недоразумением. Только ему не говорите, а то зазнается, хорошо?

Два пятнышка

Вы замечали, что взрослые всё постоянно портят? Стоит ребёнку чего-нибудь только по-настоящему захотеть, как они тебя сразу – раз! – и припечатывают каким-нибудь своим взрослым аргументом. Они, мол, взрослые и поэтому лучше нас, детей, всё знают.

Как бы не так! Я тут маму спросил, кто кого победит: два велоцираптора или один тираннозавр? А она мне в ответ: «а тираннозавр это такой, с рогами, да?» Хотя всем известно, что с рогами это трицератопс!

Но против взрослых всё равно не попрёшь. Если уж они чего решили, то их не переспоришь, хоть реви, хоть что. Я это давно уяснил, а вот мой младший брат Митька ещё совсем зелёный. Не знает этой суровой правды жизни.

Поэтому сегодня сразу с порога маме заявил:

– Мама, мы приручили собаку! Давай она у нас будет жить?

Это он про Рекса. Рекс – просто обалденный пёс! Мы только сегодня его на пустыре нашли и приручили. Он умный, сильный и добрый!

Митька, наверное, вообще с улицы не уходил бы! Жил бы там на пустыре с Рексом, играл с ним и всё такое. Но хочешь-не хочешь, а домой иногда заходить надо – на обед, ужин и ночлег. Было бы, конечно, здорово, если бы Рекс у нас поселился, это точно!

– Борщ уже на столе, давайте быстро руки мыть! – вместо ответа сказала мама. Ясное дело: это она разговор сразу перевела на другое.

Помыли мы руки, выходим, и Митька снова про собаку начинает.

– А что у тебя с лицом? – опять вместо ответа спрашивает мама. И глаза делает такие круглые, словно не на Митьку смотрит, а на чудовище из «Аленького цветочка».

А у Митьки лицо как лицо. Маленько чумазое, но оно даже лучше: так он на туземца похож, которого первооткрыватели нашли на необитаемом острове.

– А ну давай в ванную! – скомандовала мама и сама пошла Митьку под краном оттирать. А у нас ещё воду горячую отключили.

– Я сам! Сам! – стал фыркать он, но мама его из рук не выпустила и хорошенько так отмыла. А потом ещё полотенцем прошлась, привела в божеский вид. Из туземца стал белым человеком, не узнать!

Сели мы за стол, и Митька только ложку в руку взял, как опять про Рекса стал спрашивать.

Я-то уже это проходил: сейчас мама начнёт всякие вопросы задавать, на которые ты отвечаешь вроде правильно, а толку всё равно нет.

– А гулять с твоим Рексом кто будет?

– Я! – отвечает Митька.

– Ну да! – мама хмыкнула и посмотрела на него так, как будто он сказал какую-то глупость.

– Честное слово!

– Митя, нет, собаку мы не заведём! Тем более какого-то приблудного пса с улицы!

– Он не какой-то! Мы его приручили!

Тут я тоже решил Митьку поддержать, и одновременно с ним стал маме говорить, что за прелестный пёс наш Рекс, и как ему будет хорошо у нас жить, и что мы с Митькой вместе будем за ним ухаживать.

Мама немножко растерялась от нашего хорового выступления, но быстро нахмурилась и звонко так стукнула ложкой по столу.

– Мальчики, нет! Потом поговорим! А сейчас – ешьте! Когда я ем, я что?

– Глух и нем… – понурился Митя и стал возить ложкой в супе.

Ну вот честно это? По-моему, ни капельки! Я почему-то так разозлился, что стукнул изо всей своей злости ложкой по тарелке. Хотелось, чтобы звонко было, и чтобы мама поняла, что нельзя так над детьми издеваться.

Только звонко не вышло, потому что я борщ не доел. И этот самый борщ теперь разлетелся во все стороны! Вообще говоря, всплеск был что надо, только я сразу понял, что переборщил. Потому что в моём борще оказались и стол, и стена, и Митька, и мама немножко. На полу тоже были брызги, и даже два маленьких, но красивых свекольных пятнышка – на потолке.

Тут мама, конечно, разозлилась. Я это понял, потому что она покраснела немножко, и глаза у неё стали как будто чужие.

– А ну марш из-за стола! – тихим голосом сказала она и сверкнула этими своими глазами.

Сразу видно, от любви её материнской не осталось и следа. Я пожал плечами и стал вылезать из-за стола. Я медленно вылезал, чтобы она не думала, что я прямо такой послушный сыночек, но табуретка это вам не гора Эверест, поэтому всё равно получилось довольно быстро. Тогда я пнул табуретку ногой и ушёл в комнату.

Там я влез по лесенке на свою верхнюю кровать и решил, что это будет моя башня. И я буду сидеть в ней всю оставшуюся жизнь или пока нам не позволят завести собаку.

Потом я представил, как долго мне придётся сидеть под потолком, а они все – мама, папа и Митька – будут ходить внизу взад-вперёд. Митька, конечно, начнёт потихоньку захватывать мои игрушки и рисовать в книжках. И стало мне до того тошно и досадно, что я крепко сжал зубы, чтобы не заплакать.

Эти взрослые всегда всё только запрещают. Сил моих нет! «Это нельзя», «не так», «потом»! Я уже до семи лет дожил, а ни одного такого «потом» не дождался. Может, надо подождать ещё, не знаю. Мне скоро семь, потом уже десять не за горами, а там уже и до старости рукой подать.

Я прислушался. В квартире была тишина. Только с кухни слышалось позвякивание ложки о тарелку. «Митька доедает свой суп» – догадался я, и мне почему-то сделалось ещё грустнее, мне тоже захотелось быть там, с ними. Тоже так вот наклонять тарелку от себя, чтобы дохлебать остатки. А мама скажет: «Остатки сладки! В них вся сила!»

Я лежал, грустил и пытался расслышать, что же говорит мамин тихий голос на кухне.

– …поэтому мы не можем сейчас завести собаку, понимаешь? – говорила мама.

– Угу! – отвечал Митька.

Почему «поэтому»? Ну вот так всегда! Самое важное мимо меня проходит! Ну это ладно, Митька, может, и маленький, но память у него хорошая: перескажет потом.

– Я тебе дам косточек, и ты своего пса покормишь, да? – продолжала мама.

– А Петя?

Я весь насторожился. Что-то мама скажет?

– А Петя… – я прямо представил себе, как мама вздохнула, и голос её сделался такой грустный-прегрустный, – Пусть подумает над своим поведением. Ну что, пошли?

Какое такое «пошли»? Вот это новости!

Заскрипели табуретки, и я услышал, как мама с Митькой идут в прихожую. Скрипнула дверь комнаты, и я зажмурился, чтобы мама не думала, что я тут подслушиваю.

– Петька наверху лежит! – услышал я снизу голос брата. Вот горластый, у меня чуть барабанки не лопнули!

Я сильнее закрыл глаза и весь замер, как ящерицы в телепередаче про животных, когда их обнаружил хищник.

– Ну пусть лежит! Пошли, покормим твоего Рекса! – ответила мама из прихожей, и я услышал, как она поворачивает ключ в двери.

Тут мне стало так обидно, что я даже чуть не помер от обиды. Я тут лежу, как ящерица, страдаю за правду, а они уже сговорились сами с Рексом гулять идти! Ну и ну!

– Ты не спишь! – пробубнил Митька.

– Сплю я! – буркнул я и, как будто во сне, отвернулся к стенке.

Митька фыркнул и утопал к маме. Дверь захлопнулась и стало тихо. Я был один.

Ну и отлично! Значит, теперь я тут хозяин и могу делать, что захочу. Я перевалился через перила своей башни и ловко спрыгнул вниз.

Не спеша, как капитан на корабле, прошёлся по комнате. Чем бы заняться? Я посмотрел на часы. Они со стрелками, но я уже довольно хорошо в них разбираюсь. Короткая стрелка указывает, сколько часов, а длинная – сколько минут. Вот сейчас, например, одна показывает на два, другая на четыре. Значит, два часа и четыре минуты. Или нет? Я что-то засомневался, и решил себя чем-нибудь занять.

Вообще я обычно никогда не скучаю. Мама говорит, это потому, что у меня много увлечений. Я люблю петь, читать книжки с картинками (лучше, конечно, комиксы), смотреть телевизор, наряжаться в разных героев и представлять, будто я Д’Артаньян или доктор Айболит. Но больше всего я, конечно, люблю рисовать. Это у меня довольно здорово выходит!

Но сейчас почему-то ничего этого не хотелось. Может, я заболел? Я потрогал ладонью лоб: вроде не горячий. Живот тоже не болит. Но почему-то было тяжко!

«Это всё, потому что я плохо поел!» – подумал я, и тут же вспомнил, как разлетелся борщ из тарелки, и какие холодные и грустные глаза были у мамы. Стало ещё тяжелее.

Тогда я отправился на кухню. И тут же промочил ноги. Батюшки, да это же мой собственный борщ!

Я огляделся. На кухне всё было так же, как и тогда, когда я ушёл. Митькина тарелочка с остатками гущи и моя, похожая на кратер супного вулкана после извержения. Мама ничего не убрала. Это странно, она же такая чистюля: ей только дай что-нибудь помыть или прибрать! А тут такая история.

Чего это она в этот раз от своего любимого дела отказалась? Я прямо забеспокоился, потому что догадался: из-за меня! Ну ладно! Раз я тут теперь хозяин, то сам с этим свинством и разберусь. Мне это раз плюнуть!

Я пошёл в ванную и вытащил из-под ванны тазик с тряпкой. Тряпка была серая и неприятно пахла. Я поставил это всё в ванну и налил в тазик воды. До самых краёв, от души! Правда, пока я дотащил всё это добро до кухни, половина воды выплеснулась, но я решил, что это ничего, мне хватит. Я встал, как мама, на коленки, и, вытащив из таза мокрую тряпку, принялся возить ей по супному пятну на полу.

Маленькое пятно из-за моих стараний превратилось в большую лужу непонятного цвета, в которой теперь плавали полоски свёклы и всего такого прочего.

«Ну и гадость! Может, бросить это дело?» – подумал я, но тут же вспомнил, что я теперь тут хозяин, и взялся за дело с новой силой.

Я кое-как собрал всю эту похлёбку тряпкой и бросил в таз. Прополоскал её, отжал, как мама, и вытер оставшуюся лужу. Получилось вполне прилично, и мне даже весело стало, так хорошо у меня получалось быть хозяином!

Вот, наверное, в чём секрет: маме нравится, когда чисто. Только всё время убираться совсем непросто. Я только лужу вытер, а уже упарился.

Но ничего, теперь маме будет на кого положиться! Я схватил тряпку и стал ею стол натирать. Бабушка говорит, что я очень энергичный, поэтому я быстро справился с борщом на столе, а потом отмыл ещё стенку и даже тарелки вытер!

Получилось очень хорошо, любо-дорого смотреть! Остались только два аккуратных пятнышка на потолке. Я, конечно, довольно высокий для своих лет, но до потолка ещё не дотягиваюсь.

Поэтому я поставил табуретку на стол, вторую – перед ним, и получилась лесенка. И вот когда я уже залез на верхнюю табуретку, щёлкнул замок и открылась входная дверь.

Тут же в коридорчик заглянул Митька и радостно мне сообщил:

– Петя, я Рекса накормил! Сам!

«Ах, братец, какой ты ещё ребёнок!» – подумал я и так одними уголками губ улыбнулся, как улыбалась бабушка, когда Митька показывал ей свои каракули.

– Молодец! – просто сказал я, – Разувайся и марш руки мыть!

Митька немножко обалдел и скрылся в ванной. И тут я увидел маму. Она стояла в коридоре и смотрела прямо на меня, и было непонятно, сердится она или грустит. Я стоял на своей табуретке и тоже на неё глядел, и не знал, что сказать. Глаза у неё были никакие не чужие, не злые и не холодные. Просто усталые.

Мы постояли так минуту или, может, несколько, а потом я сжал в руке тряпку и сказал:

– Тебе, наверное, тяжело всё время самой убираться?

Мама кивнула, и мне показалось, что глаза у неё сделались блестящие.

– Ты проходи, мама. Я уже почти закончил! Вот только ототру ещё эти пятна на потолке…

Табуретка закачалась подо мной, и я немножко перепугался, но тут мама как по волшебству очутилась рядом и подхватила меня с моей табуретки. И я, хоть и решил уже быть взрослым, обнял её крепко-крепко, чтобы она знала, что я у неё есть.

Она помогла мне спрыгнуть на пол, а сама села на вторую табуретку и улыбнулась.

– Помощник ты мой. Настоящий мужчина!

Это она мне сказала! Внутри меня вдруг запрыгал весёлый мячик, и мне сделалось очень радостно от её слов. Но я очень постарался и сказал серьёзно, по-взрослому:

– Значит, покормили Рекса?

Мама кивнула:

– Митька покормил. Я близко не стала подходить. Понимаешь… – мама смешно прикусила губу, – Я собак до ужаса как боюсь!

– Понимаю, мам. Но ты не волнуйся, Рекс ничего, добрый пёс. А я с тобой в следующий раз схожу, чтобы тебе не так страшно было!