Оракул

Андрей Малютин

Оракул

От автора

Посвящается моему старшему сыну Олегу Малютину.

Серия "Посланник Ориона"

Апгрейд первой книги «Путь оракула» от издательства «Э.РА» 2015 года.

В книге использованы выдержки из статьи Бориса Ряховского «Ко граду взыскуему» напечатанной в газете «Ступени Оракула». В тексте выделены: <…>

Глава 1

Блокнот

Блокнот. Это все, что осталось от моего отца. Недавно я разбирал залежи всяких «нужных» вещей на пыльной антресоли, куда не заглядывал лет десять. Там, среди разнообразного хлама, лыж, велосипедных колес, старых сумок и банок, лежала коробка с рабочими бумагами отца, а среди них находился этот неприметный блокнот. На его станицах отец вел личный дневник, находясь в экспедиции по Уралу. Вернее, это был рассказ о его приключении. Состоялось оно в 1988 году, когда отец был студентом Московского геологоразведочного института. Не понимаю, как я раньше не обратил должного внимания на этот блокнот с выцветшей синей обложкой. Я же видел его тогда, когда сам складывал бумаги отца в коробку, разгружая письменный стол в его кабинете, и даже, помню, пролистал и прочитал пару исписанных ровным почерком страниц, но юношеская мистическая беллетристика студента геолога тогда не привлекла моего внимания, так как не имела отношения к минералогии. Но теперь я не стал откладывать этот блокнот в сторону. Я прочитал его от корки до корки, и все вдруг понеслось кувырком в моей жизни, которая наполнилась новыми красками, драйвом и мистикой. Кроме того, я стал видеть сны. А что в этом такого, спросите вы? Их же видят все. Это так, но с десятилетнего возраста у меня начались проблемы. Я перестал видеть сны напрочь. Проснувшись я понимал, что ночью узнал что-то очень важное, и было ощущение, что в мою голову кто-то вложил неведомую мне информацию, но я никак не мог ее выудить из своего подсознания. Это очень гнетущее состояние, похожее на то, когда ты проснулся и помнишь сон так ярко и четко, а уже через пару секунд его подробности стираются и улетучиваются, против твоей воли. Но дело в том, что я не видел снов и началось это после трагического события – смерти моих родителей, наступившей в результате автокатастрофы. Отец не справился с управлением машины на скользкой дороге. Было лобовое столкновение. Мама и папа погибли мгновенно, а я получил сильную травму головы и шеи. Была реанимация, параплегия ног, детский дом для инвалидов, кресло каталка, усыновление. В общем – грустная история. Но благодаря любви и настойчивым стараниям моей приемной матери, которая занялась моей реабилитацией, я встал с каталки в 16 лет. Низкий ей поклон. Она была состоявшейся бизнс-вумен, но одинокой и бездетной. В ее жизни тоже была автокатастрофа и в ней погибли ее муж и сын. Может поэтому она вытащила меня из детдомовского ада. Но это не важно. Она была хорошим и добрым человеком. Не знаю, любил ли я ее, но относился к ней с теплотой и благоговением – это точно. В какой-то момент я даже стал называть ее мамой, а потом рак. Она сгорела за несколько месяцев. Я снова остался один и теперь так и живу в перешедшей мне по ее завещанию просторной квартире на Сретенке. Квартирку же, оставшуюся после родителей я продал и вырученные деньги передал детскому дому. Да, я ведь так и не представился. Зовут меня Эрл Зимнин. Для русского довольно странное имя. Я где-то читал, что Эрл – это англосаксонский титул, использовавшийся в Англии после XI века вместо континентального «граф». Был принесен в Англию викингами при завоевании восточного побережья. Но графский титул не перешёл ко мне по наследству и подданных Англии в моем роду не было, или я просто об этом ничего не знаю. Но такое имя мой отец выбрал неспроста. Теперь, прочтя дневник, я понял это. Мне сорок лет. По профессии я минералог. Редкая профессия, знаю, но я люблю изучать всякие камушки с детства. Раньше ходил в геологоразведочные экспедиции. Многие люди, слыша слово «геолог», представляют себе бородатого мужика с обветренным лицом и киркой за спиной, сидящего возле костра где-нибудь в тайге, среди таких же бородачей, как и он. При этом один из них играет на гитаре, остальные ковыряются ножами в банках с тушенкой и запивают ее горячим чаем из котелка, а то и чем-нибудь покрепче, отмахиваясь от назойливой мошкары. Нет, я не такой. В экспедиции я теперь хожу, а обрабатываю на компьютере их результаты или сижу в лаборатории. Бороды у меня нет. Я крепкого телосложения мужчина, с внешностью… Но об этом не мне судить. Женщины, честно говоря, вокруг меня штабелями не укладываются, а грубый рубец поперек моего носа и щеки, заработанный в автокатастрофе 30 лет назад, к симпатии женщин, как мне кажется, не очень-то располагает. Правда, я был женат, но не будем об этом. Что ж, этого, пожалуй, хватит для поверхностного знакомства с моей персоной.

Теперь блокнот. Вот, что я там прочитал.

12 августа. 1988 год. Мы сплавляемся по течению Печоры. До Троицко-Печорска несколько десятков километров. Наш проводник Иван из народа коми-зырян, мужик лет пятидесяти, с обветренным, скуластым лицом, светло серыми глазами, невысокого роста. Забавный. Сыплет разными историями из народного фольклора, а иногда, задумавшись, бубнит что-то себе под нос на непонятном для нас местном наречии. Начальник партии сказал, что он местный, работает в краеведческом музее и уже не раз сопровождает экспедиции. Что он просто кладезь знаний о здешних местах и обычаях.

Сегодня мы решили причалить к берегу, чтобы набрать грибов, которых в этих краях больше чем предостаточно, и сварить на костре грибной суп. Честно говоря, несколько надоело болтаться на плоту посреди реки и есть тушенку с сухарями. Захотелось ступить на твердый берег.

– Иван, – обратился я к нашему раскосому гиду, – поворачивай к берегу, причаль где-нибудь, где посуше.

– Хорошо урус, – кратко ответил он.

Иван издалека приметил место, где лес на несколько метров отступал от кромки воды, и точно, несмотря на течение, причалил плот к берегу. Мы спрыгнули в воду и помогли Ивану затащить плот на песок. Владимир Петрович Киреев и Степан, мои старшие коллеги и теперь уже друзья, взяв по топору, чтобы нарубить сушняка и маленький рюкзак под грибы, направились к начинающемуся поодаль лесу, а мы с Иваном стали переносить с плота на берег наши пожитки, необходимые для приготовления пищи.

– Через часик вернемся, – крикнул нам Степан, уже скрывшись между деревьями. – Ждите с полным рюкзаком грибов, – донеслось до нас еле слышно.

Я махнул им вслед рукой. Мы с Иваном принялись оборудовать место для костра. Минут через двадцать из глубины леса стал доноситься глухой стук топора.

– А что, урус, – вдруг тихо сказал Иван, обматывая чалку плота вокруг дерева. – историю хочешь?

– А чего ж нет, валяй. – ответил я, садясь на раскладной стул.

Иван закончил с веревкой и хитро посмотрел на меня. Затем уселся на край плота и начал:

– Знаю я здесь одного старика, да. Может скрестить ноги и подняться над землей на метр, да так и висеть в воздухе. А потом враз возьмет и исчезнет. Один живет, совсем один. Никто не знает где, кроме меня, значит. Иногда приходит в село, в магазин, взять разного по малости. Народ поначалу сторонился его, да. Дети и бабы так и шарахались в стороны, едва завидев. Слепой он вроде, а ходит без палочки, словно дорогу видит. Да и ходит-то странно, будто над землей плывет. А уж если, слух ходил, в глаза ему заглянуть, так и на месте помереть можно. Не знаю, верно ли, лица-то его не видел никто. Капюшон на голове у него, не видать за ним лица-то. В тени оно всегда. Только волосы седые из-под него на плечи спадают, да борода длинная с косичками на концах до пояса висит. Если бы не эти принадлежности человеческие, можно бы было подумать, что одежда сама по себе передвигается. А так видно, что человек под ней прячется, да. Откуда взялся, откуда пришел, не знает никто, да. Старики местные говорят, что еще их пра-, пра-, прадеды его видели в этих местах, что зовут его Ефимий. При Екатерине Великой появился в здешних местах, да. Говорят, что Петр, император наш, был для него первый ненавистник. Учил он местный люд, что император по описи раздробил народ на разные чины, размежевал землю, возбудив тем самым зависть меж людей. И стали люди, словно язычники, воевать друг с другом, потому как наделил кому много, кому мало, кому же и ничего не дал, а только рукоделие повелел. Говорил, что бежать всем надо в страну Беловодскую, созданную по словесному чертежу Бога. Все, говорил, там по совести и по-братски, да. Всего хватает на всех, значит. Нет злобы меж людьми, так как нет зависти. Живут там люди радостно, не страшась никого. С деревьями и животными на их языке разговаривать могут. Болезней всяких нет там, а уж если порча какая откуда нагрянет, так каждый сам себе знахарь. Нет болезни такой, чтоб человек беловодский вылечить не мог. Потому и живут там по пятьсот, шестьсот лет, да. Правда, не все, говорил, дойти туда смогут. Слишком путь опасен. Лишь те ее смогут достигнуть, кто душой и помыслами чист, кто желанием загорится обратно не возвращаться. Да и зачем возвращаться, когда в страну явился сам антихрист в лице Петра с его сатанинскими реформами. В общем, народ баламутил, да. А потом пропал. И не видел его никто более до недавнего времени. Слухи да легенды о нем по всему краю из уст в уста передавались. Даже много людей, веривших ему, было, да. Тех, что по пути, Ефимием указанным, в Беловодье это уходили. Многие из них так и сгинули навсегда. А иные, кто вернулся, говорили, что нет Беловодья никакого и города белокаменного с золочеными крышами, столицы его, нет нигде на свете. Рассказывали о напастях страшных, что на пути в Беловодье их подстерегали. А Ефимий сам к тому времени пропал уж. Со временем и вовсе забыли о нем, да. А теперь, значит, опять вот он в наших краях появился. Старый, правда, да ведь уж триста лет, поди, прошло. Столько ведь человек-то прожить не может. Ан нет, он это. Я-то точно знаю, да и старики просто так болтать не будут. Понял я это, как один раз чудо своими глазами увидел. – Иван встал и начал расхаживать вдоль берега туда, сюда, сопровождая рассказ обильной жестикуляцией. – Пришел как-то старец этот в село, в прошлом году это было, вижу, плывет себе тихо по краешку дороги, а с другого конца села выскочил из леса и бежит ему навстречу волк бешеный. Матерый волчище, глаза безумные, слюной брызжет во все стороны, клычищи здоровенные скалит. Несется, пути не разбирая. Собаки по дворам с ума сходят, лаем заходятся. А на дороге дети лет шести, семи в луже игру затеяли, да так заигрались, значит, что не слышат и не видят вокруг себя ничего. Мужики, кто увидел, в дома за ружьями да к заборам за палками бросились. Да поздно уж было, да. Волк-то налетел с ходу на мальчонку одного и давай его драть, а потом второго, что убежать попытался, за ногу схватил. Тот орет во всю глотку, а что сделаешь-то, криком-то не поможешь, да. Наоборот, еще более от крика зверюга раздражается. А первый-то пацаненок лежит уж, не двигается. Кинулся старик к волку, да так быстро, что от него такой прыти и ожидать было невозможно. Вроде был еще в начале дороги, а через миг уж на спине волчьей верхом сидит, как на кобыле. Схватил его за морду да давай ему челюсти раздвигать. Волк спину выгнул, назад попятился, головой мотает, но мальчишку-то отпустил. А старик вдруг как кулаком по голове зверюгу вдарит, у того ноги-то и подкосились. Рухнул он наземь, волк-то, и не шелохнется. Встал старик, пацана на руки взял, того, что первым от волка пострадал, и несет к дому ближайшему, да. А по дороге уж мужики бегут, кто с двустволкой, кто с оглоблей, кто с вилами. Остановился старик, осторожно мальчонку наземь положил, повернулся и в обратку в сторону волка пошел. Там, рядом с ним, второй мальчишка лежит, за ногу разодранную схватился и орет. Старик же внимания на него никакого не обратил. Орет – стало быть, живой. Подошел он к зверю, нагнулся, да легко так взял и на плечи его взвалил. Это ж какая силища нужна? И пошел, значит, не оборачиваясь, в сторону леса. Мужики хотели было за ним пойти, да побоялись, да. Так и ушел он в лес и волка с собой утащил. Но не это главное, да. Впереди еще что было? Пацаны-то оба живые остались, но и здесь опять без чуда не обошлось. Первый-то, что помладше, совсем плох был. Сильно волк его подрал. Крови много мальчишка потерял. Отцы ребятишек этих в этот же день в город подались, за врачом. А у того сыворотки от бешенства не оказалось. Пришлось за ней в областной центр посылать. А время-то идет. Восьмой день уж как врача нет. У первого пацаненка, кому сильней от волка досталось, между тем уж водобоязнь началась. Мамка ему стакан с водой к губам подносит, а у него тут и судороги начинаются, да такие, что дыхание останавливается. А потом и вовсе галлюцинации начались, да. Все волки ему чудились, что сожрать его хотят. Мечется в постели, а слюна так и течет, да, проглотить не может. А еще через день и вовсе мальца парализовало, да. Дышать не может. Посинел. Тут-то и врач с лекарством появился. Осмотрел он мальчишку, головой покачал и говорит, значит, родителям: «Надежды нет никакой. Жить ему осталось от силы сутки. Извините, но медицина тут бессильна. Раз уж болезнь до такого состояния дошла, никакое лекарство не поможет. Разве что Бог». Ну, мать рыдать, конечно, в ноги доктору бросилась, причитать начала, чтоб дитя в город с собой забрал, отец как каменный стоит, слова вымолвить не может. Голову опустил, а по щекам слезы катятся. Потоптался еще доктор у кровати, какой-то укол мальцу вколол, развернулся и пошел до другого дома, где второй покусанный волком был. Тому повезло, да. Болезнь его еще не взяла. Уколол ему доктор лекарство и с собой в районную больницу увез. А в эту же ночь, в окошко, к умирающему мальчику стук раздался. Смотрит мать в окно, а там старик стоит, как всегда в капюшоне своем. Отворила она дверь, пустила его в дом. Старик зашел тихо. Прошел прямиком к мальчишке парализованному. А тот уж все, отходит в мир иной. Мать бросилась к кровати, зарыдала. Отец как изваяние замер. Братья мальчонки малые испуганно к отцу прижались. Постоял старик у кровати, потом рукой повел, на свет показывает, чтоб выключили, значит. После этого всем на дверь указал. Вышли все из комнаты. Что уж он там делал, не знает никто, да. Только бормотание из-за дверей слышалось. Часа четыре он с больным находился. Вышел потом и мимо всех к дверям на выход подался. А там остановился, развернулся резко и вроде как смотрит на всех. Люди стоят, ждут, что дальше-то будет? А он вдруг повернулся кругом, да вышел вон. Только в голове-то у каждого, кто в комнате стоял, в этот самый момент слова произнеслись: «Лекарство утром, один раз». Забежала мать в комнату, а дитя ее спит и дышит так ровно, а на тумбочке рядом с кроватью кожаный мешочек лежит с какой-то жидкостью. Наутро дали пацану выпить ее. Через десять дней он уж здоров был. Да и раны-то на теле после ухода старика словно исчезли. Даже следов не осталось. Так вот, значит, все и было, да.

Я был поражен рассказом Ивана и смотрел на него, зачарованный.

– Погоди, Иван, – изумленно произнес я, – а что ты вдруг решил мне рассказать все это?

– Ты же – урус. «Встретишь уруса, рудокопа», – говорил мне слепой старик, – веди ко мне», да. Так он и сказал, значит, и еще описал тебя подробно, внешность, что молод, даже про родимое пятно на безымянном пальце твоей руки знал, что словно перстень. – Вот тут, – Иван указал на свой палец для убедительности.

Я посмотрел на свою правую кисть. Действительно с рождения на фаланге безымянного пальца у меня было светло-коричневое родимое пятно, отдаленно напоминавшее своими очертаниями, как бы перстень.

– Я тогда охотился в здешних местах, – не обращая внимания на мой растерянный вид, продолжал Иван, – да медведь меня заломал. Еле живым остался, да. Старик тот меня спас. Появился словно из-под земли, руки поднял и как закричит что-то на непонятном языке. Медведь хватку ослабил, а после и вовсе отпустил. Встал на задние лапы, заревел. Все, думаю, хана человеку. А тот руки-то вниз опускает, смотрю, тут и медведь на четвереньки встал, а затем набок повалился и лежит, словно мертвый, но дышит. Заснул, стало быть, да. Потом и я сознание потерял. Ничего не помню. А как очнулся, смотрю, раны-то мои все зажившие. Лежу на том же месте, а старик надо мной стоит и говорит тихо: «Живи человек да помни, за помощь тебе не жду благодарности никакой. Лишь просьбу выполни» И просьба та была, что я тебе уже поведал. Привести тебя, значит, да. Сказал он это, сел, скрестив ноги, и в воздух поднялся от земли. А потом, да, и вовсе исчез. А я заснул сразу. Потом, значит, как проснулся, все понять не мог, правда все иль причудилось? Смотрю, а на теле-то рубцы от ран почти заживших, а метрах в пяти медведь лежит, спит. Значит, старик тот взаправду был. Гадал я с того времени, что за урус такой? А теперь понял. Ты это, да. Где же я еще могу другого уруса встретить, что камни до руды ищет, геолога, значит, да с отпечатком родимым на пальце? Да и по описанию облика твоего ты это.

– Ну, Иван, заинтриговал ты меня своим рассказом. Что ж ты раньше не сказал, когда вверх по течению шли? Или придумал все?

– Придумал, – передразнил Иван. – С чего бы это? Я, урус, все присматривался к тебе. Хороший ты человек аль нет? Плохого человека я бы к старику не повел. Не должно плохое к хорошему водить. Вдруг у тебя сердце злое? Вдруг ты чего плохого старику бы сделал? А он спас меня, хоть и сказал, что не должен я ему ничем, да. Но, смотрю, человек ты хороший, добрый. Людей любишь, традиции наши, легенды собираешь. Ты, верно, и есть тот, кого старик видеть хочет, да. – Иван подошел, сел на корточки и заглянул мне в глаза. – Пошли сейчас, а то промахнемся по времени. Не поспеем.

– Да нет. – Я мотнул головой. – Ты серьезно? Как мы уйдем? А они? – я посмотрел в сторону леса, где раздавался треск и приглушенные отрывистые звуки разговоров моих старших спутников.

– Тебе решать. Но идти тотчас надо. – Иван встал и похлопал меня по плечу.

– А, может мы все вместе? – робко настаивал я.

– Нет! – Иван покачал головой, – Старик сказал, только одного уруса приводи, да.

– Ладно, Иван. Втягиваешь ты меня в авантюру. Сейчас напишу им записку, и пойдем. Плохо, конечно, так, не попрощавшись.

Я вырвал лист из своего путевого дневника, взял карандаш и быстро написал: «Владимир Петрович, нам с Иваном необходимо уйти на некоторое время. Не ждите нас. При встрече все объясню. Скоро буду в Троицко-Печорске. Андрей».

Обмотав бумажку вокруг чалки, я закрепил ее с помощью бельевой прищепки. Мы взяли с собой кое-что из пищи, Иван прихватил ружье. Через минуту мы быстро углубились в лесную чащу, сторонясь ушедших туда геологов.

16 августа. 1988 год. Вчера Иван привел меня на то место, где он впервые повстречал старика. Сутки он вел меня оленьими тропами. Лес становился все чаще, и наконец мы забрели в такой непролазный бурелом, что передвигаться без топора стало трудно. Иван все чаще молчал, изредка предупреждая меня о всяких неприятностях, поджидавших нас на пути, особенно когда мы медленно брели через огромное болото. Конца и края, казалось, ему не было видно. Но Иван упорно шел вперед, и по всему было видно, что дорогу знает хорошо. Один раз, правда, я все же угодил в трясину, но Иван с невозмутимым видом нагнул ко мне ствол растущей рядом березки, и я благополучно выбрался из липкой жижи.

В конце концов, мы вышли на большую поляну, поросшую папоротником и осокой.

– Здесь, – сказал Иван, резко остановившись. – Будем ждать здесь. – Видно, недавно ураган прошел. Ишь ты, как деревьев навалило, а сломы свежие еще. Давай, урус, костер запалим, есть приготовим, да.

Сегодня утром Иван подстрелил маленького лосенка, отбившегося от матери или брошенного ей. У него была сломана нога, и он лежал на земле, еле дыша. «Все равно помрет, да», – подвел Иван итог жизни маленькому животному, – «или хищники сожрут». С этими словами Иван нажал на спусковой крючок. После, ловко орудуя охотничьим ножом, он разделал тушку, нарезал мясо большими ломтями.

– Давай урус, тащи сушняк, запалим костер, будем жареную лосятину кушать.

– Лады, – с готовностью ответил я и начал подбирать прямо под ногами валявшиеся сухие ветки.

Благо сухой древесины вокруг было навалом, вскоре мы уже сидели и ели жареное мясо. Именно в этот момент появился он. Старик действительно словно материализовался из ниоткуда. Он был высок, под два метра ростом. На нем был надет серого цвета, длинный, до пят, плащ из плотного материала. На голову был накинут капюшон, закрывавший глаза и нос. Лица не было видно совсем. Лишь белая борода свисала ниже пояса, где заканчивалась тоненькими косичками. Старик стоял как изваяние.

– Здравствуй Иван, – тихо произнес он. Голос его был мягким и очень приятным, но с едва заметным старческим скрежетом. – Ты выполнил мою просьбу, теперь оставь нас с этим человеком ненадолго.

Мой проводник встал и, молча поклонившись, удалился в чащу, не поднимая глаз и не смотря в сторону старика.

– Так вот ты каков, рудокоп. Что ж, и тебе здравствуй – донеслось из-под капюшона.

Сказав это, старик скинул его и поклонился. Волосы седыми прядями упали ему на плечи. Когда он выпрямился и подошел поближе, я увидел его лицо. Глаза старика были прозрачно-голубого цвета, взгляд его устремился куда-то вдаль, поверх моей головы, но я чувствовал, что он следит за каждым моим движением. А Иван говорил, что, заглянув ему в глаза, можно умереть. Правда было все же неприятное ощущение, будто он своим взглядом сканирует меня, точно рентген.

– Здравствуйте…

– Ефимий мое имя. Я один из немногих, кто смог дойти до страны Беловодской, до столицы ее, града белокаменного, и вернуться обратно. Слепота моя физическая, плата за то, что был в стране Беловодской, чтобы не смог найти дороги обратно, но глаза не нужны чтобы видеть. Я зрю этим, – он указал пальцем на свой лоб. – В стране той дали мне знание и умение врачевать и переносить в пространстве тело свое и еще многое другое. Увидел и понял я там, что во многом нет границ возможностям человеческим. У меня к тебе есть послание от жителей страны той. Готов слушать?

– Да, готов, – прошептал я, словно нас кто-то подслушивал.

– Очень давно, при Екатерине-царице, явился мне во сне ангел и поведал об удивительной стране Беловодской и столице ее – граде белокаменном. Люди там живут в достатке. Все там даром, а чего мало, делят поровну. Жизнь святая, беспечальная. Царя там нет, правят двенадцать старцев, сидя на скамейке в ряд. По святости своей жизни они и в мороз ходят босиком. Но не всем туда дойти можно. Только лишь тем, кто верит в существование ее, кто чист душой и не помыслит, дойдя, обратно возвращаться. Рассказал он мне верные приметы, как дойти туда. Проснулся я и подумал: что мучаюсь я на службе солдатской. Доколе можно терпеть бремя тяжкое, быть битым чуть за что палками да муштрой себя изводить. Да и убивать мне не пристало. Не по-человечески это. Так и убег я с солдатской службы искать страну заветную. Пережил я многое на пути туда. Страшные беды подстерегают на пути в Беловодье. Но дошел все же. Приняли меня благожелательно. Все там было так, как во сне мне привиделось, через ангела. Жил я вольно, всего хватало, что не пожелаешь. Прожил я в граде белокаменном почти триста лет. Многому научился я у тамошних жителей, многое узнал. Но однажды ко мне в дом пришел он. Не человек это, хоть и похож очень. Сел он тихо на скамью у стола и стал рассказывать: «Совет двенадцати, что правит в Беловодье, все вопросы решая единогласным числом голосов, уполномочил меня говорить с тобой. Меня называют «древний». Я сторонний наблюдатель при совете, не имеющий права голоса, но имеющий право наложить вето на решение совета без объяснения причин. Вот, что я должен поведать тебе: порядок и спокойствие царили в нашей стране, сокрытой от людских глаз, до сих пор. Но увидели мы, что восстает в человеческом мире зло великое, и люди сами этому способствуют, не стремясь к духовному, а все больше оружие изобретая да планету загаживая. А если в мире людей беда случится, то и к нам она когда-то нагрянет. Все едино. Узнали мы из Высших Сфер, что пришел в мир и воплотился в человеке древний дух черного Фиора. Ясно зачем. Нужен ему «камень судьбы», чтобы через него управлять людским миром, ввергнув его в хаос, разрушив до основания его устои, а на обломках построить царство тьмы. И знает Фиор, как пройти в страну Беловодскую, минуя стены и врата невидимые, для зла закрытые. Знает он, что, имея камень судьбы, можно уничтожить светлую страну нашу – что стоит на перекрестке миров, ибо мощи камня в руках зла не смогут противостоять жители Беловодья. И горе будет велико, так как угроза нависнет над всеми сферами мирозданья. Но не зрим мы Фиора. То силы, вызванные черной магией, которой он обладает, делают его невидимым для нас. Задумались мы тут. Сюда никак его нельзя допускать с намерениями злыми и с камнем судьбы в руках. Ибо в руках добрых много добрых дел он может сделать, а в руках злых – лишь злое, хоть и не создан он для зла. Но там, где зло, там и добро всегда явится. Если Фиор пришел, то придет и тот, кто когда-то противостоял ему в великой битве у стен города Солнца и победил. Это – дэйв Эрл.