Тихие отзвуки

– Как со мной?

– Да. Раз это случилось, это что-то значит.

Аля задумалась. Ей хотелось согласиться. В конце концов, у неё отпуск. И парень-козёл. Или даже вообще никакого парня. Да, так правильнее. Но внутри тревога не прекращала скрестись, отдаваясь нервной дрожью. Аля побарабанила пальцами по деревянной скамье. Выдохнула. Она читала сказки. Мельком, в кратком изложении, в учебнике английского языка.

– У меня цветы, мне нужно быть дома через пару дней, – ответила Аля. Как будто бы и не отказ.

– Хорошо, завтра я отвезу тебя к станции, – тут же согласился фейри.

– Ага, нет, знаю я, вы зовёте на один день, а проходят недели, месяцы и даже годы, – Аля фыркнула: не на ту напал. Она читала, её не провести.

Фейри поник, даже перестал улыбаться:

– Кем нужно быть, чтобы так поступать? Прозвучало искренне и возмущённо.

Аля хотела волшебства. Но было страшно. Обычно, если всё слишком хорошо, это оказывается ловушкой. Обычно, если тебя зовут в лес любоваться звёздами и от тебя ничего не нужно, потом ты тащишься через бурелом куда глаза глядят.

– Я могу поклясться, – заметив сомнения, отозвался фейри и снял с руки неприметный браслет.

На этот счёт в сказках не было подсказок. По крайней мере в тех урезанных версиях, что были включены в учебник английского. И Аля кивнула. Фейри певуче прошептал, и, как только металл коснулся её кожи, Аля почувствовала вокруг нечто древнее и мощное, всегда готовое оберегать. Теперь она точно знала, что это не ловушка. Так же, как она чувствовала, что дует ветер, она знала, что во Дворе ей не причинят вреда. Это было невидимо, но плескалось в воздухе. Это было волшебство, которого она так хотела. Настоящее волшебство – обещание, которое собираются выполнять.

Аля не сняла этот браслет, даже когда вернулась в город. Даже когда Игорь закатил скандал и обвинял её в том, что она уходит, потому что завела другого и этот другой дарит ей побрякушки. Особенно когда он закатил скандал.

Дом, милый дом

Лидия Владимировна лежала в гробу. Владелец гроба кучкой праха лежал у нее в ногах. Какая-то пара сантиметров полированного дерева отделяла Лидию Владимировну от беснующихся «детей» внезапно почившего хозяина гроба. Крышка содрогалась от ударов, но держалась.

Вампир не может попасть в чужой дом без приглашения. Либо это правило въедалось тебе в подкорку и становилось частью тебя, либо рано или поздно твоя охотничья карьера заканчивалась глупой смертью в шаге от спасительной двери.

Что может считаться домом – философский вопрос. И, возможно, юридический. У Лидии Владимировны не было времени задуматься об этом. Прах ещё осыпался на бархатную обивку, когда дверной проём заполонили проснувшийся молодняк, привлечённый шумом. Слишком слабые, но слишком много. Лидия Владимировна среагировала машинально, с размаху перевалившись в опустевший гроб и в последнюю секунду натянув сверху крышку. По крышке тут же мерзко скрежетали когти, а ушибленное бедро не менее мерзко разнылось.

У древнего проклятия было чуть больше времени, чтобы разобраться с философскими вопросами. Древнее проклятие решило, что старый гроб мёртвого вампира – вполне полноценный дом.

Лидия Владимировна лежала в гробу уже час, и с каждой минутой её настроение становилось всё более философским. Она уже успела подумать о том, что это вполне логично – считать гроб жильём. Именно свои гробы вампиры таскали с собой сотнями лет, переезжая из роскошных замков в заброшенные склепы, а оттуда в неприметные квартиры и обратно в замки. Что это, если не настоящий дом? Вампиры по ту сторону крышки не переставали периодически дежурно бить по крышке, и тогда Лидия Владимировна пришла к мысли, что, возможно, именно этот эффект проклятья не даёт вампирским семьям и родам перебить друг друга.

Затем Лидия Владимировна с горечью признала, что в сложившейся ситуации целиком и полностью виновата сама. Она наконец-то выследила древнего вампира, которого искала уже седьмой месяц. Пробралась на закате, дождавшись, когда разойдутся охранники-люди, скованные сберегающим вампирскую тайну трудовым договором. И просчиталась, опьянённая такой близкой победой. Не проверила «семейное положение». А ведь Лидия Владимировна уже далеко не в том возрасте, когда прилично было бросаться в вампирское гнездо нахрапом, только со смелостью и наглостью наперевес. Правда, те, у кого была такая привычка, обычно не доживали до возраста Лидии Владимировны.

В гробу было даже уютно. Но тесно и душно. И с каждой минутой проблема духоты становилась всё серьёзнее. Лидия Владимировна никогда не любила духоту, и с годами этот только усугубилось. Однажды почувствовав, что перед глазами пляшут алые пятна, а воздух стремительно заканчивается, Лидия Владимировна даже записалась к врачу.

– А что вы хотели? Возраст, – сказал врач, и Лидия Владимировна к нему больше не ходила.

К исходу второго часа духота стала невыносимой. Лидия Владимировна открыла рот, но легче не стало. Думать становилось всё тяжелее, накатывал страх – Лидия Владимировна цеплялась за мысль о том, что даже закопанные в землю люди не задыхаются так быстро, но мысль постепенно ускользала. И тогда Лидия Владимировна решилась. Она пнула крышку гроба. В конце концов, от когтей и кулаков нежити защищала вовсе не подгнившая крышка, а условия вампирского проклятия. Вампирскому проклятию, сколько себя помнила Лидия Владимировна, было абсолютно всё равно на наличие у дома двери.

Молодые вампиры испуганно отпрыгнули от громыхнувшей по полу крышки. Несколько пар глаз удивлённо уставились на гроб – и вампиры радостно ринулись к нему. Чтобы обдать Лидию Владимировну разочарованно-злым шипением – невидимый барьер не давал даже на сантиметр пересечь кромку борта.

Лидия Владимировна вдохнула полной грудью. И закрыла глаза. Её поясница, конечно, не скажет спасибо, но как же давно не было спокойных ночей. Лидия Владимировна точно заслужила отдых. А если к утру вампиры не уберутся, это будут уже их проблемы.

Стеклянная буря

– …и в итоге он падает в реку прямо на глазах у принцессы. А она ему и говорит: «Поздравляю, вы наконец-то стали королём. Речным королём», – Нири закончила рассказ и перевела дух.

Ответом ей была тишина. Не то чтобы Нири на что-то надеялась. Она и сама знала, что эта байка была куда ниже среднего, но все искромётные истории закончились у неё день так на третий.

В обязанности корабельного шута никогда не входило смешить днями напролёт. Поддерживать приятную беседу, подбадривать и выслушивать – да. Часами без перерыва травить байки, жонглировать, забавно падать и изображать пантомиму, пока не сведёт руки, – нет. Корабельные шуты только назывались шутами, а по сути своей были скорее собеседниками.

Нири должна следить за настроением погодного волшебника, чтобы тот был весел, доволен и беспечен. Потому что, когда погодный волшебник доволен, погода откликается, и дует замечательный лёгкий бриз. Корабль бодро идёт вперёд, и довольными становятся уже все. Волшебники, в общем-то, были такими же волшебниками, как и корабельные шуты – шутами. Погодные волшебники не умели колдовать. Небо отзывалось на их настроение, и они это никак не контролировали.

Местный волшебник лежал на койке и смотрел в борт. Иногда поворачивался и смотрел в потолок. Вздыхал и отворачивался. Нири знала, что это не её вина. Никто бы не выпустил её в море, не проверив навыки. Она выступала в кабаке, и владелец от смеха пролил на себя ром, а одна из разносчиц так заслушалась, что врезалась в столик и упала прямо на колени боцмана команды. Так они потом и сидели, обнимаясь и посмеиваясь. Тогда-то капитан и пригласил Нири на корабль.

Вот только от этого не легче. Её вина или нет, они здесь умрут. Волшебник смотрит в потолок, а за бортом полный штиль. Как и у всех, у них был волшебник, на чьё настроение реагирует небо. Они поступили умно и предусмотрительно, не полагаясь на судьбу и погоду, – и именно это завело их в ловушку. Они ведь могли проплыть, ни разу не попав ни в бурю, ни в штиль.

– Мы все здесь умрём, – внезапно говорит Нири, хотя корабельные шуты не должны так говорить.

– Да, – безразлично откликается волшебник, не повернув головы.

Их волшебник сломался. Слёг в середине пути и больше не вставал. Нири испробовала всё. Не только веселила, но и злила, оскорбляла и обзывала – всё же буря лучше, чем полный штиль. А волшебник смотрел в потолок.

Они здесь умрут. Из-за чёртового волшебника, который не умеет контролировать своё настроение и от чьего настроения зависит их плавание. Конечно, у Нири есть работа только потому, что волшебники не справляются со своим настроением сами. Вот только из-за этой работы она теперь умрёт.

Эта мысль пульсирует холодом. Нири умрёт. Но, что ещё хуже, она подведёт отца. Она подведёт подруг. Подведёт Лайну и Ошли. Нири не думала, что бывает что-то хуже смерти. Тем более смерти от голода и жажды. Но Нири – первая женщина-шут. Она даже не знает, как себя называть, слово ещё не придумали. И если корабль не придёт в порт, молва разнесёт по всем морям, что женщины непригодны к этой работе. Любому другому шуту можно было бы ошибиться. Просто не повезло. С волшебником что-то не так. В жизни бывает всякое. Парень не справился, не все же умеют веселить и развлекать. Сложно быть шутом.

Про Нири так не скажут. Нири – не просто Нири. Никто не скажет, что она просто не справилась, скажут, что все они не справились. Нири, учившиеся с ней подруги, которых здесь даже не было, девчушки, которым только-только разрешили проситься в подмастерья. Умрёт не только Нири, умрут мечты.

Отец тоже вряд ли переживёт позор. Он ведь пошёл против всех, против Гильдии и мнения толпы, плюнул на всё, взял в подмастерья собственную дочь. Сказал, что дочь – тоже наследница, и раз на корабли всё равно берут волшебниц, то больше женщины в плаванье бед не приносят. Последнее сработало лучше всего, одарённых было мало, и выбирать не приходилось, а обвинений в лицемерии никто не любил.

Нири рассказала волшебнику эту историю на четвёртый день штиля. Рассказывала, смеялась, плакала и кричала. Надеялась получить в ответ хоть какие-то эмоции, сочувствие или негодование, она была бы рада даже отвращению и высокомерному возражению. Интересно, какая погода у отвращения? Но волшебник спокойно лежал, совершенно равнодушный.

Нири даже в порыве чувств схватила его за руку, с восторгом рассказывая, как ей повезло, что она вообще смогла найти корабль. Ей отказывали с десяток раз, и каждый вечер она приходила домой, и отец просто молчал. Не ругал и не укорял. Он понимал, и от этого было только тяжелее. А Лайна и Ошли начинали расспросы, успокаивали, обнимали. За годы совместной учёбы они стали Нири почти сёстрами. Младшими сестрёнками, для которых Нири должна была проложить путь. И вот она справилась, справилась, почти случайно встретила команду, даже уговаривать не пришлось.

Волшебник тогда не выдернул руку, и Нири осторожно сама отложила его безвольную ладонь.

– Куда делся предыдущий шут? – внезапно спрашивает Нири. Она ничего не спрашивала до отплытия, она вообще старалась привлекать как можно меньше внимания в страхе, что капитан передумает и её оставят прямо в порту. Теперь она смотрит в остекленевшие глаза и думает, что было слишком легко. Как будто в отчаянии была вовсе не она.

– Отказался работать, ушёл, как только мы достигли суши, – размеренно отвечает волшебник.

– Такое ведь уже было? – Нири обводит взглядом каюту, останавливается на койке.

– Дважды, – соглашается волшебник. И больше не отвечает.

Нири пытается узнать, почему волшебник согласился плыть. Почему капитан не нашёл нового. Почему команда не взбунтовалась. Почему, почему, почему. Всё упирается в деньги.

Получается, капитан знал. Теперь знает и она.

Нири уже сутки не называет волшебника по имени. Тогда Нири впервые поняла, что есть решение. Вся проблема в волшебнике – не будет волшебника, не будет и проблемы. Она вертела эту мысль в голове всю ночь. Волшебник был болен, он был явно болен, пусть это и не проявлялось телесно. Ему нужна была помощь, а Нири размышляла, сможет ли она его убить. Ей было мерзко от таких мыслей. Но приходилось выбирать: один человек или целая команда.

Теперь Нири знает, что если вытолкнет волшебника за борт, то команда поверит: это было необходимо, он ведь и так сломан.

Нири спасёт команду. Нири спасёт будущее Лайны и Ошли. Нири спасёт себя. Нири убьёт волшебника, чьё имя перестала произносить.

– Вставай, – командует Нири, но тот не шевелится.

Тогда Нири тянет его, приподнимает, взваливает чужую руку себе на плечо. Тяжело. Волшебник выше на полголовы. А Нири умеет ходить на руках. Нири под чужим весом проседает. Но волшебник наконец-то встаёт на ноги. Стоит и равнодушно смотрит. Нири думает, понимает ли он, куда они идут. Она тащит его, и он безропотно перебирает ногами.

На палубе темно и тихо. Океан вяло шепчет. Жара спала, теперь зябко.

Волшебник смотрит на воду пустым взглядом. Облокотился о борт. Нири смотрит на волшебника. Тот стоит так нетвёрдо, будто и сам, без чьей-либо помощи может рухнуть в океан. Всё вокруг выглядит ломко. Осталось протянуть руку, чуть надавить. Нет. Нири толкает волшебника в сторону шлюпки. Где-то в глубине души надеется, что тот удивится. Нири ждёт внезапного порыва ветра. Но нет. Волшебник подчиняется. Он идёт, запинается о борт, падает в шлюпку. Наверное, больно. Нири плевать. Она спасёт всех.

Она находит свободные канаты, привязывает один к корме корабля, кидает всё в шлюпку. Спустить шлюпку в одиночку тяжело, но она справляется. Прыгает в воду рядом, не придумав ещё, как попасть в лодку.

Нири гребёт, а волшебник смотрит на бледнеющие звёзды. Стало жарко, и даже мокрая одежда и предрассветная прохлада не спасают. Нири уже связала с первым канатом второй, но пока ещё не достаточно далеко. На всякий случай привязала канат к носу шлюпки. Если понадобится наживить третий, отвяжет. Это лучше, чем внезапно остаться одним в океане.

Руки ноют, непривычные к вёслам. Нири гребёт. Силы погодных волшебников небезграничны, даже не особо велики, иначе не нужно было бы возить их на кораблях, достаточно было бы поселить в каждом порту по одарённому. Если бы погодные волшебники были сильны, мир содрогался бы от бурь и наводнений.

Нири продолжает грести. Занимается рассвет. В неровном розовом свете она замечает, как слабо раздувается парус. Канат натягивается. Волшебство больше не действует на корабль, только судьба. Да поможет им океан.

Как изгнать соседа

Антон ещё раз перечитал обманчиво-обнадёживающее: "Мы с вами обязательно свяжемся" – и уныло вздохнул. Не свяжутся. Он искал подработку уже месяц, но каждое собеседование оборачивалось провалом. Никому не нужен был студент, да ещё и без опыта работы.

Мать зашла в комнату и встала у Антона за спиной. Он пытался её разубедить, но она до сих пор думала, что заходит не слышно.

– Ну мам, не стой над душой, – привычно обернулся Антон.

– Так обед на столе, а ты всё не идёшь, – мать будто бы невзначай глянула на экран. Антон знал, что она тоже увидела злополучное "свяжемся".

– Не повезло, значит? – мать потрепала Антона по голове, хотя он и терпеть этого не мог. Антон было огрызнулся, но заметил, что расстроилась она на удивление сильно. Самому Антону было скорее досадно, но было уже не так грустно, как в первые три раза.

– Пойдём есть, что ли? – Антон встал со стула и первым пошёл на кухню.

– Эх, горе ты моё, луковое, – мать начала причитать, семеня следом за Антоном. – Вот Игорёк тебя на год младше, а уже помощник директора. Недавно машину купил, сейчас ремонт в квартире делает. И тоже учится, на красный диплом идёт.

Антон поддакнул, а потом задумался.

– Какой-такой Игорёк? – Антон посмотрел на мать. Как ни крути, не было у них никаких знакомых Игорей, Антон ни одного не помнил.

– Как какой? Ну Игорёк! Сын Надежны Иванны из сорок девятой, она прямо под нами живёт. Ты что, забыл Надежду Иванну? – мать даже всплеснула руками и бросилась проверять, не поднялась ли у Антона температура.

Антон отмахнулся. Он прекрасно помнил Надежду Ивановну. Та не раз помогала им с матерью, особенно, если нужно было приглядеть за маленьким Антоном. А ещё Надежда Ивановна потрясающе запекала рыбу, знала об этом и обязательно брала с собой противень, когда приходила в гости. Антон только благодаря ей начал вообще есть рыбу. Конечно, он помнил Надежду Ивановну. Вот только не было у неё никакого Игорька. Была дочь, лет на семь старше Антона, сейчас работала в Сибири, изучала уникальный сибирский мох. Или ёлки. Антон не особо разбирался и не особо стремился разобраться.

К Надежде Ивановне Антон сам заходил недели полторы назад, она просила поменять лампочку в коридоре. Ни следа никакого Игорька не было. Да и старческого слабоумия за соседкой Антон не заметил. А тут нате вам. Вот оно как бывает.

– Так это же мошенник какой-то! – Антон вскочил с места. Сейчас какой-то Игорёк обманывает почти родную Надежду Иванну и, возможно, прямо сейчас заставляет её переписать на него квартиру и перевести ему последние сбережения, а Антон тут супчик кушает.

– А вот завидовать нехорошо, – спокойно ответила мать. – Если кто-то умеет строить карьеру, вовсе не обязательно, что он мошенник. Я думаю, Игорь просто много и хорошо работал, вот его и повысили.

Антон вытаращился на мать. Она решила, что сына задело сравнение с более успешным сверстником. Антон сел и постарался объяснить.

– Он мошенник, потому что выдаёт себя за сына Надежды Ивановны. Я думаю, нам нужно срочно вызвать ей врача и уговорить заблокировать банковскую карточку.

Мать посмотрела на Антона с недоверием:

– Я тебе сейчас врача вызову. Ты издеваешься, что ли? Это Игорь. Игорь! Вы с ним во дворе постоянно играли, ты за ним на горку полез и упал, вон шрам на руке остался. А когда я работала допоздна, и ты у Надежды Иванны сидел, с кем ты по-твоему играл?

Шрам на руке у Игоря действительно, но на горку он лазил в гордом одиночестве. Да и у Надежды Ивановны прекрасно проводил время один, читал книжки и собирал простенькие пазлы, из которых выросла соседкина дочка. Антон промолчал. Получается, либо он сходит с ума, либо мать. В любом случае, спор сейчас вряд ли поможет.

Антон решил выяснить, что же всё-таки происходит, но за неделю выяснил только, что с Игорьком, кажется, знаком был весь двор. Антон невзначай спрашивал о нём соседей, когда ехал в лифте. Завёл о нём разговор, пока выгуливал Джека. Даже подкараулил, когда на лестничную клетку выйдет курить дядя Женя, сосед из квартиры напротив, и пристал к нему с расспросами о новом сыне Надежды Ивановны. Так дядя Женя даже про сигарету забыл, двадцать минут без остановки рассказывал байки о детстве Игорька. По всем разговорам выходило, что Игорь чуть ли не ангелом во плоти, он помогал искать сбежавших собак и чинил качели, он играл на скрипке и объяснял сложные темы соседским детям, он закончил школу с золотой медалью и был почётным волонтёром, каждое утро он ходил на пробежку и однажды выловил ребёнка из реки, а ещё устроился на работу на втором курсе, купил машину без кредита, давно бы мог съехать от мамы, но очень уж за неё переживает. Последней каплей стали бабушки на лавочке, которые с умилением обсуждали, какой Игорь хороший мальчик, сделал им вчера клумбу с ирисами. В дополнение к клумбе с анютиными глазками, которую он сделал в пятнадцать лет.

Антон мрачно подумал, что пора вызывать санитаров. Он даже мог понять, почему его мозг вытеснил все воспоминания об Игоре, слишком уж ослепительно сиял его образ. Так, что даже больно.

На парах Антон старался переключаться на учёбу и поменьше размышлять о своей вероятной шизофрении. Но судя по тому, как часто друзья начали спрашивать, точно ли он не завис и не помер, получалось не очень. Антон даже рассказал о своей проблеме, правда как будто бы не о себе, а о своем соседе. Мол, пацаны, хохма, один сосед забыл другого соседа.

– А ты его к Дашке-ведьме отправь, – со смехом предложил Руслан.

– Ага, может, это сосед-колдун или призрак, у-у-у, – поддержал идею Саша.

– Пятиэтажка с привидениями, – продолжил разгонять тему Славик.

Антон задумался. Идея выглядела дурацкой. Но чуть лучше идеи сдаваться в дурку.

Дашку-ведьму на курсе не любили. Она была не из тех модных "ведьм", которые делали расклады Таро подружкам, носили браслеты с натуральными камнями и болтали про совместимость по гороскопу на первом свидании. Антон считал всё это глупым, но в чём-то даже милым. Уж лучше натуральные камни, чем километровые ногти. Тем более эти "ведьмы" обычно говорили всем что-то приятно-ободряющее, типа "Козерогам сегодня повезёт в бизнесе". Дашка-ведьма обычно в принципе мало разговаривала с окружающими, а если и выдавала что-то мистическое, то ближе к "Твой брат разбился на мотоцикле. Если уйдёшь с третьей пары, успеешь с ним попрощаться". И хуже всего то, что это сбывалось.

Антон подошёл к ней перед обеденным перерывом. Дашка всегда сидела на самом заднем ряду. Антон просто дождался пока она спустится и преградил ей путь.

– Мне нужна твоя помощь! – выпалил он. Дашка поставила свой рюкзак на первый ряд, села рядом прямо на стол.

– Рассказывай.

Антон рассказал ей всё. Не пытался юлить и придумывать забывчивых соседей. Дашка не смеялась. Внимательно слушала.

– Это сын маминой подруги, – сказала она серьёзно, когда Антон закончил.

Антон чуть не выругался. Он ведь надеялся, думал, что уж она-то не станет издеваться. Ходит всегда такая мрачная и серьёзная, а туда же. От неё это звучало обиднее, чем от друзей-придурков.