Тихие отзвуки

Мария Китар

Тихие отзвуки

От заката до конца слота

После того, как человечество проиграло, всё изменилось. Теперь город затихал с первыми лучами солнца. Тишина густела с каждым часом, и к полудню город казался мёртвым. Алина предпочитала думать о произошедшем не столько как о проигрыше, сколько как о перерождении. В конце-то концов, в её жизни изменилось мало что, она как работала курьером, так и продолжила крутить педали фирменного велосипеда. Просто теперь люди стали созданиями ночи.

Сначала, конечно, был карантин, пострадавших просили не выходить на свет ради их же собственного блага. Но когда половина города не может выйти днём на улицу, это полностью парализует и производство, и сферу услуг, и медицину, и образование. Бороться стали пытаться гораздо позже, когда стало очевидно, что переждать не получится. Проблема, которую власти игнорировали годами, разрослась до катастрофических масштабов. Учёные рассказывали о мутации, загрязнении и смене ареалов обитания. Активисты предлагали применять огнемёты. Ходили слухи о биологическом оружии.

Кто-то боролся, кто-то продолжал бороться прямо сейчас. Алина регулярно видела на улицах людей с мачете, хотя ношение холодного оружия всё так же было запрещено. Но постепенно одна компания за другой объявляла о переходе на круглосуточный режим, а потом и на полностью ночной. Круглосуточными остались некоторые заводы и почти все больницы, теперь они были похожи на бункеры с наскоро заваренными металлом окнами. В этом был свой шарм, но ходили слухи, что скоро пройдёт реконструкция и хотя бы центральным клиникам придадут более эстетичный вид.

Алина тоже выходила на работу с закатом. Летом было тяжелее всего: слишком короткая ночь, слишком большая конкуренция. Но за несколько лет Алина почти привыкла. Как, примерно, и к тому, чтобы перед каждой сменой проверять, во сколько сегодня рассвет, и ставить будильник за полчаса до.

К чему привыкнуть было сложнее всего, так это к темноте. Ночные улицы таили в себе что-то зловещее, и Алина старалась быстрее миновать плохо освещённые переулки. Самым сложным было сохранять бдительность. Зрение притуплялось в полумраке, а слух улавливал каждый шорох, заставляя сердце бешено колотиться. Это было так глупо и так по-человечески: одновременно бояться и рассвета, и темноты.

Алина вывернула на крупную улицу, над головой замерцали разноцветные гирлянды. Не просто ленты с огоньками, огромные анимированные композиции, выпрыгивающие из воды рыбы и распускающиеся цветы. Если Алина не спешила, она всегда останавливалась, чтобы понаблюдать. Вот вроде бы уже наизусть выучила эти зацикленные сюжеты, а всё равно красиво. В этом было что-то обнадёживающее, жизнь изменилась, но что-то хорошее в ней осталось. Городской бюджет наконец-то начал выделять средства на уличное освещение и обновление фасадов. Почти каждую неделю Алина замечала, что в очередном жутком дворике зажгли хотя бы два-три фонаря, а депрессивные дома-коробки разукрасили в весёленький оранжевый цвет. Или розовый. Или салатовый. В новостях передавали, что администрация активно перенимает опыт городов за полярным кругом. Светящихся рыбок вот подсмотрели в Мурманске.

С гирляндами ехать было веселее, чем без. Гирлянды скрасили бы жизнь и до того, как город стал ночным. Особенно зимой. Алина была уверена, что многим стало бы проще переносить тёмное время года. Но тогда никто и не подумал бы заниматься чем-то подобным. И это было очень по-человечески: не обращать внимания на проблему, пока она не станет катастрофой.

Алина свернула в проулок. Сюда проекты по улучшению и налаживанию ночной жизни пока не добрались, и фонари горели пугающе тускло. Ну, не всё сразу. Алина поёжилась, она прекрасно понимала, что самое опасное, на что она может наткнуться в разгар рабочей ночи, – это группка уставших менеджеров, спешащих на обед, но ничего не могла поделать с древним, почти мистическим страхом перед темнотой и неизвестностью. Алина крутила педали и мастерски игнорировала лёгкую панику. Она так и не научилась не бояться, но привычно научилась игнорировать страх. Так же она поступила и со страхом перед незнакомцами. Она всё так же боялась каждый раз, когда клиент открывал дверь, ведь за дверью мог оказаться кто угодно, вплоть до серийного маньяка, – и так же мастерски игнорировала этот страх. При переходе на ночной образ жизни это умение ей сильно помогло.

Многие теряли работу только из-за того, что не смогли переключиться. Большинство клиентов стали более скрытными, открывали двери лишь на мгновение, впуская в дом сумрак вместе с курьером. Ночь повышала тревожность. Теперь не только Алина боялась того, что кроется по другую сторону двери.

Некоторые и вовсе не выдерживали, выбегали на улицу днём и в лучшем случае получали серьёзные ожоги и на несколько месяцев попадали в больницу. Не всегда дело было в страхе, иногда ключевую роль играло отчаяние или упрямство.

Алина предпочитала об этом не думать. Она слушала аудиокниги, иногда музыку. Иногда размышляла о чём-нибудь приятном, например, придумывала, куда можно съездить в отпуск. Денег на полноценный отпуск у Алины не было, но об этом она тоже предпочитала не думать. В последнее время Алина увлеклась размышлениями о том, какие профессии перестали существовать из-за нового распорядка. В этом была нотка отчаяния, но вместе с тем было нечто ободряющее: вот она работает курьером, у неё нет особых перспектив и сбережений, зато она не занималась разработкой средств от загара и не работала в круглосуточном магазине.

До конца слота оставалось чуть больше часа, а Алина уже подъехала к нужному дому. Небесно-голубому, с хаотичными зелёными квадратами. Она решила, что постарается успеть вернуться в даркстор, взять ещё хотя бы один заказ и получить бонус к выплатам за количество заказов. Она понимала, что если не успеет вернуться, то ночевать придётся в чужом подъезде. Но деньги были нужны. Она не хотела, как в позапрошлом месяце, за два дня до зарплаты просить в долг у соседки по квартире.

Домофон открыли без вопросов. Это было, с одной стороны, приятно, но отвечать одной и той же фразой десяток раз за смену утомляло. С другой стороны, чужая безмолвность тревожила.

Алина поднялась на седьмой этаж. Дверь квартиры уже была открыта, в проёме маячил бледный осунувшийся юноша. Явно из тех, кого переход на ночную смену подкосил больше всего. Такие в прошлой жизни были восторженными жаворонками, выходили на утренние пробежки и выкладывали фотографии с рассветами. Алина расстегнула сумку и достала упаковку питательных напитков. Эти мелкие бутылочки теперь составляли добрую треть заказов.

– А это точно сработает? – юноша забрал упаковку, но не спешил закрывать дверь.

– Врачи говорят, это отличная замена, – Алина переступила с ноги на ногу.

Юноша кивнул, скомканно поблагодарил и захлопнул дверь под Алинино «хорошей ночи».

Почти все питательные напитки на вкус были просто отвратительными. Алина была уверена, что не должна говорить что-то подобное клиентам. Алина и сама пила эту бурую жижу, это было дёшево и эффективно. Она надеялась, что подобные напитки стоят так дёшево потому, что кто-нибудь где-то наверху осознал, как это важно, а не потому, что никаких обозначенных на упаковке витаминов там попросту не было. Но от жижи и правда становилось лучше. Раньше Алина каждую зиму чувствовала себя уставшей и вялой от недостатка солнечного света, а теперь не видела солнца уже столько времени, и ничего, никакого дискомфорта.

Алина задумалась, возможно ли, что её организм попросту смирился и начал трансформироваться, переходить на ночной режим, и чуть не врезалась в мощный ствол. Зелёным столбом он торчал прямо посреди дороги. Алина успела среагировать, вывернула руль – и тут же наехала на крупный кусок асфальта. Чуть не упала и спешилась.

Алина слышала, что теперь они могут проламывать асфальт, но сама раньше не видела подобного. Она отметила себе, что нужно будет кинуть заявку на городском портале. Взглядом нашла номер ближайшего дома. Скорее всего, такой большой уже много кто заметил, но лишним не будет. Многие до сих пор не особо верят в заявки и в собственные шансы всё изменить. Алина тоже не то чтобы верила, но каждый раз вспоминала про светящихся рыбок. Их кто-то пусть и не придумал, а скопировал, но всё же сделал, а значит, кому-то не всё равно. И Алина проходила опросы, и заполняла заявки на очищение.

Она глянула вверх. Тонкие веточки расчертили небо. Они казались чёрными на фоне половинки луны. Словно японская гравюра. Красиво, если не думать, что всё вокруг из-за них.

Алина помотала головой. У неё совсем не было времени любоваться. Она провела велосипед мимо ствола и вскочила в седло. Час до рассвета стремительно утекал. Алина мчалась за новым заказом, а за спиной пронзал небо гигантский борщевик. Когда-то просто упрямый сорняк, чей сок вызывал ожоги на солнце, он вырос и изменился. Стал полноправным хозяином городов. Заполонил парки и аллеи, вырос в каждом дворе и сквере. Он больше не защищался своим ядом, он атаковал. Капли убийственного сока висели в воздухе, просачивались в воду. Человечество проиграло и ушло во тьму. К анимированным гирляндам и энергетикам с витамином D.

Алый цветок

Я был проклят. Задолго до того, как зимней ночью ведьма постучалась в мою дверь. Она лишь смогла разглядеть, указать на проклятье. Я был проклят прозябать в одиночестве: лишённый наставлений отца, поддержки братьев, шуток друзей и лёгких улыбок подруг.

Я всего лишь проклятый нелюбимый сын.

«Таких, как ты, спасёт только алый цветок», – сказала ведьма. Я не пустил её на порог. Она насмерть замёрзла в моём саду. И в том месте выросли прекрасные розы. Каждую весну я приходил к ним, и каждый год они становились всё краше. В память о мёртвой старухе, в упрёк мне чьи-то невидимые заботливые руки продолжали ухаживать за розовыми кустами.

Когда какой-то проезжий старик сорвал один цветок, я даже был рад. Я больше не был один. Я мог с ним поговорить. Я мог шутить, делиться едой и историями, я мог наконец-то жить. Старик плакал и умолял отпустить его к дочерям. Я пытался быть хорошим хозяином. Но старик всё рассказывал о своей мёртвой жене и о том, что его дочери станут сиротами, и какая ужасная судьба их ждёт, если он не вернётся домой. А на столе с тихим звоном появлялись тарелки с едой, замок расстарался перед редким гостем. Он всё плакал и плакал, тарелки звенели и звенели, мой разум, привыкший к тишине, пылал. Когда пришёл черёд десерта, я не выдержал, с рычанием смёл всё со стола.

– Зачем вы так? Она же порежется, – сказал старик, поджав губы. Он смотрел куда-то вниз.

Я не знал, что ответить. За обедом мы были вдвоём. Бедный сумасшедший старик! Я решил отпустить его домой, я же не зверь. Но одиночество так давило, и я не смог проявить благородство, я потребовал, чтобы взамен он прислал одну из дочерей. Старик уехал в слезах.

Она прискакала на закате, когда я уже поверил, что старик меня просто обманул. Но она стояла передо мной. С первого взгляда я был поражён. Сидя в седле, она смотрела на меня сверху вниз. Я спросил её имя, она промолчала. Я решил, что буду называть её Красавицей.

Она молча прошла мимо меня в замок. Я догнал её – она не сбилась с шага. Я смеялся – её точёные черты оставались неподвижны. Я приглашал к столу – она не отвечала. Я закричал – и увидел на её лице гримасу жалости. Я грозил бросить её в темницу, а она сама зашла в камеру.

Я так много времени провёл в одиночестве. Я мечтал услышать хотя бы слово. Одно слово. Но она молчала-молчала-молчала. Я приходил к ней с золотом и самоцветами, я приносил шелка и пряности, по моей воле готовились сочное мясо и нежнейшие пирожные. Я молил: одно лишь слово. Но она молчала и смотрела сквозь меня.

Красавица отказывалась от еды. Я начал бояться, что её красота поблекнет. Что она перестанет быть Красавицей. Что она исчезнет. Наверное, так когда-то исчезла моя мать. Я смутно помнил её. Я был мал, я запомнил её тонкие белые руки, блеск её глаз, ленты роскошных платьев. И голос – звонкий беззаботный щебет. Всё это было до того, как отец узнал её тайну и отослал нас подальше от двора. Нелюбимая женщина, ребёнок, которого лучше бы не было, – нам нашлось место лишь здесь. С глаз долой.

Мать говорила, что он поступил милосердно. А потом постепенно растворилась.

Я всё продолжал звать Красавицу прозвищем, пока оно не стало привычным. Для меня и для неё. Тогда я ещё не знал, как она умна, как смешно она умеет шутить, какими интересными могут быть наши разговоры. Если бы я мог вернуться в тот день, я бы назвал её… нет! – я бы узнал её имя.

Я приходил к ней каждый день. Я говорил с ней. Я сам не заметил, как мои истории изменились: больше не было лёгких шуток и ни к чему не обязывающих разговоров, я рассказывал про отца и про мать, про ведьму и розы, про одиночество. Когда я закричал, что устал быть один, она рассмеялась.

Я только спросил, почему.

– Ты чудовище, – равнодушно сказала она. – А то, что для тебя ничто, однажды захочет стать чем-то.

Я не понял её слова. Но она заговорила!

Я начал задавать вопросы, а она неохотно отвечала. Я спрашивал про неё, про детство и про семью, про сестёр и отца. Мне впервые стала интересна чья-то судьба.

Красавица рассказывала о том, как служила при богатой наследнице, и та кричала и била по рукам за малейшую провинность, как научилась читать и писать благодаря этой службе, как начала работать учительницей, как разорился из-за новых налогов лавочник отец, как умерла мать из-за отсутствия лекарств и как из большой шумной столицы они оставшейся семьёй вернулись в маленький городишко, откуда однажды ушли в поисках лучшей доли. Любимая дочь – и в этой глуши! Может быть, дело совсем не в любви?

Я выпустил её из темницы. Я смотрел на её тонкие руки, совсем не нежные и не белые, но такие изящные. Я злился: как мог кто-то ударить по этим рукам?! Я сказал ей об этом. Она грустно улыбнулась и сказала, что меня ещё можно спасти.

И я вдруг заметил, что кувшин с вином над моим бокалом тоже держат чьи-то руки. Я разглядел рукава простенького платья, взглянул в испуганные глаза. Я моргнул, и наваждение исчезло.

– Я просто была для неё ничем, – добавила Красавица. Красавица сказала, что любит читать. Я думал, что с таким лицом это вовсе необязательно. Я начал приносить ей книги, и она их читала. Я никогда не думал, какое это удовольствие: смотреть, как кто-то читает.

Она отвлекалась и делала заметки. Она рассказывала о прочитанном. Сравнивала романы и крестьянские сказки. Цитировала философские трактаты. Она восхищалась, сопереживала, критиковала и высмеивала. Она язвила – и я смеялся. Она говорила о сословиях, конституции и свободе – а я слушал, затаив дыхание. Она говорила о революции – и я снова смеялся.

Я видел её так чётко, я ловил каждое её слово. Они все были напитаны волшебством. Пока я слушал её, я видел то, чего не может быть. Я видел, как мой замок наполняется людьми. Видел статную пожилую женщину, вышивающую у окна. Видел множество людей, мужчин и женщин, снующих по коридорам: то молодая девушка пройдёт с корзиной белья, то мужчина в вычурном фраке откроет передо мной двери, то другой подаст полотенце, то женщина с уютным лицом поставит передо мной блюдо с фруктами. И дети, бегающие по внутреннему двору, – они помогали взрослым работать, а потом играли.

Красавица показала мне целый заколдованный мир. Я хотел бы на ней жениться, но даже сосланный, даже заклеймённый преступлением моей матери, я не мог. Но я был так влюблён. И я решил, что должен её отпустить. Она тут же вскочила с места, сказала, что поедет проведать отца.

Я умолял её не уходить. Говорил, что лес опасен. И куда опаснее то, что за ним. Там волки! Там грязные свиньи! Вот что я знал. Она смотрела на меня с болью.

– Наверное, всё было зря, – вот и всё, что она сказала. Она уехала, не дожидаясь утра.

Ничего будто бы не изменилось. Я снова остался один. Вместе с Красавицей пропали и руки, сжимающие посуду, и испуганные глаза, и шорох дешёвой ткани, и тихий звук шагов. Ничего этого больше не было. Но я начал понимать. Я не видел, кто разжигает камин, накрывает на стол, подстригает кусты в саду и сметает паутину по углам. Я не видел. Нет, я не замечал. Мой взгляд всегда соскальзывал.

Никакого волшебства не было. И я это всегда знал.

Просто я считал себя человеком, а их – бездушной утварью. А они считали себя людьми, а меня – чудовищем.

Красавица всё же вернулась, когда я уже успел смириться.

К моему замку вышла толпа. И вела их Красавица. И в руках она несла алый цветок. Толпа обступила мой дом. Толпа ревела.

Мой замок стал алым цветком. И я не почувствовал ничего.

Когда я выбежал на улицу, спасаясь от алого цветка, Красавица смотрела только на меня. Я видел слёзы в её глазах. Её слёзы обещали спасение. Тогда я шагнул назад.

Таких, как я, спасёт только алый цветок.

Настоящее волшебство

Аля брела по лесной дороге. Лямки рюкзака натёрли плечи, и Аля пару раз всерьёз надумывала бросить его ко всем чертям и пойти налегке, но было безумно жалко новенький, купленный специально для этой поездки спальник. Дорога вильнула. Аля даже не была уверена, что можно назвать это дорогой. Просто укатанная земля. Просто множество машин когда-то проехали здесь, в две колеи уничтожив траву. Возможно, дорога вела в ближайшую деревню. А может, где-то за спиной остались живописные места для пикника.

Але просто повезло выскочить из леса на эту дорогу. Если есть дорога, она должна куда-то вести. Аля тихонько усмехнулась. Возможно, её спасёт, что кто-то очень любит жарить шашлыки.

Всё это было так глупо. Аля шла уже часа три и всё никак не могла поверить, что это происходит именно с ней. Конечно, она сама сглупила, что оставила всю подготовку на Игоря, но она и подумать не могла, что тот соврёт ей так нагло. Скажет, что они идут в поход выходного дня, а после первой ночёвки поставит перед фактом, что маршрут рассчитан на неделю. Мол, скажи он сразу правду, городская девочка Аля просто бы не поехала. Кем нужно быть, чтобы так поступать?

А то, что у Али ни белья, ни лекарств на неделю нет, так потерпит. Трусы можно в ручье стирать. А таблетки – это вообще мировой заговор. Да и вообще, отпуск же, непонятно, чего это она драму разводит. Аля слушала всё это и холодела: как она вообще могла связаться с таким человеком? Куда смотрела? Почему поняла только сейчас?

Аля пробовала возмущаться и спорить, но и Игорь, и его друзья только посмеялись. Что это за поход такой, на два дня? Аля чувствовала себя такой дурой. Соня посоветовала успокоиться и прекратить перетягивать к себе внимание. Но Аля и не хотела никакого внимания, Аля просто хотела погулять по лесу, поесть мяса и овощей, запечённых на костре, посмотреть на звёзды, переночевать в палатке, сделать несколько фото и поехать домой. А ещё чтобы её тропические цветы не успели засохнуть в её отсутствие.

Аля правда пыталась хоть что-то придумать. Но что тут придумаешь? Заставить всю компанию сменить маршрут? Ради новенькой, которую знают как «очередную девушку Игоря»? Это не она сама выдумала, ей сказали. А ещё сказали, что она прикидывается, что на самом деле всё она знала и понимала, видела же, сколько еды покупают. Аля понятия не имела, сколько припасов нужно брать на неделю на семь человек. Парни из компании начали посмеиваться над Игорем, какую кралю он в лес привёл, как же такая без интернета и джакузи с ними пойдёт. И Игорь крикнул, что раз Аля так уж не хочет идти дальше, то её никто не держит.

А Аля взяла рюкзак и ушла. Прямо в лес. Куда глаза глядят. Думала, её бросятся останавливать, но нет. И Аля ушла. Пожалела минут через двадцать. Забрела в бурелом. Поцарапала руку. Пыталась вернуться, но не смогла. И вот – вывалилась из кустов на дорогу. Чудо ведь.

Сзади раздался скрип и фырканье, заставив прижаться к обочине. С Алей поравнялась телега. Остановилась чуть впереди.

– В Яблонево идёшь? Садись, подвезу! – приветливо крикнул сверху белобрысый паренёк.

Аля не знала ни про какое Яблонево, но кивнула в ответ. Конечно, Алю с детства учили не садиться в машину к незнакомцам, но она справедливо рассудила, что в случае чего с телеги всегда сможет спрыгнуть. Аля кивнула, дождалась, пока возница махнёт рукой куда-то назад, и неуклюже закинула рюкзак в телегу. А сама ещё более нелепо взгромоздилась рядом с приветливым парнем.

Пока Аля копошилась, телега тронулась, и возница тихонько запел протяжную песню. Слов было не разобрать, но мелодия показалась одновременно совершенно чужой и абсолютно знакомой. Полуденное солнце, равномерная тряска, поскрипывание колёс и красивый голос – Аля и не заметила, как её разморило. Когда она открыла глаза, лес сменился полем. Аля вздрогнула, и возница тут же взглянул на свою пассажирку, одаривая её очередной улыбкой.

– Воды, яблочко? – парень скептически посмотрел на Алину руку. –Пластырь?

Аля согласилась и извела на свои царапины полпачки.

– Откуда такая боевая идёшь? – лучезарно улыбнулся парень, и это не прозвучало ни насмешкой, ни упрёком.

– С туристической группой поссорилась, – только и ответила Аля и из вежливости поинтересовалась: – А вы куда и откуда?

– Да вот, дикий мёд и ягоды везу, продам деревенским, а они дальше в город отправят.

Аля ничего не знала про ягодный бизнес, но почему-то ей казалось, что деревенские жители и сами вполне могут собирать дары леса. В этом ведь и суть: набрал в лесу черники бесплатно, а потом продаёшь вдоль трассы, вот и выгода. Зачем покупать? И зачем пареньку эта схема с перепродажей? И если он не деревенский, то какой? Лесной, что ли?

Паренёк умиротворённо улыбался. Светлые волосы светились в лучах солнца, и ветер будто бы не трепал их, а ласково играл с прядками. И Аля только теперь заметила. Глаза. Зелёные, что бутылочное стекло, с вертикальными зрачками. И уши, длинные, не как у человека.

– Ой, – сказала Аля.

– Какие же вы, люди, невнимательные, – рассмеялся в ответ парнишка.

– Очень погружены в себя, ничего вокруг не видите.

Аля вцепилась в лавочку, готовая оттолкнуться и спрыгнуть. Чёрт с ним, с рюкзаком, чёрт с ним, со спальником.

– Эй, эй, – тут же схватил её за плечо возница.

– Я не причиню тебе вреда. Мы вполне можем ладить с людьми. Смотри,

просто довезу тебя до села, или хочешь – прямо тут слазь, если невмоготу. Только подожди, я остановлюсь.

Телега скрипнула и замерла.

– Кто «мы»? – выдавила Аля.

В ушах стучало. Ласковые солнечные лучи вмиг обернулись обжигающей жарой, от которой вспотели ладони и подмышки. Аля просто хотела домой. К кондиционеру, интернету и горячей воде. Никаких блужданий по лесу, никаких скандалов, никакой нечисти.

– Феи. Фейри. Малый народ, – спокойно ответил юноша. Он смотрел на Алю, как на испуганное животное. Поднял руки, демонстрируя, что в них ничего нет. Такой знакомый, такой человеческий жест.

– Откуда феи под Тверью? – всё снова стало так невыносимо глупо. Аля уцепилась за нестыковку. Пусть это будет розыгрыш. Просто тупой розыгрыш, никакого недельного похода, никаких фей. Ну, пожалуйста.

– А почему нет? Люди тут живут, и мы живём. Отличные леса.

– Но легенды и сказки… Только в английских… А у нас нет, – Аля запуталась. В целом речь парня звучала логично, и Аля чувствовала себя как-то неправильно, будто пытается кому-то запретить жить там, где нравится.

– Там леса небольшие, и как ни скрывайся, постоянно кто-то натыкается. Не Неблагой двор, а проходной. Тоже весело, но по настроению. А тут раздолье. Можно годами людей не видеть. Иногда даже специально выбираемся посмотреть, что у вас творится.

– Как сейчас?

Паренёк кивнул. Он снова улыбался. Легко и светло. Но Аля уже не могла отделаться от ощущения, что это улыбка не беззаботного подростка, а умудрённого опытом старика. В зелёных глазах отражалась вечность.

– Поехали? – тихо уточнил фейри.

– Да, – согласилась Аля.

Телега заскрипела. Лошадь фыркнула. Аля уставилась на поле. Она не знала, чем оно засеяно, никогда не интересовалась. Но оно было рукотворным. Очень человеческим. Это успокаивало. Возница снова запел, тихо и печально. На этот раз мелодия не убаюкивала, но Але стало легче. Руки перестали потеть.

– Хочешь посмотреть, как мы живём? – внезапно спросил фейри.

Аля удивлённо вскинулась. И внезапно поняла, что вообще-то хочет. Да, было странно и страшно. Но это же было чудо. Вот прямо с ней. Настоящее чудо. Конечно, хочет.

– Зачем приглашать, если вы скрываетесь от людей? – Аля задавила в себе детский восторг и задала вопрос, который хотя бы выглядел рационально.

– Здесь мы ни с кем не сталкиваемся случайно, – будто бы невпопад ответил фейри, но Але показалось, что она поняла.