Божественный яд

Дарья Кузнецова

Божественный яд

Пролог. Главный компонент

Этот старый кувшин на столе бедняка

Был всесильным везиромв былые века.

Эта чаша, которую держит рука, —

Грудь умершей красавицы или щека.

Омар Хайям

Темнота пахла терпко и остро, оставляя на языке железистый привкус крови. Она пульсировала и переливалась, скручивалась в жгуты и норовила захлестнуть чью-то шею смертельной петлёй.

Дым курильниц, расставленных по периметру небольшой круглой комнаты, стелился по стенам, медленно закручиваясь спиралью, и нехотя протягивал тонкие лапы в центр – как будто боялся и не желал удаляться от тлеющих углей, служивших единственным источником света.

Их было шесть – фигур в бесформенных белых одеждах. Они стояли вокруг сложного узора, начертанного на гладком сером камне углём и розоватым, замешанным на крови мелом. Все шестеро не замечали тревоги дыма и поползновений тьмы. В руках блестели одинаковые ножи с узкими лезвиями, и каждая из белых фигур расчерчивала пространство вокруг себя быстрыми взмахами, бормоча что-то своё.

Но кажущаяся хаотичность подчинялась общему ритму, словно пульсу огромного сердца. Несколько стремительных движений – пауза, череда росчерков – пауза.

Вот на мгновение воцарилась тишина, и замерли не только фигуры, но даже тьма и дым предстали потёками густой смолы на стекле.

Восковое молчание оборвалось слитным одинаковым движением – все шестеро полоснули лезвием по ладони, едва заметно обагрив клинок кровью.

И вновь монотонное бормотание, и новые всплески отточенной стали в воздухе – быстрые, уверенные, далёкие от хаотичности. Они медленно складывались в сложную паутину, заполнявшую всё пространство над чёрно-белым узором, развешивали на тонких дымных нитях клочья железистого запаха и заполняли пустоту если не смыслом, то – его предчувствием.

Когда стих первый из голосов, воздух в комнате зазвенел от напряжения и накалился. Вот умолк второй, и третий, и с каждым мгновением всё тяжелее становилось дышать, словно ритуал совершался не в сыром тихом подвале, а в разогретой кузне, в жерле вулкана.

Вот последний резко выкрикнул завершающее слово и полоснул ножом сверху вниз, раскалывая пространство. На мгновение повисла пронзительная, острая тишина, а потом каждого из присутствующих с силой толкнуло в грудь, словно ударило туго набитым мешком. Кто-то отпрянул и упал, но почти сразу вскочил, кто-то охнул и выронил нож, и только двое устояли, почти не дрогнув.

Трое…

Посреди круга, босыми ногами попирая и смазывая чёрно-белый рисунок, возник обнажённый мужчина. Его смуглую кожу покрывала вязь белых застарелых шрамов, повторявших исчертившие пространство взмахи ритуальных ножей. Глаза были черны и пусты, а лицо скрывалось за тонкой паутиной длинных волос. Гладкие чёрные пряди стекали до талии, частью закрывая узор и сильное, жилистое молодое тело. Пропорционально сложённый, с длинными ногами и узкими стопами, с гибкой талией и ухоженными руками, он совсем не казался больным или измождённым. Но стоял, едва не падая. Его колени дрожали, а плечи клонились к земле, словно на них лежал непосильный груз.

Медленный, неверный шаг вперёд, на длину стопы, ещё один такой же. А третьего шага не вышло, мужчина почти беззвучно осел на камень.

И только дым и темнота испуганно плеснули в разные стороны. Или это была сухая угольная и меловая пыль от окончательно разрушенного рисунка?..

Несколько мгновений шесть фигур в балахонах стояли неподвижно, а потом одна из них – та, что завершила ритуал последним взмахом, – грязно ругнулась себе под нос, скинула капюшон и бесхитростно сунула кинжал за пояс.

– Какого круша?! – возмущённо проговорил молодой мужчина с аккуратно собранными в косу чёрными волосами. Карие глаза блестели гневом, он подошёл к стене и хлопнул по ней ладонью. Тут же по комнате разлился тёплый свет, который испускало круглое жёлтое пятно на потолке. – Фанис, это твои глупые шуточки?!

– Да в мыслях не было! – очнулся Фанис Морской Огонь, тоже стянул капюшон. Совсем молодой худощавый парнишка выглядел возмущённым, но взгляд его так и искрился неудержимым любопытством.

– Не горячись, Сулус, как бы он это провернул? – мягко урезонил мужчина намного старше этих двоих, черноту волос которого время щедро присолило проседью. – Эксперимент пошёл немного не так, как ожидалось. Можно подумать, впервые! Заметьте, коллеги, пространственное перемещение действительно состоялось! Ещё бы понять, кого именно и откуда?..

– Может, работу над ошибками мы проведём чуть позже? – сварливо предложила пожилая женщина, которая успела опуститься на колени рядом с лежащим телом. Уголь и мел рисунка, попадая на белое полотно её одежд, безвредно осыпались, не оставляя пятен, так что она позволяла себе подобную небрежность легко, не задумываясь.

– Туаара? – уточнил тот, кого называли Сулусом.

– У мальчика сильное энергетическое истощение, ему нужна помощь целителя! Кутум?.. – Туаара Песчаная Змея окликнула ещё одного мужчину.

– Да, сейчас, – опомнился названный, тоже откинул капюшон и опустился на колени с другой стороны от распростёртой фигуры.

– Мой принц, если мне будет позволено сказать… – неуверенно пробормотал Фанис, не отрывая взгляда от тела, над которым колдовал целитель.

– Говори, конечно. И прости, я погорячился, обвинив тебя.

Фанис торопливо склонил голову, принимая извинения, и продолжил:

– Мне кажется, я знаю, кто это. Эти знаки на коже…

– И кто же?

Юноша поднял на Сулуса полный восхищённого благоговения взгляд, и тот остро, всем сердцем почувствовал одно: ответ ему не понравится.

Глава 1. Добыча сырья: правила времени, правила места

Безгрешный есть ли человек? Скажи!

Нам без греха прожить ли век? Скажи!

За зло спеша карать нас злом, скажи:

Святее нас ты в чём? Скажи!

Омар Хайям

Анина Морнхут, достойная фрау и почтенная мать семейства, не имела магического дара и магию недолюбливала, но давно уже привыкла считаться с её существованием. Одним из этих вечных компромиссов являлась необходимость заходить в мастерскую, порой по нескольку раз в день, поэтому зловещее и пропитанное резкими неприятными запахами место уже не пугало и не казалось преддверием Бездны. Однако удовольствия эти визиты не доставляли, поэтому женщина позволила себе короткую гримасу недовольства до того, как повернуть ручку.

Вошла она, как обычно, без стука, тихонько, и сначала внимательно пригляделась, что происходит внутри. Да, Анина была далека от магии, химии и механики, но когда в твоей семье три фанатичных изобретателя, за одним из которых ты замужем больше тридцати лет, волей-неволей выучишь технику безопасности и едва ли не самое главное правило: не говорить под руку. Полбеды, если соскочит отвёртка или деталь ляжет как-то не так, а если, не дай Защитник, в этот момент в руках колба с кислотой?

Однако сейчас в мастерской стояла непривычная тишина. Обычно здесь что-то щёлкало, пыхтело, клокотало и позвякивало, а то и вовсе клубился едкий пар и грозно гудела огромная вытяжка. Но сейчас тишину нарушал только шорох бумаги. Анина перевела дух и уверенно шагнула внутрь, с укором рассматривая ссутуленную спину дочери: опять без корсета, опять носом в книжке, опять в этом ужасном синем безобразии!

«Безобразие» смущало почтенную фрау меньше всего: она понимала, что в этом месте разумнее находиться в потёртом рабочем халате, чем в платье, приличном для молодой девушки из хорошей семьи.

Но эта спина…

– Идана, ап! – не выдержала достойная мать семейства.

Дочь сначала резко выпрямилась и только через мгновение обиженно обернулась.

– Матушка, ну я же не собака! Что ещё за «ап»? Вы бы меня ещё за апортом послали!

– Но ведь работает, – позволила себе лёгкую улыбку Анина, любуясь тем, как младшая из трёх её детей обиженно дует губы и нервным, очень знакомым и любимым, совершенно отцовским жестом поправляет небольшие круглые очки. – Если бы не приходилось тебя одёргивать и ты не имела привычки водить по своим схемам носом, то, может, и в очках не нуждалась бы.

Она приблизилась и, не удержавшись, пригладила встопорщенные светлые кудряшки. Идана не стала уворачиваться от этого жеста, улыбнулась.

– Матушка, вы ведь знаете, что это не помогло бы. Волдо никогда не корпел над чертежами и не любит мастерские, однако у него тоже плохое зрение. Это наша семейная черта!

– Кто знает? Защитник милостив и добр.

– Да, словно у него других дел нет, как только и следить, кто при каком свете читает! – развеселилась Идана. Подобный разговор происходил у них с завидным постоянством, и ни одну это не беспокоило. – А вы просто так зашли или что-то случилось?

– К ужину прибудет королевский посланник, и я хотела предупредить тебя об этом. – Мать посмотрела на дочь со значением, выразительно приподняв бровь.

– Да, матушка, – обречённо вздохнула Идана, поглядела на часы над столом. – Не волнуйтесь, я не уроню фамильную честь, – слабо улыбнулась она ещё одной давней семейной шутке. – А чем мы обязаны такому визиту? Надеюсь, фабрика…

– О нет, не волнуйся, с делами фабрики это никак не связано, а если и связано, то вряд ли это грозит неприятностями. Тон письма явно благосклонный, да и появление вестника к ужину – хороший знак, сама понимаешь. Но послание весьма интригует, поскольку сопровождается настойчивой просьбой не распространяться о визите и исключить присутствие посторонних. Отец обещал успеть к ужину. Надеюсь, не отвлечётся на очередной конструкт и не забудет о семье! Ида, милая, надень бирюзовое платье, оно очень тебе к лицу. Я через полчаса пришлю в твою комнату горничную.

– Хорошо, матушка, – вновь обречённо вздохнула Идана и, бросив последний тоскливый взгляд на разложенные чертежи, поднялась из-за стола. – Приму пока ванну.

Предлагать помощь прямо сейчас Анина, конечно, не стала. Она знала отношение дочери к подобному, поэтому просто поцеловала свою девочку в висок и попрощалась с ней до ужина.

Бойкая, уверенная в себе и смешливая, Ида последние семь лет старалась не раздеваться при горничных, и у неё имелся для этого весомый повод, о котором в семье тактично помалкивали. Поначалу она сильно смущалась, чему способствовала и реакция пугающихся девушек, а потом уже просто привыкла – и к своей внешности, и к самостоятельности.

Восемь лет назад очаровательная дебютантка и завидная невеста Идана Морнхут сломала себе жизнь. С посторонней помощью, но, по совести, винить в этом стоило только себя, чем Ида в первое время и занималась. Недолго; лёгкий и боевитый характер не позволил долго придаваться унынию даже по серьёзному поводу, а всё остальное сделала безоговорочная поддержка семьи.

Первый год был самым сложным, а потом Идана научилась встречать насмешки улыбкой и получать удовольствие от пикировок и эпатирования общества, почти ни о чём не жалела и любила свою нынешнюю жизнь. Однако горничные в её ванную больше не допускались.

Восемь лет назад Идана Морнхут имела глупость влюбиться в прохиндея. Она, как это свойственно горячей юности, отказывалась внимать увещеваниям родителей и попросту не слышала всего того, что говорили о предмете её восхищения, полагая это если не ложью, то последствием зашоренности и занудства чрезмерно заботливых родителей. Ида была девушкой сообразительной, но, на собственную беду, проявила это качество совсем не там, где стоило бы: сделала вид, что послушалась, а сама научилась ловко скрывать развивающийся роман.

И вскоре согласилась на побег.

Конечно, возлюбленный обещал жениться, иначе Идане хватило бы благоразумия отказаться. Но обещать – не значит сделать, и честь её оказалась безвозвратно погублена, потому что до женитьбы не дошло. Ни сразу, ни после, когда беглянку отыскала родня: мерзавец словно в воду канул.

И правильно, потому что ещё неизвестно, как бы с ним разобрались старшие братья девушки. Не только и не столько из-за уничтоженной репутации.

Увы, потеряв честь, Ида ко всему прочему умудрилась во время побега неудачно упасть с лошади и повредить ногу. У её «возлюбленного» не было денег на мобиль, даже наёмный, по железной дороге они бы далеко не убежали, в седле привычная к достижениям прогресса Идана держалась посредственно, а лошадь ей попалась дурная.

Трагедия произошла на малоезжей дороге вблизи деревушки, в которой имелась всего одна паршивая дешёвая гостиница, а приличного врача не было на два десятка миль вокруг. Из всей медицинской помощи в деревне нашлась только подслеповатая бабка со своими травами и её маковая вода. «Возлюбленный» бросил девушку в гостинице и якобы отправился за врачом, но, конечно, никого не привёл.

Когда на след беглецов вышли, и в гостиницу примчался старший сын Волдо Морнхут, Ида горела в лихорадке и вообще не понимала, где находится и что происходит. За ней ходила одна из сердобольных подавальщиц, и только благодаря ей фройляйн Морнхут не смыла свой позор смертью, как требовал обычай в древние времена.

Поначалу Идана даже жалела, что этого не случилось. Когда Волдо привёз её домой, диагноз семейного врача оказался суров и однозначен: гангрена. И, кроме чести, девушка лишилась левой ноги до колена.

На её счастье, отец, Адарик Морнхут, талантливый техномаг, всю свою жизнь посвятил как раз совмещению живой и механической плоти, и для дочери он создал шедевр. Протез прижился быстро и легко, слушался как живой и весил почти столько же, сколько нормальная нога. Вскоре Ида настолько привыкла и освоилась, что начала о нём забывать. Она могла не то что уверенно ходить – бегать. Но для высшего света такой изъян по значимости вполне мог потягаться с утратой девичьей чести.

Первые пару месяцев было очень тяжело, а потом Ида наконец осознала, насколько ей повезло с семьёй. Её не осуждали и всячески поддерживали, и ни от родителей, ни от братьев не прозвучало и слова упрёка. Никто даже не заикнулся о том, чтобы попытаться «прикрыть позор» спешным браком с кем-то непритязательным, хотя Адарик Морнхут был достаточно богат, чтобы купить дочери приличного мужа. Он не пожелал и слышать о таком решении, а вместо того, чтобы стыдливо припрятать грязное бельё, окончательно махнул рукой на кривотолки и привлёк дочь к семейному делу, благо та тоже унаследовала дар. За первый год Идана обрела равновесие – в технике и семье, – и снова почувствовала себя счастливой.

Время подтвердило прозорливость отца семейства, особенно когда нашёлся прохиндей и выяснилось, что побег Иды был не случайностью, а происками давнего неприятеля Морнхута, который попытался насолить хоть так, через дочь. Но вывести врага из равновесия и внести разлад в семью не удалось, зато у «Конструктов Морнхута» появился ещё один талантливый техномаг и, что особенно важно, инженер, каковым показала себя Идана. Потому что техномагия – это только способ изменить свойство материала, а вот как именно это сделать – вопрос посерьёзнее.

Возможно, если бы у неё имелись сёстры, этот побег бросил бы серьёзную тень на их репутацию и испортил им жизнь, но двух старших братьев скандал затронул мало. Им скорее сочувствовали, что не удалось настигнуть мерзавца и поквитаться.

Со временем Идану опять начали принимать в свете, правда, только в роли диковинки. Со временем Ида начала получать от этих визитов удовольствие, давая хозяевам вечеров желаемое: развлечение.

Она не танцевала. Демонстративно приходила с тростью и хромала, под настроение на разные ноги. Отпускала сомнительные шутки, громко смеялась, не отрицала наличия у себя любовников, играла в карты, спорила, иногда даже курила – ей не нравилось это занятие, но смотрелось уместно. В общем, делала всё то, что не позволено незамужней девушке, и, несмотря на пересуды и кривотолки, имела определённый успех. Ни один достойный мужчина не стремился взять её в жёны, но внимание Идана привлекала и регулярно получала непристойные предложения. Порой даже задумывалась о том, чтобы согласиться, но так ни разу и не зашла дальше откровенного флирта.

Не потому, что стыдилась, а потому, что это казалось… трусостью? Словно принятие одного из этих предложений означало полную капитуляцию и гибель надежды найти… кого-то. Не любовника или средство для выведения пятен на репутации, а кого-то большего. Того, кем был отец для матери. Того, с кем приятно идти по жизни рука об руку. Ведь Иде всего двадцать пять, она хороша собой и совсем не хочет стариться в одиночестве, приживалкой в доме кого-то из братьев.

И не только стариться, но узнать настоящую взаимную любовь, а не то глупое и фальшивое, которое закончилось катастрофой. Пусть ненадолго, немного, не как в романах, жаркую и безудержную, но живую, тёплую, человеческую. Хотелось ухаживаний, свиданий, поцелуев. Да, однажды Идана ошиблась и совершила большую и страшную глупость, но почему она недостойна второго шанса?..

Только пока тот не выпадал, и всё свободное время фройляйн Морнхут проводила в мастерской или на фабрике. Конечно, Адарик не собирался оставлять семейное предприятие дочери и не вводил её в дела целенаправленно, основным наследником, не в обиду старшему, считался средний, Рабан. Но дочь имела несколько патентов и трудилась над личными проектами, которые тоже шли в дело.

К Рабану и его нынешней работе, к слову, отлично подходила старая пословица «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Трагедия с сестрой отрезвила бунтующего юношу, примирила все их мелкие, но острые разногласия с отцом, сплотила семью. А потом, помогая загружать едва не угасшую девушку делами, Рабан и сам незаметно втянулся.

***

Идана, помня о скором ужине, не позволила себе «ещё минуточку поработать»: прекрасно знала, что минуточкой не обойдётся, она увлечётся и непременно опоздает, а расстраивать маму не хотелось, не так уж часто та о чём-то просила. Ида собрала схемы, справочники и записи, сложила в аккуратную стопку наброски, повесила на крючок у двери любимый халат и погасила свет. Потом закончит, это не срочно, просто личные маленькие развлечения.

Мысли всё полнее занимало письмо, которого девушка не видела, и флёр тайны, его окутавший. Пусть она доверяла опыту матери и повода для паники действительно не существовало, но успокоиться не получалось. Королевские посланники не наносят визиты просто так.

Внутри прочно засела уверенность, что причина этого беспокойства в ней, Идане. Попытки убедить себя, что у короля полно других забот, а молодая Морнхут – не из тех персон, кого Защитник держит за руку и кто интересен короне, не увенчались успехом и избавиться от тревоги не вышло.

Да и Милза, молоденькая смешливая горничная, была удивительно молчалива и старательна. Это наверняка объяснялось просто: девочка получила очередной нагоняй от экономки и пока ещё пыталась соблюдать требуемую дисциплину, с ней это случалось до пары раз в неделю. Но именно сегодня такое совпадение казалось тревожным, пусть и пришлось кстати: длинные светлые волосы Иданы вились мелко, словно руно, и причиняли много мороки.

Чесать сухие – значило превращать их в облако пены, а красивые кудряшки получались только в одном случае: если расчёсывать мокрыми. И это требовало терпения и времени, даже если использовать незаменимое в таком деле драгоценное масло аллейвы. Его привозили из соседнего Илаатана, отношения с которым были насторожёнными, а пошлины – высокими. Лёгкое и нежное, масло не утяжеляло волосы, делало их более гладкими и послушными и тем заметно облегчало жизнь горничной и её молодой хозяйке. И, конечно, кошелёк её отцу, но Адарик Морнхут не экономил на любимых женщинах и охотно их баловал.

Отец искренне радовался, что дочь взяла волосы от матери: гораздо более удачный выбор для девушки, чем его собственный тускло-пепельный цвет и посредственная густота. Правда, в такие моменты, как сейчас, Идана могла бы с ним поспорить, но молчала, изображая приличную дочь. Всё равно ничего не исправить, а порадовать отца никогда не лишне.

Белые кудряшки достались всем детям, но сыновья стриглись коротко и мучений сестры не знали. А вот глаза все трое взяли как раз у отца: тёмные и выразительные, мшистые, зеленовато-карие, они, к сожалению, достались вместе с плохим зрением.

Не жаловалась Идана и на своё лицо с пухлыми губами и немного курносым носом, как раз по нынешней моде, и с полным правом считалась красавицей. И пусть эта красота не принесла счастья, зато в зеркало на себя Ида смотрела с удовольствием. Бирюзовое платье с белым кружевом и мелкими жемчужными пуговками сидело отлично, заколка с аквамарином блестела в пене собранных в высокую причёску волос – и самого короля не стыдно встретить, не то что его эмиссара.

Важным гостем оказался пожилой медлительный мужчина с тяжёлой походкой, одышкой и военной выправкой, а скорее – её остатками. В молодости он наверняка был блестящим офицером и грозой женских сердец, но сейчас блестела в нём только лысина.

За столом высокий посланник держался без заносчивости и чванства, как хороший гость, а Морнхуты – как положено достойному семейству. Родители поддерживали разговор, Рабан порой вставлял нейтральные замечания, а Идана помалкивала. Вести мирную застольную беседу с посторонними она умела, но практиковалась редко, всё больше в остротах, поэтому считала за лучшее не высовываться, чтобы не ляпнуть от волнения какую-нибудь глупость.

Отсутствовал только самый старший из сыновей, Волдо, который избрал офицерскую стезю и сейчас нёс службу на севере, вполне довольный жизнью. Карьера его шла в гору, да и в остальном старший из сыновей Морнхут пользовался благосклонностью судьбы: полгода назад женился, судя по письмам, вполне удачно.

Разговор вертелся вокруг основных светских тем. Ранней и бурной весны и ожиданий, возлагавшихся на лето. Недавней смелой премьеры в Королевском театре, где поставили провокационную историю о любви нежной и юной графской дочери и молодого князя из Илаатана. Свет вот уже неделю бурлил, матроны закатывали глаза, а юные девушки вдруг начали восхищаться порочной красотой смуглых и черноглазых илаатов. Кто-то пророчил скорое изменение репертуара, но к истории неожиданно благосклонно отнёсся король, и та продолжала смущать умы юных девиц и их почтенных матерей.

Мужчины, как водится, коснулись и тревожного вопроса: бурной деятельности бородатых коротышек из северного Грундабрада, которая неприятно пахла скорой войной. Соседи давно мечтали пробиться к Зелёному морю, разогретые подводными вулканами волны которого омывали Илаатан и Трант. Хотели и на запад, к океану, но тамошний сосед был крупнее и злее, и с ним коротышки ссориться не рисковали. Гномов уважали, но не любили, и некоторые радовались возможной сваре, надеясь им хорошо наподдать. Другие высказывались осторожнее и опасались, как бы не наподдали родному Транту, который вряд ли мог тягаться с грозным северным соседом. Гость отлично понимал в политике и военных вопросах, но фрау Морнхут проявила бдительность и быстро отвлекла на другое мужчин, увлекшихся неподобающей для застолья и женского общества темой.

После ужина хозяйка пригласила всех расположиться в гостиной, чтобы дамам подали чай, а мужчины могли выпить чего-то покрепче. От чего, однако, отказались все. Гость сослался на нездоровье и предпочёл чай, хозяин составил ему компанию, а Рабан не любил пить в одиночестве.

Дольше мучить семью неведением посланник не стал и, когда слуги ушли, выбрал удачный момент, чтобы заговорить неуловимо другим тоном.

– Герр Морнхут, мне выпала честь лично вручить вашей дочери вот это приглашение и высокая обязанность объяснить нюансы, чтобы не возникло недопонимания или, спаси Защитник, обиды. Однако прежде, чем я всё это сделаю, хочу ещё раз напомнить: этот разговор должен остаться конфиденциальным. Не навсегда, думаю, через неделю исчезнет необходимость в подобной осторожности, но пока я прошу всех присутствующих дать соответствующее обещание.

– Разумеется, – склонил голову озадаченный и заинтригованный отец семейства. – Необходима клятва?

– О нет, что вы, достаточно слова. Тайна не столь великих масштабов.

– Тогда я обещаю, что ни я, ни кто-то из членов моей семьи не станет распространяться об этом разговоре и этой встрече.

– Прекрасно. – Старик тяжело поднялся, приблизился к сидящей Идане и с коротким поклоном вручил конверт из плотной голубой бумаги с гербовой печатью.

Ида взяла его с вежливым кивком, но ломать печать не спешила, выжидательно посмотрела на отца. Однако на невысказанный вопрос ответил всё тот же посланник.

– С вашего позволения, я сначала объясню, о чём идёт речь, а после вы уже ознакомитесь с приглашением и решите, стоит ли его принять.

– Мы заинтригованы сверх всякой меры, – призналась мать семейства, на что гость ответил лёгкой понимающей улыбкой.