Змея сновидений

– Если бы все сложилось иначе, я бы осталась. Наверное. Но…

– Они очень испугались.

– Я предупредила, что Травка не причинит вреда, но они увидели ее зубы и… Они не могли знать, что она всего лишь дарует забвение и облегчает смерть. И больше ничего.

– Ты не можешь простить их?

– Я не могу это пережить. Потому что их вина – это моя вина. Аревин, я поняла их слишком поздно.

– Ты же сама говорила, что не можешь знать все обычаи, существующие на Земле.

– Аревин, я теперь ни на что не гожусь. Я беспомощна, как калека. Без Травки я не могу лечить, не могу помогать людям. У нас ведь так мало, очень мало таких змеек – дарующих забвение. Теперь я должна пойти к своим Учителям и рассказать им все. Рассказать, что лишилась своей Травки. Может быть, они сумеют простить мне мою глупость. Знаешь, они редко дают воспитанникам такое имя, какое дали мне, – а теперь я так их разочарую.

– Позволь мне пойти с тобой.

Снейк вдруг испытала неодолимое желание сказать «да». Она помедлила, проклиная себя за слабость.

– Они могут отбрать у меня Песка и Дымку и вообще прогнать меня. И ты тоже станешь изгоем. Лучше оставайся здесь, Аревин.

– Меня это не страшит.

– Потом ты станешь думать иначе. И вскоре мы возненавидим друг друга. Я ведь совсем не знаю тебя, а ты – меня. Нам нужен покой и время – чтобы познать друг друга.

Он приблизился к ней и обнял ее. Некоторое время они стояли, молча прижавшись друг к другу. Когда он поднял голову, на щеках его блестели слезы.

– Возвращайся, – попросил он. – Как бы ни обернулось дело, прошу тебя, возвращайся.

Снейк вздохнула:

– Я постараюсь. Жди меня весной, когда улягутся ветры. А если я не приду и на следующую весну – забудь обо мне. А я забуду о тебе, если буду жива.

– Я буду ждать тебя, – коротко ответил Аревин и больше не сказал ничего.

Снейк подобрала повод и побрела по пустыне.

Глава 2

Дымка поднялась белым столбиком на фоне стены мрака. Кобра шипела, раскачиваясь из стороны в сторону, а Песок вторил ей оглушительным треском «погремушки» на хвосте.

Затем Снейк услыхала приглушенный пустыней топот лошадиных копыт и ощутила ладонью вибрацию почвы. Она похлопала ладонью по песку – и едва не вскрикнула от боли. Ее так и передернуло.

Там, где песчаная гадюка оставила отметины своих зубов, рука была черно-синей, от костяшек пальцев и до запястья. Однако граница синяка уже начинала желтеть. Снейк бережно положила больную руку на колени, словно баюкая ее, и похлопала по песку левой.

Яростная «погремушка» умолкла, и Песок соскользнул к хозяйке с теплого выступа черного вулканического камня. Снейк снова похлопала по земле. Дымка, почувствовав знакомые колебания, успокоилась и, сложив капюшон, опустила голову.

Звук копыт смолк. Снейк могла различить голоса, доносившиеся из лагеря на самом краю оазиса. Скопище палаток чернело в тени нависающего утеса.

Песок обвился вокруг ее руки, а кобра привычно вползла на плечи. Будь жива Травка, она свисала бы сейчас с шеи Снейк, словно изумрудное ожерелье, но Травка больше не существовала.

Всадник направил лошадь к Снейк. Бледный свет биолюминисцентных ламп, смешавшись со слабым блеском скрытой облаками луны, засверкал в водных брызгах, когда гнедая кобыла стремительно врезалась в воду на мелководье. Она храпела, раздувая ноздри. Кожа под сбруей была вся в мыле. Огоньки, пламенея алыми сполохами, плясали на золоте уздечки, отражались на лице всадника.

– Вы целительница?

Снейк поднялась:

– Меня зовут Снейк. – Наверное, она уже лишилась права зваться подобным именем, но возвращаться к детскому имени – ну уж нет!

– А меня зовут Мередит.

Всадница – а это оказалась женщина – спешилась и направилась к Снейк, однако остановилась, когда кобра приподняла голову.

– Она не укусит, – сказала Снейк.

Мередит подошла ближе.

– Моя подруга очень больна. Она сильно разбилась. Вы поедете со мной?

Снейк усилием воли подавила сомнение.

– Да, разумеется.

Ей было страшно: а что, если раненая умирает? Ведь теперь Снейк не в силах облегчить ее страдания…

Снейк нагнулась, чтобы положить змей в саквояж. Они скользнули вниз по руке, переплетясь замысловатой вязью.

– Мой пони совсем охромел, мне нужна лошадь… – начала было Снейк. Ее Бельчонок – тигровый пони – пасся в загоне лагеря, где Мередит останавливалась пять минут назад. Снейк могла быть спокойной за него: караванщица Грам позаботилась обо всем, а ее внуки щедро накормили и вычистили Бельчонка.

Грам не забудет перековать его, пока Снейк будет в отлучке, если сюда забредет кузнец. Наверное, Грам сможет одолжить ей на время лошадь, подумала девушка.

– У нас мало времени, – остановила ее Мередит. – Эти здешние клячи слишком медлительны. Моя кобыла вынесет нас обеих.

Кобыла Мередит дышала уже ровно, хотя бока ее все еще лоснились от пота. Она стояла, горделиво выгнув крутую шею, насторожив уши. И впрямь великолепное создание – чистых кровей, не чета караванным, и гораздо выше и крупнее Бельчонка.

Мередит была одета более чем скромно, сбруя же сверкала драгоценными каменьями.

Снейк защелкнула саквояж, надела новый балахон и набросила на голову накидку, которой ее снабдили в лагере Аревина. Она вдруг почувствовала нечто похожее на благодарность: тонкая, но чрезвычайно прочная ткань прекрасно защищала от зноя, песка и пыли.

Мередит вскочила в седло, освободила стремя и протянула руку Снейк, помочь. Но когда та подошла ближе, кобыла, почуяв змей, раздула ноздри и испуганно шарахнулась. Мередит мягко придержала ее, и лошадь замерла, хотя явно продолжала нервничать. Снейк села на круп за спиной у Мередит. Мускулы лошади вздулись, напрягшись, и она рванула с места в карьер, с ходу врезавшись в воду. Брызги ударили в лицо Снейк, и она крепче сжала коленями мокрые бока лошади. Кобыла выбралась на берег и понеслась среди ажурной тени деревьев; тонкие ветви с узкими листьями хлестали всадниц по лицам – и вдруг им открылась пустыня, простиравшаяся до самого горизонта.

Снейк держала саквояж в левой руке: правая все еще плохо повиновалась ей. Она почти ничего не могла различить в наступившей внезапно кромешной тьме, после ярких огней и дрожавших в воде отблесков. Черный песок поглощал свет и возвращал теперь его знойным жаром.

Кобыла шла галопом. Сквозь хруст копыт по песку слышалось мелодичное позвякивание изысканных украшений ее сбруи. Пот ее пропитал брюки Снейк, и горячая мокрая ткань облепила колени, бедра. Деревья, защищавшие оазис от пустыни, остались позади, и Снейк чувствовала жалящие укусы несомых ветром песчинок. Она отпустила талию Мередит и закутала лицо покрывалом, до самых глаз.

Вскоре песок сменила россыпь мелких камней. Кобыла вскарабкалась по отлогому склону на твердую породу. Мередит, попридержав ее, пустила шагом.

– Здесь нельзя спешить. Свалишься в расселину, прежде чем сообразишь, что к чему. – Голос Мередит дрожал от напряжения.

Они не спеша перебирались через глубокие щели, расселины, образованные языками некогда текшей здесь раскаленной лавы, позднее обратившейся в базальт. Зерна песка с похожим на вздох шелестом неслись по бесплодной волнистой поверхности. Стук копыт гулко разносился окрест. Когда кобыла одним махом перенеслась через пропасть, громкое эхо покатилось по горам.

Снейк несколько раз пыталась заговорить с Мередит, чтобы выяснить, что же случилось, но та не отвечала. Каменная равнина делала невозможными всякие разговоры, она не давала отвлекаться на постороннее.

А Снейк было страшно – спросить, узнать.

Саквояж тяжким грузом лежал на ее бедре, покачиваясь в такт размашистому шагу кобылы. Снейк ощущала, как ворочается в своем отделении Песок, и молила всех богов, чтобы он не пустил в ход «погремушку» и не испугал лошадь.

Лавовый поток не был обозначен на карте Снейк, обрывавшейся на южной оконечности оазиса. Караванные пути обходили стороной лавовые языки, так как места эти были труднопереносимы для людей и животных. Снейк попыталась прикинуть, успеют ли они добраться до места, прежде чем взойдет солнце. Тут, на каменной черной скале, зной накатит стремительно быстро. Постепенно кобыла начала явно сбавлять шаг, несмотря на то что Мередит постоянно пришпоривала ее.

Монотонная тряска по широкой каменной реке вконец укачала Снейк, и она начала клевать носом. Очнулась она от резкого толчка: кобыла вдруг заскребла подковами по камню и почти села на круп, спускаясь вниз по длинному языку застывшей породы. Всадниц бросило сначала назад, затем вперед. Одной рукой Снейк вцепилась в ручку саквояжа, другой – в талию Мередит и изо всех сил сжала коленями бока лошади.

У подножия скалы растрескавшаяся порода истончилась, и больше не было нужды придерживать кобылу. Снейк почувствовала, как Мередит сжала колени, посылая лошадь в тяжелый галоп. Они выскочили в глубокий узкий каньон, зажатый двумя языками лавы.

Отблески света заплясали на черных каменных стенах, и в полудреме Снейк померещились светлячки. Затем откуда-то издалека донеслось лошадиное ржание, показались огни лагеря. Мередит нагнулась и шепнула что-то ободряющее в ухо лошади. Та рванулась вперед, увязая в глубоком песке, и оступилась. Всадниц кинуло назад, а потревоженный Песок затрещал «погремушкой». В каменном колодце звук разнесся с оглушительной силой. Лошадь шарахнулась и понесла. Мередит не стала сдерживать ее, и, когда кобыла остановилась, роняя с боков клочья пены, раздувая окрашенные струящейся кровью ноздри, снова послала ее вперед.

Но лагерь все отдалялся, словно мираж. Каждый вздох давался Снейк с великим трудом, словно не лошадь, а она сама была уже при последнем издыхании. Кобыла медленно продвигалась вперед, преодолевая глубокий песок, словно выбивающийся из сил пловец, задыхающийся при каждом рывке.

Наконец они остановились у палатки. Кобыла пошатнулась и встала как вкопанная, опустив голову и расставив ноги. Снейк скользнула на землю. Ноги ее были мокрые от лошадиного пота, колени тряслись. Мередит тоже спешилась и поспешила к палатке. Пологи были отпахнуты, палатку заливал голубоватый свет лампы.

Внутри было на удивление светло. Раненая лежала у стенки: ее воспаленное лицо блестело от пота, длинные, красновато-рыжие локоны рассыпались в беспорядке. Тонкая материя, прикрывавшая ее, была вся в темных пятнах – но не от крови, а от пота. Ее товарищ, сидевший рядом на полу, с трудом поднял голову. Лицо у него оказалось приятное, хотя и некрасивое, в резких складках от напряжения и усталости. Кустистые насупленные брови нависали над небольшими глазками. Каштановые волосы торчали космами.

Мередит опустилась на колени рядом с ним:

– Как она?

– Уснула наконец. А так – все по-прежнему. По крайней мере, не жалуется на боль…

Мередит взяла за руку юношу и, склонившись, легонько поцеловала спящую. Та не пошевелилась. Снейк поставила саквояж и придвинулась ближе. Мередит и молодой человек смотрели друг на друга бессмысленным взглядом, утратив способность соображать под грузом нахлынувшей усталости. Он вдруг нагнулся и обнял Мередит. Они сидели так долго-долго, молча прижавшись друг к другу.

Наконец Мередит выпрямилась и нехотя отстранилась.

– Это мои партнеры: Алекс, – кивок в сторону молодого человека, – и Джесс.

Снейк пощупала пульс у спящей. Пульс был слабый, слегка неровный. На лбу у Джесс лиловел огромный кровоподтек, но зрачки не были увеличены, так что, как знать, может быть, повезло и она отделается легким сотрясением мозга. Снейк отдернула простыню. Синяки, покрывавшие тело, свидетельствовали о том, что Джесс хорошо досталось при падении: все было ободрано – плечо, кисть, бедро, колено.

– Вы говорите, она только недавно заснула. Что, все это время она была в сознании?

– Когда мы нашли ее, она была без чувств, но вскоре очнулась.

Снейк кивнула. На боку у Джесс алела глубокая ссадина, бедро стягивала марлевая повязка. Снейк попыталась осторожно снять бинт, но ткань прилипла к засохшей крови.

Джесс не шевельнулась даже тогда, когда Снейк коснулась глубокой раны, зиявшей на ноге, – даже не отмахнулась, как это сделал бы любой потревоженный во сне человек. Она не проснулась от боли. Снейк пощекотала ей пятку – никакого эффекта. Рефлексы отсутствовали.

– Она упала с лошади, – пояснил Алекс.

– Она никогда не падает, – возмущенно одернула его Мередит. – Это жеребец упал и придавил ее.

Снейк собрала остатки своего мужества, покинувшего ее после гибели Травки. Потеря оказалась невосполнимой. Теперь она знала, как все это случилось с Джесс; оставалось выяснить, что именно с ней случилось. Но она не проронила ни слова. Нагнувшись, Снейк пощупала лоб больнй. Он был покрыт холодным потом: Джесс все еще находилась в шоке…

Что, если у нее повреждены внутренние органы, что, если она умирает?.. Снейк вдруг охватил безотчетный ужас.

Джесс отвернулась и слабо застонала во сне.

Снейк вдруг разозлилась на себя. Джесс нуждается в помощи – любой помощи, какую ты только в состоянии оказать, – сказала она себе. И чем дольше ты будешь упиваться жалостью к себе, тем тяжелее придется Джесс!

Казалось, два совершенно различных человека боролись в ней, яростно спорили в ее мозгу – и ни один из них не был ею, Снейк. Она отстраненно ждала и прислушивалась, а потом с благодарным облегчением вздохнула, когда верх одержал поборник долга, повергнув в прах нерешительного труса.

– Помогите мне перевернуть ее, – попросила Снейк.

Мередит взяла Джесс за плечи, Алекс приподнял ее за ноги – и они вместе осторожно перевернули ее на бок, стараясь, как велела Снейк, не перекручивать спину. На пояснице красовался огромный кровоподтек, расплывшийся в обе стороны от позвоночника. Там, где синева переходила в чернильно-черный оттенок, позвонки были сломаны.

Сила чудовищного удара буквально расплющила, раздробила позвоночник. Снейк прощупала мелкие осколки кости, вдавившиеся в ткани мышц.

– Отпустите ее, – сказала Снейк, испытывая острую горечь. Они повиновались, молча и выжидающе глядя на нее.

Если Джесс суждено умереть, – мелькнулао у Снейк в голове, – то она умрет без страданий и боли. Ни в жизни, ни в смерти Травка все равно не смогла бы облегчить ее участь.

– Что с ней?

Алексу едва ли исполнилось двадцать. Он был юн, слишком юн для горя – даже в этих суровых краях. Мередит казалась лишенной возраста. Темноглазая, загорелая до черноты, старая, молодая, все понимающая, убитая горем. Снейк посмотрела на Мередит, покосилась на Алекса и снова перевела взгляд на женщину: та была старше.

– У нее сломан позвоночник.

Мередит в ошеломленном отчаянии осела на пол. Спина ее безвольно сгорбилась.

– Но ведь она жива! – выкрикнул Алекс. – Она же жива! Как же тогда…

– Вы абсолютно уверены, целительница? – спросила Мередит. – Вы можете что-нибудь сделать?

– Мне очень жаль, но я не в силах помочь ей. Алекс, это просто счастливый случай, что она осталась жива. Нервы повреждены, ни одного шанса из тысячи, что они могли уцелеть при таком ударе. А позвонки – те не просто сломаны, они расплющены, выбиты. Мне очень больно говорить это вам. Я могла бы сказать, что кости срастутся, что нервы не повреждены, – но тогда бы я солгала.

– Она калека?

– Да. – Снейк печально кивнула.

– Нет! – Алекс грубо схватил ее за руку. – Только не Джесс! Я не…

– Успокойся, Алекс, – прошептала Мередит.

– Мне очень жаль, – повторила Снейк. – Я могла бы утаить от вас правду, но все равно вы бы и сами узнали ее, очень скоро.

Мередит осторожно убрала красновато-рыжий локон со лба Джесс.

– Нет. Лучше знать все, сразу. Чтобы приучить себя к этой мысли.

– Джесс не скажет нам спасибо за такую жизнь.

– Помолчи, Алекс! Ты что, предпочел бы, чтобы она умерла сразу?

– Нет! – Алекс смотрел в пол. – Но ведь такое могло случиться. И ты это знаешь.

Мередит взглянула на Джесс:

– Ты прав.

Снейк была видна левая рука Мередит, стиснутая в кулак: она дрожала мелкой дрожью.

– Алекс, будь добр, догляди за моей кобылой. Ей сегодня крепко досталось.

Алекс явно колебался – но не оттого, что ему не хотелось выполнить просьбу Мередит, догадалась Снейк.

Наконец он кивнул.

– Ладно, Мерри, – сказал он и вышел из палатки, оставив женщин вдвоем.

Снейк выждала минутку. Снаружи послышался хруст башмаков по песку, затем неторопливый стук копыт.

Джесс пошевелилась и вздохнула во сне. Мередит вздрогнула и задохнулась. Она попыталась взять себя в руки, но у нее ничего не вышло, и она разрыдалась в голос. Слезы, сверкая, ползли по ее щекам, словно нанизанные на ниточку бриллианты. Снейк присела поближе, взяла ее за руку и держала до тех пор, пока пальцы, стиснутые в кулак, не разжались.

– Мне не хотелось, чтобы Алекс видел, как я…

– Я знаю, – кивнула Снейк, а про себя подумала: и он тоже. Эти двое оберегают друг друга. – Мередит, а как это выдержит сама Джесс? Я не люблю лгать, но…

– Она сильная, – сказала Мередит. – И потом, как бы мы ни скрывали правду, она все равно догадается.

– Хорошо. Тогда надо ее разбудить. Нельзя спать так долго с травмой головы. Не долее нескольких часов кряду. И нужно переворачивать ее каждые два часа, чтобы не было пролежней.

– Я разбужу ее. – Мередит склонилась над Джесс, поцеловала в губы, взяла за руку, что-то тихонько прошептала. Джесс никак не хотела просыпаться, бормотала, отталкивая руку Мередит.

– Ее нельзя не будить?

– Лучше, если она проснется – хотя бы ненадолго.

Джесс застонала, негромко выругалась и открыла глаза. Некоторое время она молча изучала потолок палатки, потом повернула голову и увидела Мередит.

– Мерри… Как я рада, что ты вернулась. – Глаза у Джесс оказались темно-карими, почти черными – разительный контраст с кирпично-рыжими волосами и нежно-розовой кожей. – Бедный Алекс.

– Я знаю.

Джесс заметила Снейк:

– Целительница?

– Да.

Джесс спокойно, изучающе посмотрела на нее и невозмутимо спросила:

– У меня перелом позвоночника?

Мередит остолбенела. Снейк запнулась, но вопрос был поставлен настолько прямо, что у нее не осталось ни малейшей лазейки.

Она нехотя кивнула.

Джесс как-то сразу обмякла, устремив глаза в потолок. Голова ее откинулась на подушку.

Мередит кинулась к ней и заключила ее в объятия.

– Джесс, любимая… – Но у нее не нашлось нужных слов, и она лишь молча прижимала к себя Джесс.

Джесс взглянула на Снейк:

– Я парализована. Я никогда не смогу поправиться.

– Да, – с горечью подтвердила Снейк. – Мне ужасно жаль, но я не допускаю такой возможности.

Выражение лица Джесс не переменилось. Если она и ждала какого-то утешения, то ничем не выдала разочарования.

– Я сразу поняла, что дело плохо, – проговорила она наконец. – Когда летела вниз. Я слышала, как хрустнула кость. – Она мягко отстранила Мередит. – Что с жеребенком?

– Он был уже мертв, когда мы нашли тебя. Сломал себе шею.

– Хорошо, что сразу отмучился, – сказала Джесс. В голосе ее смешались облегчение, сожаление, страх. – Что ж, ему повезло. Для него все кончилось быстро.

Едкий запах мочи распространился в палатке. Джесс потянула носом и залилась краской смущения.

– Я не хочу жить такой! – крикнула она.

– Все в порядке, родная, – сказала Мередит и отправилась за свежей простыней.

Мередит со Снейк вместе перестелили постель и обтерли Джесс. Та отвернулась, молча уставившись в стенку.

Вернулся Алекс. Он был совершенно без сил.

– Я позаботился о твоей кобыле, с ней все в порядке. – Но мысли его были заняты совсем другим. Он взглянул на Джесс, все еще лежавшую лицом к стене, прикрывая глаза ладонью.

– Наша Джесс – мастер выбирать лошадей. – с наигранной бодростью заговорила Мередит. Молчание резало как стекло. Оба не отрываясь смотрели на Джесс, но та даже не пошевелелилась.

– Оставьте ее, пусть поспит, – посоветовала Снейк, гадая, уснула та или просто притворяется. – Когда она проснется, то захочет есть. Надеюсь, у вас найдется что-нибудь подходящее к случаю.

Стылое молчание сменилось некоторым облегчением, подогреваемым лихорадочной активностью. Мередит перетряхнула все мешки и сумки и извлекла вяленое мясо, сушеные фрукты, кожаную флягу.

– У нас есть вино. Ей можно немного?

– Сотрясение не очень сильное, – задумчиво заметила Снейк. – Полагаю, особого вреда не будет, если она выпьет немного. – Пожалуй, это будет даже весьма кстати, подумала она про себя. – Но вяленое мясо…

– Я сварю бульон, – вызвался Алекс. Из груды наваленных в углу вещей он выудил котелок, вытащил из ножен, висевших на поясе, нож и принялся мелко строгать мясо.

Мередит плеснула вина на сморщенные кусочки фруктов. Острый сладкий аромат поплыл по палатке, и тут Снейк поняла, как зверски она голодна. И еще ее мучила жажда. Люди пустыни мало заботились о хлебе насущном, но она добралась до оазиса два дня назад – или то будет уже три? – и с того момента ни крошки в рот не брала, проспав все это время, восстанавливая силы после укуса песчаной гадюки. Однако то было верхом неучтивости – просить воды или пищи в здешних краях; еще неприличней было только не предложить. Но приличия мало заботили Снейк в этот момент. Ее просто вело от голода.

– Господи, как хочется есть! – с удивлением воскликнула Мередит, словно прочитав мысли Снейк. – А тебе, Алекс?

– Пожалуй. – Он мрачно кивнул.

– Позвольте вам предложить… – Неловким жестом, словно извиняясь, Мередит протянула Снейк флягу, потом достала еще чистые миски и фруктов.

Снейк отхлебнула тепловатого пряного напитка, однако с непривычки сделала слишком большой глоток и закашлялась. Вино оказалась очень крепким. Снейк хлебнула еще раз и возвратила флягу Мередит. Алекс принял у нее из рук флягу и щедро плеснул вина в котелок. Только затем он приложился к ней, прямо на ходу, стоя уже на пороге палатки, уходя, чтобы сварить бульон на маленькой керосинке. Жара стояла просто угнетающая, было так душно, что даже не ощущалась температура пламени. Оно дрожало, словно бесцветный мираж на черном песке, и струйки пота потекли у Снейк по вискам и по ложбинке между грудей. Она вытерла лоб рукавом.

Они позавтракали вяленым мясом, сушеными фруктами и запили все это вином, которое ударило в голову мгновенно и тяжело. Алекс начал безостановочно зевать, но всякий раз, как он начинал клевать носом, тут же вставал и брел помешивать бульон.

– Алекс, ляг же, поспи, – не выдержала наконец Мередит.

– Нет. Я совсем не устал. – Он еще раз помешал бульон, попробовал его на вкус и поставил в палатку – стынуть.

– Алекс. – Мередит взяла его за руку и увлекла на узорчатый ковер. – Если она позовет, мы услышим. Если ей нужно быдет повернуться, мы будем рядом. Чем мы сможем помочь ей, если сами будем валиться с ног от усталости?

– Но… я… – Алекс покачал головой, но усталось и алкоголь брали свое. – А ты?

– У тебя была трудная ночь. Хуже, чем у меня. Я еще чуть-чуть посижу, чтобы просто прийти в себя, а потом тоже лягу.

С явной неохотой, но и с благодарностью Алекс лег рядом с ней, Мередит погладила его по волосам, и уже через несколько минут Алекс начал похрапывать во сне. Мередит взглянула на Снейк с улыбкой.

– Когда мы первый раз взяли его с собой, мы думали, что никогда не сможем заснуть под такой аккомпанемент. А вот теперь наоборот – без этого нам не спится.

Храп у Алекса был громкий и низкий, временами перемежаемый сопением.

Снейк улыбнулась:

– Мне сдается, вы способны привыкнуть к чему угодно. – Она в последний раз отхлебнула из фляги и возвратила ее Мередит. Мередит взяла ее, но неожиданно икнула, вспыхнула от стыда и, передумав пить, завинтила крышку.

– Я быстро пьянею. Мне совсем нельзя пить.

– Хорошо, что вы понимаете это. И никогда не окажетесь в нелепом положении.

– Когда я была моложе… – Мередит рассмеялась, предавшись воспоминаниям. – Я была совсем дурочка, и к тому же нищая. Скверное сочетание, правда?

– Да уж, пожалуй.

– А теперь мы богаты, а я слегка поумнела – возможно… Но что с того проку? Деньги не могут излечить Джесс. Равно как и мудрость.

– Вы правы, – вздохнула Снейк. – Это ей не поможет. Так же, как и я. Только вы с Алексом.

– Я знаю. – Голос Мередит прозвучал нежно и печально. – Но она очень нескоро смирится с этим.

– Она жива, Мередит. Смерть была так близко – и все же миновала ее. Разве это не счастье?

– Для меня – да. – Язык у Мередит уже начал заплетаться. – Но вы же не знаете Джесс. Откуда она, почему оказалась здесь…

Мередит как-то неуверенно посмотрела на Снейк, будто раздумывая, говорить или нет, потом все же решилась:

– Она здесь, потому что терпеть не может, когда ее загоняют в угол. До того как мы с ней познакомились, у нее было все – власть, богатство, безопасность. Но вся ее жизнь, вся ее работа были расписаны наперед – по дням. Ей предстояло стать одной из правительниц Города…