Полуночный экспресс Некрополитен

Кристина Миляева

Полуночный экспресс Некрополитен

Глава 1. Плачущая звезда и пассажиры первого класса

Тишина «Плачущей Звезды» была самой дорогой в Галактике. Не той глухой немотой вакуума за иллюминаторами, а тишиной, сотканной из мягкого гула экранированных двигателей, шелеста климат-систем, выдававших воздух, очищенный от малейшей пылинки, и абсолютного отсутствия любых назойливых звуков низших классов. Тишиной, которую можно было потрогать рукой, обитой персидским шелком интерьеров, или ощутить кожей лица, подтянутой недавней биомодификацией. Тишиной, стоившей состояние и давившей на виски тяжелее свинца.

Я сидела в Главном Салоне «Омега», в кресле, которое подстраивалось под изгибы позвоночника с почти эротической настойчивостью. В бокале, тяжелом, хрустальном, искрился амбретта – напиток цвета туманности Андромеды, с ароматом, вызывающим ностальгию по планетам, которых я никогда не видела. Дорого. Бессмысленно. Как и все здесь.

«Плачущая Звезда». Космический экспресс класса «люкс». Не поезд, а летающий санаторий для тех, для кого даже частные яхты стали слишком вульгарны, слишком доступны. Шесть вагонов, несущихся по «престижному» маршруту сквозь окраины освоенного пространства. Реклама обещала «незабываемое путешествие к краю Галактики и внутрь себя». Я же чувствовала себя насекомым, запертым в саркофаге из полированного титана и карельской березы. Золотая клетка в бездне.

Цинизм? Да, он давно стал моей второй кожей, удобной и привычной. Как легкая фармакологическая дымка, окутывавшая сознание – коктейль мягких нейромодуляторов, притуплявших острые углы реальности и моих собственных мыслей. «Для спокойствия, дорогая Алисия», – говорил семейный врач, вручая очередной флакон с бесцветной жидкостью. Спокойствие. Оно походило скорее на онемение. Усталость же была глубже, костной. Усталость от этого маскарада, от постоянной необходимости быть Алисией Вандербилт, а не… кем-то другим. От прошлого, которое цеплялось когтями, как тень.

Я отхлебнула амбретту. Холодная сладость обожгла язык. Взгляд, скользящий по салону, был отточен годами светской дрессировки и… другими навыками. Наблюдение. Оценка. Вот они, мои спутники по этому роскошному ковчегу в никуда.

Крю. Сидел напротив, за низким столиком из черного нефрита. Холеный, как всегда. Лицо – маска вежливого безразличия, но глаза… Глаза были как щели сканера, холодные и оценивающие. Ван дер Крю. Корпоративная акула. Его семья держала пальму первенства в нанотехнологиях для военного сектора. Мы обменялись кивками при посадке – формальность, от которой веяло ледяным сквозняком. Его презрение было осязаемым. Не личное. Системное. Я была для него неудачным экспериментом – Вандербилт, променявший корпоративные башни на полицейский жетон и позор. Он ловил мой взгляд сейчас, и в его глазах мелькнуло что-то вроде… насмешливого сожаления? Или просто отражение хрустальной люстры? Я отвела глаза.

Вейн. Доктор Элоиза Вейн. Археолог-ксеноартефактолог с громким именем и, как поговаривали, сомнительными методами. Сидела чуть поодаль, погруженная в голограмму какого-то чересчур угловатого артефакта. Казалось, отрешенной. Но я видела, как ее пальцы нервно перебирали край дорогого платья из тканого астероидного метеорита. Когда ее взгляд случайно скользнул по Крю, в нем на долю секунды вспыхнуло что-то жесткое, почти враждебное. Скрытое пренебрежение? Или профессиональная ревность? Ван дер Крюи тоже имели интересы в археологии, только более… прикладные.

Морн. Писатель. Скандальный, талантливый, невыносимый. Грегор Морн. Развалился в кресле с видом человека, который знает себе цену и считает ее завышенной. Его книга «Позолота на Гниющей Плоти», разоблачающая пороки межзвездной аристократии, взорвала медиапространство год назад. Моя семья фигурировала там не самым лестным образом. Сейчас он смотрел прямо на меня. Не с осуждением, а с откровенным, жадным любопытством. Как на редкий, опасный экспонат. «Бунтарка из клана Вандербилтов» – казалось, я слышала, как эти слова звенят у него в голове. Он улыбнулся мне – улыбкой хищника, нашедшего новую игрушку. Я сделала вид, что изучаю узор на своем бокале.

Лира. Лира Шейн. Художница. Хрупкая, как фарфоровая статуэтка, с огромными, слишком темными глазами. Она сидела, съежившись, будто стараясь занять как можно меньше места в этом пространстве изобилия. Когда я вошла в салон, наш взгляды встретились – и в ее глазах промелькнул чистый, животный страх. Быстро потухший, спрятанный за вежливой улыбкой, но мгновенный. Как удар током. Отчего? От фамилии? От слухов? Или от чего-то более конкретного? Она тут же уткнулась в миниатюрный планшет, рисуя что-то нервными штрихами.

Финч-Хаттон. Лорд Себастьян Финч-Хаттон. Воплощение старомодной британской чопорности, перенесенной в космическую эру. Дипломат (или что-то в этом роде) на пенсии. Подошел ко мне первым, когда я появилась на борту.

– Мисс Вандербилт, – его голос был бархатистым, как хороший коньяк. – Какое удовольствие видеть вас на борту. Надеюсь, путешествие будет спокойным и восстанавливающим силы.

Его любезность была безупречной, как машинная строчка на его безукоризненном смокинге. И столь же дежурной. Глаза, цвета старого льда, ничего не выражали. Протокол. Ритуал. Ни капли искреннего интереса.

Ренн. И, наконец, он. Кассиус Ренн. Человек-скандал. Плейбой, авантюрист, подозрительный делец с темным прошлым и еще более темными связями. Он громко смеялся у бара, рассказывая что-то бармену-андроиду, чьи полированные пальцы с пугающей точностью наливали ему «Олд Терра» виски. Ренн излучал энергию, которая казалась почти неприличной в этой атмосфере замороженной роскоши. Тревожную энергию. Он ловил взгляды женщин (включая, кажется, дрогнувшую на миг Лиру) и бросал вызывающие взгляды мужчинам (Крю демонстративно отвернулся). Его присутствие было как наждачная бумага по нервам. Что он здесь забыл? Или кого?

Я снова поднесла бокал к губам, прикрываясь им, как щитом. Вот мой маленький зверинец. Элита. Избранные. Каждый в своей клетке из денег, статуса и тайн. И я среди них. Не своя. Не чужая. Забытая наследница, которую терпят из вежливости и страха перед фамилией. Атмосфера салона была густой, как сироп. Пахло дорогой кожей, экзотическими цветами в вазах из вулканического стекла и едва уловимым озоном от скрытых систем жизнеобеспечения. Сквозь огромные, тонированные иллюминаторы плыли безымянные звезды, холодные и равнодушные. Маршрут «Плачущей Звезды» проходил по самым отдаленным, почти неосвоенным секторам. Реклама кричала об «уникальных видах» и «энергетике пограничья». Старые сплетни, которые я слышала еще в детстве, шептали о другом. О «проклятых переходах», о кораблях, бесследно исчезавших в этих секторах, о странных искажениях сигналов. «Проклятый маршрут». Чушь суеверных космогрузчиков, конечно. Но сейчас, в этой давящей тишине салона «Омега», под равнодушными взглядами моих попутчиков, эта мысль почему-то не казалась такой уж нелепой.

Мой нейроимплант класса «Люкс-Когнио» – подарок семьи на совершеннолетие, символ статуса и тотального контроля над собственным сознанием (именно так это подавалось) – тихо щелкнул где-то в глубине черепа. Автоматическая коррекция настроения. Попытка сгладить нарастающую волну тоски и беспокойства. Я ощутила привычный холодок, пробежавший по позвоночнику, и легкое головокружение. Фармакологическая дымка сгустилась, делая краски салона чуть более яркими, звуки – чуть приглушеннее, острые углы тревоги – слегка сглаженными. Ложное успокоение. Дорогая ложь.

– Мисс Вандербилт?

Голос Кондуктора, ИИ поезда, зазвучал прямо у меня в голове через имплант. Гладкий, спокойный, лишенный каких-либо эмоциональных модуляций. Идеальный дворецкий.

– Да, Кондуктор?

– Ваше постоянное купе полностью готово. Багаж размещен. Желаете проследовать? Или продолжите наслаждаться атмосферой Главного Салона?

«Наслаждаться». Хорошее слово. Я окинула салон последним взглядом. Крю погрузился в голографические отчеты, его лицо было каменным. Вейн жестикулировала, что-то объясняя невидимому собеседнику в своем импланте. Морн лениво наблюдал за Ренном, который теперь пытался заговорить с Лирой; она вся съежилась, будто пытаясь провалиться сквозь сиденье. Финч-Хаттон с невозмутимым видом листал бумажную книгу (бумажную! Анахронизм, стоивший целое состояние).

– Я проследу в купе, Кондуктор, – мысленно отправила я ответ. – И… приготовьте мне обычный «вечерний коктейль».

– Конечно, мисс Вандербилт. Нейромодуляторный состав «Сумеречное Спокойствие» будет ждать вас. Приятного отдыха.

Я поднялась. Кресло с тихим шипящим звуком освободило меня. Несколько пар глаз скользнули по мне – Крю (холодная оценка), Морн (любопытство), Лира (быстрый, испуганный взгляд), Финч-Хаттон (вежливое кивок). Ренн громко сказал что-то бармену, заливисто засмеялся и чокнулся с его металлической рукой. Вейн даже не заметила моего ухода.

Я двинулась к выходу из салона, чувствуя, как напряжение чуть спадает с плеч. Мои каблуки глухо стучали по идеальному полу из венерианского дуба. Роскошь окружала, обволакивала, давила. Золотая клетка. А за иллюминатором плыла бесконечная, черная, безразличная пустота. И где-то там, впереди, лежал «проклятый маршрут». Чушь. Конечно, чушь.

Но когда я вышла в коридор, ведущий к личным купе, и дверь салона беззвучно закрылась за мной, отсекая свет и приглушенные голоса, меня охватило странное чувство. Не страха. Предчувствия. Как будто я только что покинула последний оплот знакомого мира. Коридор был таким же безупречным, освещенным мягким, теплым светом, имитирующим закат. На стенах – голограммы пейзажей Земли, которых уже не существовало. Совершенство. Искусственное, хрупкое.

Мой имплант снова щелкнул. На этот раз – короткая, резкая вспышка статики, вжившаяся прямо в зрительный нерв. Я вздрогнула, на миг ослепленная. Фантомный шум, похожий на далекий, искаженный крик, пронзил сознание и исчез. Побочка? Глюк? Или… что-то еще?

Я остановилась, опершись ладонью о прохладную, узорчатую стену. Под пальцами металл казался живым, вибрирующим с едва уловимой, нездоровой частотой. Сердце колотилось где-то в горле. «Сумеречное Спокойствие». Оно ждало в купе. Оно снимет этот внезапный, иррациональный холодок страха. Оно всегда помогало.

Сделав глубокий вдох, я выпрямилась. «Соберись, Алисия, – прошипела я сама себе. – Ты же Вандербилт. Пусть и списанная со счетов». Маска спокойствия, пусть и треснутая, снова легла на лицо. Я пошла дальше по безупречному коридору к своему безупречному купе, где меня ждала безупречная химическая иллюзия покоя. Звезды за толстыми иллюминаторами коридора плыли мимо, немые свидетели. Одна из них, особенно яркая и одинокая, казалось, смотрела прямо на меня. «Плачущая Звезда»? Глупость.

Но почему тогда по спине снова пробежал холодок? И почему мой имплант, этот символ абсолютного контроля, тихо, настойчиво гудел, как раненый шершень, запертый в черепной коробке?

Глава 2. Тени прошлого

Купе на «Плачущей Звезде» было больше похоже на апартаменты дорогого отеля, чем на каюту космического транспорта. Пространство, отделанное панелями из теплого, золотистого дерева, мягкое освещение, имитирующее рассвет, огромная кровать с бельем из сплетенного лунного шелка, ванная комната с настоящим дождевым душем и ванной из цельного куска аквамаринового камня. Роскошь, призванная усыпить, обволакивающая, как паутина. Я стояла посреди этой искусственной идиллии, чувствуя себя чужим телом, заброшенным в чужой, слишком совершенный мир.

На низком столике из матового черного стекла ждал тонкий кристаллический флакон. «Сумеречное Спокойствие». Мое химическое спасение. Серебристая жидкость внутри казалась инертной, безжизненной, но я знала ее силу. Ложное тепло, ложное безразличие, ложный покой. Рука сама потянулась к нему, пальцы сомкнулись вокруг прохладного корпуса. Привычный жест. Ритуал выживания.

– Примите, Алисия, – прошептала я себе, откручивая капельницу. – Просто прими. Забудь.

Но прежде чем поднести капельницу к импланту за ухом, взгляд упал на встроенный в стену терминал. Индикатор связи мигал мягким зеленым – стабильный сигнал, несмотря на удаленность сектора. Чудо корпоративных технологий. Или проклятие. Я машинально провела пальцем по сенсорной панели, вызывая список сообщений. Пусто. Как и ожидалось. Кто станет писать списанной со счетов наследнице? Разве что…

Интерфейс мигнул. Внезапно. Резко. Не обычный плавный переход, а сбой, как короткое замыкание в виртуальности. На экране возникло окно. Пустое. Ни адресата, ни отправителя. Только три слова, набранные шрифтом, который я не видела лет десять – тем же, что использовался во внутренних меморандумах семьи Вандербилт. Сухим, безличным, окончательным:

НЕ ЗАБЫВАЙ ДОЛГ.

Сообщение исчезло так же внезапно, как появилось. Экран снова стал чистым, зеленый индикатор связи горел ровно. Словно ничего и не было. Но ледяная волна прокатилась от затылка до пяток. Долг. Семейный долг. Фраза, вбитая в сознание с детства, как клеймо. Долг перед кланом, перед империей, построенной на нанотехнологиях, политических махинациях и холодном расчете. Долг, который я попыталась сбросить, уйдя в Корпус Космической Безопасности. Наивная попытка найти что-то настоящее. Чистое.

ККБ. Провал. Воспоминания нахлынули, не спрашивая разрешения, смывая фармакологическую дымку, как бумажную ширму.

*Дым. Горячий, едкий, пахнущий горелой пластмассой и… мясом. Крики. Нечеловеческие, разрывающие барабанные перепонки. Свет аварийных фонарей, мечущийся по обугленным стенам разбитой орбитальной станции «Орион-7». Моя рука в перчатке скафандра, липкая от чужой крови – крови моего напарника, сержанта Тэна. Он лежит у моих ног, его шлем разбит, лицо под прозрачным биопластом – маска ужаса и невыносимой боли. Я не могу его поднять. Не могу помочь. Системы отключены. Гравитация прыгает. А они… они там, за углом. Контрабандисты. Убийцы. Те, кого мы должны были задержать. Но кто-то предупредил их. Кто-то слил данные о нашем рейде. «Предательство изнутри», – хрипит умирающий Тэн в комлинк. Его глаза, полные непонимания и упрека, смотрят сквозь треснувший визор прямо в мою душу. А потом выстрел. Молчание. И только мое собственное прерывистое дыхание в шлеме…*

Я ахнула, отшатнувшись от терминала, как от раскаленного железа. Сердце бешено колотилось, в висках стучало. Имплант за ухом горел, посылая в мозг острые, хаотичные импульсы – сбой, реакция на стресс. «Сумеречное Спокойствие»! Где оно? Флакон выскользнул из дрожащих пальцев, упал на ковер с глухим стуком, но не разбился. Я наклонилась, судорожно схватив его. Руки тряслись так, что я едва смогла поднести капельницу к порту импланта. Щелчок. Холодная струя раствора влилась в кровоток. Сначала – ничего. Потом – волна тепла, разливающаяся от затылка по всему телу. Напряжение в мышцах ослабло, дыхание выровнялось. Кошмарные картинки «Ориона-7» поблекли, отступили в туманную даль памяти, как страшный, но уже далекий сон. Осталась только знакомая пустота. И стыд. Глухой, гложущий стыд за то проваленное задание, за смерть Тэна, за последующий скандал, который вынудил меня уйти из ККБ с позором и навсегда закрепил за мной клеймо «неудачницы», «бунтарки», «позора семьи». Коррупция, в которой увязла операция, так и не была полностью раскрыта. Слишком высоко тянулись нити. Возможно, даже к самой вершине Вандербилт Индастриз.

– Ловушка, – прошептала я, опускаясь на край кровати. Флакон с «Спокойствием» зажала в кулаке, как амулет. – Вся эта роскошь… золотая ловушка.

Я была здесь не просто так. Не для «восстановления сил». Это был изящный аналог домашнего ареста. Отправка на периферию, подальше от глаз, пока скандал окончательно не уляжется. Или пока не будет решено, что делать с неудобной дочерью дальше. Сообщение «НЕ ЗАБЫВАЙ ДОЛГ» было напоминанием. Шипом под кожу. От родителей? От их безликого эмиссара? Неважно. Смысл был ясен: твоя свобода – иллюзия. Твоя жизнь принадлежит клану. Забудь о полицейских забавах. Вернись в стойло.

Горькая усмешка искривила губы. Они боялись. Боялись, что я знаю слишком много о том провале. Боялись, что моя «неуравновешенность» (читай: совесть) нанесет еще один удар по репутации. Вот и заперли в этой летающей тюрьме класса «люкс», где за каждым поворотом сверкающего коридора мог стоять их соглядатай. Финч-Хаттон с его дежурной любезностью? Холодный Крю? Истеричная Лира? Все они казались теперь не просто попутчиками, а потенциальными тюремщиками или доносчиками.

Нужно было выйти. Вырваться из этого душащего кокона купе. Хотя бы в иллюзию общего пространства. Я встала, поправила платье – дорогое, бесформенное, удобное для растворения в интерьере – и направилась к двери. «Сумеречное Спокойствие» делало свое дело: тревога притупилась, мысли текли медленнее, тяжелее, как будто сквозь сироп. Но где-то в глубине, под химическим покровом, тлел холодный уголек осознания: я в западне. И стены этой западни были выложены золотом и звездной пылью.

Коридор был пуст. Только мягкий свет и идеальная чистота. Я двинулась наугад, не к Главному Салону, а в сторону, где по карте в памяти (еще один подарок семьи – имплант с полными схемами всех элитных транспортов) должен был быть небольшой зимний сад. Название громкое – скорее, застекленная ниша с несколькими экзотическими растениями в кристальных колбах гидропоники и парой кресел.

Я почти дошла, когда из бокового прохода, ведущего, судя по всему, к техническим помещениям или купе обслуживающего персонала, вышел он. Ван дер Крю. Безупречный, как всегда. Темный костюм сидел на нем, как вторая кожа. В руках он держал тонкий планшет, его пальцы быстро скользили по голографическому интерфейсу. Он шел быстро, целеустремленно, погруженный в свои корпоративные миры. Увидев меня, он слегка замедлил шаг. Не улыбнулся. Его взгляд – тот самый, сканирующий, оценивающий – скользнул по мне, от каблуков до лица, задержавшись на секунду на моих глазах. В них, я знала, еще читался след «Спокойствия» – легкая затуманенность.

– Мисс Вандербилт, – кивнул он. Голос ровный, без интонаций. Вежливость по протоколу. Ни капли тепла. – Наслаждаетесь прогулкой?

– Просто разминаюсь, мистер ван дер Крю, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал так же ровно и отстраненно. Маска. Всегда маска. – Космические перелеты, знаете ли, дурно сказываются на тонусе.

– Сомневаюсь, что на борту «Плачущей Звезды» это существенная проблема, – он сделал паузу, его взгляд стал чуть пристальнее, острее. Как скальпель. – Хотя… учитывая ваш прошлый опыт, возможно, вы предпочитаете более… спартанские условия?

Удар. Точно в цель. «Прошлый опыт». ККБ. Полицейский жетон. Позор. Он знал. Все они знали. Но он первый осмелился ткнуть в это пальцем. Холодная ярость, резкая и чистая, вспыхнула под слоем нейромодуляторов. Я почувствовала, как дрогнули губы, и с усилием заставила их сложиться в подобие улыбки.

– Опыт бывает разным, мистер ван дер Крю, – сказала я, глядя ему прямо в глаза, стараясь, чтобы мой взгляд не дрогнул. – Некоторые условия учат ценить комфорт. Другие… учат видеть то, что скрыто за ним.

Его бровь едва заметно приподнялась. На губах появилось что-то вроде намека на усмешку. Холодной, безжалостной.

– Интересная философия, – произнес он медленно. – Особенно для человека, чей последний опыт работы в… прикладной сфере… закончился столь плачевно. Ваш несчастный полицейский эксперимент. Сколько жизней он стоил? Одну? Или больше?

Слова обожгли, как раскаленное железо. Тэн. Его лицо под биопластом. Упрек в глазах. Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Имплант заурчал глухо, пытаясь сгладить всплеск адреналина, но яростный гнев пробивался сквозь химический барьер.

– Вы хорошо осведомлены, мистер ван дер Крю, – прозвучал мой голос, и он показался мне чужим, слишком тихим и слишком острым. – Для человека, чьи интересы лежат в… нанотехнологиях.

Он не смутился. Усмешка стала чуть отчетливее.

– Осведомленность – ключ к успеху в нашем мире, мисс Вандербилт. И к выживанию. – Он бросил взгляд на свой планшет, затем снова на меня. В его глазах читалось не презрение даже, а… сожаление? Как о дорогой, но сломавшейся игрушке. – Надеюсь, это путешествие позволит вам найти свой путь обратно. В надежные рамки. Семья ждет.

Он слегка кивнул, больше из вежливости, чем из уважения, и прошел мимо, его каблуки отчетливо стучали по полу, пока он не скрылся за поворотом коридора. Я осталась стоять одна. Дрожь пробежала по телу, но теперь это была не тревога, а ярость. Чистая, обжигающая. Он посмел. Посмел ткнуть носом в мой провал, в мою боль, назвать Тэна и других «несчастным экспериментом». И этот намек… «Семья ждет». Как собаку, приползшую на брюхе.

Я глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь в руках. «Сумеречное Спокойствие» снова пыталось взять верх, накатывая волной апатии. Нет. Не сейчас. Я не дам им этого. Не дам ему. Я повернулась, намереваясь уйти прочь, в зимний сад, в пустоту, куда угодно, только не оставаться здесь, где витал его холодный, презрительный дух.

И в этот момент поезд дрогнул.

Не сильно. Не так, как при проходе через стык или турбулентность. Это была странная, низкочастотная вибрация, прошедшая сквозь корпус, сквозь пол, сквозь кости. Как будто что-то огромное и тяжелое качнулось где-то глубоко в недрах корабля. Или… как будто что-то поскреблось снаружи, о борт. Вибрация длилась секунду, две, и стихла. Полная тишина. Даже привычный, почти неощутимый гул двигателей, казалось, замер на мгновение.

Мой имплант отозвался резким, болезненным щелчком внутри черепа. Статика. Искаженный, шелестящий шепот, промелькнувший на грани слышимости и тут же исчезнувший. «…приближаешься…» Или это показалось? Галлюцинация? Побочка от «Спокойствия» и стресса?

Я замерла, прислушиваясь. Ничего. Только мое собственное неровное дыхание и навязчивый, влажный шелест растений в зимнем саду, доносившийся из открытой двери напротив. Но ощущение было – как будто весь поезд затаил дыхание. Ждал.

Голос Кондуктора раздался внезапно, громко и четко, не только в импланте, но и из скрытых динамиков в стенах коридора, нарушая гнетущую тишину:

– Внимание всем пассажирам. В целях планового технического обслуживания критических систем навигации и связи, через пятнадцать минут будет инициирован «Час Молчания». На период доступа, продолжительностью шестьдесят минут, будут временно отключены:

Все внешние и внутренние коммуникационные каналы (включая экстренные).

Системы удаленного мониторинга кают (локальные датчики безопасности останутся активны).

Некритичные системы освещения в общих зонах могут быть приглушены.

Просим всех пассажиров оставаться в своих купе или текущих зонах пребывания. Перемещение по поезду во время «Часа Молчания» не рекомендуется и отслеживается системой безопасности. Приносим извинения за временные неудобства. Обеспечение вашей безопасности и комфорта остается нашим приоритетом.

Голос умолк. Предупреждающий сигнал – мягкий, но настойчивый звук – прозвучал один раз, эхом отозвавшись в пустом коридоре. «Час Молчания». Техническое обслуживание. Всегда по расписанию на таких маршрутах, как нам говорили. Неизбежная рутина.

Но почему же холодный пот выступил у меня на спине? Почему мои нейроимпланты «Люкс-Когнио», эти вершины корпоративной технологии, вдруг загудели, как разбуженный улей, посылая мурашки по коже? И почему воспоминание о том странном сообщении – «НЕ ЗАБЫВАЙ ДОЛГ» – и ледяном взгляде Крю смешалось с этим внезапным, скребущим вибрационным толчком и жутким шепотом в импланте?

Шестьдесят минут полной изоляции. Шестьдесят минут в этой летающей золотой клетке, где тени прошлого становились осязаемыми, а один из пассажиров только что напомнил мне, что я здесь не гостья, а пленница. И что за иллюминаторами, в непроглядной космической пустоте, лежал «проклятый маршрут», о котором шептались в портах.

Я посмотрела на флакон «Сумеречного Спокойствия», все еще зажатый в моей руке. Он казался вдруг жалким, бесполезным. Ложью. Я сунула его в складки платья.

– Кондуктор, – мысленно отправила я запрос, пытаясь заглушить нарастающий гул в голове. – Каковы точные причины «Часа Молчания» на этом участке маршрута?

Ответ пришел не сразу. Задержка в несколько секунд, что было нетипично для ИИ.

– Процедура «Час Молчания» является стандартной профилактической мерой для обеспечения стабильности высокочувствительных систем навигации в зонах с повышенным фоновым излучением и гравитационными аномалиями, характерными для данного сектора, – прозвучал ровный, безэмоциональный ответ. – Точные параметры обслуживания являются служебной информацией. Ваша безопасность гарантирована.

Служебная информация. Гарантирована. Слова, которые теперь звучали как насмешка. Я посмотрела в тонированный иллюминатор в конце коридора. Звезды плыли мимо, холодные и безмолвные. Одна из них, та самая, «плачущая», казалось, горела чуть ярче остальных. Или это опять глюк импланта?