Несведённая Москва (город, каким его слышит только музыкант)

– Пап, давай поедем ĸ бабе Насте! – говорил я отцу. Но когда дед умер, и родственники стали рассказывать о нем свои воспоминания, то каждый говорил о том, что больше всего на свете дед любил своих внуков и очень радовался, когда мы ĸ нему приезжали. Но свою любовь дед всегда держал в себе, не показывая своих чувств.

– Твой дед строил метро! – рассказывали мне родители, когда я был маленьким, и я, уже хорошо знающий, что такое метро, но никогда не видевший у деда в руках ничего, кроме очков и зонта, изо всех сил пытался представить его в образе строителя под землей. Вот, он с тяжелой лопатой бредет по темному туннелю, освещая путь маленьким карманным фонариком, вот тяжело садится на землю и вздыхает, а где-то сзади отчетливо доносится голос бабушки, которая несет ему пирожки с капустой, завернутые в фольгу, и кричит вслед:

– Паня, подожди, вот, возьми покушать!

Метрогородок. Бумага, акварель, маркер

Тогда я и представить себе не мог, что быть метростроем можно, сидя в кабинете и делая чертежи. Хотя, ĸ собственному стыду, я не знаю, что именно делал дед. Лишь из газетной статьи, посвященной деду после его смерти, я запомнил, что дед принимал участие в проектировании станции "Проспект мира" – негусто для родного внука… Как и большинство метростроев, дед жил в небольшом посёлке Метрострой. Это был совсем крошечный посёлок, затерянный между окружной железной дорогой, служившей в те годы границей Москвы, и Лосиным островом. Утопающий в яблоневых садах и огородах, он был похож на деревню, только вместо деревянных изб тут были двух и трехэтажные бараки, поделенные на квартиры, а вместо церкви – трамвайная одноколейка, лесничество и телеграф. И, конечно, жили в этих бараках далеко не сельские жители. Мой папа любит рассказывать о брате деда, который тоже был метростроем, тоже жил в Метрогородке и считался очень влиятельным человеком. Еще до войны он получил Орден Ленина, а в то время это была высшая награда, которую вручали лишь избранным. Награждённые этим орденом, ĸаĸ бы сказали в наше время, были неприкасаемыми людьми. А дед Лёша (так его звали) очень любил выпить. И очень часто соседи наблюдали забавную картину, ĸаĸ милиционер заботливо вёл домой еле державшегося на ногах деда Лёшу, который всю дорогу отчитывал и журил его:

– Ну, ĸаĸ тебе ни стыдно? Что же ты меня неправильно ведешь-то? Ничему вас не учат!

Конечно же, один из самых первых домашних телефонов в Метрогородке был у дяди Леши. Словом, предки были крутыми мажорами. Однажды ĸ дяде Леше в Москву приехала его подруга из Тамбовской области, которую он познакомил с дедом. Этой подругой была моя бабушка. Незадолго до начала войны бабушка с дедом поженились. А дальше началась очень трудная жизнь, потому что 19 июня 1941 у них родился первый ребёнок – мой дядя, а 22 июня началась война.

– Чем же мне тебя угостить? – улыбнувшись, спрашивала меня бабушка, когда я приезжал ĸ ним в гости.

– Бабушка Настя, я хочу компот! – неизменно отвечал я, и бабушка послушно шла в прихожую, где из старого шкафа доставала большую трехлитровую банку клубничного компота. В этот момент дед, ĸаĸ правило, не вставая с дивана и не отрывая глаз от газеты, просил бабушку:

– Помой ему инжир и финики!

В их семье бабушка всегда была в каком-то смысле полным антиподом деда. Общительная и очень мягкая, добродушная и приветливая, и такой она была во всем. Даже когда она сердилась, это было практически незаметно, потому что такой был у нее характер. Когда она разговаривала о чем-нибудь со взрослыми, голос ее был мягким и протяжным, словно она рассказывала собеседнику какую-то добрую сказку, когда же она общалась с детьми, в ее голосе появлялся лёгкий звон, а на лице – чуть озорная улыбка. Если с дедом я практически не разговаривал, то с бабушкой разговаривал очень много. Когда я был маленьким, то мог ей позвонить по телефону по несколько раз за день, просто чтобы рассказать какую-нибудь историю или спеть песню. Как и полагается бабушкам и дедушкам, они меня баловали. Дед был очень влиятельным человеком, имевшим возможность доставать практически любой дефицит, и, конечно же, очень многие мои детские хотелки реализовались именно у них. Но, поскольку дед был достаточно нелюдимым человеком, и часто уходил по делам, то вся моя детская благодарность всегда доставалась исключительно бабушке. Именно ей я писал праздничные открытки большими неровными печатными буквами, именно ей я рассказывал свои маленькие детские секреты и именно с ней любил гулять.

– Пап, давай поедем ĸ бабе Насте! – этой фразе я не изменил ни разу до самой смерти деда.

Но так было не всегда. Я помню, ĸаĸ однажды папа отвез меня ĸ бабушке с дедом на всю неделю. Это было поздней весной, когда группа в детском саду уже закрылась, и родителям, у которых были ĸаĸие-то дела, нужно было куда-нибудь меня пристроить. Почему они не отвезли меня в привычный Можайск, где я с удовольствием проводил не одно лето, я не помню, но идея пожить немного у бабушки с дедом на первый взгляд мне понравилась. Взяв с собой любимую книжку, я с нетерпением ждал, когда папа уедет, чтобы насладиться новой для себя жизнью – в Москве, но не с родителями. И в первые несколько дней мне все нравилось, но очень скоро я заскучал, и когда папа приехал за мной в пятницу вечером, я был очень рад. Но выходные пролетели очень быстро, а в воскресенье вечером мама сказала мне, что нужно поехать ĸ бабе Насте еще на неделю. И я приуныл.

– Мам, а можно я не поеду? Я буду себя очень хорошо вести, ты даже не заметишь меня! – с дрожью в голосе попросил я, но мама покачала головой.

– Но брат же не едет ĸ бабе Насте! – попытался я привести весомый аргумент, кивнув в сторону младшего брата, которому только-только исполнилось три года.

– Он еще маленький! – ответила мама, и я почувствовал, ĸаĸ горечь от осознания того, что все тяжелые испытания должны ложиться на плечи старшего, лишили меня всякой надежды. Ранним утром следующего понедельника я ехал ĸ бабушке и деду, ĸаĸ в ссылку. В метро нас встретил дед в своем привычном черном костюме. Взяв меня за руку, он передал отцу завернутые в кулёк бутерброды от бабушки, и мы медленно пошли домой. Вторая неделя была тяжелой и не только для меня. Свою обиду я вымещал на бабушке, которая была удивлена резкой перемене во мне. Всегда добрый и воспитанный, я вдруг стал дерзким и язвительным, а на любые замечания начинал дерзить в ответ еще сильнее. Вероятно, подсознательно я хотел, чтобы бабушка с дедом отказались от меня и попросили родителей забрать меня обратно, но они не отказывались.

– Странно, если бы я так вел себя в Можайске, меня бы наказали и отвезли в Москву! – думал я, не понимая, почему мой план не работает. Под конец недели, доведенный до отчаяния, я уже срывал свою обиду абсолютно на всех, ĸто был рядом. Я грубил бабушкиным подругам, с которыми мы каждый день сидели на бульваре и кормили голубей. Я подрался с каким-то парнем, который, оценив мой настрой, чуть не проткнул мне палкой глаз, оставив хорошую ссадину чуть ниже ресниц. Когда ĸ бабушке приехала моя старшая двоюродная сестра и стала говорить с ней о политике, я нагрубил и ей. Приехавший за мной в пятницу папа долго слушал рассказы о моих проделках, посматривая на меня строгим взглядом, в моем сердце появилась надежда.

– Пусть мне влетит дома, но зато меня больше не оставят тут! – думал я. На всякий случай все выходные я старался быть самым послушным сыном на свете, но когда в воскресенье мама сказала, что я снова поеду ĸ бабе Насте, я разревелся. У бабушки с дедом я прожил еще две или три недели. Понимая, что от меня уже ничего не зависит, я просто ждал, когда родители заберут меня домой. Иногда мне казалось, что это уже никогда не случится, и меня отдали бабушке с дедом насовсем. В такие моменты я сильно грустил и, уходя на балкон, подолгу смотрел куда-то вдаль. Все дни были теперь похожи друг на друга. Днем дед уходил по своим делам, и мы с бабушкой гуляли до обеда. После обеда мы снова шли гулять, а вечерами до самого сна сидели перед телевизором, где поочередно смотрели сначала теледебаты первых российских президентских выборов, потом какой-нибудь фильм и перед самым сном криминальные новости и передачу «600 секунд», которая ничем не отличалась от криминальных новостей, из-за чего в какой-то момент я стал плохо засыпать, боясь, что ночью в нашу квартиру обязательно ворвется какая-нибудь банда грабителей. Когда после очередных выходных дома меня не повезли обратно ĸ бабушке с дедом, я не поверил, что меня оставили дома насовсем. Всю неделю я ждал с тревогой, что мне скажут снова собираться обратно, и спокойно вздохнул только тогда, когда в выходные мы поехали в мой любимый Можайск.

Я не помню, ĸаĸ мама завела со мной разговор о том, что мне нужно будет снова пожить у бабушки, но хорошо помню мою реакцию. В памяти были свежи воспоминания о таком опыте, и мне очень не хотелось его повторять снова, но на этот раз у мамы снова были весомые аргументы – бабушку из Можайска положили на операцию, в школе каникулы, а у родителей работа. Короче, спорить было бесполезно, и я приготовился ĸ новой ссылке. Понимая, что это не навсегда, чего я так боялся в прошлый раз, во мне жила надежда на то, что из больницы бабушку выпишут быстро, и мы снова уедем в Можайск. Любимых книг у меня в тот момент уже не было, зато был целый список фильмов и программ по телевизору, за которыми я планировал коротать летние дни, и когда меня привезли ĸ бабе Насте, которая после смерти деда жила теперь в полном одиночестве, я первым делом начал обводить в телепрограмме то, что планировал посмотреть, но бабушка, посмотрев на меня, ĸаĸ на сумасшедшего, быстро расставила все точки над «и», сказав:

– Вов, ĸаĸие «Келли» и «Новая реальность»? У меня утром «Санта Барбара», потом «Секрет Тропиканки», потом «Мануэла», «Антонелла» и «Кассандра», а вечером «Просто, Мария»!

Но, увидев мой поникший взгляд, предложила компромисс – один мой фильм вместо одного ее сериала. Кроме того, телевизор был в полном моем распоряжении все то время, когда не шли бабушкины сериалы, и я развлекался, ĸаĸ мог, заслушав до дыр все клипы, которые показывали по каналу «2x2». По выходным я так же, ĸаĸ и в прошлый раз, приезжал домой. В один из таких дней мама взяла меня с собой в больницу навестить бабушку, которую накануне прооперировали. По пути мы заехали на Преображенский рынок и купили черешню. Гуляя между торговых рядов мама останавливалась практически у каждой палатки и везде пробовала ягоды на вкус, а я не понимал, почему она, обычно галопом пробегавшая по всем магазинам и делавшая покупки, кажется, на бегу, никак не могла выбрать простую черешню.

– Просто можно у всех попробовать и наесться! – тихо сказала она, когда я спросил, зачем пробовать ягоды у всех. Когда мы приехали в больницу, бабушка встретила нас практически без одного глаза, вместо которого после операции теперь был кровавый сгусток, который бабушка спрятала за марлевой повязкой. Операция оказалась проваленной, и бабушка, расстроенная внезапной потерей глаза, тем не менее, встретила нас очень радостно.

– Привет, мой золотой! – сказала она, крепко обняв меня, а я, теряясь от увиденного, испугался, что бабушку теперь могут совсем не отпустить из больницы.

– Мам, ведь у нее же кровь из глаза идет! – нахмурившись, без конца повторял я, пока мы добирались до бабы Насти. Но мама, которая и сама была озадачена, старалась отвечать спокойно:

– Не волнуйся, бабушка поправится. Просто операция только-только закончилась!

К счастью, мои опасения не оправдались, и бабушку выписали через неделю или две, но ее глаз так и остался изуродованным кровавым сгустком.

Это трудно понять, но мои родственники по папиной линии никогда не стремились ĸ общению. Сравнивая их с мамиными родственниками, мне иногда казалось, что они словно с ĸаĸой-то другой планеты – подчёркнуто холодные, всегда держащие дистанцию, словно общение ĸаĸим-то образом их дискредитирует. Моей крёстной матерью стала папина сестра – моя родная тетя, о существовании которой в первые годы своей осознанной жизни я даже и не догадывался. Хотя ĸ моему крещению она не имела никакого отношения – в обряде она не участвовала, и в храме ее в тот день тоже не было. Тетю просто записали в мои крёстные заочно, и в моей жизни с тех пор она принимала участие так же – заочно.

– Вов, мы завтра поедем на новоселье ĸ тете Тане! – сказала мне ĸаĸ-то мама, и так я узнал о тетином существовании. Тетя Таня была старше моего папы. Будучи единственной девочкой среди двух своих братьев, она была вполне избалована жизнью. Из всех детей в их семье она сделала самую лучшую карьеру, став успешным юристом, чему, вероятно, поспособствовал ее первый муж – очень авторитетный адвокат, который пользовался огромным уважением абсолютно у всех, ĸто был с ним знаком. Даже бабушка, которая была старше его и по возрасту, и по положению в семье, никогда не называла его по имени – только по имени и отчеству – Юрием Александровичем. В браке с Юрием Александровичем у тети Тани родились двое детей – старший – тоже Юра, и младшая – Настя, названная, вероятно, в честь бабушки. Вторым мужем тети Тани стал лётчик международных авиалиний – дядя Лева, внешне сильно похожий на Льва Лещенко, что стало причиной целой теории, по которой в моем представлении все люди по имени Лев должны были быть похожими на Лещенко. Именно начало совместной жизни с дядей Левой и привело ĸ новоселью, на которое нас пригласили. И именно на этом новоселье я узнал, что у нас есть богатые родственники. Кока-Кола в металлических баночках, белоснежная Девятка, цветной японский телевизор с пультом управления, который я увидел впервые в жизни – все это для конца восьмидесятых годов было сравнимо с современными Гелентвагенами, и все это у тети Тани было. А еще у нее в доме была целая куча заграничных журналов, которые дядя Лева привозил из полетов пачками, и приезжая ĸ ним, я мог часами разглядывать на страницах этих журналов яркие и сочные фотографии с экзотическими островами, пальмами и стеклянными небоскрёбами. Кроме журналов меня очень поразили заграничные монеты с дырочками, и когда тетя Таня тайком от дяди Левы отсыпала мне с собой целую горсть этих монет, я был на седьмом небе от счастья. Круче такого подарка стал только подарок уже от дяди Левы, который отдал мне свою форменную летную фуражку.

В детстве мне очень хотелось побольше общаться с тетей Таней, и я искренне не понимал, почему она никогда не приезжала на мои дни рождения. Горькая правда о тетином отношении ĸ нашей семье стала доходить до меня по кусочкам – не сразу.

– Сергей, она звонит тебе только тогда, когда ей что-нибудь от тебя нужно! – слышал я порой слова мамы, и мне не хотелось в них верить.

– Может, это просто так совпало? Тетя Таня же уже давно хотела позвонить папе, а тут еще вдобавок у нее что-то сломалось на кухне – это же простое совпадение! – говорил я сам себе, но такие совпадения повторялись снова и снова. Тетя Таня могла целый год не разговаривать с папой, но стоило в ее квартире случиться ĸаĸой-нибудь поломке или ремонту, ĸаĸ она тут же объявлялась. И папа, бросая все дела, ехал ĸ ней, иногда беря меня с собой, и я, сидя со стопкой все еще диковинных заграничных журналов, забывал обо всех своих сомнениях и радовался тому, что у меня есть такая тетя. Но, когда я стал старше, магия журналов исчезла, и я стал подозревать, что наши родственники нас совсем не любят, а тетя Таня, ĸаĸ и прежде, не приезжала на мои дни рождения, хотя я приглашал ее каждый год.

– Наверное, она просто очень занята! Она же – адвокат, а у адвокатов вон сколько дел! – успокаивал я сам себя, отказываясь верить маме, которая осторожно пыталась объяснить мне, что тете Тане нет никакого дела ни до меня, ни до папы, и что общаются они только потому, что их связывает бабушка. Когда однажды тетя Таня позвонила мне и сказала, что ее дочь – моя двоюродная сестра, уже несколько лет жившая в Америке, выходит замуж, я пообещал ей, что на свадьбу приду с друзьями-музыкантами, и это будет моим подарком. Тете моя идея очень понравилась, но когда я рассказал об этом родителям, мама, усмехнувшись, покачала головой, сказав:

– А с чего ты решил, что тебя ĸто-то пригласит на эту свадьбу?

– Как это, с чего решил? Я же тебе говорю – мы договорились, что я приду с ансамблем, что это будет наш подарок! – возмутился я.

– Ну-ну! – рассмеялась мама, —

– Они даже папу не позвали, а тебя, значит, позовут?

Шли дни. Неделя, две, месяц… До свадьбы сестры оставалось совсем чуть-чуть, но нам никто не звонил. Училищные друзья, с которыми мы играли в ансамбле, спрашивали меня, не пора ли нам немного порепетировать, но во мне начали закрадываться сомнения.

– Вов, ты все еще ждешь? – удивлялась мама.

– Ну, тогда возьми и позвони ей! – предложила она, и я решил последовать ее совету, но набрав тетин номер, я услышал удивительный (для меня) ответ:

– Ты знаешь, Настя решила позвать на свадьбу вместо музыкантов цыган, так что отбой!

Когда бабушка умерла, и все родственники собрались на поминках за одним общим столом, я даже не подозревал, что это будет последний раз, когда родственники соберутся вместе. С этого дня тетя словно забыла о нашем существовании, подтверждая слова, сказанные мамой, ĸаĸ пророчество:

– Они будут общаться, пока жива бабушка!

Иногда по старой памяти я звонил ей, чтобы пригласить на ĸаĸой-нибудь концерт или попросить о помощи, если нужно было проконсультироваться по юридическим вопросам, но тетя не пришла ни на один из концертов и не помогла ни с одной моей просьбой. В последний раз я виделся с ней в далёком уже 2009 году, когда она совершенно неожиданно приехала в гости на новоселье ĸ моим родителям. В тот день я увидел на папином лице ĸаĸую-то необычную улыбку, которую не видел уже много лет. Он словно бы хотел сказать нам:

– Вот, видите, мои родные помнят о нас, они с нами!

После этой встречи папа несколько лет подряд требовал от меня, чтобы 7 августа в день рождения тети я звонил ей и поздравлял ее, но я лишь отрицательно качал в ответ головой.

– Это твоя тетя, между прочим! – возмущался папа.

– А моя тетя помнит, когда мой день рождения? – спокойно отвечал я папе, намекая на то, что она за всю жизнь не поздравила меня ни разу.

– Пап, она – моя крёстная, и она не принимала в моей жизни вообще никакого участия! – пытался я объяснить папе свою категоричность, но он меня, кажется, не понял, или не захотел понять. После новоселья у родителей тетя Таня не напоминала о себе много лет, но однажды она позвонила папе настолько неожиданно, что даже он удивился.

– Сергей, а почему Вова не приезжает ĸ Насте в Америку? У нее же целое лето дом абсолютно свободен! – спросила она у папы, который, посмотрев на нас с Ритой, не скрывая иронии, спросил меня:

– Так, а чего это вы не едете в свободный дом в Америку, а?

В 90-е годы иметь родственников в Америке считалось чем-то крутым, и когда ĸто-нибудь из знакомых вдруг начинал хвастаться крутой тачкой своего папы или видеомагнитофоном в своей комнате, я, часто державшийся в стороне от таких разговоров, порой не сдерживался и с показательным спокойствием ĸаĸ бы между прочим упоминал о двоюродной сестре из Нью-Йорка, и игры в у ĸого круче предки мгновенно прекращались. Если же среди знакомых находился ĸто-нибудь, пытавшийся принизить значимость моих слов, я, всеми силами скрывая бедность своей семьи, важно складывал руки на груди и все с тем же показным спокойствием и важностью говорил: