Несведённая Москва (город, каким его слышит только музыкант)

Владимир Иванов

Несведённая Москва (город, каким его слышит только музыкант)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Москва. Начало 80-х. Сергей Иванов встречает Наталью Комарову. Под впечатлением от только что вышедшего фильма "Вокзал для двоих" они решают завести ребёнка, призванного скрепить их союз – в прекрасном новом мире.

История идёт вперёд. Скоро появится "он".

Эта новость разлетается по всему миру со скоростью света. На радостях Уэйн Гретцĸи забивает за Эдмонтон рекордные в истории НХЛ 92 шайбы за сезон.

21 сентября 1982 года по предложению ООН впервые отмечается Международный день мира. Данное событие решили приурочить к грядущему появлению на свет новорожденного.

Европейский суд по правам человека всерьёз обеспокоен будущим ребёнка, и 25 февраля выносит постановление, запрещающее учителям применять к детям телесные наказания без согласия родителей. 16 октября 1982 года к Земле в 30 раз приближается комета Галлея. Её появление трактуют, как предзнаменование того, что младенцу суждено стать музыкантом и художником.

Узнав об этом, Майкл Джексон 1 декабря 1982 года выпускает свой самый известный альбом "Thriller", а Владимир Спиваĸов 30 сентября создаёт оркестр "Виртуозы Москвы" в надежде, что "он" когда-нибудь захочет играть в этом оркестре.

10 ноября 1982 года со словами "Теперь я спокоен за нашу страну!" умирает Леонид Брежнев, а Елизавета 2 по случаю грядущего события провозглашает полную независимость Канады.

До рождения остаётся меньше трёх месяцев, и 1 января 1983 года Алла Пугачёва поёт для будущей матери свои знаменитые "Миллион алых роз". А группа АББА, понимая, что с появлением на свет будущего музыканта, им самим уже ничего не светит, прекращает своё существование, чтобы воссоединиться в далёком 2018 году, когда из-за проблем со здоровьем "он" на некоторое время оставит занятия музыкой.

Рональд Рейган не в силах уговорить будущих родителей провести роды в США, чтобы мальчик автоматически получил американское гражданство, и от досады 8 марта 1983 года называет СССР "империей зла".

– Пора сделать что-нибудь стоящее! Ведь он вот-вот появится! – заявляет глава компании Swatch, и 1 марта 1983 компания выпускает свои первые часы. Вскоре призыв главы компании услышан во всём мире, и каждый изобретает что может.

Корпорация "Toyota" запускает первую серию "Camry", чтобы малышу было комфортно ездить в Можайск ĸ бабушке. Скотт Фалман, переполняемый нахлынувшими чувствами, не в состоянии выразить свои эмоции словами и изобретает смайлик, который тут же отправляет Ивановым по почте.

1 октября 1982 года корпорация Sony налаживает производство первого проигрывателя компакт-дисков, чтобы свою первую колыбельную младенец смог услышать в хорошем качестве – на всякий случай, ведь они не знают, что его мать любит петь. А Рубиĸ тут же изобретает свой кубик, чтобы у новорождённого была умная игрушка.

Всё ближе великий день. Торопясь, чтобы не пропустить событие, заключённый тюрьмы "Синг-Синг" 8 января 1983 года совершает невозможное – побег – до этого момента не удававшийся никому.

Всё готово ĸ встрече великого человека.

19 марта человечество осознаёт, что эпоха разделилась на "до 1983 года" и "после него".

Владимир Сергеевич Иванов явился в этот мир…

…И мир этот уже никогда не будет прежним.

Майкл Джексон ликует. Через несколько дней 25 марта на радостях он впервые демонстрирует свою знаменитую лунную походку.

25 апреля американская школьница Саманта Смит, всерьёз опасаясь за будущее малыша, пишет знаменитое письмо Юрию Андропову, а 7 июля прилетает в Советский Союз навестить новорожденного.

Неплохое начало, не правда ли? Но все факты строго соответствуют действительности, и даты тоже! Трактовка, правда, может озадачить, но это, наверное, от предвзятого настроя. Но совпадения – они поразительны! Не верите? Хорошо – беру пример наугад: в 1989 году я пошёл в художественную школу и 23 января 1989 года умирает Сальвадор Дали, а в 10 лет я решил стать великим музыкантом мира, и 6 января 1993 года умирает Диззи Гиллеспи. Совпадение поразительное, ведь и то, и другое выглядит, как передача власти!

Или вот 4 февраля 1990 года – новой эре было всего шесть лет… Москва утопала в митингах и шествиях. Толпа бурлила на Садовом кольце полумиллионной армией, а я приветствовал её с высоты своих шести лет.

– Мама, чего они хотят?

– Они протестуют, потому что ты не доел свой суп!

Я немедленно всё съел. Тут же послышались радостные крики, и садовое кольцо опустело!

ПАМЯТЬ

Полная луна сквозь занавески заглядывала в окно – в комнату, где в деревянной детской кроватке пытался уснуть трёхлетний карапуз. Он ворочался и прижимался ĸ деревянным бортам, всеми силами избегая собственной подушки, на которой из-за плетеных занавесок луна нарисовала причудливые узоры – он не понимал, откуда на подушке появились эти страшные разводы, боялся и не мог уснуть.

– Ты не можешь этого помнить. Долгосрочная память развивается только ĸ четырём годам! – часто говорит моя мама, когда я вспоминаю подобные моменты из своего раннего детства. Но я помню. И помню очень много. Хоть и не должен (не могу) помнить.

Я помню нашу маленькую квартиру, в которой практически не было мебели – в комнате большая кровать, диван, маленький сервант и стол, на кухне кушетка, ещё один стол, стулья и новенький кухонный гарнитур, обклеенный модной в то время плёнкой. На полке большой дисковый телефон ярко-зелёного цвета. В углу огромная железная стиральная машина, на которой стоит большой советский телевизор "Рекорд", у которого есть шесть каналов, но по телевидению показывают всего две программы – первую и вторую. В прихожей огромный шкаф с антресолью и крошечная детская лавочка. Когда в 87-ом родился мой брат, родители купили огромную чешскую стенку из тяжёлого ДСП и проигрыватель пластинок с магнитофоном на одну кассету.

Телевизор в те времена был центром притяжения всей семьи, и с ним случалось много забавных историй. Ну, например, родители вечером хотели посмотреть какой-нибудь фильм по второй программе, а по первой в это же время шло "Спокойной ночи, малыши". И вот, накануне папа начинал, как бы я сейчас сказал, вешать лапшу на уши:

– Ты знаешь, "Спокойной ночи" сегодня не будет – Хрюша заболел!

Понимая, что Хрюша в общем-то такой же человек, как и я, и так же может заболеть, я расстраивался и покорно шёл спать, пока родители наслаждались фильмом. И так продолжалось довольно долго, пока в один прекрасный момент я не задержался на кухне и случайно не увидел, что "больной" Хрюша, как ни в чём не бывало, весело разговаривает со своими коллегами по передаче. Так была раскрыта величайшая махинация времён моего глубокого детства. Но тогда два телевизора в одной квартире невозможно было даже представить. Как я уже сказал, было всего две программы, потом ĸ ним добавилась третья, ещё чуть позже папа с помощью дополнительной антенны ловил Ленинградскую программу, по которой вечером показывали главного конкурента "Спокойной ночи" – детскую передачу "Большой фестиваль», в которой главными героями были уже не звери, а два кукольных парня и еще одна кукла в виде ботинка с отклеенной подошвой, которая служила ботинку ртом. Ботинок звали Хохой, и Хоха пришёлся нам по душе. Теперь любая обувь с оторванной подошвой приводила нас с братом в восторг:

– Смотри, это же Хоха!

Я помню, как некоторые фильмы собирали перед телевизором не только всю семью, но и родственников, если мы были в тот момент в деревне. Так было, когда показывали "Возвращение Будулая" и "Спрут". "Спрут" – наверное, первый заграничный фильм, который я посмотрел. Сколько мне тогда было? Года 4… Больше всего меня потрясла сцена в конце фильма, когда главного героя расстреливают из автоматов. Короткий эпизод казался мне очень длинным – я смотрел и не верил своим глазам – добро не побеждало в конце, это было нелогично, это было грустно и непривычно, ведь во всех детских фильмах финал был положительным, и главный герой побеждал плохих парней. Еще одним взрослым фильмом, который я смотрел вместе с мамой, был первый в моей жизни сериал – австралийский фильм "Все реки текут" – всего несколько серий, но по тем временам это был настоящий сериал. Главная героиня фильма стала моей первой безответной любовью, и у меня появилось навязчивое желание – во что бы то ни стало "попасть в телевизор", как бы сказал Карлсон. И такая возможность в скором времени у меня появилась – родители вместе с родственниками наняли оператора, чтобы снять детей на видеокамеру – в 88-ом году большая роскошь. К этому событию я готовился очень тщательно. Накануне я сообщил всем в детском саду, что буду сниматься в кино, что обратно скорее всего не вернусь… Мне, конечно же, никто не поверил. Вернувшись из садика домой, я решил немного поработать над своей причёской. Дело в том, что в те времена моим кумиром был Ленин, и я очень хотел быть похожим на него, чтобы были усы, борода и лысина. Лысина имела для меня первостепенное значение. Кроме Ленина лысыми были два моих дяди, с которых я тоже брал пример, поэтому предстать перед своей любимой актрисой я намеревался с прекрасно-лысой головой. Если бы мама задержалась на работе хотя бы на пять минут, она совершенно точно нашла бы меня с отрезанной чёлкой. Когда она открыла дверь, я стоял за холодильником и только-только начинал орудовать ножницами.

– Он сказал, что хочет быть похожим на Ленина! – смеялась мама, рассказывая о случившемся дяде, который вез нас ĸ себе домой в Люберцы. Дядя улыбался. Его улыбку было видно даже с заднего сидения. – Правильно, Вован, надо быть, как дядя Женя! – говорил дядя, поглаживая свою лысину. Такой ответ меня вполне устраивал. Даже понимая, что он шутил, выбор между ним и Лениным был для меня очевидным.

Мой дядя в детстве был для меня не просто примером, он был мне и другом, и словно вторым отцом. На тот момент у него еще не было своих детей, и все свое внимание он уделял мне, а я в свою очередь любил его ничуть не меньше собственных родителей. Порой случалось так, что его слово было для меня весомее, нежели слова мамы, и я думаю, маме это очень не нравилось. Часто мне казалось, что дядя относится ко мне, как к взрослому, потому что он позволял мне гораздо больше, чем позволяли родители. Зачастую, что-то он делал даже вопреки их словам. Например, однажды по дороге в деревню он вдруг неожиданно остановил машину со словами:

– Вован, вылезай!

Ехавшие на заднем сидении мама и тетя вопросительно посмотрели на него, а я, ничего не понимая, послушно открыл дверь. В тот же момент дядя открыл водительскую дверь и позвал меня ĸ себе за руль. Не веря собственному счастью, я неуверенно полез ĸ нему на колени. Думаю, никто не ожидал, что дядя не просто посадит меня за руль, но и нажмет на педаль газа, но случилось именно так. Мы медленно поехали по старой разбитой деревенской улице, на которой ям было, кажется, больше, чем звезд на ночном небе. Вжавшись в спинку кресла, мама с тетей кричали на дядю:

– Жень, ты что, с ума сошел?

Но он не обращал на них никакого внимания, а я, высунув от удовольствия и сосредоточенности на плечо язык, гордо крутил руль, не замечая, что дядины руки крепко держат его снизу. Наверное, для полноты ощущений в тот момент мне не хватало только сигареты в зубах, ведь дядя курил, а я хотел быть на него похожим во всем. И, надо сказать, очень скоро дядя предоставил мне и такую возможность. Я не помню, с чего начался тот разговор на крыльце нашего Можайского дома.

– Когда я вырасту, я тоже буду курить! – сказал я, показывая на дядину сигарету.

– Курить вредно! – спокойно ответила мама.

– А ты попробуй! – так же спокойно с улыбкой предложил дядя, протянув мне свою дымящуюся сигарету. Наверное, мама не сразу восприняла его слова всерьёз, потому что первой ее реакцией был еле уловимый смех, но когда я неуверенно протянул свою руку, и сигарета оказалась в ней, мама моментально изменилась в лице.

– Жень, ты что, с ума сошел? Забери!

– Пусть попробует! – весело ответил дядя, и его ответ сделал меня на тот момент самым счастливым человеком в мире. Улыбаясь так широко, насколько это было возможно, я по взрослому прищурил глаз, поднес сигарету ĸ губам, на всякий случай посмотрел на маму, стоявшую совсем рядом, и вдохнул… С тех пор сигарету я брал в своей жизни лишь дважды – учась в училище и работая в цирке. И если быть лысым, как дядя, я хотел еще несколько лет, то курить, как дядя я уже совершенно точно не хотел.

МОЖАЙСК

Детский крик звенел в ушах у пассажиров переполненной электрички уже добрых пол часа. Сидевшие рядом с возмутителем спокойствия взрослые, оставив тщетные попытки закончить эту истерику, говорили между собой о чем-то своем. Внезапно электричка замедлила ход и остановилась у полупустой платформы, которую окружали две темные лесополосы. На платформе стояла пожилая супружеская пара. Женщина всматривалась в окна остановившегося состава, а мужчина нервно теребил в руках ключи от автомобиля. Через мгновение где-то в стороне послышались радостные крики, и пара, сдержанно улыбнувшись, устремилась навстречу этим крикам.

– Полушĸино! – невнятно объявил голос машиниста.

– Это наша станция? – спросил только что переставший кричать ребёнок у мамы.

– Нет! – устало ответила она, не глядя в его сторону. В тот же миг крик продолжился до следующей остановки.

Удивительно, насколько я любил в детстве электрички и насколько не любил в них ездить. Любил, потому что поездка на электричке почти всегда означала поездку в Можайск ĸ бабушке, а не любил, потому что эта поездка была долгой и неинтересной. Единственными развлечениями в дороге были мороженое, которое съедалось за минуту еще на вокзале, и картинки в детских книжках, которые надоедали очень быстро. Смотреть в окно было интересно лишь до тех пор, пока вокруг была цивилизация, но стоило только электричке нырнуть в заросли лип и тополей, как всякий интерес ĸ окну у меня пропадал. Оставалось только кричать, наивно думая, что это как-то может ускорить нашу поездку.

Можайск. Бумага, акварель, маркер

С высоты собственных трех-четырех лет Можайск в те годы казался мне огромным городом. Начинался он с железнодорожного вокзала, от которого до бабушкиного дома можно было дойти двумя путями. Первый путь проходил через пешеходный железнодорожный мост, соединявший платформу с привокзальной площадью, на которой во все времена всех прибывающих встречала целая команда бомбил и таксистов, и пройти сквозь их плотные ряды было целым квестом. Как-то, бабушка взяла меня ĸ себе на зимние каникулы, и мы ехали с ней в Можайск вдвоем. Поднимаясь с платформы на мост, я, как мог, старался помогать бабушке – я держал ее за руку и предупреждал обо всех ступеньках на нашем пути:

– Осторожно, бабушка, сейчас будут ступеньки!

Наши недавние попутчики, так же медленно поднимавшиеся по ступенькам в плотной толпе, умилялись заботливому внуку, а я уже готовил бабушку ĸ приближающимся ступенькам на спуск:

– Осторожно, бабушка, скоро будут ступеньки! Приготовились!

Но, не успев закончить фразу, я под общий хохот сам упал на лестницу. Второй путь до дома нравился мне гораздо больше. Нужно было спуститься в конце платформы на маленькую тропинку между путями и идти рядом с проходящими мимо поездами до небольшого оврага. Это было одновременно и страшно, и интересно. Однажды в какой-то познавательной передаче я увидел сюжет про железнодорожные стрелки и движущиеся рельсы, и с той поры мне начало казаться, что рельсы под пролетавшим рядом поездом могут в любой момент начать двигаться в мою сторону.

Вторым обязательным ĸ посещению местом в Можайске была городская парикмахерская в самом центре, куда бабушка отводила меня на второй день. Это место я не любил, и редко выходил оттуда без слез, но зато после парикмахерской почти всегда мы заходили в большой магазин и покупали там мороженое. Около этого же магазина началась моя почти взрослая жизнь, когда мы с бабушкой начали продавать яблоки на площади перед магазином. Стоя в плотном ряду таких же предпринимателей, мы рассказывали остановившимся возле нас клиентам:

– Белый налив за 20 копеек, Грушовка за 15.

Из всех заработанных денег бабушка выделяла мне небольшой процент, на который покупала мороженое или газировку. Когда мне было шесть лет, я загорелся идеей купить себе маленькую компьютерную игру тех лет – электронику. Все лето я стойко держался от всех соблазнов и в конце августа гордо подсчитал прибыль – 7 рублей – ровно столько и требовалось, чтобы купить заветную игрушку.

Летний вечер в деревне. Бумага, акварель

В молодости моя бабушка работала почтальоном. Когда мы куда-нибудь шли с ней по городу, она любила вспоминать, как разносила посылки и письма по этим же улицам много лет назад.

– Я раньше знала тут каждую тропиночку! – с ностальгией в голосе говорила бабушка, показывая мне на улицы, идущие вдоль оврага, и я всеми силами пытался представить бабушку, озорно перепрыгивающую через забор и вприпрыжку спускающуюся в овраг. С тех пор дома у бабушки хранилось много почтовых бланков, с которыми я любил играть долгими зимними вечерами. Кроме этих бланков о бабушкином прошлом не напоминало больше ничего. Зато дом словно дышал прошлым дедушки, который умер, когда моя мама была еще ребёнком. Дед работал киномехаником в районных кинотеатрах, и в чулане все стены были обклеены его старыми афишами. Многие вещи в доме, как и сам дом, были сделаны руками деда, начиная от старой мебели и умывальника, и заканчивая маленьким детским молоточком, которым я с удовольствием забивал такие же маленькие гвозди в толстую доску, периодически отбивая себе пальцы. Деда звали Владимиром, и меня мама решила назвать именно в его честь. Правда, Владимиром его никто никогда не называл. Для меня он был дедом Володей, а бабушка называла его Володюшĸой.

– Эх, Володюшĸа, на кого ж ты меня оставил-то? – сквозь слезы причитала бабушка, когда мы вместе с ней приходили ĸ деду на кладбище. И даже ребёнку в те моменты было понятно, что бабушке без деда было плохо. Так же плохо без него было и маме. Спустя годы она стала часто говорить о том, что ее жизнь, вероятно, сложилась бы гораздо лучше, если бы дед не умер. В их семье именно дед больше всех любил маму в то время, как бабушка всю жизнь с большей симпатией относилась ĸ моему дяде.

– Больше всего я жалею о том, что ни разу в жизни не поцеловала отца. Даже когда он уже был при смерти! – как-то призналась мама.

– Вот спросят у меня, когда я умру, кто меня больше всех любил? А я отвечу – доченька! А меня снова спросят, а поцеловала ли она тебя хоть раз? – вспоминала мама слова деда, и по щеке у нее скатывалась слеза. Дед умер от рака желудка. Мама рассказывала, что болезнь ĸ нему подступила сразу же после его поездки в Кисловодск, и он «сгорел» буквально за считанные месяцы. Похоронили деда на Петровском кладбище, который находился на окраине Можайска на месте древнего Петровского монастыря, сожженного Наполеоновской армией в 1812 году. Путь на кладбище проходил почти через весь город, и для меня, как и для бабушки, он был настоящим путешествием, во время которого я любил заглядываться на чужие сады за старенькими деревянными заборами и Никольский собор, гордо возвышавшийся на кремлёвском холме прямо напротив кладбища. Этот собор не был похож ни на один из всех, увиденных мной за все несколько лет моей жизни – высокий, в готическом стиле, построенный из красного кирпича, с целой россыпью непонятных мне масонских символов. «Бабушкин забор» – называл я его, не выговаривая слово «собор».

Моя бабушка прожила очень трудную жизнь. Родившись в маленькой деревне Рессета Орловской губернии, она была старшей из четырех детей. В тридцатые годы ее семья бежала от голода, поселившись в десяти километрах от Можайска в селе Борисово. Это спасло их от печальной участи жителей Рессеты, которых во время войны почти всех сожгли фашисты. Из всей деревни спаслись всего несколько человек. Потом уже в селе Борисово, живя в оккупации, они чудом избежали расправы, когда, отступая, фашисты согнали всех жителей села в большой сарай, но не успели его поджечь из-за стремительного наступления на село красной армии. К своему удивлению, кстати, я не нашёл об этом факте ни единого свидетельства ни в архивах, ни в очерках по истории Можайского района, хотя историю эту слышал не раз от старшего поколения.

Когда-то в средние века на месте Борисово был целый город, основанный Борисом Годуновым, как летняя царская резиденция. От того города, в прочем, остались только немного измененное название и два кургана, на одном из которых когда-то возвышались крепостные стены, а на другом – одна из самых на тот момент высоких в России шатровых колоколен. В Борисово семья бабушки снимала половину дома, а вторую половину снимала семья моего деда, переехавшая из под Уваровки. В Борисово они познакомились, в Борисово пережили немецкую оккупацию.

Когда в Борисово зашли немцы и стали занимать все дома, было очевидно, что это надолго. Жизнь в оккупации диктовала свои условия выживания, и главным правилом, которое могло спасти в сложившейся ситуации, было умение превратиться в невидимку – жить так, словно тебя нет. Именно такую модель поведения рекомендуют психологи при захвате заложников, именно такая модель поведения давала шансы. Мой прадед, немного говоривший по-немецки, осторожно интересовался у немцев, что будет с его семьей, и немцы отвечали:

– Будете вести себя спокойно, будете жить.

Хотя, конечно, им мало кто верил, но что у людей в те дни было кроме веры? Из четырех детей прадеда больше всего опасались за двух. Сын часто бегал ĸ партизанам в соседние леса, и это грозило семье страшными последствиями. Младшая дочь считалась в семье самой большой оторвой, и дважды её могли убить. Один раз ночью во сне она упала с кровати на немца, спавшего рядом на полу. Немец от неожиданности громко пёрнул и, услышав смех своих, в ярости схватил девочку и попытался засунуть её в печь. К счастью, его удержали другие немцы, буквально вырвавшие ребёнка из его рук:

– Ты что, с ума сошёл? Это же еще ребёнок!

Во второй раз всё было куда серьезнее. Кто-то из немцев нашёл у девочки в книге фотографию Гитлера с прожженными глазами и моментально побежал за комендантом. Когда же он вернулся в сопровождении начальства и конвоиров, из книги на него смотрела абсолютно такая же фотография фюрера нетронутыми глазами. Как рассказывала сама бабушкина сестра, немцы, как и все люди, делились на гнид и обычных людей, оказавшихся на войне. Одним из обычных людей был офицер, живший в их доме. Именно он заменил испорченную фотографию на свою собственную, сохранив жизни всех членов семьи. Тот же офицер спас их и во второй раз, когда предупредил прадеда, что в такой-то день отряды карателей будут расстреливать жителей деревни. Тогда многие люди спрятались в лесах и не попали в большой амбар, в котором немцы сожгли тех, кого нашли.

Старый Можайск. Холст, масло. Совместно с Михаилом Сатаровым

После войны бабушка и дед поженились, переехали в Можайск и купили маленький деревянный домик, пристроенный ĸ другому старому дому с белеными стенами и большим крытым двором. В домике была всего одна комната с большой печью и двумя окнами, выходившими на огород. В этом домике провела первые годы своей жизни моя мама. Через несколько лет бабушка с дедом пристроили ĸ нему новый дом, а старый стали сдавать квартирантам. Уже после моего рождения хозяйка старого дома умерла, и её дочь продала бабушке и дом, и большой участок с огородом и яблоневым садом. Теперь квартиранты жили и в старом доме – дядя Витя и тётя Люда. Дядя Витя работал в милиции и ездил на мотоцикле с люлькой, в которой иногда катал меня по нашей улице. Летними вечерами я часто ходил за ним по двору с маленьким детским сачком и просил:

– Дядь Вить, поймай мне бабочку!

И дядя Витя послушно ловил мне всех, на кого я показывал пальцем. Тётя Люда запомнилась мне тем, что часто ходила по двору в пестрых халатах и много материлась. В какой-то момент она поругалась с бабушкой, после чего они переехали. Много лет спустя совершенно неожиданно я встретил дядю Витю, и, надо сказать, встретил в нужный момент. Мне уже было лет 17. То лето мы с друзьями коротали, гоняя мяч на поле за железной дорогой, и однажды нас забрали в отделение милиции прямо оттуда, перепутав с кем-то из деревенских детей, на которых машинист проходившего мимо поезда пожаловался, что они бросали в состав камни. Из примет детей машинист назвал лишь яркую красную футболку, и именно яркая красная футболка в тот день была на мне. Когда нас допрашивали, я почему-то был спокоен, хотя мой друг в тот момент испугался не на шутку. Кажется, в какой-то момент от испуга он готов был указать милиционерам на любого парня из нашей компании.