Серый квадрат

– И что там было?

– Вроде бы закат, мне кажется, цветы какие-то, я не обратил внимания, как будто бы самый обыкновенный пейзаж. Я слишком погрузился в свой проект, так что…

– Геннадьич сказал, что я тоже была на картине.

– Да? – удивился Сережа. – Не видел.

Нам принесли еду. Однако аппетита не было, я ковырялась ложкой в супе, зато Катя с большим аппетитом набросилась на салат.

– Кто могла быть эта бабка? – осмелилась я задать вопрос Сереже.

– Ну, – пожал плечами он. – Мало ли… Может, юродивая, может, террористка. Если верить в мистический элемент, то, может быть, она вроде как чистильщик.

– Чего? Какой еще чистильщик? – скептически откликнулась Катя.

– Я просто рассуждаю, Катя, – оправдался он. – Возможно, Геннадьич хотел что-то сказать особенное, и твоя бабуля, чистильщик, пришла сюда, чтобы это уничтожить.

– Да-да, – согласилась я. – Мне кажется, она так и сказала, что он что-то намалевал не то… Может быть, она – какой-то секретный агент от правительства?

– Вы что, совсем ку-ку?! – возмутилась Катя. – Да на фига секретному агенту наш помятый жизнью Геннадьич?

Мы рассмеялись.

– Да, вряд ли бабуля – секретный агент, – согласился Сережа. – Да и странно, ну, уничтожила она, допустим, картину… Но ведь картина осталась в голове у художника. Может быть, поэтому они решил убрать и самого художника…

Я побледнела.

– Сережа, – еле слышно проговорила я. – А еще картина осталась в голове у меня, ведь он мне ее описал.

Сережа кинул на меня настороженный взгляд.

– Мы с Катей, – продолжила я, – нашли его блокнот, так вот там была нарисована Катя, а в руках у нее ключ от двери Геннадьича. А ведь мы открыли его квартиру только сегодня утром, когда обо всем узнали. Как он мог это предвидеть?

– Да может, там на рисунке совсем не его был ключ! – сопротивлялась Катя. – Там вообще плохо видно. Ну, держу я в руках, допустим, ключ от своей квартиры – и что?

Я с сомнением посмотрела на подругу.

– Я не знаю, во что вы влезли, девочки, – проговорил Сережа. – Но лучше вам обо всем этом забыть и никому не рассказывать. Кто-нибудь еще знает, что вы забрали блокнот Геннадьича?

– Нет, никто.

– Вот и молчите. И ведите себя естественно.

– А что делать с блокнотом?

– Дайте его сюда.

Мы с Катей переглянулись, и я достала из сумки блокнот Геннадьича.

– Я завтра позвоню бывшей жене Геннадьича, – продолжал Сережа, пряча блокнот в сумку. – Мы узнаем, когда похороны, придем на них, а потом все забудем. Вам ясно?

Я послушно кивнула. Сережа достал карточку, позвал официанта, оплатил весь наш ужин.

– Вас проводить? – спросил он.

– Давай! – согласилась Катя.

Мы взяли еще по бутылке лимонада и шли в сторону моего дома, вспоминая смешные и нелепые случаи на уроках у Геннадьича. Катя была самой несносной ученицей. Однажды она опоздала на занятие, где мы начали писать портрет с обнаженной натуры. Взрослая женщина-натурщица ерзала на стуле вся красная от смущения, она позировала впервые, и тут забегает Катя и кричит от неожиданности: «Боже, какой ужас!» Все засмеялись, а красная тетя стала бордовой. Самые лучшие работы всегда получались у Сережи. Он был молчалив, сосредоточен, в его сумке аккуратно лежали рабочие карандаши и запасные. У Кати же вечно чего-то не хватало, и она, пользуясь симпатией Сережи, таскала у него. Я хорошо относилась к занятиям у Геннадьича, мне нравилось, что он не заставлял нас рисовать одно и то же, как в художке, и не гнобил, когда мы проявляли самостоятельность. Я была очень увлечена творчеством, хотела продолжать, но…

После того как в мае умер отец, я сломала все свои карандаши. Документы из Суриковского забрала. В искусстве либо правдиво, либо никак, учил нас Геннадьич. А правдиво я больше не могла – больно.

Всю дорогу до моего дома мы смеялись, вспоминая разные случаи с учебы. Как-то Катя готовила домашку, эскиз акварелью «мое настроение», в самом разгаре мой кот Федор перевернул банку с водой и размазал ей все краски. Переделывать было ей лень, и она принесла, как есть, выдав за современное искусство. Геннадьич, покачав головой, тихо сказал: «В моей мастерской у вас, Екатерина, всегда получается только современное искусство».

Когда мы дошли до подъезда, на город уже опустилась ночь, после изнуряющих жарких дней мы наслаждались свежестью. Расходиться не хотелось. Присели на лавочку, болтали ногами, ветер колыхал занавески на открытых окнах. Хорошо!

Зайдя домой, мы с Катей наскоро обсудили идущую в гору творческую жизнь Сережи и легли спать.

Глава 3. Полиция

На следующий день, когда мы уже немного отошли от ужасов последних дней и готовили с Катей драники на кухне по маминому рецепту, зазвонил домофон.

– Я открою, – сказала Катя и отправилась в коридор.

Вернулась на кухню слегка взволнованная.

– Выключай комбайн, – сказала она мне. – К нам идет участковый!

– Что?! – удивилась я.

Мы вымыли руки, сняли фартуки и стали молча смотреть на дверь в коридоре. Наконец, она открылась. Вошел уже известный нам молодой мужчина в идеально отглаженной форме. Мы виделись с ним в то утро в подъезде Геннадьича.

– Здравствуйте, девушки, – поприветствовал он. – Надо бы нам побеседовать. Куда пройдем?

– На кухню, – сказала я. – Только у меня там все в муке.

– Это ничего.

Мы прошли на кухню, он вытер пальцем стул, удостоверившись, что он чист, сел.

– Итак, давайте-ка с вами сверимся в области показаний. Во вторник 7 июля вы выходили из квартиры номер 13, от Самолюбова Ивана Геннадьевича.

– Нет, мы не выходили из квартиры, – поправила Катя. – Мы постучали к нему в дверь, никто не открыл, тогда мы постучали еще раз и поняли, что он, наверное, напился и пропустил урок. Такое уже бывало раньше.

– Как интересно получается, – почесал лоб участковый. – А соседка видела, что вы входили в квартиру…

– Она врет! – твердо сказала Катя.

– Врет, – пробормотал участковый. – Так и запишем… Далее… Вы сказали, что у вас был назначен урок. А когда именно вы его назначали? Ведь вы уже давно не занимаетесь у Ивана Геннадьевича?

Мы с Катей переглянулись.

– Дело в том, – начала Катя. – Что у нас было с Иваном Геннадьевичем личное дело…

– Это какое же?

– Неудобно говорить об этом… Но Иван Геннадьевич близко знает одного человека, а этот человек нравится мне, а я ему, в общем, я хотела побеседовать с Иваном Геннадьевичем по поводу этого человека, посоветоваться…

– В восемь утра?! – поднял бровь участковый.

– Ладно, – встала я со своего стула. – Я расскажу вам правду.

Я вдохнула побольше воздуха и в четвертый раз начала рассказывать историю про бабку. Я видела, как участковый сначала заинтересованно слушал мою историю, потом с иронической улыбкой, наконец, когда я дошла до того, что бабка съела картину, его лицо стало совершенно каменным.

– Угу, – кивнул он. – Значит, съела. Умнό. Могу я осмотреть вашу квартиру?

– На каком основании?! – воскликнула Катя.

– Пожалуйста! – миролюбиво пригласила я.

Участковый встал и стал прохаживаться по кухне, затем вышел в коридор, прошел в спальню, заглянул в ванную и туалет. Он слегка задержался возле бардачной корзины.

– А что вы, собственно, здесь ищете? – не унималась Катя.

– Вы знаете, что лично думаю я, – пробормотал он. – На столе у Ивана Геннадьевича мы обнаружили расписку, что он получил один миллион рублей за картину «Все хорошо». Очевидно, он получил эти деньги, но, возможно, не успел отдать эту картину заказчику, и ее украли. Я поинтересовался, кто мог знать, что Иван Геннадьевич написал такую хорошую картину. И выяснилось, что недавно, по словам соседки, его навещали несколько человек – Сергей Костомаров, вы и Екатерина Смирнова.

– Катя, ты посещала Ивана Геннадьевича? – удивилась я. – Когда?

– Не важно, – отвернулась Катя.

– Ошибаетесь, очень даже важно, – строго сказал участковый. – А если не хотите отвечать сейчас, так я вызову вас повесткой, и будете отвечать уже в моем кабинете, под протокол. Говорите лучше сейчас, чтобы, если что, я мог вам помочь.

Катя помолчала несколько минут, раздумывая.

– Да, я была у Ивана Геннадьевича 5 июля вечером, он просил меня дать ему взаймы денег, я отдала ему деньги.

– И все? Соседка настаивает, что вы пробыли у него довольно долго.

– Да, мы разговаривали об искусстве.

– Екатерина, в ванной мы обнаружили ваши вещи.

– Не правда! Я проверяла! – воскликнула Катя и тут же закусила губу.

Я удивленно смотрела на подругу.

– Хорошо. Да, я провела с Иваном Геннадьевич ночь. Все?!

– Может быть, все, а может быть, и не все, – проговорил, вставая, полицейский. – Так вы видели картину, над которой работал художник?

– Не припомню! – гордо вздернув подбородок, ответила Катя.

– Ага. И куда же делась эта дорогостоящая картина?

– Вам же рассказали историю про бабку.

– А не получилось ли случайно так, что Иван Геннадьевич продал ее, а затем она куда-то исчезла и художник предпочел скрыться в Турции от своего заказчика, чтобы избежать последствий?

Катя затравленно смотрела на участкового.

– Вы меня в чем-то подозреваете? – сухо спросила она.

– Ну что вы, – улыбнулся он. – Я только задаю вопросы. Подозревать будет следователь. В любом случае, я прошу вас, Екатерина, и вас, Наталья, особенно после вашей любопытной истории про бабку, никуда из города не выезжать. Ну что же, вижу, я сильно вас отвлек. Прошу вас, продолжайте готовить. Это ведь драники? Я очень люблю драники. Кстати, интересно, а уничтожил ли художник эскизы к этой картине? Как думаете? Ну, всего хорошего!

Участковый захлопнул за собой дверь в коридоре, а мы остались сидеть в неловком молчании. Я вопросительно посмотрела на Катю.

– Я не хотела, чтобы кто-то знал, – тихо сказала Катя. – Мне было стыдно. Да уже и не важно.

– Так вот почему ты захотела вернуться в его квартиру? Ты хотела проверить, не остались ли там твои вещи? Ведь он не занимал у тебя денег, так?

– Так, – опустила голову Катя.

– И ты втянула во все это меня?

– Прости меня, я хотела тебе сказать, но…

– Знаешь что, – разозлилась я. – Я пойду, пожалуй, прогуляюсь. К тому же аппетит пропал.

Я схватила кепку и вылетела из дома. Шаталась по городу безо всяких мыслей несколько часов. Не могла отвязаться от чувства, что именно здесь, сегодня закончилось мое детство. Ушел из жизни мой учитель, теперь я потеряла доверие к своей лучшей подруге. Может быть, так и живут взрослые? И поэтому их уголки губ всегда смотрят вниз?

Ощущение, что я вляпалась в какую-то некрасивую и изначально неправильную историю, не отпускало. Нет, мне нужно было остаться одной хотя бы на несколько дней, чтобы все это обдумать. Вот почему, когда я подошла к дому и увидела, как Катя садится в такси со своим маленьким чемоданом, я скрылась в переулке и не остановила ее. Она поняла все правильно. Нам лучше побыть поодиночке.

Глава 4. Исчезновение

В эти несколько летних дней затишья я переживала потерю. Как оказалось, ко всему прочему, мой кот тоже исчез. Он ушел на прогулку неделю назад, 7 июля, как всегда, помяукал возле двери, я открыла. Обычно кот возвращался на следующий день или через два исхудавший, но счастливый. Но вот прошла неделя – его нет. Я оббегала все подъезды рядом стоящих домов и спрашивала у бабушек на лавочке, кота никто не видел. Рядом с моим домом лес, так что я ходила и туда и звала его – нет кота.

Я собрала вещи и уехала на пляж. Сидела, смотрела на воду, плакала, жалела себя и свою жизнь. Куда я качусь? Не хватало еще мне уголовного дела, что я украла картину! Что со мной будет дальше? Я перевернулась на спину и стала гонять травинкой муравья, забравшегося на мое одеяло.

Тут мне позвонил Сережа и сказал, что похороны послезавтра. Тело не нашли, родственники распорядились все сделать символически.

Конечно, я пришла на похороны. Было очень много народу, все-таки для нашего города это резонанс – погибнуть в авиакатастрофе, пришли ученики Геннадьича. Его бывшая жена стояла в черной блузке, махала руками, показывая куда нести пустой гроб.

Катя на похороны не явилась. Ко мне подошел Сережа.

– Ты поедешь на поминки?

– Нет, конечно. Что мне там делать?

– Я тоже. Давай подвезу.

– А ты что, на машине, что ли?

– Да, это папина.

– Ну давай, – согласилась я, покрутив головой и не увидев рядом с ним Катю.

Мы ехали молча. Когда заехали ко мне во двор, Сережа повернулся ко мне и спросил:

– До Катьки не дозвонился. Она же вроде переехала к тебе на время? У вас что-то случилось?

– Ничего, – грубо сказала я. – У нее лучше спроси! Вруша она, вот кто!

– Понятно… Поссорились. Ты знаешь, что ко мне участковый приходил.

– К тебе тоже?!

– Да. Я ведь видел погибшего за пару дней, получается. Откровенно признаться, я ведь приходил к нему за помощью… Насчет постановки. Меня и в театр-то из-за Геннадьича взяли…

– Как это?

– Ну так. Это он «Маленького принца» оформил… А я получил «Золотую маску». Я бы до такого решения ни за что не додумался.

– Ерунда! Ты бы сделал еще лучше! У тебя всегда были фантастические работы!

– Спасибо, конечно, – усмехнулся Сережа. – Но это Москва, тем более такой знаменитый театр, я бы не справился, точно. Это не наша маленькая мастерская… Справился наш Геннадьич, а я получил лавры, должность. Вот такой я главный художник. И скоро все об этом узнают, когда начнется сезон… Геннадьича больше нет.

– Значит, и у тебя есть тайны…

– Да какие тайны! Это жизнь. Я попросил совета, а он стал помогать. Что мне было, отказываться, что ли? Он очень обрадовался, что я выиграл. А я… Даже не поинтересовался тем, над чем он работает.

– Брось, – сказала я. – Ты же не знал, что все так обернется.

– В последние годы он много пил, жалко его. Я ему предлагал деньги, подарки за его помощь – ничего не взял, не хотел. Только вот кисточки подарил ему японские, он их оставил, ну, еще бутылку ему поставил.

– Так зачем к тебе приходил участковый?

– Он недоумевает, кто это у Геннадьича мог купить картину за миллион и где теперь эта картина, и где эскизы. Особенно его интересовало, мог ли кто-то знать об этой картине. И кто мог видеть эскизы. Ну, эскизы я, предположим, мельком видел. А кто еще видел? Не знаю.

– Скажи честно, – вдруг спросила я. – У тебя с Катей что-то было?

Сережа замер в ступоре.

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто спрашиваю. Ладно, не важно. Я пошла. У меня кот потерялся, надо его поискать.

– Тебе помочь?

– Нет!

Я вышла из машины, пошла домой, внимательно осматривая кусты. Кот не нашелся. Зашла домой, села на пороге в кресло и так и осталась сидеть. В глубине души я всегда недоумевала, как такой чуткий и талантливый художник, как Сережа, выбрал себе в музы Катю? Она ведь никогда всерьез не интересовалась искусством.

Вдруг в дверь позвонили.

– Кто? – спросила я.

– Соседка, – ответил мужской голос.

– Какая еще соседка! Я что, не слышу, что вы мужчина!

– Нет, я имею в виду, вот тут ваша соседка стоит, она просто ничего не может сказать.

Ну конечно, не может, согласилась я, она же глухонемая. Открыла дверь, в подъезде стоит небритый мужчина и моя соседка Лидия Федоровна, руками приглашая в свою квартиру.

– Что случилось? – спросила я.

Лидия Федоровна нетерпеливо показывала руками, чтобы я зашла к ней. Я покосилась на мужика, но все-таки зашла. На пороге возле миски с молоком стоял мой отощавший кот и вылизывал посуду.

– Федор! – обрадовалась я и кинулась к нему. – Он что, забыл, куда идти?

– Это я его нашел, – сказал мужик. – Он почему-то от вашей двери отпрыгнул, а к соседке зашел. У вас сотни не найдется случайно?

Я отдала все, что у меня было в карманах, и, схватив кота, затащила его домой. Слава Богу, теперь я была не одна! Кот тоже натерпелся, вся шерсть была в колючках. Пришлось весь вечер его мыть и вычесывать, заснули мы в обнимку. Этой ночью мне снилось, как я крадусь в какую-то белую комнату, одергиваю занавеску и вижу окно. Подхожу ближе, вижу в окно большое, бескрайнее поле в ромашках, и где-то там вдали что-то такое яркое, что невозможно смотреть, не прищурившись. Оно, это яркое, как ослепительный свет, надвигалось, надвигалось на меня, пока я не почувствовала тепло, еще чуть-чуть – и станет жарко, а потом вдруг сожжет меня? Я проснулась. В комнате было душно от начинающейся жары на улице, еще и кот, разомлев, спал на мне.

Опять мысли в моей голове возвращались к Геннадьичу. Что же такого изобразил Геннадьич? Ну, подумаешь, поле какое-то. Ну и что? Какое тут будущее? Ничего особенного он и не открыл нам, за что его убивать? Я вспомнила его блокнот и в уме стала перелистывать страничку за страничкой. У меня всегда была очень хорошая зрительная память.

Геннадьич зарисовывал все подряд: птички, чьи-то кеды, фонтаны, кружка, окурок, рука с маленьким колечком на среднем пальце. Эта рука было мне сразу показалась знакомой, но теперь я уже поняла, что это Катина. Как до меня не дошло раньше, негодовала я, ведь если у них была связь, даже легкомысленная, если она бывала у него дома, как она могла не заметить то, над чем он работал? Наверняка она видела. Полицейскому она сказала, что не помнит картину, мне ничего не говорила. Почему?

Ну да, если бы она сказала мне, что видела, пришлось бы объяснять, как она оказалась у Геннадьича и почему он показывал ей картину… Одна ложь цепляется за другую, и вот ты уже весь в паутине.

Стоп! Если она видела картину? Так больше всех под ударом, получается, именно она – Катя! Вот почему она захотела переехать ко мне! Вот почему она потащила меня к нему в квартиру. Она испугалась! А после моей истории с бабкой она просто-напросто опасалась за свою жизнь! А я-то, дура, еще подруга называется, вот так жестоко наказала ее, не приняв ее любовное приключение!

Я мигом оделась и побежала к Кате. На звонок в дверь открыла ее мама.

– Людмила Петровна, здравствуйте! Позовите, пожалуйста, Катю.

– В каком смысле? – округлила она глаза. – Вы разве не готовитесь вместе к конкурсу?

– А? – не поняла я.

– Она сказала, что поживет у тебя неделю, чтобы вы подготовились к какому-то художественному конкурсу, это так?

– А-а-а-а, нет, нет, – замахала я руками. – Я просто думала… Я просила ее забрать из дома кисточки, потому что… потому что мои совершенно испортились, но тут, оказывается, я нашла другие! Я думала, она пошла домой за кисточками, а она, наверное, пошла в магазин! Не волнуйтесь, Людмила Петровна, мы во всеоружии и обязательно выиграем этот конкурс!